12.
Какое-то время Чжунэ может только стоять. Мысли – тяжелые и безнадежные – приковывают его к полу, и пошевелиться просто невозможно, несмотря на то, что в куртке постепенно становится жарко. Чжинхван кусает себя за рукав, чтобы заглушить всхлипы, и упорно смотрит куда-то в пол, боясь поднять на него глаза. Он пытается успокоиться, но проходит всего несколько секунд, и слезы начинают течь новым потоком.
Чжунэ никогда не видел, чтобы кто-то так плакал. Когда он был трейни, люди вокруг него постоянно рыдали от обиды, боли и усталости, поэтому слезы до встречи с Чжинхваном вызывали только раздражение или не вызывали ничего вообще.
Слезы Чжинхвана – особенные.
Чжинхван – особенный.
И когда он плачет так горько, Чжунэ чувствует, что вот-вот умрет от остановки сердца.
Чжунэ никогда не думал, что у слов, написанных на бумаге, может быть такая сила. Что желание – страшное, но донельзя искреннее, может обернуться подобным образом. Он замирает, когда проговаривает про себя причины, по которым Чжинхван может плакать, и одна хуже другой – все они настолько чудовищны, что невозможно заставить себя открыть рот и сказать что-нибудь.
Сделать что-нибудь.
Скомканный лист между ними, похоже, создает целую пропасть.
Чжунэ больно щипает себя за бедро, и от этого становится немного легче думать. Он не привык быть серьезным и рассудительным – в этом нет необходимости, когда есть такие друзья, как Ханбин и Чжинхван. Но, похоже, иногда все-таки приходится меняться местами.
Чжунэ раздевается в прихожей, неловко сбросив кеды, и куртка соскальзывает с вешалки сразу же, но он игнорирует этот факт и возвращается в комнату. Чжунэ хочет только стянуть с плеч Чжинхвана его огромный тяжелый рюкзак, а потом снять куртку, но совсем не для этого проводит пальцами по его щекам, чтобы стереть слезы, которые все равно не останавливаются. Он осторожно обнимает старшего за шею и прижимает его к себе, чувствуя себя немного неловко.
Чжунэ не знает, стоит ли вообще успокаивать людей, когда в их слезах столько горечи.
- С ума сошел? – сипит Чжинхван спустя какое-то время, и это единственная фраза, которую он выдает, прежде чем сбросить рюкзак на пол и прижаться к Чжунэ плотнее, обхватив его руками за пояс.
Его мелко трясет, футболка в районе плеча быстро намокает, и Чжунэ еще более явно чувствует, какой горячий у него лоб.
И только в этот момент понимает, насколько же сильно, тяжело и ярко любит его.
Чжинхван чувствует, как чужие руки сдавливают его изо всех сил от невозможности выразить что-то словами, и неожиданно резко затихает, сделав пару рваных вдохов. Они стоят так долго, зарывшись друг в друга, до тех пор, пока не начинают возвращаться простые, как будто забытые, ощущения.
Когда ноет спина, подгибаются ноги и хочется рухнуть на пол от полного, абсолютного бессилия.
Чжинхван приходит в себя первым. Он поднимает голову и мягко высвобождается из объятий. То, что Чжунэ видит перед собой, уже похоже на привычную картину мира – старший собранный и серьезный, только глаза у него опухшие и нос красный.
Чжинхван снимает куртку и уходит в прихожую, чтобы повесить ее, а потом долго возится в ванной, умываясь, и не произносит ни слова, когда проходит мимо комнаты на кухню, даже не спрашивает, что где лежит, слышно только, как он открывает и закрывает шкафчики, чтобы что-то найти.
Когда Чжунэ заставляет себя зайти на кухню, его накрывает чувством дежавю. Чжинхван стоит в той же позе, слегка оперевшись бедром на стол, и пьет воду из такой же тяжелой кружки, которую, оказывается, очень легко разбить.
Вот только лучше не подходить к нему, пока он не успокоился и не начал говорить.
Потому что любое напористое действие может легко сломать его.
- Давно это с тобой? – спрашивает он глухо, поставив кружку на стол. От этого движения что-то в его лице неуловимо меняется.
Сравнивает. Помнит.
- Что? – слабо отзывается Чжунэ.
Воды на дне кружки совсем мало, но он все-таки делает глоток, чтобы прогнать сухость в горле. Чувствует, что им предстоит долгий и тяжелый разговор.
После которого уже ничего не будет прежним.
- Давно ты хочешь умереть?
Чжунэ не понимает. Ему кажется, они должны говорить о другом – их друзья были в смертельной опасности, и Чжинхвану тоже грозит такая же опасность, и все это из-за него и его глупых необдуманных желаний.
- С тех пор как вышел из агентства, - отвечает он, поежившись. Тот день был холодным, противным и полным глубокого черного разочарования, которое поселилось в душе, похоже, навсегда.
- И ты молчал все это время?
Чжунэ смотрит Чжинхвану прямо в глаза и совсем не знает, что может сказать ему. Мысли о смерти помогали ему жить все это время, особенно по ночам, когда после внезапного пробуждения нежелание продолжать жить так становилось особенно нестерпимым. Гораздо легче было двигаться дальше с мыслью, что есть хотя бы один выход, на случай если что-то не получится снова. Чжунэ не знает, как объяснить, как переживал бы иначе каждый день, в котором было столько всего нелюбимого – начиная от дороги на работу и заканчивая стеной, отделяющей его от друзей и разделяющей его друзей между собой.
Чжунэ очень хочется отодвинуть эту стену подальше и позволить себе побыть счастливым еще немного и еще немного времени брать от жизни все, как раньше, но останавливает мысль, что однажды он уже потерял все из-за своего эгоизма.
- Господи, - тяжело вздыхает Чжинхван и опускается на табуретку, прикрыв глаза рукой. – Мы же твои друзья.
Чжунэ подходит ближе и садится перед ним на корточки, обнимает за ноги и кладет голову к нему на колени. Даже в таком положении он не кажется себе меньше.
Не кажется себе человеком, которого нужно беречь и защищать.
Не думает, что заслуживает этого.
Не уверен, что хочет этого.
Чжинхван кладет ладонь на его макушку и зарывается пальцами в волосы.
- Что бы ты почувствовал, если бы я умер? – спрашивает он, надавив пальцами на затылок, как будто призывая к максимальной концентрации.
Чжунэ открывает рот, чтобы ответить, но представляет, как бы это было, и мотает головой, ощутив внезапный ком в горле.
Это было бы… Хуже всего.
Хуже всего было бы смотреть на него, холодного и неподвижного.
Хуже всего было бы понимать, что он никогда больше не улыбнется и не скажет ничего, не сморщит нос или не состроит серьезную мину.
Хуже всего было бы потерять его.
Теплая ладонь соскальзывает с затылка. Чжинхван опускается перед Чжунэ на колени и берет его лицо в свои руки, чтобы долго, серьезно и очень внимательно смотреть ему в глаза.
Как будто пытается передать все, что чувствует.
Чжунэ никогда не старался понять людей. Но теперь начинает осознавать.
- Я без тебя не смогу, - качает головой Чжинхван и запинается, потому что борется с подступившими слезами. – Я без тебя не хочу.
Огромный шар разочарования, злости и жалости к себе, расширяется до предела, растягивается на все тело, выходит за его пределы и, наконец, лопается.
Тишина вокруг лопается тоже, лопается и звенит.
Чжунэ кажется, что сейчас он должен почувствовать себя счастливым.
Но у него не получается.
- Ты же не умираешь? – спрашивает Чжунэ, лихорадочно водя пальцами по лицу, шее и плечам Чжинхвана. – Не умираешь же?
- Не умираю, - глухо и почти холодно отзывается тот, и Чжунэ чувствует, как он усиленно борется с желанием ударить или прибить на месте. – Не умираю.
Чжунэ кажется, что они умирают оба, потому что выжить после такой близости практически невозможно. Ему не нужно быть раздетым, ему не нужно никого раздевать, ему не нужно говорить о своей любви и не нужно вообще ничего делать – достаточно просто смотреть в глаза и задыхаться от своей любви, уверенный, что там, по ту сторону, в другой голове, происходит то же самое.
- Если ты не умираешь, - почти беззвучно говорит Чжунэ. – То и я поживу.
Чжинхван подается вперед первым. Целует его почти робко, но так, будто делает это каждый день, будто они живут вместе и слишком сильно друг по другу скучают. Он полностью открыт и абсолютно уязвим, его можно любить одним словом или одним неверным жестом.
Чжунэ не делает ничего, в чем мог бы сомневаться.
Тяжелая кружка слетает со стола, задетая неловким движением.
И каким-то чудом не разбивается.
13.
- Есть кое-что, - Ханбин водит по блокноту Чживона пальцами и выдает, кажется, по одному слову раз в десять секунд, что невероятно бесит. – Что ты хотел бы мне рассказать?
Я так люблю тебя, говорит Чжинхван, когда видит, что Чжунэ открыл глаза, что вообще не представляю, что с этим можно сделать.
- Почему вы так поступаете со своими песнями? – вместо ответа резко спрашивает Чжунэ.
Давай встречаться, предлагает Чжинхван, наткнувшись на молчание. Хочешь встречаться со мной?
- Как? – немного опешив, спрашивает Ханбин.
Он сидит на краю кровати, полностью одетый, и ждет чего-то непонятного. Рука все еще в гипсе, за дверью – полная тишина, и никакого звука знакомых тяжелых шагов. Очевидно, что Чживон не приедет забирать его домой по каким-то своим причинам, но от этого становится горько даже Чжунэ.
Чжунэ хочет ответить связно, но запинается, потому что
Чжинхван слишком напористый, слишком уверенный, в нем нет ни капли мягкости, свойственной его маленькому красивому телу.
- Так, - говорит он, махнув рукой, будто бы это поможет отогнать воспоминания подальше. – Отдаете бездарным людям.
- О.
Ханбин смотрит на него в упор. На нем явно новая яркая толстовка, как будто забрызганная краской, и незнакомая Чжунэ синяя шапка. Никто не мог принести ему такую одежду – никто бы не выбирал что-то, что настолько ему подходило.
Никто, кроме…
И Чжунэ задыхается, потому что пальцы Чжинхвана скользят по его шее, и в этих прикосновениях столько тепла и любви, что можно не сомневаться – все слова старшего абсолютно искренни, несмотря на то, что сейчас происходит в его жизни и какую ответственность он на себе несет.
- Если песня не становится хитом, значит, она этого не заслуживает, - все так же медленно и очень вдумчиво отвечает Ханбин.
Он выглядит хорошо – выспавшийся и готовый к работе. Ни капли не унывающий по поводу того, что ему придется заново учиться писать и приспосабливаться к игре на синтезаторе. Ханбин кажется собой – тем человеком, у которого в голове непрерывно вертится новая музыка, такая же особенная, как и он сам.
Музыка, благодаря которой он дает другим шанс стать настоящей звездой.
Не хочу, отвечает ему Чжунэ, и долго, порывисто целует, не давая никакой возможности ответить или подумать. Он не хочет, чтобы Чжинхван отстранялся раньше времени, не давая возможности ничего объяснить, и зарывается пальцами в его волосы так отчаянно, как будто собирается прикоснуться к нему в последний раз.
- Вы будете пытаться, да? – спрашивает Чжунэ, кивнув на блокнот. – Каждый раз.
Он чувствует смятение, и ему жалко музыку, которую создают его друзья. Она заслуживает намного большего, чем есть, и он хочет взять все песни, написанные Чживоном и Ханбином, и спеть их самому, чтобы показать миру, как они должны звучать на самом деле.
Просто приходи, когда захочешь, говорит Чжунэ. Этой ночью он плакал столько, сколько не плакал никогда в жизни, а глаза начинает щипать только сейчас, будто бы эти слова вдруг стали самыми сложными в его жизни.
- Не будем, - качает головой Ханбин и робко улыбается.
Он все еще говорит «мы», но от этого отрицания что-то внутри надламывается.
Чжунэ кажется, что он умирает снова, почти каждую минуту этого длинного дня, который начался слишком давно. Ханбин должен выписаться из больницы не позднее, чем через пятнадцать минут, его вещи давно аккуратно собраны – насколько аккуратно Чжунэ способен складывать что-то в сумку – а блокнот до сих пор лежит на коленях, как будто Ханбин никуда не собирается уходить.
Потому что ждет человека, который нашел время, чтобы купить для него одежду.
Просто приходи, когда захочешь, повторяет Чжунэ.
- Мы думаем двигаться дальше, - неожиданно сообщает Ханбин.
Чжунэ не спрашивает, когда они успели что-то решить, похоже, Чживон приходил либо рано утром, либо поздно вечером, либо собрался с силами и просто позвонил. Он не чувствует радости, но ощущает что-то, похожее на притупленную эйфорию, потому что опасается, что его мысли окажутся неверными, и «дальше» будет совсем не…
- Будет неплохо заиметь свой лейбл, а? – неожиданно легко говорит Ханбин. – Только для одного артиста.
Где-то издалека начинают раздаваться знакомые шаги.
И приходи, пожалуйста, почти умоляет Чжунэ. Он готов повторять эту фразу сто, двести, триста раз, чтобы Чжинхван понял, что он на самом деле имеет ввиду. Чжунэ не нужно, чтобы он переступал через себя, через семью, через родителей, чтобы брал на себя еще больше ответственности и относился к этому как к очередной работе. Чжунэ впервые в жизни не хочет, чтобы что-то принадлежало ему полностью, несмотря на то количество эгоизма, которое помещается в его большом теле.
Ему достаточно того, что есть сейчас.
- Нам не хватает только одного.
Ханбин говорит так медленно, что от этого начинает болеть голова. Он неожиданно открывает блокнот прямо на середине, там, где есть почти пустая страница, которую Чжунэ почему-то все время пропускал.
- Нам не хватает твоего согласия.
Чжунэ знает, что Чживон войдет в палату всего через несколько секунд, но все равно читает единственную фразу, которая пересекает эту страницу пополам.
Просто приходи, когда захочешь, повторяет Чжунэ, потому что
«Я люблю тебя».
Ханбин подскакивает за секунду до того, как открывается дверь в палату. Чживон заваливается внутрь в своей привычной манере – с широкой и немного виноватой улыбкой и ощущением свежего воздуха.
Чжунэ поднимается со стула и желает себе больше никогда не приходить к друзьям в больницу. Он так счастлив, что без возражений позволяет Чживону обнять себя за шею и потащить к выходу, в то время как Ханбин подхватывает сумку и блокнот здоровой рукой и идет вслед за ними со счастливой улыбкой.
В этот момент Чжунэ чувствует себя пациентом, которого только что выписали после нескольких лет безнадежного лечения.
И он согласен – так согласен, что даже не может сказать ни слова.
Чжунэ тратит последние деньги на такси, потому что спешит оказаться дома. Он чувствует, что у него еще много дел, начиная от увольнения и заканчивая долгим и сложным разговором с матерью и отцом, поэтому обещает себе маленькую отсрочку.
Чжинхван спит на кровати, кажется, в той же позе, в которой он его отставил, и синяки под его глазами не стали меньше ни на миллиметр.
Чжунэ знает, что должен разбудить его, чтобы вместе поехать отмечать возвращение Ханбина домой и кое-что еще, но дает ему еще несколько минут, пока медленно снимает куртку, идет на кухню ставить чайник и снова возвращается в комнату, чтобы поднять с пола скомканный лист бумаги.
Он рвет его пополам, не вглядываясь в строчки, а потом еще раз, еще и еще, и стремительно подходит к окну, чтобы выбросить обрывки на улицу. Чжинхван ворочается во сне и бормочет что-то о любителях возвращаться домой поздно, и комната кажется такой полной и такой уютной в закатных лучах, что от этого разрывается сердце.
Чжунэ берет новый лист бумаги и садится за низкий журнальный столик. Ручка кажется такой удобной, что ее не хочется выпускать.
Дорогой Санта!
Чжунэ не уверен, что на этот раз все получится так, как он хочет, и не уверен даже, что следующий выход из сложной ситуации будет лежать не через окно.
Но на данный момент у него есть три причины, чтобы продолжать жить:
Спасибо.
Ханбин, Чживон и Чжинхван.
