Deadgirl

Воскресенье прошло незаметно, а утро понедельника, впрочем, как и всегда, в спешке. Я сижу за столом, при себе имея лишь диктофон, чистый лист и простой карандаш с погрызанным кончиком. Во рту привкус малиновой помады и сигарет. В отличие от прошлого раза я чувствую себя гораздо спокойней, уверенней, а все благодаря какому-то «давай на два пальца» медицинского спирта. Если бы не Рей, не знаю, что бы я делала. Возможно, вовсе не пришла бы на прием, в пух и прах уничтожив свою репутацию.  — О-о-о. А вот и наша докторица. Трусишка наша. В этот раз не убежишь. Так ведь? Осмелела. Как бы не хотелось мне ответить что-нибудь дерзкое, надо держать лицо, сохранять профессиональную мину.  — Вам тоже доброе утро, — я пристально смотрю на Джокера. Его усаживают за стул, бренчат цепи, скрипит стул. В прошлый раз я не сумела как следует разглядеть его лица. Даже как-то непривычно, не страшно. Человек передо мной — не тот человек, о котором мне приходилось слышать, не тот, от которого я убежала. Умытое начисто лицо, избавленное от грима. Шрамы, уродующие большую половину его лица, — безобразные широкие линии, идущие от уголков рта. Если бы он не улыбался, возможно, они были бы не так заметны.  — Задумались, доктор? Я никак не реагирую на его слова, вглядываясь в черные глаза, проваливаясь в их глубину. Я не могу различить, где кончается радужка и начинается зрачок. В его глазах пусто, нет ничего. В них нельзя найти ответа ни на один из моих вопросов. И пускай эти глаза не сочетаются с этим лицом — слишком серьезные, слишком умный взгляд, — нет в них тех чертят, о которых мне говорили. А на лице улыбка. И становится совершенно непонятно, что это: игра какая-то, очередная шутка или все совершенно серьезно. Я зажимаю кнопку диктофона и уже открываю рот, чтобы задать первый свой вопрос, но меня перебивают, и эта интонация с первых его слов начинает меня пугать.  — Я просто так никому и никогда не позволяю копаться в моей голове. Времени проходит очень много, словно он дает мне обдумать его слова перед тем, как продолжить.  — Я ведь не так прост, как могло вам показаться. Я не просто так разукрашиваю лицо и подрываю людей заживо.  — Я не считаю вас таким как все, если вы это имеете в виду.  — Нет, совсем не это, — он откидывается на стуле и выпрямляет ноги, что заставляет меня напрячься, и, заметив это, он двигает губами, и они застывают в виде оскала. — Меня не так легко расколоть, а когда меня еще и боятся, это становится практически невозможным. Мной нельзя манипулировать так, как вы манипулируете другими пациентами. Ко мне нужен особый подход. Именно это я и имею в виду.  — Я вовсе не боюсь вас и…  — Действительно, — он снова меняет положение, и я опять дергаюсь, но нахожу в себе последние силы и продолжаю:  — И я не совсем вас поняла. У меня ко всем особый, индивидуальный подход.  — Он у всех индивидуальный, но я почему-то каждый раз слышу одни и те же вопросы. Кто вы, откуда, точный возраст, всякие ненужные даты, как прошло детство, ориентация, суицидальные наклонности… Вы, верно, все эти вопросы наизусть заучили? Раз не носите с собой эту тяжеленную папку и… Я не слушаю дальше и долго не нахожу, что можно ответить. Все так и есть. Стандартные вопросы, прописанные в правилах, их нельзя менять, можно лишь дополнять другим материалом, изученным ранее. Но я сумела подобрать слова. — Это служит за основу. Так называемое знакомство. К примеру, я до сих пор не знаю вашего настоящего…  — Не советую меня перебивать. Если ты не закроешь рот сама, его закрою тебе я, к примеру, ствол пистолета помог бы мне в этом. «Его угрозы пусты, не обращай внимания, продолжай», — подсказывает мне тоненький внутренний голосок. Но я молчу. Я уже готова вот-вот расплакаться. Действие алкоголя давно кончилось, а вместе с ним и моя смелость. «Со мной шутки плохи», — говорит его взгляд. Кричит «опасно». И этого мне достаточно, чтобы держать язык за зубами.  — Такое чувство, будто куколка Шедли сейчас убежит в туалет, запрется в кабинке и заплачет… А ведь это только начало. Я не знаю, почему его слова, интонация и внешний вид так меня пугают, доводят до истерики, почему я теряю всю свою твердость характера и становлюсь мягкой, податливой и послушной.  — Может, хватит со мной играть?  — Я и не начинал, только-только хотел предложить вам увлекательнейшую игру, — оскал исчезает с его лица, и он становится совершенно серьезен. — Я объясню правила, если вы не против, конечно. «В любом случае, мне некуда от тебя деваться», — чуть было не вырвалось у меня, но я сумела промолчать.

***

 — Шут долбаный, — злобно говорю я сквозь зубы, выпуская сигаретный дым, — вот он кто. Я у окна, на своем излюбленном месте, сижу на подоконнике и сверлю взглядом фургон на соседней улице. Погода сегодня на удивление комфортная, такая, какая должна быть в конце сентября. На столе валяется потрепанная и залитая непонятно чем папка. Рядом пустая пачка сигарет и новый блок. Чуть поодаль мобильный телефон и кружка остывшего кофе. В голове такой же беспорядок, как и в моем окружении.  — Игра заключается в том, что вы должны меня слушаться. Все очень просто.  — Слушаться, значит. А иначе?  — А иначе вы очень пожалеете. Это звучало забавно, но он говорил вполне серьезно. Как он может навредить мне? Закованный в цепи и находясь под охраной? Йохан сказал так же. Он никак не сможет навредить тебе. Ты хотя бы представляешь себе это? Я нет. Не могу представить. А ведь я уже ослушалась Джокера. Он наказал никому не рассказывать об этой «игре». Посмотрим, чем он сможет удивить. «Да и как он узнает?» — думаю я, выбрасывая окурок в окно и отправляясь спать. Завтра меня ждет очередной тяжелый рабочий день. Нужно выспаться как следует. И быть готовой ко всему.