Забирай! Забирай! Крылья вспыхнули золотом, Да остались в крови рукава... Мельница
—… и так вот, они утверждают, что их послали за тобой! — Валь ходил туда-сюда вокруг угасающего костра и размахивал руками. — Наниматель их был в классическом черном плаще, непонятно кто без особых примет — да и наверняка же просто исполнитель, не более, — и целей похищения не рассказывал. Да их и не принято спрашивать. Им было сказано тебя похитить и доставить куда-то — к какой-то приметной скале, — и все… — К какой скале? Можешь показать на карте? Валь, который как-то об этом совсем забыл, удивленно нахмурился. Но потом вспомнил нужное название, проскользнувшее пару раз в диалоге, достал из сумки карту, поводил пальцем… Палец остановился далеко за цепочкой гор. Вблизи от тех самых подозрительных храмов, на примерно равном расстоянии от двух из них. Повисла полная тишина. Даже птицы, казалось, петь перестали. — Это все… ведь не связано, да? — со слабой надеждой спросил Валь. Ксеона не ответила. — Сюда, — спустя какое-то время тихо сказала она — и показала на крайний из двух «подозрительных» значков. — Интуиция? — Нет, расчеты. Ко второму прямо отсюда идет хорошая дорога, а скала расположена от нее в стороне. Видимо, конспирации ради. Но смотри: тут две деревни, а вот тут — наоборот, глухой лес и река, и ближайший мост далеко. Но мы же говорим о магах. А если лететь по прямой, то дороги там всего на несколько часов в любую из сторон. Они не напали на нас сами, в лоб — значит, пытались действовать осторожно, — а значит, над людьми вряд ли полетят… Правильно же? — Да. Наверное, ты права. Валь снова внимательно посмотрел на карту. И вдруг вспомнил: ребята ведь решили начать с противоположного конца, этот храм на их пути будет третьим… Он сложил карту, вернул ее в сумку и задумался. Предупредить бы их — но ведь никак! Это можно сделать только лично, а лезть туда им с Ксеоной категорически не стоит… —…Валь? — А? — опомнился он. Прошло, возможно, уже несколько минут: у Ксеоны снова была в руках помятая травинка, а он и не помнил, чтобы она ее срывала. Она бросила ее и сорвала новый стебелек. Опустила голову, скрыв глаза за плотной завесой упавших на лицо волос. — Боюсь, я… передумала. Я не пойду назад. Это будет неправильно. Он несколько секунд даже не мог понять, о чем она вообще говорит. Потом понял — и не поверил, — и уже открыл было рот, чтобы переспросить… — Нет, ты меня не переубедишь. Можешь и не пробовать. Просто пойми: я не хочу снова бегать и отсиживаться в безопасности, — медленно покачала она головой. — Это все из-за меня. Значит, мне и исправлять, раз у меня есть такая возможность. Она отстраненно потерла пальцами левое запястье. — И я… — Ксеона. — М? — прервалась она. — Прости, но… с чего ты взяла, что я тебе это позволю? — только последние капли самообладания удерживали Валя от того, чтобы начать орать. Некрасиво, недостойно — но, во имя всех демонов, она это заслужила! Она была все той же Ксеоной, что и раньше — милой, тихой, беззащитной, — да только вот внезапно на Валя свалилось неприятное осознание. Он никогда раньше ей не отказывал. Не мог позволить себе взять и расстроить это хрупкое, нежное создание. И в итоге все всегда выходило именно так, как удобно было ей. И сейчас: одна уступка, другая — и вот уже она, можно сказать, стоит на краю пропасти, улыбается ему и весело машет на прощание ручкой. А он ведь клялся себе — столько раз! — что не допустит такой ситуации!.. Демоны, да она же просто обвела его вокруг пальца. Как идиота. И виноват в этом был скорее он сам: мог бы и думать побольше… — Я пойду туда вне зависимости от того, согласен ты или нет. У тебя нет права что-то мне запрещать. — Есть, — все ещё пытаясь сохранять внешнее спокойствие, напомнил Валь. — Ты моя невеста, и я за тебя отвечаю. Ксеона сильно прикусила губу и дотронулась до кольца. — Возможно. Но это легко исправимо! — Ты что, правда думаешь, что это меня остановит?! — резко вскинул он голову. — Знаешь, твоя безопасность для меня все-таки важнее, чем твое хорошее ко мне отношение! Я тебя люблю, и это не одними колечками решается! Ксеона опустила было руки, но потом снова подняла. Чуть потянула кольцо — но потом решительно сдвинула его назад, а ладони сжала в упрямые кулаки по бокам. Рвано вздохнула. — И все же. Я должна туда пойти. — С чего бы это вдруг? Еще один тяжёлый, неровный вдох. Взгляд метнулся туда-сюда, губы приоткрылись… — Ты опять собираешься соврать, да? — упавшим голосом сказал Валь. Эта ее привычка его тоже несказанно бесила. Как и бесконечные «страшные тайны», и недосказанности — которые он честно терпел сколько мог, но всему ведь должны быть пределы! — Тебе не кажется, что это как-то некрасиво? — Знаешь, а я никогда и не утверждала, что я совершенство, — она обиженно посмотрела на него исподлобья. — И, поверь, меня тоже совершенно не радует необходимость тебе постоянно лгать. — Такая уж прямо необходимость? — Да, именно так. — Не верю. — Тебя тоже примером кристальной честности назвать нельзя, знаешь ли! — огрызнулась Ксеона, скрестив руки на груди. Валь наклонился к ней — нос к носу. Именно в таком состоянии, в каком он был сейчас, люди и нелюди совершают самые непродуманные и непоправимые поступки. — Хочешь, я сейчас расскажу тебе все о себе? Честно, без утайки? — Нет, не надо. Я не смогу ответить тебе тем же. — В общем, я… — Я же сказала, что не надо! — это был уже почти настоящий крик. Повисло молчание. Нарушало его лишь тихое сопение Ксеоны: то ли обиженное, то ли задумчивое. — А знаешь что, Валь, — осторожно, тихо начала она вскоре, словно пробуя на прочность тонкий лед, — думаю, я все-таки готова нарушить все свои обещания. Я расскажу тебе все, что спросишь, и все, что сама знаю. Валь нахмурился. Что-то тут было очень, очень не так… — При условии, что мы сейчас пойдем в тот храм. Если нет, то до конца жизни буду обо всем этом молчать. А если да — то, когда все закончится, абсолютно все тебе честно расскажу. В том числе — то, что я знаю про Филию. И, поверь мне, ты эти сведения больше нигде не найдешь. Ни про меня, ни про нее. Это был нечестный прием. Ссора построила между Валем и Ксеоной высоченную стену недоверия — но такое предложение заставляло плевать на все сомнения с высокой колокольни. Ведь даже малейший шанс узнать что-то о Филии… Надо ли и говорить, каким был в итоге ответ Валя?***
Он всегда, сколько себя помнил, удивлялся: как можно находиться в отношениях с кем-то, кто с тобой нечестен или осознанно причиняет тебе боль? Он — до недавних пор — был абсолютно уверен, что уж кто-кто, а Ксеона точно не такая. И что? И теперь он был безумно зол и обижен на нее — но все равно тащился следом, как на поводке, и даже подумать не мог о том, чтобы Ксеону сейчас бросить без помощи. Или хотя бы уйти после того, как она все расскажет. Это же была Ксеона, мать ее. И… у нее наверняка ведь есть причины так поступать? Та тихая и нежная девочка, которая без раздумий, при первой же встрече, доверила ему жизнь, которая столько времени была рядом, делилась мыслями и мечтами, и своим теплом… Это ведь была все еще она. Там, в десятке шагов впереди — резкими движениями впечатывала подошвы в пыль, не желая с ним разговаривать. Хмурилась, обхватив себя руками за плечи. Не так давно — ровно перед тем, как обиженно уйти вперёд — вышла все-таки из себя, топала ногой и ругалась на повышенных тонах, почти как любая нормальная девушка. А ещё она, оказывается, по-звериному скалила зубы, когда злилась. И кого-то в такие моменты очень напоминала. Эта ее резкая смена поведения… Почти как тогда, на балконе. Может, эти случаи даже были как-то связаны между собой? Впрочем, прослеживаться эта связь явно не хотела. Ксеона вообще, если так задуматься (и отвлечься как-то от мыслей о невинном личике и блеске огромных глаз), была очень подозрительной личностью. С ней было связано слишком уж много всего — из тех вещей, которые, казалось бы, не могут касаться простой человеческой девушки, — и она слишком уж упорно защищала эти свои секреты. Отчего они и разругались сейчас, собственно… Теперь Валь пытался связать все, что о ней знал, воедино. Сам. Ясно было, что Ксеона сейчас мчится навстречу опасности не оттого, что хочет исправить какую-то сферическую несправедливость в вакууме: у нее есть какая-то личная причина. Значит, Ксеона как-то связана со всей этой историей с дракончиками? А может… нет-нет, глупо. Она же человек, абсолютно точно и четко. У нее волосы чёрные. И едва уловимые капли магии в ее ауре — чужие, это совершенно ясно видно. От того заклинания, которое на нее наложили в детстве. Да и вообще — ей семнадцать, а дракончику, которого Орден ищет, должно быть около двадцати… Валь вздохнул. Решил зайти с другой стороны: собрать все странности сразу. Итак — дракончики, книга о Филии, песня Филии, Зеллос, ленточка… Стоп, при чем тут вообще ленточка и откуда она взялась? Так, давайте заново: Филия, книга, песня, Зеллос, охота на драконят, слабая человеческая девочка без капли магии… Нет, не сходилось. Никак. Она никак не могла с Филией встретиться, тем более в более-менее осознанном возрасте; Зеллос же… Его участием можно было объяснить любую странность, а значит, это и за объяснение-то считать было нельзя. Он мог бы, возможно, — с неохотой отметил Валь, — рассказать о Филии едва ли не больше, чем она сама о себе знала. Да вот только… С трудом верилось уже в то, что он хоть чем-то из своих знаний поделился. Просто потому, что его какая-то девочка попросила. Капризы и легкая нелогичность за ним и раньше замечались, это да… но осторожность всегда стояла первой. И странно как-то, если вдуматься, выходило: Филия пропала словно в никуда. Растворилась в воздухе. И все ниточки, все связи, все пути к решению этой загадки — обрезаны под корень, приглажены, а сверху прикрыты клумбой с цветочками. Это был… словно типичный его секрет. А значит… это было для него важно? Будь это простым убийством — или, может, простой смертью на его глазах?.. — он бы, если уж почему-то решил все рассказать, не стал бы требовать с Ксеоны молчания. Будь это типичным секретом — не рассказал бы ей в принципе. И… что же тогда получается? Получается, Ксеона в чем-то была особенной. Чем-то была ему нужна. Неужто для очередного отвратительного плана? Как же эти все интриги Валя уже достали… Особенной. А что Ксеону делало особенной — с точки зрения монстра, которому на то, какая она чудесная и милая девочка в принципе, совершенно наплевать? Она не волшебница даже. Наоборот, частично иммунна к магии… и в том числе — всей, влияющей на разум? Она упоминала это как-то раз. И это… несомненно, жирный плюс для пешки в злодейском плане. Или — ключевой фигуры? Или, может, дело совсем в другом? Эти ее татуировки — слишком уж они странные. Что, если это печать, и в ней запечатано что-то важное? Или… кто-то важный? Нет, нет, совсем глупо! На Филию она совсем не похожа, и в особенности — характером. А если бы и было перерождение, или перенос души — то явно не обошлось бы без Зеллоса, а он… он наверняка выбрал бы более похожую девочку, будь его воля. Белокурую хотя бы. Мага. Уж в этом-то Валь был почему-то уверен. Стоп. Что-то еще было, кажется, насчет химер. Ксеона тогда сказала, что просто оговорилась, но… вдруг? Аура у Ксеоны была глухая, прозрачная и насквозь человеческая, и вся драконья сущность Валя молча крутила пальцем у виска: чего там разглядывать? Точно-точно человек. Такое подделать невозможно. И все-таки он предположил, что чувства могут ему врать. И… что же тогда получается? Если она химера — то, может быть, частично дракон? Может, именно это ее и связывает со всей историей про храмы и похищения? А может… Валь отчаянно замотал головой, пытаясь вытрясти оттуда жуткие мысли. Вроде тела Филии, обессиленно повисшего в кристалле льда, кричащего — умирающего — ребёнка, стального блеска инструментов, осколков вокруг и крови, крови, крови… Толстой иглы, оставляющей за собой след из краски и магии. Черные узоры на крошечном тельце — плетеный ободок рун на сгибе руки, прямо под пухленькой, прозрачно-розоватой детской пятерней… Валь иногда просто ненавидел свое хорошее воображение. И… нет, лучше ничего сейчас у нее не спрашивать. Лучше уж он подождет, пока Ксеона не расскажет все сама. Может, он и ошибается еще. Хотелось бы, по крайней мере. Решив для себя этот вопрос, Валь вспомнил еще одну догадку, пришедшую к нему за время размышлений. Сразу ее разобрать времени не было, а значит, надо было заняться этим теперь. Ксеона восхищалась Филией, так ведь? Едва ли не на грани нездоровой одержимости, если уж совсем по-честному. И — если Зеллос рассказал ей о смерти Филии — а она с ним после этого может спокойно разговаривать… Так может быть, он виноват только косвенно? Бездействием, например? Валь уже не помнил точную формулировку, тогда, много лет назад услышанную от монстра — но совершенно чётко знал, что она была двусмысленной. То ли убил, то ли нет. Так может, он вообще… сожалеет где-нибудь в глубине души? Все внутри просто переворачивалось от такой мысли, но нельзя не признать, что определенная логика в ней была. Между собой они — Зеллос и Валь — никогда не ладили. Но вот к Филии монстр всегда относился… странно. Почти заботливо.***
Сумрак пещеры, пыль. Все размыто от слез боли, перед глазами — только каменный пол и обломки мелких сталактитов. И одновременно их перед глазами нет. Там перекошенная ухмылка: резкие углы, черные тени. Кожа, высвеченная в белый вспышкой магии — светом чистой ненависти, — блики на темных волосах… Словно выжглось на сетчатке. Ненавистью и болью. Последний упрямый удар — вслепую. Шар пламени — нет, ярости — в свободной руке, куда-то за спину. Сплошная надежда на чудо, на удачу, на то, что… ну не может все закончиться так бесславно! На то, что перед смертью он хотя бы сотрёт эту тошнотворную ухмылку с лица врага… Грохот. Испуг — словно бы два всплеска один за другим. Пустота на том месте, где только что стоял священник Зверя. Но… никакой боли? Он снова рядом! Вальгаав, забыв о собственной боли, перекатился на спину. И увидел сверху странное белое пятно. Пятно приближалось — под звук девчачьего визга. Это… та Золотая, что ли? Серьёзно?! Вальгаав только в последний миг ушел в астрал, чтобы избежать столкновения с ее — как там люди говорят? — пятой точкой. Он был очень, очень зол. И уж что-то, а шуточки от этого хлюпика с корявой палкой терпеть точно не собирался!***
И все же… через несколько лет, постепенно разобравшись по чужим словам со всеми упавшими сталактитами, Валь начал видеть в этой короткой сцене совсем иной подтекст. Он ее тогда спас. И это было ему, Зеллосу, в тот момент совершенно невыгодно. Валь вообще не помнил случая, чтобы он когда-либо причинил Филии вред — конечно, не считая душевных ран да материального ущерба от его приходов в гости. Даже… наоборот.***
Валь без удовольствия — как и обычно — позавтракал. Поставил посуду в таз, взял из вазы пару яблок и направился к выходу из кухни. Обратно в свою комнату. — Как мило, — прокомментировала вдруг фигура, которая все это время молча сидела за столом и одним своим видом портила ему аппетит. Донышко тонкой чашки со звоном стукнулось о блюдце. — Надо понимать, ты все-таки решил стать монстром когда вырастешь? Успехи уже налицо. — Ты о чем сейчас вообще? — огрызнулся Вальгаав. Ростом он сейчас был монстру не более чем по плечо, считая волосы. Зеленые, давно не стриженные, они торчали вверх, чуть пригибаясь в крупные волны — прямо как весенняя травка. Пижамка, из которой он уже начал вырастать, брутальности тоже не прибавляла. Хотя рисунок был самый вырвиглазный: хаотичные черно-бело-алые зигзаги по всей ткани. — Ну, твоя мать третий день лежит с отравлением, и — поскольку ваши слуги сейчас на какой-то ярмарке — позаботиться о ней больше некому. Приходится все равно бегать по дому самой. Восхитительное бессердечие! Нормальный ребенок на твоем месте, ну не знаю… кашку бы ей сварил? Воды принес хотя бы? — А нечего было всякие подозрительные чаи покупать, — пробурчал Вальгаав, отведя взгляд. — И не называй ее моей матерью. Да и вообще, тебе там никуда не надо было случайно, а, Зеллос? Не люблю, когда мусор в доме. — Уборку решил провести? — не растерялся с ответом монстр. Но от «волшебного» слова все-таки дернулся. — Не стесняйся, начинай при мне. Полы там протри, например… Я с удовольствием посмотрю, как ты передо мной на коленках ползаешь. Вальгаав надменно фыркнул и вышел из комнаты. А вскоре, когда Зеллос все-таки смылся куда-то — и Валь, подождав, убедился, что это всерьёз, — дракон осторожно вернулся на кухню. И начал варить овсянку.***
И примеров таких было множество. Все-таки… все-таки, значит, ему не было плевать на Филию. И доказательств этому — если подумать — просто тьма. И Валь почти готов был уже попытаться его понять. Попробовать расспросить обо всем — спокойно. Но… это было в теории. А на практике — пока что Валь все равно, едва представляя себе знакомую монстрячью ухмылку, чувствовал в себе непреодолимое желание убивать.***
Это все было просто о т в р а т и т е л ь н о й идеей. Нельзя было всё-таки ему позволять. У нее же было, б ы л о право все это безумие сразу запретить, ничего не объясняя… Но Зелас была Зелас, Владычицей Зверей, а не Дайнастом или Фибрицио каким-нибудь, и прекрасно знала: там, где начинаются цепи, заканчивается истинная верность. А это штука весьма редкая и очень полезная. Чувства. Эмоции. Принципы. Всегда, где угодно, балом правили именно они. Зелас давно уже поняла, что сводить живое к набору функций — грубейшая ошибка, но делиться этой тайной со своими «любимыми» сибсами не спешила. И — посмотрите-ка: отчего в итоге погиб самоуверенный Фиби? Недооценил человека, только и всего. Она очень давно, едва ли не с самого начала, умела видеть личность даже в собственном отражении. В собственном первом и сильнейшем слуге. Изначально он, конечно, был… просто её ослабленной копией. Послушным клочком тьмы, как у всех. Инструментом, не более. Но — она меньше, чем другие Лорды, боялась отпускать его в большой мир. Предоставила море самостоятельности, контролируя только результат — а не каждый шаг исполнения. Смотрела порой сквозь пальцы на развлечения и потраченные в никуда пару-тройку часов — в конце концов, он был е ё копией, что еще можно было ожидать? — и, в общем-то, часто оставляла наедине с собой. А вскоре оказалось, что эта разница в получаемой ими информации была безумно, критически важна. У него постепенно появились свои привычки, собственный характер, а порой бывал и другой взгляд на вещи. Они иногда с п о р и л и даже. Она тогда, честно говоря, очень испугалась. Но — посомневавшись, решила не возвращаться к абсолютному контролю, а отпустить. Позволить ему иметь своё собственное «я», позволить быть отдельной личностью. И ни разу потом не пожалела о своём выборе. Он стал ей не инструментом, а п о д ч и н е н н ы м. И после этого столетиями верно служил ей, ничего не получая — но, впрочем, и не требуя — взамен. Он был истинным чудом: умным и послушным, всем довольным абсолютным везунчиком. Все её сибсы, глядя на него, каждый раз завистливо скрипели зубами: их-то слуги даже вдвоём не были и вполовину так хороши. Они оба всегда принимали эту ситуацию как должное… но в голове Зелас всё-таки молча крутился фоновый счётчик. П о д ч и н е н н ы й имеет право на плату. Его старания, его польза для нее во много раз перевешивали все то, что он когда-либо получил от нее (не считая, конечно, жизни). Если он наконец-то, едва ли не впервые, попросил о чем-то серьезном — разве справедливо будет ему в этой просьбе отказать? Ну и пусть его план близок к самоубийству. С кем не бывает. Право на то, чтобы лично принять это дурацкое решение, он всё-таки заслужил. Откинувшись назад на троне, слегка великоватом для её человеческой формы — делался он под волчью, в конце-то концов, — Зелас глубоко затянулась сигаретой. Терпко-сладкий дым смеси десятка травок, каждая из которых в каком-нибудь малоразвитом человеческом племени почиталась священной и позволяющей видеть духов, покачиваясь, волнами плыл к потолку. Старая привычка, приятная-приятная. Хоть какой-то плюс одиночества — и вообще всей нынешней ситуации. Ведь, помнится, почившая (но так никем и не забытая) Золотая в своё время даже от простого — ну, не простого, а дорогущего, зато без примесей — табака воротила носик и демонстративно задерживала дыхание, а её детеныш — умилительно чихала и кидала на «бабушку» обиженные взгляды. Пока была здесь, конечно. Зелас до сих пор помнила, какими пронзительно-синими когда-то были её глазки. А если ещё и младший теперь не вернётся… Что ж, что-нибудь да придумается. В конце концов, гордость — иллюзия, хоть и приятная, а в жизни как таковой особого смысла нет, тем более для монстров. Можно будет как минимум хорошенько повеселиться — напоследок.***
Они наконец-то дошли. Все недружелюбные типчики в мантиях, что по дороге им встретились, были отправлены прямиком под облака. Пара небольших групп, не более. Валь вполне в состоянии был в одиночку, издалека снести и сам храм… но Ксеона настаивала на том, что не надо: здание — явно культурная ценность, дракончики и верхушка ордена нужны им живыми, а инновационная магическая разработка — нетронутой. Валь в очередной раз чуял тем местом, где у него когда-нибудь вырастет хвост, серьёзный подвох. Но возражать было глупо. Поэтому он просто настоял на том, что не отойдет от Ксеоны ни на шаг и будет волен сам решать, как именно устранять возникшие на пути опасности. И, следовательно, теперь развлекался как мог. Кое-где теперь дымились закопченные камни, валялись выбитые из них взрывами осколки, чей-то башмак. Мраморная беседка слева просто улетела от ветра — совсем как сарайчик, который таким же точно заклинанием как-то раз снесла одна из подружек детства Валя… Высокая, массивная, давящая арка внутреннего двора осталась наконец за спиной. Валь потянулся, чтобы ментально получше ощупать ауру этого места — и невольно поежился. Идея идти внутрь теперь нравилась ему еще меньше. — Мы что, вот прямо сейчас — туда? — Ну да. А где Хитклиффу еще быть? — голос у нее был странно холодный. Кукольный какой-то. — Нигде. Я просто подумал — может, стоит сразу поискать похищенных дракончиков… — Если они живы. Хочешь — иди, идея хорошая. — А ты? Ксеона промолчала. И продолжила уверенно топать в сторону черной пасти главного входа — раззявленной, с клыками обломанных колонн по бокам. До нее оставалось совсем уже недолго. Буквально несколько шагов. — Кстати, — глухо сказала она, переступив порог, — если со мной вдруг сегодня что-то случится, и я не успею выполнить обещание… Найдешь Зеллоса, передашь обстоятельства моей смерти и попросишь его все рассказать. Скажешь, что я об этом попросила. Если заупрямится — что я очень просила. Что-то внутри резко похолодело. Словно Фриз Эрроу кто-то со всей дури запустил в живот. Но Валь тоже уже переступил порог храма — и возвращаться теперь, и думать теперь об очередных темных загадках и монстрах было уже поздновато. И особенно — о том, с чего вдруг Ксеона с такой уверенностью сделала это странное заявление. — Но… с тобой ведь не обязательно что-то должно случиться, верно? — М-м-м, — отстраненно мурлыкнула Ксеона. Повернулась, посмотрела Валю в глаза и тихо, привычно-нежно добавила: — И… пожалуйста, будь осторожен. Он — несмотря на все обиды и опасения — невольно улыбнулся. — Уж кто бы говорил!***
Широкая лестница вверх — единственный путь, освещенный хоть парой прорубленных в камне окошек. Чисто выметенная — в отличие от пола первого этажа, расчерченного по пыли цепочками следов. Туда-сюда, часто и редко, словно на плитах застыли тропы огромных муравьев. Ксеона вытащила кинжал. Валь протянул было руку — взять его и осветить путь, — но она отдернула свою, с кинжалом, и покачала головой. — Зачем тебе? — Надо, — прозвучал ее ответ. — Скажи, а у тебя план вообще есть? Хоть какой-нибудь? — М-м. Маленькая площадка под окошками. Лестница круто повернула назад — и вверх. Ксеона напряженно смотрела за верхние ступеньки: в кусок серого, с тенями, потолка. На простых квадратных колоннах, подпиравших его, угадывались какие-то узоры. Шаг, шаг… Последняя ступенька — и пол — ползут вниз. Зал огромен. Черно-белая шахматная плитка, а кое-где в нее мозаикой встроены круглые площадки с магическими символами. Самая большая, со сплетением звёзд, в центре зала — и небольшое возвышение немного за ней. Там — кованая подставка со стеклянной сферой. Магии вокруг было наплетено столько, и такой странной, что Валь очень быстро бросил все попытки в ней разобраться. Шаг, шаг — почти середина зала… Резкая зеленая вспышка. Валь глянул под ноги — и похолодел: они с Ксеоной стояли ровнехонько на одной из круглых плит. А по острым плиткам-лучикам вокруг нее — узору, похожему на розу ветров — и по клеткам снаружи разбегалось зеленое кружево света. Шагнул назад — и наткнулся на плотную, словно стеклянную, стену. Положил на нее руку, зажег огонёк… Нет, барьер не пропускал его магию наружу! А Ксеона застыла рядом — с бесстрастным лицом, сжимая в ладони свой совершенно бесполезный кинжал. Это выглядело почти смешно. Из-за колонны показалась старческая фигурка в белом, медленно поднялась на высокую площадку. Хитклифф вытянул руки в широких длинных рукавах и положил их на сферу. — Значит, вы пришли сами? — скрипучим голосом спросил он. — Не ожидал. Но мне же лучше. Валь не ответил — ожидая, пока происходящее хоть немного прояснится. Ксеона тоже промолчала. — Чего вы надеялись добиться, когда шли сюда? Думали, что одолеете меня? Думали, что у вас есть какой-то план? — А чего надеетесь добиться вы? Зачем вам, — Ксеона обвела вокруг свободной рукой, — все это? И… чем вам так помешала магия, господин Хитклифф? — И это вас интересует в такой момент, — старик удивленно проскрежетал в ответ. — Хотя… вы любопытная особа, не так ли? Почти как настоящий человек. Думаю, я все же расскажу — в счет вашего последнего желания. — В смысле? — заорал Валь, упираясь кулаками в воздушную стенку. Четыре шага, диаметр круга — вот и все, что ему позволяла магия. Наверняка есть способ выбраться… но, во имя всех демонов, так сразу его и не придумаешь! Магией сломать, наверное, можно, Валь ведь Древний, хоть и молодой, — но ведь они с Ксеоной тогда заживо поджарятся, а это не выход. — Магия этому миру не нужна, — твердо начал старик. Голос его стал громче, яснее. — Магия — это просто бесконечная война богов и монстров, в которой страдает все живое. Мир крутится в этой войне, как подброшенная монетка, и когда-нибудь упадёт в одну из крайностей: или смерть всего живого, или все-таки жизнь. Но только такая, которую одобрят для тебя какие-то там непонятные боги. Да, магия облегчает жизнь людей, иногда — продлевает, она полезна… но не все то золото, что блестит. Люди смогут жить и без нее. Большинство зверей и растений — тоже. Слишком уж многим мечтательным юнцам — да и не только им, но и тем, кто их окружает — губит жизнь вера в абсолютную силу! Магия — причина большинства войн и конфликтов, зависти и ненависти. Сила, которую она дарит, людям не нужна. Люди, отбросив ее, наконец встанут на ноги, добьются еще большего, такого, что нам сейчас и не снилось — и только старушки да старики, сами в свои слова не веря, будут изредка рассказывать своим внукам волшебные сказки. О том, как над молодым еще миром когда-то летали драконы, боги были живы, а великие герои… — Солнце останавливали словом, Словом разрушали города, — Ксеона почти прошептала. — Да, именно так, — удивленно прервался Хитклифф. — И все же — почему? — снова спросила Ксеона. — Почему… вы начали так думать? Почему не хотите жить в том мире, что уже есть? Должна же быть… личная причина? — Личная? — засмеялся старик. — Да, — кивнула Ксеона. — Не от скуки ведь вы это все затеяли? — От скуки? Ха-ха… кх-ха! — он аж закашлялся от смеха. Разогнувшись, убрал руку от лица, растянул губы в кривой улыбке — и постучал морщинистыми пальцами по стеклянному шару. — Значит, вы хотите знать, когда я впервые возненавидел магию? Что ж, я расскажу. Это случилось давно. Я тогда был не старше вас, юноша. Юный, беззаботный парнишка. Я учился заклинаниям, военному делу, проводил время с друзьями и радовался жизни… И у меня была сестра. А у нее был талант к черной магии. Все мы так восхищались ей, она так собой гордилась, Академию — еще при старом начальстве — закончила с отличием… А через пару лет ее нашли мертвой в лаборатории, — леденящим шепотом закончил Хитклифф. — Кусочками в луже крови, и скелет — почти чистый — посередине. Призыв монстра закончился неудачно. Да, именно тогда я и понял, что ненавижу магию. — Не думаю, что дело там было в магии, — Валь сделал шаг назад, чтобы было посвободнее, и скрестил руки на груди. — Самоуверенность с легкомыслием и без нее существовать будут, а новые опасности — вместо монстров и боевых заклинаний — люди сами себе придумают. — Нет! Ты просто ничего не понимаешь, — рявкнул, как мог внушительно, старик. — И вообще, отойди от нее, мальчишка! Ты мне мешаешь! Валь бы это сделал, и с радостью — очень давно и с непременным заламыванием Хитклиффу рук за спину. Но… он не мог. — Еще чего! … и, следовательно, пришлось делать хорошую мину при плохой игре. — Что ж, тогда… — сумасшедший старик замолчал на минуту. А потом решительно тряхнул головой. — Невелика беда: лишняя жертва ритуалу не помешает! Он снова положил руки на шар, и стекло начало наливаться потусторонним светом. Оранжевые и алые отблески на резко потемневшем фоне, а поверх — крупные искры, похожие на пузырьки… Вдоль стен и между колонн мертвенно-оранжевым загорелись каменные плиты. Раньше их было не видно совсем. — Камни лучше людей, — зачем-то прокомментировал Хитклифф, гордо улыбнувшись. — Камни не подведут. И все-таки, юная леди — кем бы вы ни были, — странно, что вы добровольно готовы стать жертвой. — Добровольной жертвой? Ну… да. В каком-то смысле так оно и есть. — Ксеона, ты серьёзно?! — Нет, конечно, — шёпотом сказала она, в упор игнорируя сильнейшее встряхивание за плечи. — Тогда почему ты ничего не делаешь?! Ты вообще хоть что-нибудь делать собираешься?! — Подожди. И вывернулась из его рук, как змейка. И с серьезным личиком начала слушать непонятное Валю заклинание, иногда чему-то едва заметно кивая. Стянула сумку, положила у ног. Вокруг вихрился воздух, давила разлитая в нем магия — та самая, из башен, вдруг понял Валь, — и воздух за барьером то и дело вспыхивал желто-оранжевыми пятнами, и дрожал, как марево… А еще Валь третью минуту безуспешно пытался трансформировать хотя бы одну руку, чтобы разбить барьер — ведь должно же, должно получиться! Стрессовая же ситуация! Ну бли-ин!.. Вдруг ненадолго затихло заклинание — видимо, одна из пауз между его частями… Ксеона облегченно выдохнула. — Ага. И совершенно спокойно вышла из круга печати. — Что за? — ошарашенно воскликнул Хитклифф. Челюсть у него отвисла так, что его было уже почти жалко. Ксеона продолжила идти вперёд. На пол упала перчатка — а затем Ксеона ойкнула, и на пол со звоном упал кинжал. За ним — несколько темных капель. Поднятая левая ладонь с маленькой ранкой, скорее даже уколом. Багряное на белом. Рукав присобран, спущен к локтю. Пальцем правой руки она мазнула по ранке — затем прошептала что-то — и начертила на запястье руну, замыкая своей кровью круг черного «браслета». Обернулась, улыбнулась, что-то проговорила одними губами — и решительно зашагала вперёд, к самому большому кругу. Туда же спешно ковылял, ругаясь, и старый маг. Он поднял руки, призывая силу; Ксеона опустила их и сжала кулаки… Вспыхнуло широкое кольцо пламени, скрывая их от глаз Валя.***
— Как ты это сделала? Как ты смогла выйти оттуда, девчонка?! Ты ведь… — Как-как? Ногами. Ваша печать не помешает человеку… — Невозможно! Ты ведь… — …а теперь, когда я уже не человек, мне не помешаете вы. — Ты правда думаешь, что я не смогу выполнить задуманное из-за простого сбоя в ритуале? Не стоит меня недооценивать, девчонка! Не знаю, что ты такое и какие заклинания на тебя накладывали, чтобы спрятать твою мерзкую магическую натуру, но я все равно сильнее! Магии, которую я собрал, хватит, чтобы правильно убить тебя — и пробиться через твою кровь к небесам, чтобы ты утянула за собой своего бога! Пусть ты и не жрица, но… Ксеона раздраженно дернула уголком рта. — Боюсь, мне придётся вас огорчить: вы не успеете. И вряд ли проживете дольше, чем еще пару минут. Я нестабильна и совершенно точно не смогу контролировать свою магию, — она болезненно скривилась и положила руку на горло. — Вот, видите? Уже начинается. Странный ветерок — в тихом воздухе «ока бури», центра огненного кольца, в котором они стояли, — приподнял край ее плаща. На ткани словно бы ожили и вздохнули тяжелые складки. Потом расправилась, подлетев, пелеринка плаща, и нерешительно зашевелились у плеч блестящие чёрные волосы. И… этот ветер усиливался. С каждым мгновением. Маг топнул ногой, выругался и бросил в девушку боевым заклинанием. Но белый росчерк Эльмекии Лэнс растаял, еще даже не приблизившись к ответному шару энергии: чёрному, словно дырка в абсолютную пустоту, и пронизанному тонкими, до боли ослепительными белыми искрами-молниями. Шар улетел куда-то вдаль и вверх — и, судя по адскому грохоту, взорвался у потолка. — Я же говорила, что не смогу себя контролировать, — со слегка виноватым видом отметила Ксеона, разводя руками. Ей пришлось это почти крикнуть: ветер — вверх и в стороны от нее — усилился так, что трепал одежду, почти как простыню на веревке, сдул ее волосы вверх и жутко шумел. Плиты под ее ногами начали трескаться. С глубоким, глухим звуком: толстый слой камня — насквозь. Они как будто лопались от жара. Да и… сам воздух действительно стал намного теплее. — Ах ты!.. Проклятая девчонка! Хитклифф, у которого начинал истощаться собственный резерв, потянулся к почти полному — пока еще — запасу чистой энергии. Поймал поток, направил на девушку… …и вдруг вся эта бесконечная магия выскользнула у него из рук. Из-под контроля. Как скользкая миксина, как вода между пальцев — или как удочка, когда за крючок случайно зацепился ныряющий кит. Старый маг, оставшись без сил, мог только беспомощно хватать ртом горячий воздух и смотреть, как девушка, едва заметная в колонне слепящего света, молитвенно сложила руки у груди. Круг света быстро расширялся — воздух уже по-настоящему обжигал — начинали потихоньку тлеть края белого одеяния… За внезапным ревом пламени его крик никто так и не услышал.***
— Кажется, у меня еще есть немного времени? — прошептала Ксеона себе под нос. Разговоры с собой — это, конечно, не признак отменного душевного здоровья, но Ксеона никогда на такое и не претендовала. — Теорию я знаю, нужный паттерн вроде запомнила… КПД моей силы, конечно, стремится к нулю, — тут она отчего-то нервно хихикнула, не обращая внимания на россыпь болящих точек по всему телу, — но если постараюсь, то получится. Все получится. Как же все-таки жаль, что я так ничего и не узнала о том ритуале воскрешения… Или это вообще было про другой храм?.. Ксеона вздохнула. Сконцентрировалась. Не совсем еще забытым «жестом» потянулась, вытянула из бешено вьющегося внутри клубка сил одну ниточку, крепко уцепилась за нее вниманием, волей — и начала плести. Половину связи — то ли к счастью, то ли к сожалению — за нее уже установил Хитклифф, и именно слова его заклинания подсказали ей, куда и как нужно двигаться. Это, в конце концов, была далеко не простая магическая схема из тех, которые Ксеона знала наизусть. Впрочем, сильно ошибиться она не смогла бы в любом случае: такая уж наследственность, магия работает интуитивно, а не через ритуалы. Но все же… Воспитали ее люди. И, если придерживаться, хоть бы и в самых общих чертах, формы, то проще настроиться. Проще настроиться — быстрее результат.О светлейший, ясноокий, огнегривый, Чья чешуя пылает в небе как рубины, Чьи крылья осеняют четверть мира, Услышь меня, владыка, Огненный Король-Дракон!
Я, Ксеона Уль Копт, Последняя, в ком течёт кровь служившего тебе народа, Дочь твоей дочери, Филии уль Копт, Прошу от тебя ответа по праву нашего родства.
Это было как во сне. Она зависла в воздухе, невесомая, почти не в силах пошевелиться, а вокруг нее была только пустота, раскрашенная во все цвета ярчайшего из закатов. От оранжевого до малинового через сияюще-алый; золотые росчерки, полосы и завитки, тающие в бесконечном красном мареве… Ощущение чужого разума вокруг, настолько близко, было странным, незнакомым — но его нельзя было спутать ни с чем. — Что тебе нужно? — Я хотела… — прервалась; неуверенный выдох. — Я понимаю, что вы наверняка заранее ненавидите меня, но, пожалуйста, хотя бы выслушайте! Я… хотела бы разорвать нашу связь — пока я еще жива и в состоянии что-то сделать. Дело совсем не в том, что я к вам плохо отношусь или что-то вроде того, но… вряд ли вам приятно иметь что-то общее с дочерью монстра. А ещё — пусть ритуал Хитклиффа и не был завершен, но он был начат, и, если я умру прямо сейчас, вы тоже серьёзно пострадаете. И тогда нарушится равновесие сил, а этого допускать не стоит… — Дитя, скажи: а с чего ты вообще взяла, что я зол на тебя? — А… но ведь… — Никто не может быть виновен просто в том, что появился на свет и живет. Никто не выбирает себе родителей. Их ошибки и вина — их, а не твои. Но… дитя, объясни: зачем ты пришла на верную смерть, прямо в руки к этому человеку? Не думаю, что все это было лишь ради разговора со мной. — Вы правы. Я, — тут Ксеона грустно усмехнулась, — честно говоря, просто вдруг решила красиво умереть. Может быть, загладить этим часть своей вины. Принести кому-то пользу. Мне захотелось сделать наконец хоть что-то — может, бессмысленное, но… Это все же лучше, чем если бы я снова спряталась, позволила другим решить мою проблему, но прожила бы лишние пару десятков лет. Вы не представляете, какой это был бы кошмар. Я и мое молчание — я ведь обещала, — это ведь единственное, что мешает папе и Валю нормально поговорить и помириться! А ведь именно из-за меня, из-за того, что умерла мама, эта ссора и началась. Если бы я осталась жива, они бы точно продолжили друг друга избегать, а так… Так все закончится быстрее. И есть шанс, что общее горе из-за моей смерти их наконец-то объединит. — Ты в это что, правда веришь? — Уже не очень, — честно вздохнула Ксеона. — Так… что там насчёт разрыва связи? — Хочешь — делай. Ксеона удивилась — но молча кивнула. И, жмурясь от боли, с трудом вспоминая, что есть что или чем должно быть в этом сплетении света на астральном плане, нашла нужный ручеек силы — и направила свою силу на то, чтобы его остановить. Шепча новые на ходу выдуманные слова — что-то про кровь, про семью, про свободу — она вкладывала в свое «заклинание» все, что могла. Связь поддаваться не хотела. Ксеона напрягалась все сильнее, и кромсала упрямую ниточку всем, что только удавалось наскрести в душе; постепенно терялись ощущения, таяли мысли, но магия стала идти заметно… ровнее? Послушнее? Что-то начинало получаться! Сколько это длилось — она не знала. Но казалось, что целую вечность. Полностью перестав чувствовать свое тело, сконцентрировавшись лишь на управлении своевольной, дрожащей, туго натянутой струной энергии — из самых уже глубин души, из самых последних запасов, — в самый-самый последний момент она вдруг поняла, что у нее получилось. Она все-таки смогла это сделать. ...И, в принципе, на этом моменте остатки сознания ее и покинули.