Пробуждение пришло вместе с солнечными лучами, что сочились в зазоры между досками и падали прямо на лицо. Одно такое горячее пятно как раз перебиралось с переносицы на скулу, вызывая невыносимое желание содрать кожу вместе с грязью до крови и костей. Но Мэл заставляла себя не шевелиться. Даже глаз не приоткрыла, только сглатывала понемногу горечь с алкогольной примесью, стараясь, чтобы маячащий на горизонте восприятия соглядатай ничего не заметил. Достаточно, что этот урод пялился неотрывно, отвлекаясь, похоже, только на то, чтобы отлить, — Мэл тошнило от одного его взгляда, ползущего по голому бедру не хуже липучего насекомого.
Да, снять комбинезон всё-таки пришлось, только из памяти стёрлось, как это было. Кажется, вокруг тогда сгущались тени, едва разгоняемые тусклой лампой, а рядом неотступно торчал доктор… Бен. Настаивал, указывая на жирную черноту, что смазывалась с поверхности комбеза на грубую ткань импровизированной постели. Всё повторял: лишняя грязь, и нужно что-то решать с вывихом. В конце концов Мэл уступила, чувствуя за мужчиной какую-то усталую искренность и обречённость, а ещё заметную червоточинку вины. Копаться в последней совсем не хотелось, а разочарование охранника при виде не просто скромного, а закрыто-уставного комплекта белья в другой ситуации даже рассмешило бы. Хорошая штука — шорты и топ. Когда-то носилось под укомплектованную всеми знаками различия форму артиллериста, — только вчера? Или вчера Мэл поотрывала с мясом все эти побрякушки? И вчера же, едва не отключаясь, выбралась из самого комбеза, чёртовой несгораемой тряпки, покрытой слоем сажи?
Мэл не помнила. Помнила только, как недоверчиво покосилась на помятую металлическую флягу, которую сунул под нос док, втянула в себя сивушный душок. Бен только улыбнулся грустно и заявил: альтернативный наркоз в виде «того, что здесь курят» предлагать не станет. Во фляге оказался разведённый спирт — Мэл с непривычки задохнулась, но всё-таки проглотила огненный комок, и сейчас катала на распухшем языке привкус алюминия вместе с желчью, выброшенной пустым желудком. Бен удовлетворённо кивнул и уселся около лежанки на притащенный откуда-то стул.
Спирт почти помог перенести момент, когда пиратский доктор обхватил длинными пальцами повреждённую руку в локте и запястье и, упираясь ногами в бок пациентки, потянул на себя. Мэл умудрилась не провалиться в отключку совсем, и сквозь муть перед глазами старалась ещё как-то двигаться, очень условно помогая Бену зафиксировать руку повязкой. Кажется, был ещё один глоток, длинный, как будто Мэл пила простую воду, а потом со всех сторон надвинулась темнота.
В темноте поджидал огонь — тут же окружил кольцом, не давая ни шанса выбраться, но и не накрыл с головой. Мэл соприкасалась с обжигающими лепестками, они расступались на секунду, как занавес в древнем театре, открывая взгляду… да много чего. То Рича, мёртвого, с почерневшим лицом, наполовину съеденным жаром. То Лэнса, нереального, полупрозрачного: он улыбался и без звука обещал скоро вернуться. То отца, хоть видеть его совсем не хотелось. То главаря пиратов, смотреть на которого хотелось ещё меньше, на этот вот мутный взгляд, ирокез и шрам, красную майку в пятнах высохшего пота, напряжённые, блестящие мускулы. Главарь единственный из всех подал голос, и даже во сне давил, предъявлял претензии.
— …сделай, блядь, что-то с этой ёбаной хуйнёй! — Мэл помнила, как от этого рыка куснула себя изнутри за губу. Больно — неужели такое возможно во сне? И слишком уж сильно кололся чужеродный страх — доктор Бен, полуразмытый сновидением силуэт, испуганно дёрнул плечами, пытаясь спрятать в них голову.
— Если там перелом, просто так нельзя. — Бен косился на перемотанную бинтом руку, которую тыкали ему под нос, и до Мэл дошло: речь о сломанном пальце. Кажется, доктор пытался отвертеться от необходимости вправлять неизвестно что без возможности сделать снимок — странная логика, ведь совсем недавно Бен на ощупь вправил плечо самой Мэл.
— …давай, делай!
— Ну, как скажешь…
Мэл помнила короткий звериный рёв и оплеуху, которой Бена наградили за работу — глухой и мощный звук, будто мячом о землю. Дальше случился провал, темнота расцвечивалась то яркими вспышками, то тусклой желтизной лампы, колыхалась от множества голосов, отголосков и шепотков, — как есть чистилище, перевалочный пункт для неопределившихся душ…
— Дерьмо какое… — шепнула Мэл так же неясно, как эти души. Нижняя губа в очередной раз лопнула посередине, привкус крови всколыхнул тошноту, которая, как по цепочке, заставила сглотнуть, притом очень шумно. Или это в башке так шумит? И ещё колет под сердцем, какой-то странной обидой, если с усилием поднять вялую руку, свободными от повязки пальцами ткнуться в ухо… Вибрация. Исправность. Молчание.
Рука бессильно упала вдоль тела, на край «постели», у которой, кстати, кто-то стоял. Уже неизвестно сколько времени… ах да, это же док. Бен. Бенджамин. Или Гип — как презрительно величал его во сне Ваас. Вместо имени.
— У тебя жар ночью был. Сильный… — Лба коснулась чуть прохладная, наверняка только что вымытая ладонь. — А потом прошёл…
Доктор замолчал, терпеливо ожидая ответа. Мэл разглядывала его сквозь слипшиеся ресницы, силясь протолкнуть забивший гортань комок и как-то упорядочить мысли. Ну да, всё правильно. Жар от вывиха. Остальное… ну кому тут объяснять, как работает искусственный вирус «генфриза». Привилегия правительственных шишек, финансовых воротил и их «маленьких принцесс». Замедление процессов старения, повышение общей сопротивляемости — нечто вроде придуманной заоблачно давними фантастами «биоблокады»*. От боли только, зараза, эта хрень не спасала — оставалось только на себя надеяться, на тело своё поломанное.
— Да ты просто волшебник, — Мэл вложила в интонацию весь сарказм, на который только была способна. Открыла глаза, уставилась на Бена в упор: при свете дня, что сочился из каждой щели, его лицо выглядело так же устало, серо и неприглядно, как этот деревянный барак. Мэл бесстрастно оглядела корявые от влаги стены — доски, очевидно, сроду никто не обрабатывал, и загорелая рожа соглядатая сливалась с ними причудливой маскировкой, только зубы чуть светлели в ухмылке. Взгляд запнулся на закрытой двери — на ней пунктирной цепочкой красовались четыре округлых дыры с почти свежими щепками по краю… ещё интереснее. Как и свежий багровый кровоподтёк у доктора на скуле.
Что ж, понятно, на каких правах тут Бенджамин-Гип, но поди ж ты — он ещё вопросы задавать собирался. Чёртова туча вопросов и уточнений так и роилась в этой кудрявой голове: насчёт температуры, спинального катетера на затылке, похожего на татуировку биокода с персональными данными на левом запястье…
— Жар прошёл сам — так же быстро, как и нача… — Мэл застонала: её вдруг завертело, как обломок обшивки, отброшенный космическим взрывом. Док покорно заткнулся на полуслове, даже брови встревоженно сдвинул, не сводя с пациентки глаз. А она разглядывала уходящую в бездонный полумрак крышу без потолка, то далёкую, то близкую. Там всё вились вездесущие насекомые, гудели тревожно и временами оглушительно, пробуждая в черепе воющее эхо. Мысли, грёбаные чужие мысли, — Мэл скрипнула зубами и с усилием поставила между собой и Беном ментальный блок — какой умела, будто жалюзи опустила. Стало легче, совсем немного, зато возникло дикое ощущение: она тут уже давно. И всегда сочился сквозь щели солнечный свет, растекался пятнами среди теней на грязном полу, а под крышей всё так же, ожидая темноты, вились летуче-кусачие твари. И долетал откуда-то сонный плеск воды, пробуждая болючие спазмы внизу живота, слышались какие-то тупые удары и накатывал временами оглушительный шелест листвы. Так продолжалось изо дня в день…
Кстати, пора бы уже встать, избавиться от лишней жидкости, не вышедшей с потом.
— Будь добр, волшебник, организуй-ка мне умыться. Да и накинуть чего-нибудь не помешало бы, — Мэл улыбнулась до сумасшествия безмятежно, нарочно тревожа маску боли на лице.
***
— Без стирки я это не надену, — едва покосившись на брошенную рядом одежду, со всем возможным холодом произнесла Мэл. — Боюсь думать, с кого это сняли.
Бенджамин послушно склонил голову и убрался организовывать стирку, оставив рядом с пациенткой ношеные камуфляжные штаны и выцветшую майку, естественно, красную. Всё в посторонних пятнах и разводах, но хотя бы без дыр, прорезанных или простреленных. Чернолицый продолжал пялиться, недвусмысленно положив ладонь на рукоять оружия, — с пальцем на спуске. Мэл попыталась понять для себя, безо всякой телепатии, что случится, если всё-таки встать, и в следующий момент в каком-то помутнении уже коснулась ногами дощатого пола.
— Сидеть! — рявкнул охранник, в момент опровергнув мнение о том, что он немой. Как в тумане Мэл сделала коротенький недошажок — скорее уж ногу переставила, чтобы не шататься, — прямо на чёрный зрачок ствола и вмиг остекленевший взгляд. «А ведь он тоже боится… — туман прорезала странно удовлетворённая мысль, — ведьмы боится». Мэл запнулась — стопы страшно было отрывать от пола, что скрипел и кренился, как палуба попавшего в шторм морского судна.
— Куда тебя несёт? — Сознание выбросило тот момент, когда появился Бен — просто с ходу нашлось чужое плечо, подставленное под руку. Не оставалось ничего, кроме как с помощью доктора тяжело опуститься обратно на лежанку. В молчании, сверля черномордую сволочь у стенки до крайности злым взглядом.
Совсем глупо. Конечно, сволочь, — собирался пялиться всё время, наблюдая даже за переодеванием. Только переть вот так — нарываться ещё глупее, но что если…
Когда через десяток секунд бравый вояка, поминая мысленно несвежее пиво, выбежал прочь, Мэл удовлетворённо усмехнулась, хотя по мелко дрожащей спине струйками стекал пот.
— Теперь ясно, почему меня ведьмой называют? — ответила Бену на так и невысказанный вопрос — док только челюсть подобрал со стуком.
***
— Мда. Ведьма ведьмой, но не супермен… — сквозь очередную волну бешеного шелеста в ушах пробился глухой голос доктора. Мэл смогла только качнуть головой: мир в очередной раз сузился до крошечного тупика: деревянный барак и забор. Около последнего она кое-как устроилась на корточках. Опять. Опять вокруг всё темнело и кружилось, на уровне глаз торчало битое и мятое корыто с мыльной водой, и немудрено было, потеряв равновесие, врезаться в него лбом.
«Дура…» — снова обругала себя Мэл. Бен тем временем силился неширокой своей фигурой прикрыть подопечную от солнца. Бесполезно, потому что одуряюще белый свет изливался с небес сплошным потоком и, казалось, реальным грузом давил на голые плечи. Похоже, уже наступил полдень, лучи оплавляли всё, к чему прикасались, испаряя немыслимое количество влаги. В этой духоте Мэл буквально слепла от малейшего усилия… вот как сейчас. И только забор виделся чётко, странный, какой-то очень уж сложносочинённый, будто его в разное время складывали то из ржавых листов железа, то из потемневших досок, то из ребристых кусков кровли. «Скорее, латали по мере надобности», — Мэл снова куснула себя за губу, когда взгляд выхватил на древесине угольные чешуйки, оставленные огнём. А железо рядом словно измял кто-то, а потом выровнял, да оставил несколько кривых прорех…
Налетел вдруг порыв ветра, и над головой струной завибрировал железный прут флагштока, пробуждая приступ тошноты и нытьё в сжатых челюстях. Потоки воздуха трепали алое полотнище с криво намалёванным белой краской подобием глаза. Или солнца с его вездесущими, тяжкими лучами. «Тоже мне, всевидящее око», — Мэл глотала горечь и морщилась, пытаясь сложить воедино то, что успела разглядеть до сих пор. Пираты, похоже, ставили свой мерзкий знак на всём, чем пользовались, отражая этой печатью неуёмное себялюбие главаря. Не зря ведь тот так рвался обратно на остров, твердя на каждом шагу, что он «здесь царь и бог», и власть его абсолютна и неоспорима. Только вот, кажется, насчёт последнего находились несогласные, и Мэл так и подмывало забраться в мозги к кому-нибудь из Ваасовой своры — выяснить, что здесь творится.
«Дура», — наверно, в сотый раз Мэл оборвала себя. Сущий идиотизм тратить силы так расточительно, моментально ловить за это наказание в виде полуобмороков. Проще сразу на рожон, на какого-нибудь ублюдка с автоматом — голыми руками. Тем более, что с оружием эти самые ублюдки, похоже, и не расставались никогда.
— Я даже знаю, кто такой супермен. — Проигнорировав помощь, Мэл отлепилась от забора сама. Цепляясь за ребристую поверхность, поднялась, шагнула к корыту и опустила в него ладони. Короткого запала давешней злости хватило на то, чтобы самой содрать с рук бинты, и теперь обожжённая кожа сходила кусками, как грязь с грубой ткани штанов. Только вот грязь не обладала свойством болеть, а Мэл заботило одно — только бы док снова не начал спрашивать. О чём угодно — возможности завязать разговор он не упустил ещё ни разу, и ответы впитывал с болезненным вниманием. Вот сейчас, к примеру, его очень интересовало, почему на запястьях пациентки, содранных в кровь верёвкой, не видно и следа воспаления.
— И да, я на него не похожа… — пробормотала Мэл чуть слышно, нарочно с шумом взбивая грязную пену. Вода вспухала серыми пузырями, кажется, так же давно, как хлопал на ветру флаг. И здешнее солнце — может, оно уже не раз забиралось лучами в грязный барак, а прошли дни, недели, месяцы? И станция, белые стены, гудящая аппаратура — где они вообще, что они такое? И чего так хочет от «ведьмы» Хойт… чего… чего?..
Мэл вдруг показалось, что она в вакууме — как будто из тупика у забора выкачали воздух. Весь, до последнего атома. Затылок сдавило в один момент, корыто качнулось. В поле зрения попалось сначала загорелое лицо Бена, почему-то посеревшее, с испуганными глазами. Доктор уплыл в сторону и вверх, вместо него появился Ваас — не иначе как материализовался из воздуха. Застрявшей занозой кольнула мысль про нелепую одежду: одно только застиранное полотнище, похожее на простынь, завязанное для надёжности на затылке.
Неожиданно появилась опора — немеющее тело подхватили, больно сдавив локти. Взгляд перепрыгнул с высокой травы на забор, с забора — на чью-то ногу в пятнистых штанах, потом снова — на круглые глаза доктора.
— Блядь, Гип, тебе нихуя доверить нельзя! — выкрикнули над головой прежде, чем стало темно. Снова, уже в который раз.
