Дримлэнд

Ни ветерка. Дым сигареты уходит далеко в высокое утреннее небо. Где я? Крик тут разделяется на два рукава, так, что в овраге получается перекресток из трех огромных глубоких траншей. Кажется, я не мигая сморю в обрыв уже битый час, сидя на дверце перевернутого грузовика. Я вздохнула, просыпаясь. Засыхающая корка крови начала трескаться на моем лице. Сигарета давно дотлела до фильтра. Растрепавшиеся патлы едва шевелятся, до того они пропитаны грязью. Ощущение реальности возвращалось вместе с отвращением и сомнениями. Ночью я натворила немало странных дел. Все было взаправду? Или мне приснился дуратский порнографический кошмар? Судя по моим воспоминаниям, у меня все должно адски болеть, но я ничего не чувствую. Я попыталась встать, чуть не потеряла равновесие, перевернутая машина на дверце которой я сидела, и без того наполовину нависавшая над обрывом, опасно накренилась. Пришлось сесть обратно, голова кружилась и во рту было так, будто БЦБК год сливал туда отходы. Из моих карманов посыпались таблетки. Обезболивающее. Выходит, я пришла к месту аварии с русскими военными, к тому самому крику, где чуть не погиб…Да сколько же можно! Я с силой ударила по дверце кулаком и отбила все костяшки. Вдруг на том берегу крика показались тёмные фигуры на фоне рассветного неба. Хоть они были и далеко, не было времени рисковать и рассматривать, кто это, и я просто откинулась назад, упав в кабину через разбитое стекло. Осторожно высунув голову, я стала наблюдать. Их было пятеро, не меньше. Кажется, это были люди. Но они вчетвером держали кого-то или что-то с мешком на голове, со связанными руками. Пленник постоянно рвался в разные стороны и что-то кричал, так что было непонятно, мертвец это или человек. Процессия подошла к краю обрыва, и один из людей с силой ударил пленника кулаком в живот, отчего тот согнулся пополам. Второй пинком поставил его на колени. Значит, это все-таки человек, уроды не двигаются так, когда их бьют. В обрыв кинули что-то. Приглядевшись, я с ужасом поняла, что это кусок сырого кровоточащего мяса. Зомби славны своим нюхом, по такой ясной погоде они учуют запах крови и через километры, за секунды. И мне не вылезти из кабины незамеченной, черт, вот черт! Тем временем на том берегу кто-то начал читать речь. Громко, пафосно, не боясь, что его услышат и сожрут. Я не могла разобрать слов, но речь была надменной и произносилась, как смертный приговор. Значит, это казнь. Группа выживших таким образом организовала ее: привлечь мясом побольше мертвецов в овраг и кинуть туда приговоренного. Как изощренно. Можно же было и просто его повесить или пристрелить, но нет, эти ребята знают толк в развлечениях. Жаль, что я не слышу, чем приговоренный заслужил свою участь. Вдруг из толпы выделился тонкий силуэт и налетел на пленника, размахивая руками. - Насильник! – заверещал истерический женский голос. - Назад! – прикрикнул на нее лидер и она бросилась обратно в объятья одного из людей. Воздух крика наполнился дурным предчувствием. Мне показался знакомым этот женский голос. С пленника сорвали мешок, длинные темные волосы затрепал ветер, его разбитое в кровь лицо исказилось от ужаса при виде обрыва. Просто перепуганный мальчишка, которого предали и загнали всей толпой еще один раз. Мальчишка, которого я всегда хотела спасти. Знакомая рубашка без рукавов на спине пропиталась кровью, ведь раны еще не затянулись… Ох, нет, нет, нет, нет… Канзаса толкнули ногой в спину, и он кубарем рухнул в обрыв. Перевернулся через себя, подняв облако пыли, и остался лежать на дне рядом с куском мяса, сам живая наживка. - Будь ты проклят! – раздался последний крик Ребекки, и группа поспешно скрылась, отмахиваясь от зомби. Они не станут смотреть. Что за хрень у них там творится? Что произошло в казарме за ночь? Что ты опять натворил, бедовый? Тысяча вопросов роились в моей голове, и я ни на один не могла дать ответа, кроме одного: стану ли я спасать Канзаса? Как только последний силуэт исчез за краем обрыва, я выбралась из машины и спрыгнула на склон, тормозя руками и ногами, обсыпая края пересохшего русла, рискуя сломать себе не только обе ноги, но и шею в придачу. Черт, они выбрали самое глубокое место. Нет времени! Запах сырого мяса чувствовала даже я, а на Канзасе, кроме того, были кровоточащие раны. Оказавшись на дне, я что есть силы рванула к другу. До него было слишком, слишком далеко, когда счет идет на секунды. Чтобы успеть, мне нужно было пробежать по боковому рукаву до развилки, мимо второго оврага, и свернуть к Канзасу в главное русло. Ни звука. Абсолютная сосущая тишина, только нарастающий пульс бьется в висках. Канзас пришел в себя и с трудом сел. Его руки были связаны за спиной. И вдруг он увидел меня и словно окаменел от ужаса. - Беги! Живо беги, беги, Сиб!!! Я затормозила, но было уже слишком поздно. Канзас мог это видеть, а я – нет. Соседнее русло сплошь заполняли живые мертвецы. Не меньше сотни. В пяти шагах от меня. В десяти шагах от Канзаса. - Уходи оттуда, живо! Пошла! – кричал он, извиваясь всем телом. Ему удалось освободить руки, но он все равно не смог бы бежать. Они были уже совсем близко, целое стадо в сотню голов. Решение пришло очень быстро. Я кинула другу топор, и побежала безоружная обратно, крича, и размахивая руками, отвлекая их внимание на себя. - Эй! – что было сил орала я, - Эй, вы! Сюда! За мной! Они чувствительны к звуку. Шум привлекает их лучше всего. - Нет! Стоп! Сюда! – орал Канзас, стараясь перекрыть меня. Стадо заколебалось, не зная, куда идти. Наши крики заполнили все вокруг, мы словно обезумели, изо всех сил надрывали легкие, чтобы переорать друг друга. - Сибирь, уходи! Я – труп! - Нет! Сюда, уроды! Идите ко мне! - Эй! Они не могли выбрать. Но кто-то уже приближался к нему, предпочтя крикам запах сырого мяса. И вдруг я вспомнила, что могу делать то, чего не сможет сделать Канзас. «Они больше всего чувствительны к высоким частотам. Для мертвецов они как наркотик» «Заорешь так же, и я брошу тебя в ту же секунду» Я набрала в легкие побольше воздуха. До самого неба застоялый воздух вспорол высокий душераздирающий девичий визг. Весь мир вдруг замер, поглощенный звенящей тишиной: Канзас, лежащий на земле, мертвецы, мое сердце, ветер, время, все остановилось. И очень медленно все живые мертвецы повернулись ко мне. Стадо повернуло в мое русло. Бежать. Я визжала так, как никогда в жизни, на первом же вопле я чуть не сорвала себе голос. Столько кровавых взоров устремились на меня, жаждая отведать моей плоти. Ноги заплетались. Я бежала так быстро, как только могла, но разрыв сокращался с каждой секундой. Канзас видел, как стадо проносится мимо него, поворачивая свою смрадную массу, преследуя вопящую девчонку. Сколько бы он ни кричал, он ничего не мог поделать, ни задержать, ни повернуть, он словно бы стал невидимым для всех зомби. Он не мог спасти ее, он даже на ногах стоял с трудом. Он рубил их ее топором, в приступе отчаяния, он не смог, не смог уберечь ее. Я вспомнила свою маму. Она такая красивая. И искренне добрая. Еще она филолог. Она рассказывала мне о законе триединства: любое произведение, чтобы быть законченным, должно быть цикличным. То есть, должно заканчиваться там же или так же, где и начиналось. Что ж. Этот овраг подходит идеально. Еще один вздох полной грудью, еще один визг, от которого у меня самой зазвенело в ушах. Такого я не слышала ни в одном фильме ужасов, звук был поистине кошмарный, я бы никогда не уснула больше, если бы услышала, что кто-то может так визжать. Но мне больше никогда не придется спать. Все, что я успею сделать в своей жизни – это пара десятков, а может и сотен шагов бегом, прочь от беснующихся уродов. А затем мое тело разорвут на части сотни мертвых рук, и даже не останется и клочка одежды, чтобы его можно было похоронить. Это конец. Но вдруг случилось что-то, не вписывающееся в рамки реальности. Воздух в паре шагов от меня полыхнул ярко-голубым свечением, мир за ним исказился, как через увеличительное стекло. Из ниоткуда возник человек с серебряной пушкой в вытянутой руке. - Ложись, - четко приказал он, и тут же выстрелил. Словно в замедленной съемке, я упала в пыль оврага навзничь, и увидела, как надо мной бесшумно пронеслась волна из ярко-голубых молний. За поворотом Канзас едва успел отпрянуть от шара электричества, прокатившегося по всей ширине крика. Волна смела живых мертвецов, рассыпалась по ним электрическими разрядами, и вдруг все стадо исчезло. Все стадо, целиком. Будто его никогда и не было. Ни трупов. Ни пепла. Ничего…В воздухе на несколько секунд повисла звенящая тишина. Он выбежал из-за поворота. Что это был за взрыв? Жива? Ослепленный волной, он едва видел, что происходило в том русле, но кто-то явно стоял посередине над маленькой жалкой фигуркой. - Не стреляете…, - прохрипела я, пытаясь встать из пыли, голоса у меня не осталось вообще. Человек с пушкой опустил на меня свой взгляд. Ни одной эмоции. - П…пожалуйста… дайте нам минутку… Меня было совсем не слышно, но медленно и сухо незнакомец кивнул в ответ. Он был высокий, тонкий, словно нож, коротко подстриженный, в темных очках. Но больше всего шокировало то, что он был одет в черный классический костюм, с белой накрахмаленной рубашкой и галстуком, на его лакированных ботинках не было и пылинки. Человек опустил оружие, но не убрал его. Я встала, шатаясь, не сводя с него глаз, как завороженная. Шаги Канзаса стали ближе, и я с усилием отведя взгляд от незнакомца, повернулась к нему. Парень тут же налетел на меня с диким криком: - Ты совсем сдурела?! – он задыхался, его всего трясло, - Д…Да о чем.. ты, мать твою, думала, Сибирь?! Канзас тряс меня за плечи, а я смотрела на него остекленевшим взглядом. Господи, что они с ним сделали? На нем и места живого нет. Только ярко-голубые глаза сверкают через маску из крови и грязи, в них стоят слезы. - Не… не надо меня трогать, - вспомнила я свою любимую фразу, отстраняясь от Канзаса, скрещивая руки на груди - не трогайте меня, я не люблю, когда меня трогают. Я снова превратилась в замкнутую сумасшедшую из подвала. И ладно. Он в отчаянии злобно зашипел, бессильно глядя на меня. На пару минут воцарилась тишина. - Добрый день, - прохрипел Канзас, глядя на незнакомца, - извините за сумбур. У нас тут… временный некротический карантин.