Дримлэнд

Дорога, ведущая в Сидней, заняла около трех часов. Я думала, что этот путь будет намного длиннее, но, если верить Ноль, то с географией у хозяина этого мира неслабые проблемы. Выходит, если один из нас мечтатель, то он может изменять то, что происходит вокруг силой мысли? Создавать еду и оружие прямо из воздуха, как лестницу и эту машину? Вызывать дождь, убивать зомби, сокращать путь? Летать? Есть ли предел? - Как так вышло, что мечтатель стал беглецом? – я обратилась к Ноль, который всю дорогу сидел, словно манекен в магазине костюмов, - Как можно сломать собственный мир? - А как можно рвать свои картины? Жечь рукописи? – отозвался вирус, - Разрушая свой мир, беглец так и не осознает, что происходящее не реально, и потому остается в коме Дрим-машин. Мечтатели – творческие люди. Беглецы – самые неуравновешенные из них. Нередко бывают замкнутыми, агрессивными, - при этих его словах, я невольно посмотрела на Канзаса, - Склонными с суициду, - продолжал Ноль, и тогда Канзас взглянул на меня, - Или совершенными психопатами. - А как можно… отключить мечтателя? - Как разбудить человека, находясь в его сне? – Ноль мигнул, как помеха, и вдруг оказался на заднем сидении рядом со мной, - Надо превратить его сон в кошмар. И на последней секунде, когда поверить во всю чудовищность происходящего у него не достанет смелости, он проснется. Мечтатель и все созерцатели выйдут из комы, все воображаемые исчезнут. - А если убедить хозяина мира в том, что все вокруг – выдумка, то мир отключится сам собой? - Сколько беглецов, столько и методов, - отрезал вирус, - Ваша задача одна: разбудить мечтателя. - А вальнуть его – не вариант? – заинтересовался водитель. - Вариант. Последний, - кивнул Ноль. - Клянусь, я убью этого ублюдка, когда найду, - прорычал Канзас, - Тоже мне, мир мечты. Кто вообще такого может хотеть? - Да, этот мир ужасен, - подтвердил агент, - Но вы даже вообразить себе не можете, что творится у религиозных фанатиков. Поверьте. Эти представляют себе ад и чистилище настолько красочно, что Данте содрогнулся бы, только краем глаза заглянув к ним. Вот мы и въехали в город. Ветер гоняет по улицам сугробы мусора, по обочинам дорог стоят сгоревшие машины, автобусы, танки. На домах, ощерившихся разбитыми окнами, остались черные языки копоти, осколки ровным слоем покрывают магистрали. - Поворачивай, - приказал Ноль, - Видишь там, у моря? - Срань господня, да это же… Сиднейский оперный театр. Видела его раньше только в мультиках. За полгода апокалипсиса без ежедневного осмотра и ремонта, это чудо света сильно сдало, слово голливудская звезда, не делавшая подтяжки. Видимо, пожар и в нем побуйствовал, потому что все паруса были черными, во многих зиияли провалы, облицовочная плитка обваливалась, как кожа с гниющего трупа. А на самом пике среднего хребта остался длинный кровавый след до самого подножья здания. Море за ним было таким же черным, штиль заставлял все мышцы напрячься в ожидании бури. Эта громада воистину наводила ужас. Ни за что на свете я не подошла бы и близко к этому чудовищу. - Он там, - констатировал Ноль, - Запомните, что бы вы ни увидели, все вокруг не реально. Все вокруг будет пытаться сбить вас с толку. И один из вас может это все изменить. Вы обязаны разубедить его, разбудить, ради спасения жизней полутора тысяч человек, запертых только в этой реальности. Если не выйдет… вы можете нейтрализовать его, - и он протянул Канзасу пушку. - Это его убьет? – спросил парень, без колебаний взяв странное оружие. - Нет. Это превратит его в кататоника, овоща, не способного к мыслительной деятельности. Мы за гуманность. Тоже мне гуманность. Как по мне, лучше уж умереть, чем лишиться возможности мечтать. - Как мы узнаем мечтателя, если найдем его? – не могла успокоиться я. Перспектива стать охотниками за головами радовать никак не могла. - Легко. Ему здесь будет нравиться. Ноль вдруг замигал, как барахлящая голограмма, и исчез. Мы вышли из машины на холодный морской воздух. Ни шороха. Ни ветерка, только сгущающиеся над нашими головами черные тучи. Разумеется, багажник был до отказа набит оружием. Я сняла с себя кожанку. Это был шанс на возвращение. Я хочу своего старого друга назад. Внимательно глядя ему в лицо, протягивая куртку на вытянутой руке, я ждала ответов. Хотя бы намека на то, что произошло в бункере, когда я ушла. Но Канзас только молча взял куртку и надел ее. Я огляделась по сторонам. - Так пусто… - Если где-то нет кого-то… значит, кто-то где-то есть… только где он, этот кто-то, и куда он смог залезть? Представь, сколько людей тут должно было быть, - отозвался Канзас, окидывая взглядом высокие дома, достающие чуть ли не до неба. Мы уже отработанными шагами встали спина к спине и двинулись к громаде переломанных хребтов оперного театра. Он напоминал гигантское морское чудище, выбравшееся из бездны, чтобы пожрать город и уснувшее на берегу. Надо думать о хорошем. Вдруг это и правда может как-то нам помочь? Надо наплевать на личные отношения и работать в команде. Так мы и шли, пятясь, глядя по сторонам, через всю огромную площадь. В здание забрались через витрину. Внутри воняло копотью, вся деревянная обшивка до потолка превратилась в уголья, готовые обрушиться в любую секунду и похоронить нас заживо. Люстры свешивались сверху, как гигантские летучие мыши. Что бы мы ни увидели, это все не реально. Мы в самом эпицентре. Но у нас все выйдет, надо только… - Помогите. Детский голосок, раздавшийся совсем близко, был подобен разорвавшейся бомбе. Босая белокурая девочка лет четырех стояла посреди зала и глядела на нас огромными голубыми глазами. Грязная, оборванная, совсем одна. Что бы мы ни увидели, это все не реально. - Пожалуйста… я потерялась, - продолжала она плачущим голоском. И ступила шаг нам навстречу маленькими белыми ножками прямо по угольям и битому стеклу. Я пулей рванула к девочке, подхватила ее на руки и прижала к себе. - Сибирь, стой! – Канзас едва успел ступить шаг, как из-под пола между нами вылез живой мертвец. Раздался выстрел, и я только чудом успела повернуться и закрыть собой от брызнувших мозгов девочку. Пол заскрежетал и зашевелился. - Канз… И вся площадка провалилась. Мы рухнули на этаж ниже, утопая в груде обломков. Все смешалось в облаке черной пыли. Прежде чем мои глаза стали видеть снова, я услышала этот дикий рев, он раздавался со всех сторон. Мы провалились в яму, кишащую этими тварями. - Мама! – девочка заплакала и протянула ко мне ручки. Я подхватила ее и встала во весь рост. Выстрел. Еще один. Еще. Канзас только и успевал перезаряжать ружье. - Там выход, живо! – он указал на темный провал прохода в углу подземелья. Мы побежали туда, он прикрывал непрерывным огнем. Но хрипы встретили нас на самом пороге, и из прохода повалили новые зомби. Они были куда страшнее тех, что мы видели в пустыне: свирепые глаза, налитые кровью, острые нечеловеческие клыки, все высокие и сильные, и все они могли бегать и двигались очень быстро. - Канзас! Вдруг все вокруг залил яркий свет. Над обломками возник силуэт, сжимающий в руке зарево ракетницы. - Прочь, уроды! – звонко закричал новоявленный спаситель, затем он повернулся к нам: - Идите за мной, если хотите жить! Пока зомби собирались вокруг догорающего пламени ракетницы, мы, словно крысы, забрались под деревянную обшивку театра. Там было достаточно места, словно бы интерьер и сама конструкция крыши – два разных здания, собранных на подобие матрешки, с большим зазором между стенами. Наш спаситель вел нас по узким проходам, где часто приходилось пробираться боком или даже ползком. Канзас взял девочку на руки, я кое-как поспевала следом. Наконец, мы очутились в небольшой комнатке где-то под самым потолком одного из гребней. Зажегся слабый свет керосинки, освещая разбросанные по полу пледы, упаковки и продукты. Это было убежище. Для кого-то очень невысокого. - Присаживайтесь, - снова заговорил проводник, - Хотите есть? У меня еще остались чипсы и шоколадки, может, колы? И при свете прыгающего огонька мне удалось увидеть его: мальчика лет десяти, светловолосого, голубоглазого, маленького и тощего, грязного, обросшего. И абсолютно счастливого. - Хорошо, что я вас нашел, внизу вы бы долго не протянули, - гордо заявил он, усаживаясь на трон из стопки комиксов, - Меня Арни зовут. - Эй, как ты там, мелкая? – Канзас даже не смотрел на мальчика, заглядывая в лицо притихшей малышки. Сама я не люблю детей, да и нянька из меня не очень, но на лице друга я заметила неуловимое выражение, которого никогда не видела прежде. Девочка зевнула и закрыла глаза. Тогда он бережно уложил ее на одеяло, прикрыв сверху пледом. Я тоже не слушала Арни, обращаясь взором к Канзасу. «Это он мечтатель?» Тот наконец повернулся ко мне. Смерил взглядом довольного мальчика, который уже поедал чипсы из огромного пакета, оценил обстановку комнаты, и снова с прищуром глянул на меня. Кивнул. - Мы… мы шли к восточному побережью, хотели там укрыться, - издалека начала я, - Ты ведь знаешь, что там? - Резервации и форта выживших уже нигде нет, это точняк. Тут есть радиоприемник, я уже всех обзвонил – пусто, - покачал лохматой головой Арни. - На востоке есть скалы, совсем близко от моря, такие крутые, что их несколько десятков лет не удавалось преодолеть первым поселенцам. Там можно было бы устроить убежище. - Крутая байка, - мальчик приподнял брови, - Я не знал. - Конечно ты не знал, - кивнула я, сомнений больше не было. - Да и хорошо, - продолжал он, - У меня всегда по географии была тройка. А теперь ни школы, ни уроков, ни родителей! Я сам все могу! Даже вас спас, хоть с вами и мужик вон какой здоровый. Канзас стал серьезным. Видимо, он представлял себе того, кто заточил нас в этом мире, несколько по-другому. Желание убивать оставляло моего друга вместе с решительностью. - Эй, послушай, - я присела на корточки рядом с мальчиком, - Ты должен меня понять, ты должен поверить. Только так мы сможем выбраться отсюда. Этот мир. Эти зомби. Это же все не настоящее, это понарошку. Тебе снится сон, Арни. Просто сон. - Что ты несешь такое? – я испортила ему настроение. В комнате стало становиться темно. - Да я тебе жизнь спас! – доски пола затрещали, - Я вам приют дал, вы что? - Просыпайся! – не унималась я, - Канзас! Вообрази что-нибудь! Хоть что! И сама я отчаянно пыталась представить, как чипсы в руке мальчика покрывает плесень, очень быстро, синяя, лохматая плесень, вырывается из пакетика, влажными волосками касается пальцев. - Тебя дома ждет мама, папа, тебе надо возвращаться! Проснись! - Замолчи! – заорал Арни и доски пола с шумом треснули, выпустив шквал пыли и опилок. Все вокруг затряслось, заскрипело. Девочка проснулась, вскрикнула и побежала в темный коридор. - Лови мелкую! – только и успел крикнуть Канзас перед тем, как его нога провалилась в разверзающуюся щель в полу. Я понимала, что все может быть не реально, что в словах Ноль есть логика, что надо просто разубедить Арни в его мире, и все будет кончено. Но в темный коридор убегала совсем маленькая девочка, со светлыми косичками, в синем сарафане, и я ничего не могла с собой поделать. Я кинулась за ней по черным поворотам, между труб, в лазах под лестницами, по грязным обугленным вентиляционным шахтам. Босоногие шажки мерещились мне со всех сторон в кромешной темноте бесконечных узлов этих нор. Где ты? Я тебя найду, я хочу спасти тебя! Я что было сил ползла вперед по шахте. Вдруг люк подо мной неожиданно открылся, и я выпала в полутемную комнату. Повсюду висели какие-то шторы, я, как медведь ломилась сквозь них вперед, на уже совсем неслышный топот босых ножек. Пыльная горелая ткать окружала меня со всех сторон, то и дело норовя удушить. И тут я внезапно очутилась прямо на сцене. Сквозь дыру в потолке падал бледный луч света, призрачным сиянием озаряя неспешные хлопья пыли и пепла, что витали в воздухе. Какая мрачная и безнадежная картина. И ни следа девочки, она будто растворилась в воздухе. Я громко позвала ее, забыв про осторожность. - Сибирь! – донеслось до меня из-за штор вместо ответа. - Here I am, up on stage, - процитировала я песню, которую мы пели в бомбоубежище. Канзас и Арни появились из темноты мгновение спустя. Стоило только до боли знакомому сутулому силуэту появиться из-за занавесей, недовольно сверкая черным фингалом, как на душе стало светлее. Наши взгляды встретились, и Канзас едва заметно улыбнулся мне. Надо же, я все равно рада его видеть, даже когда не должна. И вдруг лицо моего друга исказилось от ужаса. Канзас вскинул ружье. - Сзади! Сиб! Но было уже слишком поздно. Не знаю, почему я не услышала хрипа, не увидела, как он подкрался ко мне. Видимо, дело было в свойствах акустики сцены. Я только почувствовала, как ледяные острые пальцы схватили меня за руки повыше локтей, и как в горло впились стальной хваткой челюсти мертвеца. Дыхание перекрыло, адская боль застлала все вокруг багровой пеленой, мир наполнил безжалостный стальной вкус крови. Я чувствовала, как моя плоть рвется под гнилыми зубами. Раздался выстрел, и мотнувшаяся голова зомби, вырвала из моей шеи большой кусок мяса, трубки хлещущих горячей кровью артерий. Я и мой убийца упали вместе. Вместо воздуха в легкие хлынула кровь, даже и вздоха не удавалось сделать, судорожно хватая ртом пыль. Я захлебывалась, тонула в своей собственной крови, в боли, в страшной, нестерпимой обиде. Сколько раз мне везло? Кто только меня ни спасал. Я подвела их всех, я выжила в подвале, в лагере, в лесу, в крике, чтобы встретить конец здесь, прямо на сцене Сиднейского оперного театра. Кажется, Канзас снова держит меня на руках, ладонью зажимая рваную рану в моем горле. Вот и все. Я умираю, фонтанируя кровью, кашляя, дергаясь в судорогах, даже без шанса на последние слова. На сцене, как и подобает девочке, так любящей дешевые драмы. Канзас молчит, но я чувствую, его рядом, его дыхание холодит кровь на моем лице. Я не вижу его, но знаю, что он рядом. Я умру, так и не вспомнив своего настоящего имени. Так и не окончив вуз. Так и ни разу никого не поцеловав. Не помирившись со своим последним другом. И вдруг агония прошла. Я читала о таком, это часто бывает с умирающими. Все снова стало прежним, вернулись все ощущения, только появилось еще новое: как жизнь покидает мое тело через разорванное горло, улетает, просачиваясь между пальцами Канзаса. Мне вдруг стало нестерпимо хорошо, охватила настоящая эйфория. Я перестала конвульсивно содрогаться, тело бесчувственно расслабилось. Канзас прижал меня к себе покрепче и зло направил на Арни пистолет, со свистом вдыхая и выдыхая. - Не надо… - едва прошептала я. Мой друг прожигал мальчишку свирепым взглядом. - Канз… - собрав последние силы, я подняла руку и схватилась за ствол пистолета, - Есть другой путь… Ты лучше… Я хочу прикоснуться к лицу Канзаса, с трудом поднимаю к темному силуэту над собой руку, дотрагиваюсь, оставляя на нем яркий кровавый след. Друг опустил пистолет, наклонился ко мне и вдруг всхлипнул, прижавшись лбом к моему лицу. - Мы можем… - я уже чувствовала, как замедляется моя речь, когда шептала ему на ухо так, чтобы Арни не слышал. Плечи Канзаса тряслись, - Мы – беглецы… И мы сбежим отсюда. - Давай, - кивнул он, - Вместе. Раз. Два… - Арни! – раздался из темноты подмостков строгий женский голос. Быстрым шагом из тени вышла женщина лет сорока в деловом костюме, накрашенная, дерганая, в ее жестоких глазах сверкали железные искорки гнева. - Сколько ты еще будешь дурака валять?! – процедила она, нависая над мальчишкой. - Мама? – не поверил своим глазам мечтатель. - Ты уроки сделал? Никакого компьютера больше! - Что?! – он отпрянул от неожиданности. - У тебя вообще-то контрольная завтра по географии…- подала голос я, изо всех сил пытаясь изобразить строгий тон, - Ты готовился? - Что? Нет! Вы сейчас должны оба плакать и говорить, что любите друг друга, что за бред ты несешь?!– не верил своим глазам Арнольд. Канзас повернулся к нему: - Вставай! В школу опоздаешь! - Что?! Нет! – мальчик зажал уши обеими руками. Все вокруг затряслось, стало сворачиваться и блекнуть. Или это я умираю? - Нет, это неправда, этого не может быть! – последний крик Арнольда растворился в разрывающем мир белом сиянии. Поток света закружился вокруг меня, растворяя реальность, и больше не было ни театра, ни Канзаса, ни дыры в моем горле. Все исчезло.