Это Готэм

      Была уже глубокая ночь. В здании полиции почти никого не было. Огромный пустынный зал, за окнами кабинета был окутан мраком. Чтобы не видеть эту гнетущую пустоту, Барнс опустил жалюзи. Было тихо. Здесь, в кабинете, Барнсу вообще казалось, что кроме него в здании больше ни души.       Внезапно в дверь кабинета постучали. Промычав что-то невнятное, Барнс затушил окурок. В кабинет вошёл Джим, в сопровождении Киллиана.  — Разрешите доложить! Гордон задержан. Взгляд капитана полиции встретился с взглядом опального офицера.  — Можешь идти, Киллиан. Я сам с ним разберусь. - Да, сэр. Могу я ещё чем-то помочь? - Нет, ступай. Киллиан отдал честь и скрылся за дверью. Его отдаляющиеся шаги гулким эхом отдавались от сводов зала. - Ну? — повис в воздухе вопрос капитана.  — Галаван мёртв.       Что ж, этого следовало ожидать. Не сам ли лично этот щенок его грохнул? Нет, это было бы, конечно, уж слишком. Разумеется, такой глупости он не совершил бы. Даже он. — Докладывай. Что там произошло? И как, чёрт подери, так вышло, что этот мерзавец таки сдох, несмотря на то, что я чётко поставил цель взять его живым? Ты знал приказ. Дело Галавана должно было стать нашим триумфом.       Джим, пройдя через кабинет, остановился в полуметре от стола. Конечно, не стоило бы вдаваться во все подробности и рассказывать что именно он, Джим Гордон, помог Пингвину вывести Тео Галавана из здания, не дать арестовать, а потом ещё и позволить этому психопату зверски избить добычу Барнса. Не стоило так же рассказывать о том, что он сам лично пристрелил Галавана. Разумеется, нужно было представить произошедшее совсем иначе. У Джима и без того неприятностей было по горло. Он уже-то, по-сути, арестован. Но, от чего-то, Джимом овладела странное, самоубийственное желание рассказать всю правду. По мере того как он излагал события, ровным спокойным голосом, он видел как меняется Барнс. Как наливаются кровью его глаза, багровеет лицо, начинают ходить желваки на скулах, а мощные руки стальной хваткой вцепились в край стола так, что побелели костяшки. Внутренний голос заверял Джима, что он теперь точно покойник, что это уж явно слишком и стоит остановиться, но сумасшедшее желание побеждало все доводу рассудка. Словно бы ему специально хотелось выбесить начальника, вновь услышать, как он будет орать и злиться. Почему этого так нестерпимо хочется? Безумие какое-то, что я делаю?       Когда Джим закончил рассказ, на минуту повисло тягостное молчание. Начальник и подчинённый буравили друг друга взглядами. Пару метров, что разделяли их, казалось, были настолько густыми от напряжения, что воздух можно было разрезать ножом.       Барнс резко встал, от чего кресло отъехало назад и врезалось в стену. Прихрамывая, он обошел стол и остановился справа, в метре от Гордона. Джим старался смотреть прямо перед собой, и сохранять невозмутимый вид, хотя внутри него всё клокотало. — То есть ты хочешь сказать, что это именно ты помог Пингвину убить Галавана, наплевав на мой прямой приказ, и нарушив все мыслимые законы? — голос был тихим, дрожащим от ярости.  — Так точно, сэр.  — Ты понимаешь, что ты сделал, сопляк?  — Галаван был слишком опасен, чтобы оставлять его в живых. — гнев, словно огонь, перекинулся от Барнса к Джиму.  — Ты арестован! Ты должен был передать этого ублюдка в руки полиции! Его должны были судить по закону, блять! — сорвался на крик Барнс.  — Закону? Да разве закон существует для таких как он? Это Готэм! — Гордон сам не заметил, как тоже перешёл на крик.  — Галаван должен был стать примером! Мы взяли его с поличными, против него были неопровержимые улики! Свидетели! Он был мой!  — Я спас город от чудовища! — в Джиме бурлило желание во что бы то ни стало доказать свою правоту. На задворках сознания же крутилась мысль, что он откровенно наслаждается этой бурей эмоций.  — Я посажу тебя! Богом клянусь, я упеку тебя за решётку до конца дней!  — Я поступил правильно…- «…и это был единственное верное решение.» хотел договорить Джим, но не успел. Барнс стремительно бросился вперёд, жестко заламывая за спину правую руку Гордона, опрокинул его лицом на стол и навалился всем весом. Множество папок потоком посыпались на пол, устелив его выпавшими листами.  — Ах ты, молокосос паршивый! Я покажу тебе… — сдавленно шипел Барнс в ухо Гордону.       Гордон попытался сопротивляться, но не преуспел. Он зарычал, извиваясь и пытаясь вывернуться из стальной хватки начальника, но капитан лишь сильнее вдавил его в стол, грубо втиснув колено между ног Гордона, лишая того опоры и перенеся вес тела на здоровую ногу. Ощущение тесного физического контакта, доминирования и грубой животной силы капитана, совершенно не к месту вызвало у Джима мощную волну возбуждения. Кровь прилила к низу живота, от чего член болезненно упёрся в край стола. Осознание того что ему нравится, безумно нравится происходящее, ещё больше разозлило Гордона, и он удвоил попытки вырваться. Свободной рукой он попытался нащупать какой-нибудь предмет, дотянуться до стоящего на столе телефонного аппарата, чтобы ударить им капитана, но Барнс перехватил его руку, и притянул к правой. Удерживая Джима своей массой, сцепив его руки мощным захватом и продолжая рычать в ухо Джиму ругательства, напополам с обвинениями, другой рукой Барнс шарил около пояса, в поисках наручников.  — Сучонок мелкий, ты заплатишь за всё! Ублюдок! Чёртов ублюдок! Я заставлю тебя подчиняться приказам! — ярость в голосе как-то поутихла, уступив место чему-то другому. Возбуждение, охватившее Джима, нарастало, он перестал сопротивляться. Сознание словно было загипнотизировано действиями свободной руки Барнса, который, сам того не замечая, уже скорее лапал Джима, чем искал наручники. В какой-то момент рука оказалась внизу, крепко сжав изнывающий член Гордона и выбив этим из груди Джима жалобный полухрип-полустон. Это на какой-то момент отрезвило обоих, и Джим внезапно осознал, что уже немало времени чувствует сквозь ткань брюк вполне явственное возбуждение начальника. Барнс, отдёрнув руку с промежности Гордона, наткнулся на наручники, которые безуспешно искал, и которые, всё это время висели у него на поясе. Защёлкнув их на запястьях Гордона, он на какой-то момент замер, пребывая в нерешительности. Он только сейчас осознав всю ситуацию целиком. Возбуждение Гордона и, столь очевидное для обоих, его собственное, выбило его из колеи.  — Я ведь предупреждал тебя что выебу? Предупреждал. Ну вот теперь на себя и пеняй… — движения капитана полиции вновь обретали уверенность. Барнс просунув руку под край стола, стал расстёгивать пряжку ремня, затем молнию брюк, и, не сумев расстегнуть пуговицу, попросту сорвал её. Джим дёрнулся, но тут же замер. Барнс спустил брюки Гордона, а вслед за ними и боксеры. Затем звякнула пряжка его собственного ремня, лёгкое шуршание ткани спускаемых до колен брюк и трусов, и Джим почувствовал, как напряжённый член Барнса упёрся ему в зад. Из его груди вырвался ещё один хриплый стон. Начальник полиции чуть выпрямился, одной рукой вжимая Джима в стол, плюнул на пальцы другой и мазнул этой импровизированной смазкой отверстие Гордона. Когда член, преодолевая сопротивление сфинктера, проник внутрь, Гордон громко застонал от боли. Барнс зажал ему рот рукой, и несколькими толчками вошёл в Джима до упора. Подождав пару секунд, он сделал движение назад и снова вогнал член до упора. Гордон снова застонал, но тише. Убрав руку, Барнс выпрямился, вынув член на половину длинны, и несколько секунд просто смотрел на распластанного по столу Джима, вжавшегося щекой в папку какого-то дела. Как же всё-таки красив, этот чёртов мерзавец. Особенно сейчас, такой трогательно-беспомощный, со скованными за спиной руками, слипшимися от пота волосами и раскрасневшимся лицом.  — Ещё… — вдруг тихо прошептал Джим. Его лицо горело от обуревавшей его смеси желания и стыда, закрытые веки слегка подрагивали.  — Что ты сказал? - Ещё. — чуть громче повторил Джим.  — Ах ты сволочной щенок… — Барнс подался вперёд. В его голосе уже не было гнева, только возбуждение и удовольствие.       Барнс трахал Джима, меняя темп, то агрессивно и ожесточённо, то замедляясь до плавных движений. Крупные капли пота скапливались на его лбу и лысине. Хоть он и старался не производить много шума, но всё равно, периодически срываясь на утробные стоны удовольствия. Правой рукой Барнс стимулировал возбуждённый член Гордона. В какой-то момент тело Джима напряглось, изогнулось, и Барнс почувствовал, как Гордон начал кончать под ним, с хриплым протяжным стоном. Собственный оргазм Барнса последовал почти сразу же, сопровождаемый сдавленным рыком. Какое-то время они стояли, привалившись к столу, обессиленные. Затем Барнс выпрямился, отойдя на полшага от Джима, подтянул трусы и брюки и, расстегнув наручники, шлёпнул Джима по заднице. — Штаны подтяни. — с улыбкой в голосе произнёс суровый капитан полиции Готэма, застёгивая ремень. Обойдя стол, он тяжело повалился в кресло, в то время как Джим, надев брюки, стоял на том же месте, пытаясь не смотреть на Барнса. На некоторое время повисло неловкое молчание. Ни тот, ни другой не знали, что теперь сказать или сделать и как себя вести. Хоть оба мужчины были опустошены мощной разрядкой, это лишь усугубило напряжённость атмосферы в комнате.  — Иди домой. Завтра жду у себя отчёт о том, что Галаван применил оружие и был застрелен в ходе задержания.  — Есть, сэр. — Гордон развернулся и поспешил убраться из кабинета. Идя к двери, он пытался застегнуть пуговицу брюк, которую сорвал Барнс.       Когда Натаниэль остался один, он снова закурил сигарету. Боль в ноге разыгралась с новой силой, отдаваясь в боку. Ушиб на голове ныл, но уже почти не беспокоил его. Надо бы убрать бардак, что они тут учинили. Капитана ещё немного потряхивало от перевозбуждения и от осознания случившегося. Сволочной щенок… То, чего Барнс и, как оказалось Гордон, в тайне так желал, всё-таки произошло. Надо будет обдумать случившееся, но сейчас на это уже нет никаких сил. Как они там говорят: «Это Готэм»? Чёрт с ним, может, и правда этот город обладает какой-то особенной порочной атмосферой, проникает в души, меняя людей? Может быть и так…       Через пару часов на востоке займётся заря. Начнётся новый день огромного бурлящего города, в котором сплетаются человеческие судьбы, страхи, надежды и страсти. Барнс, Гордон и остальные снова будут пытаться навести порядок в этом мегаполисе, удержать его соскальзывания в пучину кровавого хаоса, попутно пытаясь удержать от падения во внутренний хаос самих себя. Другие же, напротив, всячески будут пытаться столкнуть город в пучину безумия. Будет обычный новый день. Обычный, для этого тёмного города.