Это Готэм

      Натаниэль Барнс сидел в своём кабинете и курил. Пиджак висел на спинке кресла, рукава рубашки были закатаны по локоть, а трость стояла возле стола. Эта ночь изрядно вымотала его. Мало того что разыгралась не так давно полученная рана в ноге, так к этому прибавилась головная боль. Когда он прибыл в чёртову башню Галавана, он застал Джима, нацелившего пистолет на этого мерзавца. Казалось, что победа так близка. Но это было последнее, что он запомнил, перед тем как кто-то огрел его по голове вазой, от чего Барнс вырубился. Пришёл в себя он уже в окружении полицейских и врачей. Галаван исчез. Что ж, радует хотя бы то, что, к счастью, Джим успел раньше полиции. С какими-то негодяями он проник в башню и предотвратил убийство юного Брюса Уэйна. Что-что, а чутье у этого парня как у зверя. За это, а так же за ум, принципиальность и смелость он и нравился Барнсу. Вообще он был наслышан об этом доморощенном герое Готэма, когда вступал в должность. Смелый, решительный, дерзкий, непредсказуемый. Отличается талантом попадать в передряги и громкие скандалы. Вот с чем у него действительно серьёзные проблемы – так это с дисциплиной. Мальчишка… Воображает себя самым умным. Это, порой, невероятно злило капитана полиции. Вообще, конечно, с дисциплиной тут у всех проблемы – это Барнс понял в первый день, как только оказался в холле отделения полиции. Он много потрудился, чтобы внушить подчинённым страх и уважения, добиться исполнительности, но никто из всей этой братии, не раздражал его, так как Джим Гордон. И вместе с тем, он ни к кому не испытывал такой искренней симпатии и участия, как к нему. Странная смесь. Он приблизил к себе Гордона, сделал, чуть ли не правой рукой, но, вместе с тем, как же выбешивал этот щенок! Иногда кулаки так и чесались врезать ему… или что другое сделать. И ведь было за что! Это его самовольное геройство, стремление лезть на рожон, вопиющее неподчинение приказам… Барнс понимал, что временами он излишне строг к этому офицеру, что, подчас, придирается к пустякам, но ничего не мог с собой поделать. Когда Гордон начинал творить какую-нибудь фигню, а потом смотрел на Барнса этим умно-грустным взглядом, капитан полностью терял над собой контроль и начинал орать. В глубине души Барнс сознавал, что Гордон ему нравится. Причём нравится в более широком смысле, чем то было дозволительно уставными отношениями начальника и подчинённого. Сильный, подтянутый, смазливый стервец. Грёбаное подсознание порой выдавало Барнса с головой. Вот, например, недавно, в очередной раз, споря о том, на сколько опасен Галаван и можно ли оставлять его в живых (как будто тут может быть два мнения! Кем себя возомнил этот умник? Не ему решать, кому жить, а кому умереть!) Барнс, доведённый до точки кипения, в сердцах бросил: «Убьёшь Галавана – выебу!». И тут же осёкся, злясь на себя за то, что опустился до такого вопиющего нарушения правил.       Джим был одновременно похож на Барнса и близок ему в своём понимании миропорядка, но, вместе с тем, он допускал возможность методов, с которыми Барнс был категорически не согласен. Эта раздвоенность, вкупе с невозможностью, недопустимостью, неприемлемостью потаённых желаний и бесила капитана.       Он не сомневался, что Гордон сам объявится в ближайшее время. Вот только что он успел натворить за это время? В какое дерьмо вляпаться ещё? От него можно ожидать чего угодно.