Учитель спасает мир

Катя была как иллюстрация к анекдоту - когда бодрствует, слишком быстро бегает, а когда спит, слишком милая. Придушить её всё равно хотелось, даже сейчас, после всех ночных разговоров и всего последовавшего. Впрочем, другого хотелось больше. Хотелось держать её в руках, обнимать так крепко, чтобы не вырвалась и не придумала себе опять трагедию, так крепко, чтобы никто не посмел подойти. Хотелось её целовать, потому что это было легко и правильно, потому что в этот момент не думалось об опасностях и странностях, не думалось о том, кто такой он и кто такая она. Хотелось сунуть её под одеяло, со всех сторон завернуть и так оставить, чтобы была в тепле и в безопасности, чтобы не лезла на рожон, чтобы не рвалась кому-то что-то доказывать. Но не всё сразу. Терпение не входило в список добродетелей Павла, но в связи со своей специфической профессией он освоил этот навык в достаточной степени, во всяком случае, вполне понимал его важность. Итак, терпение. Он готов отступить, дать свободу Катерине, потому что если начнёт давить, лишится всего. Павел знал, что она и в половину не такая холодная и крутая, как о себе думает, но об этом легко было забыть, когда она отгораживалась ледяной маской и демонстрировала вид опытной знающей женщины. Легко было забыть о том, что она сильная, но всё ещё хрупкая девушка, когда она требовала оставить её и не желала ни о чём говорить. Но правда оставалась правдой, и Павел должен был смириться с тем, что Катерина, в отличие от него, далека от равновесия, и что всё, что произошло с ними, начиная от того момента, как он хлопнулся в обморок от потери крови, и до ужина с Омаром и последующей ночи, для Катерины не эпизоды очередного дела, а череда потрясений, сомнений и ужаса. Приходилось признать естественным её желание вырваться из четырёх стен, давящих на неё бездеятельностью, где мысли обо всём происходящем - её единственное развлечение. Разумеется, она искала новую точку опоры и новое пространство, а значит работу в Отделе нужно рассматривать как необходимое зло. Впрочем, такое ли зло? Катерина не из тех, кто учится на чужих ошибках, и не из тех, кто может отказаться от личного опыта, любого, даже негативного - ей до всего нужно доходить своим умом. Катерина не из тех, кто смирится с простым существованием в рамках бытовой рутины, ей так или иначе нужна работа, хотя бы какая-то. Значит, Отдел, бумажки и Иванов. Михаил Юрьевич за ней присмотрит. Весь Отдел за ней присмотрит, если не захочет связываться с Павлом. Катерина пошевелилась, заворачиваясь в одеяло плотнее, и Павел сдул её волосы со своего лица. Он всё ещё злился на неё. Не за самодеятельность - в конце концов, с этой самодеятельностью ей хватило ума прийти к знающим людям, а за то, что не умеет, не желает принимать помощь, за то, что вместо того, чтобы поговорить (о чём угодно, что о своих расследованиях, что о своих чувствах), она предпочитает всё прятать и выводить свои выводы. В условиях ограниченности информации выводы получались неверными. И ещё злился за то, что, прожив с ним несколько месяцев в одной квартире, она ничего о нём не поняла толком, сосредоточенная на том, как его слова и поступки отражаются на её уязвлённом самолюбии, а не на том, что, как и почему он делает. Павел злился на Катерину, с ней было сложно, но это ничего не меняло - она была дорога ему, как никто. Она отличалась ото всех, кого он когда-либо знал в целом, и ото всех его знакомых девушек в частностях, но Катерина была для него правильной. Она трогательно сопела ему куда-то в плечо, прижимаясь тепло и доверчиво, уверовав, наконец, что всё было не просто так, и не надо ей утешать себя этим «мне достаточно одной ночи» или что там у неё ещё было в запасе. В единственное окно слабо пробивались первые лучи солнца, золотя светлую макушку девушки, и, приглядевшись, Павел решил, что выглядит она лучше, чем прежде - как будто, правда, сбросила груз обиды и подозрения, да к тому же явно намеревалась выспаться. И слава Богу. Сам Павел медленно отодвинулся, заворачивая Катерину в одеяло, чтобы не побеспокоить и, одевшись, вышел, закрывая дверь. Мир не перевернулся, стенка и сервиз находились всё там же, но сегодня Павел глядел на всё бодрее, по крайней мере в чём-то одном, и немаловажном, у него теперь была ясность. Телефон нашёлся на кухне, и Павел тут же набрал начальнику сообщение. «Катерина приглашает на ужин». Пускай считает, что это код. Буквально это означает «у Лировой идея, приходи, послушаешь». Вот пускай приходит - с тортиками, уговорами, трудовым договором. На столе нашлось печенье, в чайнике была вода - почти завтрак. В холодильнике к тому же нашлись остатки ужина, так что необходимости готовить не было, чем Павел и воспользовался: отправил в микроволновку оставшуюся порцию мясной запеканки и поставил кипятиться воду, а сам сел за компьютер, проверяя почту. Работа в Отделе не останавливалась, так что нужно было проконтролировать, что там нашли интересного за ночь. Результаты были, но к интересным их отнести не получалось. Куча квитанций, результаты опросов всех, кто когда-либо взаимодействовал с Омаром, информация о его передвижениях. Запросы в международные инстанции всё ещё обрабатывались, так что приходилось довольствоваться этими урывками. Листая сводки новостей, Павел поел. Под статью об экономическом форуме и истерике вокруг президента США бодро слопал полпачки печенья. Чуть не подавился, когда в дверь позвонили. Со всей очевидностью это не был Михаил Юрьевич. Во-первых, того пригласили на ужин, во-вторых, сегодня вся первая половина дня у него была под завязку занята встречами и переговорами. Ну и кого там нелёгкая принесла? О квартире знали не так много человек, к тому же для связи у цивильных людей существовал телефон. И звонок - Павел знал только одного человека, который вот так коротко тренькает и пять минут ждёт, пока ему откроют, чтобы не заставлять человека нервничать. За дверью обнаружился дипломированный доктор психологии, автор нескольких научных работ и бла-бла Костик. Бледный, сосредоточенный и обеспокоенный. Когда Костик вот так поджимал губы, это значило, что он что-то вбил себе в голову и сейчас как начнёт исполнять, как начнёт действовать, даже Анна не удержит. — Доброе утро, — проявил вежливость Павел. — Катерина не берёт трубку, — заявил Костик, широко входя в квартиру. У него был красный с мороза нос, шарф на шее настойчиво лез закрыть подбородок и рот, и весь Костя составлял почти трогательный контраст с крайне домашним видом Павла: мягкими штанами и майкой-алкоголичкой. — Ты опять довёл её до слёз? — Костик нахмурился и приготовился давить. — Если так, то ты меня знаешь, я… О да, Павел знал. Костик будет стыдить его до тех пор, пока не доведёт до обморока. Если взбесится, то будет махать кулаками. Во всяком случае, голос повышать будет, это точно. — Она спит, — перебил Павел, — поэтому и не отвечает. Так что не надо орать. Чай будешь? Костик подозрительно прищурился, втянул воздух носом, сверля Павла взглядом, но потом решил поверить. Кивнул и принялся раздеваться. — Так чего хотел-то? — поинтересовался Павел, заново ставя чайник и убирая со стола компьютер. — Что-то важное, если нужно было с утра звонить? — Уже двенадцать, — смутился Костик. — Она вроде бы рано встаёт обычно, это ты соня. Хотя, конечно, стресс, ей нужно отдохнуть. Павел решил не задавать вопросов. Он знал Костика вдоль и поперёк: если тот так тараторит, значит нервничает, но не потому, что что-то случилось (в этом случае он, наоборот, становился собранным и деловитым), а потому, что дело связано с его собственными мыслями или эмоциями. Вот сейчас он убивается, думая, что мог разбудить Катерину и зря развёл панику. Оставался, правда, вопрос, с какого перепугу он эту панику развёл. — Как она? — выдал, наконец, нечто осмысленное Костик. — Ей здорово досталось, и вчера мы почти не поговорили. Павел даже задумался. Катерина не была в истерике, но можно ли считать это успехом? — Лучше. По крайней мере, осознала всю грандиозность авантюрности своего предприятия. Поспит и будет в порядке. У Кости явно вертелось на языке заявление о том, что Катерина имела право выбора, она сильная и умная, но он эти слова придержал. То ли помнил, как его трясли на лестничной площадке, то ли вспомнил подробности встречи Кати с Омаром. — Иванов предложил ей работу в Отделе, — Павел поставил на стол две чашки чая и сел. — Ничего экстремального, разумеется. Катерина согласится. Я тоже. — Ты? — фыркнул Костя. — Всё-то ты любишь контролировать. Павел пожал плечами, не отрицая очевидного. Любит. Но так он и умеет контролировать. Костик пил чай длинными медленными глотками и внимательно рассматривал Павла. Они были давние товарищи и коллеги: Костик всё ставил Павлу диагнозы, а Павел всё критиковал его заключения. И теперь они легко видели неуловимые признаки меняющегося настроения. — Что случилось той ночью? — прямо спросил Костик, отставляя чашку. — Я пришёл поговорить с Катей, поддержать и расставить все точки, — он замолчал и потемнел лицом, вздохнул, как будто в воду прыгать собирался. — Но, похоже, по поводу точек это к тебе. Завернул. Павел кивнул и тоже отставил чашку в сторону, прямо глядя на друга. Смущаться было нечего. Скрывать что-либо, тем более от Кости, было глупо. Угрызений совести он не испытывал - между Костей и Катериной ничего не было и ничего не намечалось, потому что Костик запрягал бы ещё полгода, а Катерина во всё это время не имела бы ни малейшего шанса понять, что за пляски он вокруг неё устроил. Костик мог быть решительным, когда хотел, и раз он до сих пор не расставил эти свои точки - это его вина. — Она со мной, — кивнул Павел. — И это был её осознанный выбор. Слова упали в тишину, как капли в песок, увязая, с глухим шлепком. Костик вздохнул и опустил глаза на свои ладони. Выглядел он расстроенным, но, слава Богу, не уязвлённым или обиженным. Он лишился возможности, а не надежды. Хорошо. — Понятно, — протянул Костя. — Постарайся не быть козлом и береги её. — Разумеется. Он будет её беречь. Это не Павел, в конце концов, решил, что Катерина вполне себе может участвовать в охмурении международного извращенца с туманными целями. Хотя, что и говорить, она была весьма настойчива в том, как пыталась создать видимость способности спасти весь мир. — Дождёшься её? — спросил Павел. — Я думаю, она скоро проснётся. Костя покачал головой и когда поднял голову, выглядел вполне пришедшим в себя. — Я вполне полагаюсь на твои слова о том, что она будет в порядке. Лучше скажи, чтобы перезвонила, если захочет поговорить с психологом. Костя поднялся из-за стола, задвинул за собой стул и отнёс кружку в раковину. На пороге квартиры они крепко пожали друг другу руки, и Павел окончательно успокоился на его счёт - Костик ещё подумает, и его отпустит. Всё будет нормально. Катерина выплыла из комнаты ещё через час, с блаженной улыбкой кутаясь в давешний халат. В этот раз никакой снежной маски - она ласково ответила на приветствие и позволила поцеловать себя, прежде чем ушла в ванную. Правда, когда она увидела свой телефон и количество пропущенных, она пришла в ужас. — Костик заходил, спрашивал, как ты, — пояснил Павел. — Просил перезвонить, если захочешь поговорить, но ничего срочного. — Я ему позвоню, — решила Катерина. — Ну, всё что нужно, он выяснил. Можешь за него не волноваться. Катерина, которая уже набирала номер, остановилась, с подозрением поднимая голову. Павел пожал плечами с индифферентным видом. — Он знает. Сам догадался, если что. Катерина просверлила его гневным взглядом и глубоко вздохнула, как будто собиралась отчитывать, но потом только покачала головой, явно раздумывая. Потом кивнула сама себе. — Всё равно надо перезвонить. Павел оставил при себе все имеющиеся комментарии. В конце концов, Костик, надо признать, был одним из тех немногих людей, с кем она теперь могла общаться, ведь все контакты с друзьями и крёстной были под строжайшим запретом. Подслушивать было бесполезно и едва ли интересно, поэтому Павел вернулся к делу. Сегодня он работал из дома, поэтому сидел за столом, перебирая интернетные страницы, и мысленно снова и снова возвращался к необходимости написать отчёт о его действиях в вечер встречи с Омаром. Практического толку от этого было мало - все, кому нужно, были уже в курсе, что произошло, но делопроизводство, которым так жаждала заняться Катерина, требовало необходимости всё записывать. Да, Павел знал, что это важно для дела, да, Павел отлично умел составлять отчёты, в конце концов, он занимался ими, когда был ещё стажёром, но нравиться ему от этого отчёты не начинали. Наткнувшись на совсем уж душераздирающую цитату из Ремарка на странице у Липатовой Павел закрыл глаза и для верности прижал ладони к лицу. Адовая работёнка, выяснять, кто может стать очередной жертвой маньяков-соблазнителей. Теперь, когда Омара спугнули, было два ровно противоположных варианта: маньяки либо активируются, либо, напротив, затаятся. Пока признаков первого не наблюдалось, но это ничего не значило. Кроме того, Омар, по всем данным, границу не пересекал, значит следовало ждать подвоха. Знать бы, какого и откуда. Глаза заболели и накатила усталость пополам с раздражением. С одной стороны - Омар и его подельнички, с другой - кулинарные рецепты на стенках и регулярно обновляющиеся списки друзей. Поняв, что не протянет в социальных сетях ни минутой дольше, Павел решительно водрузил на нос очки, чтобы хоть немного разгрузить зрение, и открыл текстовый документ. Отчёт так отчёт. Что сделал. Почему. Как именно. Результаты. Взял машину и следовал за такси, был свидетелем аварии, стрелял в машину преследователей, номера автомобиля запомнил, подобрал Катерину, скрылся с места аварии и следовал инструкции. Предполагал, что Катерину ведут и предпримут попытку перехватить или проследить, на получившийся исход ситуации не рассчитывал, была ли это попытка убийства - не знает. Из результатов: спасённая Катерина, информация о машине преследователей, потерянный на просторах города Омар. Остальное, разумеется, к отчёту не относится. Павел постучал пальцами по боковой части трекпада. Написано коротко и по делу, существенные факты упомянуты. Все факты, включая разговоры между наблюдателями в машине и расположение снятого отельного номера. Красота. К тому моменту, как Катерина наговорилась с Костей и вернулась в комнату, Павел покончил с бюрократией и созерцал дело рук своих перед отправкой в офис. — Ну как? — спросил он. — Что сказал личный психолог? — Что он за меня переживал, — Катерина опустилась на диван рядом и заглянула в ноутбук. — Работаешь? И почему ты опять в очках? Он не сразу понял её вопрос, только через пару секунд вспомнив, что она, наверное, в последний раз видела на нём очки в его бытность школьным учителем. Очки, правда, были другие, с оправой, делающей его жизнерадостным ботаником. — Пишу отчёт, смотрю новости и читаю почту, так что глаза устали. Поэтому, — он нажал на кнопку отправки и закрыл ноутбук, — ты тоже поработаешь. Расскажи-ка про своих школьных подруг. Катерина замерла и как-то сразу съёжилась, обхватывая себя руками. Конечно, вспомнила школу и тот факт, что все считают её мёртвой. Наверняка ведь и все эти записи со свечками видела. Павел коснулся ладонью её лица и даже на несколько секунд устыдился своего вопроса. Но, в конце концов, нельзя прятаться вечно. Тем более в её положении - чем дольше она будет загонять это внутрь, оставаясь при этом изолированной от общества, тем в большую гору это вырастет. Если не спросит Павел, может спросить кто угодно. И это может понравиться ей ещё меньше. — Просто подумай, ладно? — Павел всё же пошёл на попятную. — Им может угрожать опасность, и мне нужно знать, на что обратить внимание, чтобы вовремя понять, что что-то идёт не так, — он дождался кивка и сменил тему. — Вечером придёт Михаил Юрьевич и обрадует тебя предложением о работе. Катерина усмехнулась и забралась на диван с ногами, прислоняясь к Павлу. — Расскажи об Отделе. Как там всё происходит? Павел откинулся на спинку дивана и сгрёб Катерину в охапку, устраивая её в своих руках так, чтобы можно было видеть её лицо. Работать или говорить о чём-то серьёзном не хотелось, события последних дней слепились во что-то неудобоваримое. Вот сидеть на диване в обнимку это отличный вариант, лучшее из того что было сейчас доступно. Про Отдел, значит. Странно было говорить о месте, которое стало ему практически домом - всё было там настолько естественным, что он даже не знал, с чего начать. — Ну, во-первых, мы крайне секретный Отдел, — хмыкнул он. — Мы круче полиции, во всяком случае, мы можем ими пользоваться, когда нужно. Нас довольно много, особенно если включить всех аналитиков, которые работают вне Отдела, в том же СК или в полиции, — Катерина с интересом смотрела, и Павел вдруг почувствовал тёплое движение пальцев на своей руке - девушка выводила какие-то узоры, и от этого нить рассуждения совсем запуталась. Павел кашлянул. — Не знаю, что тебе рассказать, если честно. — Организация, — подсказала девушка. — Кто чем занимается. Павел с трудом мог бы перечислить, чем занимается лично он. Он занимался всем, что входило в сферу его интересов, когда у него было дело - от аналитики до оперативной работы. Впрочем, организация, какая-никакая, у них была. — Работаем в нескольких направлениях: терроризм, отслеживаем любые внешние и внутренние угрозы в политике, экономике и социальных сферах, ищем сети распространения наркотиков или человеческого траффика. В общем, ничего радужного. По этим направлениям постоянно работают группы аналитиков, в зависимости от ситуации к ним подключают ещё кого-нибудь. — А ты? Павел не сдержал усмешки и только понадеялся, что его не обвинят в себялюбии. — А я специалист по крупным мошенническим схемам и международным преступным группировкам, — и не удержался. — Я очень крутой. Катерина рассмеялась, но тут же сделала преувеличенно задумчивое лицо. — Убеждаешь меня в том, ты мистер Совершенство? — Разумеется, — легко согласился агент. — Я очень умён, прекрасен, силён и отважен. Владею пятью языками, разбираюсь в литературе, экономике, политике и всём-всём, — на лице у Катерины был такой скепсис одновременно с готовностью расхохотаться, что Павел решил использовать запрещённый приём. — Во всяком случае, ты не станешь отрицать, что я волшебно целуюсь. Лирова моргнула, растеряв весь сарказм, и залилась румянцем - коварный выпад сработал. Павел тут же склонился, демонстрируя свои волшебные умения. Поцеловал её сперва коротко, едва коснувшись губ, и когда она вздохнула, поймал её дыхание, захватывая верхнюю губу, касаясь нижней, углубляя поцелуй, медленно и вдумчиво, переводя ладони на затылок, тихо перебирая пряди волос. Он чувствовал, как дыхание у Кати сбилось, а потом возобновилось, совсем с другой частотой, подстёгиваемое сердцем, как она расслабилась в его руках и потянулась в ответной ласке, обхватывая плечи, касаясь кончиками пальцев шеи. Катерина была спокойствием. Тишиной и покоем. И от этого становилось неожиданно тепло. У неё были мягкие губы, маленькие пальчики, она пахла уютом и простотой, и это было надёжно. Она отвечала неуверенно, но честно, искренно и открыто, доверяя, больше не прячась. Под ершистой маской оказалась тёплая и мягкая Катерина, светлая, лучистая, и хотелось, чтобы эта маленькая белая женщина всегда была рядом, потому что она приносила с собой покой. Нелепо было теперь даже представить, что она ломанулась навстречу опасности, и никто её не остановил. Невероятным казалось и то, что сам Павел пропустил настоящую Катерину, не разглядел сразу. Она мягко, тихо вздохнула, позволяя прислониться лбом к её лбу и так замереть. Он чувствовал её дыхание на своём лице и трепет ресниц, а в груди, невидимый, но такой же ощутимый, как её ладони на его плечах, развязывался узел. Покой. Которого у него никогда не было. Который никогда не нужен был. Павлу повезло быстро и почти легко найти то, в чём он хорош, и найти место, где он сможет этим воспользоваться. Он был избавлен от метаний и сомнений, и вся его жизнь была чередой достигнутых целей, одна за одной, выше и сложнее. В его голове всё легко поддавалось категоризации, и покой всегда шёл рука об руку с бездействием, ленью, отсутствием цели. Возможно, с опасностью, затишьем. Теперь покой воспринимался теплом, равновесием, источником новой силы. Надеждой. Не обычной надеждой на то, что дело решится, или на то, что обстоятельства во внешнем мире сложатся в пользу тщательно выработанной стратегии. Надеждой на то, что с Катериной будет всё в порядке, что она будет в безопасности, найдёт себе дело, сдаст экзамены, что вместе они навестят её крёстную, убедятся, что с той тоже всё в порядке. Вместе. Слово почти приятно кольнуло в солнечном сплетении. Невозможно, неправильно было видеть Катерину отдельно от себя. Только вместе. Он всматривался в её лицо, скользил взглядом вверх и вниз, как будто каждую секунду видел впервые. И, наверное, он впервые видел такую чистоту и белизну, искренность. То, чего никогда не искал, но то, что вдруг оказалось таким важным. И правильным. — Что? — тихо спросила Катерина. — Хорошо, что ты есть. Сказал, даже не задумываясь, так же, как вчера сказал о том, что она светится. Сказал правду без задней мысли. Покой, тишина и тепло всегда были бездействием, ожиданием, почти пыткой. Теперь, прилепившись к Катерине, эти понятия обретали форму, становились целью, тем, что действительно должно было стоять за каждым завершённым заданием. Закончил - и в покой, в тишину, в тепло, к Катерине. Безумие и почти зависимость, но хвалёный рассудок не настораживался, а интуиция не поднимала головы, уютно свернувшись, демонстрируя, что это единственно правильное в жизни, что всё так и задумано - то ли высшими силами, то ли прихотями судьбы. И Павел не спорил.

***

Михаил Юрьевич явился к семи часам. С тортиком, разумеется. Коротко обсудил с Павлом последнюю информацию из Отдела, пожаловался на несговорчивость заграничных коллег и полностью переключился на Катерину, спрашивая, как она себя чувствует, всё ли у неё есть, помогла ли ей помощь Кости после ужасного, кошмарного происшествия с такси. Катерина отвечала спокойно и держалась свободно, что окончательно успокоило Иванова, который не видел её с того злополучного утра. Как только он уверился, что никакого непоправимого вреда психике Лировой нанесено не было, он расслабился, с готовностью сел за стол и позволил за собой поухаживать, с благодарностью принимаясь за домашнюю стряпню. Павел даже умилился - Иванов крутился, как белка в колесе, и такие вечера, как сегодня, когда его накормят, напоят и не станут дёргать, выдавались у него раз в столетие. Было уютно. Вот так, с Катериной и Ивановым. Они не говорили о делах, перекидывались шутками, обсуждали последние новости большого мира, и это равновесие не казалось шатким, не казалось лишь передышкой между двумя делами. Это было ново и удивительно приятно. Катерина выставила на стол чай и нарезанный торт - на этот раз без розочек, с безе и черносливом, и по короткому взгляду, брошенному Ивановым на Павла, можно было подумать, что так Иванов пытался помириться. Любимый торт сладкоежки Паши всегда срабатывал. — Катенька, я хотел с тобой о чём-то поговорить, — начал Михаил Юрьевич, подвигая девушке чашку чая. — Я понимаю, что тебе, наверное, скучно всё время на одном месте сидеть, поэтому хочу предложить тебе работу. Конечно, больше никаких опасностей, просто будешь помогать в Отделе. Катерина бросила взгляд на Павла, улыбнулась и кивнула. — Знаю, мне Паша сказал. Я согласна заниматься, например, бумагами. А то, правда, засохну со скуки. Оба они посмотрели на Павла, сосредоточенно поглощающего безе с таким видом, как будто это вообще не важно, чтобы никто не заподозрил его в преступной тяге к сладкому. Возникла пауза, и мужчина даже не сразу понял из-за чего. Ну надо же, а вчера все считали, что это не ему решать и его хата с краю. — Я разрешил, — милостиво кивнул он, наконец. — Если, конечно, это будут бумажки, а не соблазнение международных преступников. Иванов чуть прищурился, крылья носа едва заметно расширились. Бросил короткий взгляд на Катерину и снова на Павла, который разом посерьёзнел. Вопросов Иванов не задал, но оба мужчины поняли друг друга без слов - изменившиеся отношения для Михаила Юрьевича больше не секрет, и последний штрих его уверенности придала именно эта заминка, то, что Павел не влез со своей привычкой всё контролировать. В конце концов, Михаил Юрьевич, видимо, придя к каким-то выводам, посмотрел с лёгкой укоризной и покачал головой, но ничего не сказал. Значит, с работой решили? Отлично. Это надо отметить ещё порцией торта. — Никаких международных преступников, — пообещал Михаил Юрьевич Катерине. — Это на Паше. А ты, думаю, сможешь ему помочь с административными вопросами. — Я возвращаюсь? — вопрос прозвучал почти с облегчением, и в глазах Иванова Павел увидел знакомую искорку смеха - очевидно, он за всё прощён. — Наконец-то. Мы переезжаем? — Ты возвращаешься, — подтвердил начальник. — Оставайтесь здесь, машину я завтра пришлю. Павел почувствовал почти облегчение, узнавая покалывание в ладонях от предвкушения работы, от предвкушения того, что он вернётся на своё место, снова будет действовать свободно. А вечером он впервые будет возвращаться в покой, словно в другой мир. — Катенька, ни о чём не волнуйся, ты будешь в безопасности, — увещевал Михаил Юрьевич, — если что-то непонятно, тебе всегда помогут. Коллектив у нас дружный, так что не стесняйся. Я тебя завтра встречу и всё расскажу подробнее. Ну, коллектив такой, какой и везде. Возможно, несколько специфичный, учитывая их деятельность - кто-то бегает со спутниковыми телефонами наперевес, кто-то, напротив, сидит по двенадцать часов перед монитором. Местечковые конфликты, борьба с принтером, дружная ненависть к отчётам. Павел улыбнулся Катерине через стол и незаметно покачал головой. Девушка хмыкнула. Иванов пил чай, делая вид, что не заметил этого. Вечер закончился мирно, и Михаил Юрьевич с явной неохотой начал собираться восвояси. Пока одевался, смерил Павла тяжёлым взглядом и подбородком указал на суетящуюся в кухне Катерину. — Хотите со мной об этом поговорить? Или поздравить, надеюсь? Иванов раздумывал. Возможно о том, не стоит ли дать Павлу подзатыльник. В целом, оправдано. Но чего Павлу точно не хотелось, так того, чтобы именно Михаил Юрьевич его осудил или не понял бы, все остальные мнения Павел не стал бы и рассматривать. — Я даже не удивлён, — упрёка в непрофессионализме не прозвучало, как и разочарования, и у Павла отлегло от сердца. — Не ждал, конечно, когда вас вдвоём запирал, да что уж теперь. Иванов вздохнул, и чётче обозначились складки на крупном лице. Захотелось всё ему рассказать, объяснить про тепло, про то, какая Катерина светлая и мягкая, но слова не шли, казались жалким оправданием, а уж оправдания точно не помогут. Тяжёлый внимательный взгляд вперился в Павла, как это часто бывало давно, почти в детстве, и Павел не отвёл взгляда. Скрывать ему было нечего, он ни в чём не раскаивался и, справедливости ради, ни в чём не был виноват. Зато во всём уверен. И Иванов это видел, понимал его вид лучше, чем понял бы слова. — Катя хорошая девочка, — зачем-то сказал Михаил Юрьевич и прозвучал почти по-отечески. Тут же исправился, погрозив пальцем. — Смотри у меня! Павел хмыкнул. Из кухни вышла Катерина, протягивая пакет с контейнером Михаилу Юрьевичу, и Иванов тут же рассыпался в любезностях, ещё раз пообещал завтра встретить и всё показать в Отделе. Перед уходом ласково улыбнулся Катерине и пожал руку Павла, крепко и уверено.