Под несчастливой звездой

Люциус был болен. — Колдочахотка, — говорили целители и разводили руками — помочь ничем не можем. Болезнь не слабых, но чувствительных и нежных натур. Болезнь меланхоликов. Болезнь мечтателей. Когда Люциусу было пять, Абрахас впервые понял, что его сын в опасности. Понимание пришло как прозрение, отозвалось внутри страхом, сжало его сердце и с тех пор больше не отпускало. До этого Абрахасу удавалось себя обманывать. Его сын плачет — так коленка разбита. Капризничает — не хочет спать или не нравится каша. Он просит не выключать свет — боится темноты, да и боггарт недавно в шкафу завелся, тварь кого угодно способна напугать, не то что ребенка. Прозрение пришло тогда, когда Люциус сидел на полу и листал книжку неподалеку от Абрахаса и Тома Риддла, зашедшего проведать своего старого школьного друга. На одной из иллюстраций в детской книжке была изображена птица. У нее было перебито крыло, и она не могла летать. Коварный книззл был тут как тут, он заприметил себе жертву и собирался закусить ею. Книжка была магическая, изображение двигалось. Абрахас помнил его — он тоже читал эту книжку, когда был маленький. Там книззл нападает на бедную птицу, она рвется улететь, но не может, и, в конце концов, погибает от когтей и зубов коварного хищника. Изображение, как изображение, ничего выдающегося, даже страшного колдовства никакого нет, а Люциус впал в истерику, и его долго не могли успокоить. Том, недавно провозглашенный Темным Лордом, тогда внимательно посмотрел на плачущего Люциуса и сказал: — Он такой чувствительный. Вам нужно его беречь. Абрахаса будто громом поразило, ведь он со всей безжалостной ясностью осознал, что его сын в опасности — колдочахотка выбирает жертвами именно таких детей. С тех пор с Люциуса сдували пылинки и пристально следили за его здоровьем со всей тщательностью, которую могли себе позволить. А Малфои могли позволить многое: минеральные воды, волшебные источники и постоянный пригляд колдомедиков. Не помогло ничего. Люциус впервые закашлял, когда ему было восемь с половиной. Через полгода в его мокроте появилась первая кровь. К десяти годам в нем едва теплилась жизнь. Абрахас перепробовал все возможные и невозможные материалы — перерыл свою библиотеку и умудрился покопаться в библиотеках Лестрейнджей и Блэков, но ничего не помогало, и тогда он решился на отчаянный шаг — обратиться к Лорду Волдеморту. Надо отметить, что в рядах Вальпургиевых Рыцарей Абрахас не числился. Ему поступали интересные предложения, но Абрахас находил благовидные предлоги, чтобы отказаться. Вначале он предпочитал сохранять нейтралитет, когда то тут то там начали звучать речи о чистоте крови и о том, что грязнокровки крадут их магию, а потом был слишком занят болезнью сына, чтобы думать о чем-то еще. Его война была не с людьми, а со страшной болезнью, пожирающей его единственного ребенка. Абрахас во многом разделял убеждения Тома, ведь они учились в Хогвартсе в одно время. В их времена магия была другой, более сильной и могущественной. Заклинания получались легче и проще, а Авада Кедавра считалась заклинанием для слабаков. Многие чистокровные маги еще помнили прошлое, помнили мощь прежней волшбы и хотели вернуть былое. Грязнокровки не знали, что раньше не нужна была палочка для Акцио, Силенцио или Левиосы. Они восторгались чудесами, совершенно не понимая, что еще каких-то тридцать-сорок лет назад эти чудеса сочли бы жалкими. Серьезные проблемы с магией начались во время войны с Гриндевальдом. Абрахас тогда учился на шестом курсе, когда от беспалочковой магии полностью отказались. Ее вдруг стало так сложно применять, что пол-Хогвартса разом оказалось в лечебном крыле с магическим истощением. Дальше все становилось хуже и хуже — все чаще перебои, все слабее заклинания, а ведь до этого они использовали палочку лишь для тонких или мощных плетений заклинаний! Остановился процесс деградации только тогда, когда запретили магию крови и ритуалистику. Остановить-то остановили, но к прежнему уровню не вернули. Колдочахотка тогда легко лечилась… Одни не знали, другие не забывали, и главным таким «помнящим» был Лорд Волдеморт. Он сделал причиной всех бед магглорожденных. Пока его голос звучал тихо, но он уже призывал убивать, а Абрахас к кровопролитию относился с брезгливостью. Для него приемлемыми инструментами были интриги и изворотливость, а не открытая конфронтация. Но Люциус умирал, и ничего не помогало. Не было средства, чтобы вылечить сына, но был Лорд Волдеморт, дальше всех продвинувшийся в овладении тайными знаниями, и, возможно, он смог бы помочь. Тем более, что много лет назад, еще до того, как с сыном приключилась беда, Том как-то обмолвился, что в древности практиковались ритуалы, способные исцелять чудесным образом. Лорд Волдеморт явился в Малфой-мэнор по первому зову. Не успев отряхнуть каминную сажу со своих плеч, запакованных в модную мантию, он вперил обеспокоенный взгляд в старого школьного товарища и произнес: — Мой друг Абрахас, я явился, как только смог. Я знаю, что ты не стал бы звать меня просто так, поэтому бросил все дела и пришел. Что случилось? Абрахасу нравилось вести светские беседы и плести словесы. Он любил этикет и манеры, но в тот момент выучка ему отказала. Абрахас измучился отчаянием, устал от безысходности и обессилел от безнадежности, поэтому он признался: — Мой сын умирает, и я не знаю, как ему помочь. Помнится, ты рассказывал, что есть ритуалы… Глаза Темного Лорда торжествующе заблестели, и от этого блеска Абрахасу вдруг стало страшно. Он понял, что ловушка с лязгом захлопнулась, и ему не выбраться из нее никогда. — Мой друг Абрахас, ты обратился по правильному адресу, — он улыбнулся, и улыбка напоминала оскал. Малфою подумалось, что с каждым годом в Томе Риддле оставалось все меньше и меньше человеческого, а на его место приходило существо, порожденное самим безумием. — Я могу спасти твоего мальчика, но не бесплатно, как ты понимаешь. О, не думай, что цена будет велика, сущий пустяк, Абрахас. Я всегда ценил тебя и восхищался твоими талантами, и я бы хотел построить новый мир вместе с тобой. Присоединись к нам и узри, что магический мир имеет лишь одну судьбу — ту, которую выберет Лорд Судеб! В тот вечер на предплечье Абрахаса расцвела черная метка в виде черепа со змеей. * Как ни странно, но поначалу служить Темному Лорду оказалось не так уж и плохо. Он был сильным и харизматичным лидером, а собрания Вальпургиевых Рыцарей не всегда выдавались кошмарными, и Абрахас грешным делом даже жалел, что не присоединился раньше. Том был гениален, и что самое важное, он не чурался делиться знаниями. Знаниями, может, специфическими, но рабочими, и это привлекало многих. Как привлекала его магическая мощь, совершенно не похожая ни на что. Волдеморт и не скрывал, что эта мощь принадлежит другому миру. — Мы не одиноки, — говорил он, когда жуткие вихри, вьющиеся вокруг его фигуры, точно верные змеи, затихали. Маги в такие моменты ошеломленно молчали, пораженные его бесконечным величием и силой. Когда в зале, наполненном сотнями, боялись даже вздохнуть, чтобы не упустить ни единого взмаха ресниц своего кумира, его голос звучал особенно четко и ярко запоминался. — Мы не одиноки, — говорил он, — существуют другие миры, ошеломляющие своими возможностями. Там нет запретов, нет палочек, нет сквибов или магглов. Есть только сильные и процветающие маги! Их волшебство никуда не уходит, нет никого, кто бы его воровал! Нет никого, кто бы его запрещал! Они сильны и не боятся никого! Моя сила от них! Он гасил тысячи свечей лишь наклоном головы. Воспарял к потолку, точно все еще жил в мире, где магия никуда не утекла, и палочка — это лишь костыль для детей или инструмент для особо точных или мощных операций. — Когда я увидел те миры, я понял свое предназначение. Я должен привести магов к процветанию. Нашим детям не нужна будет палочка! Мы построим новый мир без грязнокровок, без магглов, без сквибов. Только сильные и здоровые маги. Ни болезней, ни старости, ни… смерти! Лорду Волдеморту поклонялись, словно маггловскому богу. Ведь он мог все. Даже вылечить колдочахотку. * Том не обманул, он взялся за ритуал почти сразу же после принятия Малфоем метки. Абрахас ожидал, что он попросит жертву или специфические ингредиенты, но Риддл лишь махнул рукой и сказал: — Банку краски, магически инертной. Лучше всего подойдет что-то маггловское, они в последние годы научились ее делать изумительно. И большое помещение, где мы проведем ритуал. Абрахас удивился, но виду не подал. Где это видано, чтобы главный противник всего маггловского советовал вещи производства этих, по его мнению, низших существ! Малфой лишь осторожно, затаив дыхание, поинтересовался: — Ритуальный зал подойдет? Святая святых его рода. И хотя магия сдала в последние годы, старые семьи не отказывались от ритуальных залов, хотя и значительно сократили количество мероприятий, там проводимых. Теперь допустимыми считались только крестины и похороны. Лорд посмотрел на Абрахаса насмешливо. Кажется, в глубине его глаз мелькнули алые искры. — Нет, мой друг, не подойдет. Мне нужен твой дуэльный зал. Там, я уверен точно, нет камней, впитавших древнюю магию, и значит моему ритуалу ничего не помешает. Малфой в тот момент едва не расплакался от облегчения — святая святых его рода не будет осквернена ничем. * Абрахас видел Лорда всяким: величественным и харизматичным на собраниях, ужасающим в боевых условиях, целеустремленным и решительным в школьные годы, но таким увлеченным — никогда. Он рисовал рунные круги на полу, стенах и порой даже на потолке дуэльного зала. Рисовал аккуратно, иногда становился на колени, чтобы вывести особо сложный участок или с легкостью воспарял к потолку, чтобы оставить свои надписи и там. Его лицо было полно вдохновения, его глаза горели, а сам он напоминал не слизеринца, а рэйва, который взялся решать особо заковыристую задачку, и она ему поддавалась! Иногда Лорд запирался в своих покоях (Абрахас выделил ему комнаты, ведь рунные круги все росли и росли, никак не кончались, а Том уставал, и было логично предложить ему место, где он может передохнуть, чтобы с новыми силами броситься подготавливать ритуал). Даже в своих комнатах он что-то считал и чертил, забывая о еде и сне. Он таскал книги из библиотеки Малфоев, иногда приносил свои или просил о литературе Абрахаса, и Малфой ожидал, что ему нужны трактаты темнее темного, но зачастую то оказывались исторические хроники, книги по рунам и нумерологии. Пару раз Абрахас даже таскал совсем неподобающие маггловские издания по высшей математике, но лишних вопросов не задавал. Он видел, с каким рвением и увлеченностью его друг хочет помочь спасти Люциуса и жалел о том, что не обратился за помощью раньше. В один из вечеров они сидели в голубой гостиной. Абрахас неспешно потягивал вино, присланное родственниками из Франции, а Темный Лорд, подвесив с помощью какого-то особо хитрого заклятия левитации четыре свитка перед собой, попеременно писал то в одном, то в другом, то в третьем, то кривился на четвертый. Уютно трещали свечи и огонь в камине, за окном накрапывал дождь. Выпитое вино и, кажется, неплохое настроение Тома сделали свое дело, и Малфой решился задать самый животрепещущий вопрос: — Нужна будет жертва? Он был готов принести своему Лорду все, что он попросит. Лишь бы ритуал сработал. Но Малфой наивным не был и знал, что за ритуал крови придется заплатить, и скрыть его не удастся — Министерство научилось отслеживать магию крови лучше, чем все остальное. И это неудивительно, ведь ее было жизненно необходимо запретить, чтобы сохранить хотя бы те крохи, что у них оставались. Темный Лорд, не отрываясь от своего занятия, что-то промычал. Абрахас не разобрал. К счастью, Том вскоре поставил точку и отложил перо. Его глаза сияли. В свете свечей они казались необычайными. Казалось, будто радужка покраснела. Лорд был очень доволен. Абрахас чувствовал вкус его торжества, разлитого по помещению едва ли не сильнее, чем вкус вина, оставшегося на языке. — Что ты сказал, друг? — Он нахмурился, будто припоминал вопрос. — Жертва? Я ведь уже говорил тебе, что нет, не нужна. Чтобы активировать линзу, хватит и моей крови, наполненной желанием. Лорд увидел замешательство на лице Абрахаса. Столько рисунков — и всего лишь расчеты, банка маггловской белой краски и кровь Повелителя? Да он по-настоящему гениален! Кажется, все эти эмоции отразились в его глазах, на что Лорд довольно рассмеялся: — Не все великие вещи требуют огромных жертв, но все великие вещи требуют огромных знаний. Ты знаешь, что я нарисовал там, в дуэльном зале? — Нет, мой Лорд, — произнес Абрахас с восхищенной дрожью в голосе. Как слеп он был все эти годы, не видя истинного величия своего Повелителя! — Там — огромная магическая палочка, нарисованная с помощью рун и математики. Я активирую ее своей кровью, и она соберет магию из пространства и… — Вылечит моего сына! — воскликнул Абрахас, падая от переизбытка восторга на колени. Темный Лорд хмыкнул. Он покровительственно положил руку на блондинистую макушку Малфоя и произнес низким, довольным голосом, похожим на рокот: — И это тоже. * Они запланировали ритуал на пятницу. Люциус был совсем плох, поэтому его почти все время держали без сознания, давая специальные зелья. Ждать дальше было нельзя, но, к счастью, оно того и не требовало. Все письмена написаны, дуэльный зал готов. Утром в пятницу Абрахас собственноручно искупал сына в ванне, расчесал и заплел ему отросшие за время болезни волосы. Одевать Люциуса он не стал, Лорд предупредил, что ткань только помешает, поэтому он лишь завернул его изможденное тело в простыню и понес туда, где его ждал Повелитель. Темный Лорд выглядел торжественно. На нем была черная шелковая мантия, которая развевалась, точно на ветру, хотя в помещении не было ни одного сквозняка. Сам он был аккуратно причесан и чисто выбрит. Весь его вид больше подходил официальному приему или… свиданию, но никак не ритуалу, но кто такой Абрахас, чтобы осуждать выбор одежды своего Повелителя? — Клади его сюда, — Лорд указал на один из рунных кругов. — Да, милорд. Он опустил Люциуса на холодный пол. Уложил его со всей осторожностью и поправил волосы. Перед тем как встать, Абрахас поцеловал сына в лоб. — Выйди. Абрахас заколебался. Он хотел быть свидетелем момента чудесного исцеления, но вспомнил, что Повелитель и без того делает для его рода слишком много, поэтому учтиво поклонился и покинул помещение. Далеко, впрочем, не ушел, остановившись возле закрытой двери, чутко прислушиваясь. Из дуэльного зала не доносилось ни звука. Абрахас надеялся услышать катрены или что-то в этом роде, но нет. Пришла мысль, что была поставлена заглушка, но ее опроверг душераздирающий треск и короткая встряска, когда создалось впечатление, будто сама земля содрогнулась. Все снова погрузилось в тишину. Послышались гулкие шаги, какой-то шелест и смех… От звука этого смеха у Абрахаса едва все кишки не скрутило — смех принадлежал Люциусу, но каков он был! Он был зловещим и принадлежал скорее дементору, чем его ребенку. — Огрызок! — воскликнул Люциус голосом с совершенно незнакомыми модуляциями и снова рассмеялся. — Меня призвал к жизни жалкий огрызок! Послышался шум, похожий на удар, и смех оборвался. Абрахас не выдержал и распахнул двери. Он спешно вбежал внутрь, но остановился, будто на невидимую стену напоролся. Повелитель нависал над Люциусом. Абрахас не видел лица сына, лишь узкую спину с острыми лопатками и выступающими косточками позвонков — он сидел на полу, задрав голову и глядя на Темного Лорда. — Где она? — почти прошипел Повелитель. — Почему здесь ты, а не она! Я все просчитал! Она должна была прийти. — В закрытый мир? Ты больной? Впрочем, что это я, конечно, ты болен. Тебя надо было в детстве удавить! — выплюнул Люциус. Темный Лорд взревел, полыхнул своей воздушной магией и одним рывком — Абрахас даже моргнуть не успел — свернул Люциусу шею. Сын падал на пол так долго, что казалось, будто время замедлилось. Абрахас вдруг осознал, что не было никакого спасения. Том Риддл его использовал. Люциус упал, застыв сломанной куклой среди белых надписей, а Риддл перешагнул через его тело и направился к выходу. Не успел он сделать и двух шагов, как сын зашевелился и поднялся. Его голова находилась под неестественным углом, и Люциус просто поднял руки и с хрустом вправил ее. — Тебе не убить меня, огрызок. — Авада Кедавра! — выплюнул Темный Лорд. Зеленый луч попал в цель, но стал причиной очередного приступа смеха. — Это заклинание не для меня, — сказал Люциус и поднялся. Абрахас наблюдал за разворачивающейся драмой, не дыша от шока. Он заглянул в лицо своему сыну и вдруг окончательно осознал, что лишился наследника. В его теле обитала какая-то неведомая тварь, которую не убить ни Авадой, ни чем-то еще. Не выдержав, он отключился. * Абрахас проснулся на своей кровати. Открыв глаза, он увидел знакомые складки тяжелого балдахина и подумал, что ему приснилась редкостная дичь. Чего только не бывает накануне важного дня! Ведь не может быть, чтобы… Сбоку послышался неясный шорох. Кровать прогнулась под чьим-то весом, зашелестели потревоженные простыни. Абрахас повернулся и увидел тонкую фигуру Люциуса, у которого на плечах была накинута сорочка. — Люци, — позвал Абрахас, — что ты здесь? Хорошо себя чувствуешь? Он приподнялся и коснулся его плеча. Люциус повернул голову, и Абрахас отпрянул так сильно, что едва не свалился с широченной кровати. Его воспоминания — не сон, из глаз Люциуса на него смотрела неизвестной природы тварь. — Не дергайся, так и до сердечного приступа недалеко, — проворчала тварь. — Ляг и подыши на счет. Говорят, это помогает. Абрахас подчинился. Лег на спину, уложив одну руку на грудь, другую — на живот, и принялся считать. Этому нехитрому приему его еще дед научил, когда впечатлительный Абрахас пугался и не мог справиться с эмоциями. Таким образом он дошел до пятнадцати вдохов-выдохов прежде, чем почувствовал, что снова может говорить. — Кто ты? — спросил он хрипло. Люциус дернул плечом. — Пленник этого мира. Существо, которое не должно было родиться. Тварь, если хочешь. — У тебя есть имя? Тварь усмехнулась и промолчала. Абрахас не знал точной причины, но предполагал, что перед ним настоящий демон, который не хочет называть имя, боясь изгнания. — Поверь мне, если бы все было так просто, я бы не только назвал тебе свое имя, но и сунул текст обряда экзорцизма в руки. Это так не работает, — грустно произнесла тварь. Которая, похоже, умела читать мысли, ко всему прочему. — Могу и не только мысли. Хочешь знать, что с Люциусом? Он здесь, живет и здравствует. Если меня изгнать, ты получишь сына назад. Проблема в том, что все не так просто. Абрахас нахмурился. Тварь не утруждала себя ожиданием, она прочитала все, что ей было нужно по движению бровей собеседника. — Ты не ослышался — он здоров. У него никогда не было колдочахотки. Огрызок убедил тебя в его болезни. Прости, кажется, он твой Повелитель, а не огрызок. Повелитель, который клеймит своих слуг, как скот. Он заставил тебя поверить в то, что твой сын умирает, и даже сумел сымитировать симптомы болезни. Он талантливый, хорошо дружит с вычислениями и начертательной магией. — Зачем? — спросил Абрахас прежде, чем тварь прочитала этот вопрос в глубине его глаз. — Ты считай, papa, считай вдохи-выдохи, — тварь назвала его отцом, и Абрахаса отчетливо передернуло от омерзения. Подселенец оскалился во все зубы. Выглядело зловеще. — Твой Повелитель однажды прикоснулся к другим мирам, и они оба оставили в нем неизгладимый след. Одного он испугался так, что теперь самый главный его страх — умереть, а другим он стал одержим. Он бежит от одного и гонится за другим, и не успокоится, пока его не остановят. Мне жаль, Абрахас, но тело твоего сына, согласно его гениальным расчетам, было идеальным вместилищем для той, кто сделал его таким. Не учел он только одну переменную, и в итоге появился я. — Что делать? Абрахас боялся услышать ответ и одновременно с этим боялся не услышать ответ. Вся ситуация у него не помещалась в голове. Была… слишком масштабной для его маленького и уютного мира магического аристократа. — Хороший вопрос. Мне — ждать, а тебе — служить. Тебя клеймили, papa, тебе придется. * Шли годы. Люциус рос, даже пошел в Хогвартс, хотя Абрахас хотел остановиться на домашнем образовании. Подселенец притворялся обычным ребенком и примерным сыном. Притворялся так, что Абрахас иногда сам забывал, что вместо его сына в теле Люциуса сидит тварь. А сама тварь или поощряла его к такому отношению или, действительно, ушла куда-то вглубь Люциуса, разрешая сыну жить. Все закончилось однажды летом. Они сидели за обеденным столом и только приступили к супу из акульих плавников. Люциус вдруг застыл, после тряхнул головой, и Абрахас с ужасом увидел, что из глаз сына на него снова смотрела тварь. — Попалась, птичка, — вдруг довольно ухмыльнулась тварь, и Абрахас едва не опрокинул тарелку с супом на себя. Он не знал, что в тот момент Генерал Северных Легионов Вайшравана перемещалась из Северной Башни на Хокме в Нагатон, и ее след потерялся. Абрахас не умел заглядывать в другие миры. У него перед глазами было другое: та самая иллюстрация, где огромный наглый книззл поймал птицу с перебитым крылом.