В твоих глазах — все цвета, что потеряла радуга. The Mountain Goats, “Snow Owl”
Фотография стояла на тумбочке уже больше года, но никогда не собирала и пылинки, Кас постоянно протирал ее, как и сейчас. Он оглаживает рамку, пробегает пальцами по темному дереву, изучая фото под стеклом. Иногда он до смешного часто его разглядывает, но ничего не может с собой поделать. Не проходит и дня, чтобы он хотя бы не бросил на него взгляд, и кажется, этот ритуал не скоро изменится. Прослеживая подушечкой пальца одно из лиц на фотографии, он задумывается о том, насколько сильно изменилась его жизнь, а также о том, что ничего из этого не произошло, если бы сестра не попросила его о самой необычной и неожиданной услуге в мире.***
— Простите, мэм, но мы не можем- Женщина, стоящая по другую сторону стойки обслуживания посетителей с очень недовольным выражением лица, взглядом метала в Кастиэля молнии. — Я не знаю, почему до вас так тяжело доходит, — она глянула на его бейдж. — Кас-тииль. Мы купили билеты на вчера онлайн, но погода была ужасна, так что мы не пришли. Были предупреждения о наводнении! Кастиэлю сообщили об этом; он был вынужден пробираться сквозь "предупреждения о наводнении" с промокшими ботинками и зонтом, предпочевшим сломаться на полпути к музею. — Я понимаю, мэм, и мы бы с радостью вернули Вам деньги, если бы не работали вчера, но мы работали, так что, к сожалению, я ничем не могу Вам помочь. Извините. На мгновение Кастиэль задумывается о собственной безопасности; эта женщина явно взбешена, и он предпочел бы не находиться в эпицентре взрыва. — Я хочу поговорить с менеджером, — резко произносит она. — Мэм, я- — Менеджер, Кас-тииль. Кастиэль прикусывает язык и коротко кивает, стараясь (и наверняка в этом проваливаясь) сохранить вбитые в голову за полтора года службы вежливые интонации. Он мельком оглядывает полку под стойкой и вызывает дежурного менеджера, затем поднимает взгляд на женщину, выдавливая улыбку. — Он будет через минуту. Она не утруждает себя ответом. Через несколько секунд неловкого молчания Майкл выныривает откуда-то сзади с широкой любезной улыбкой на лице. Он хлопает Кастиэля по плечу, шепча "Уже без десяти три, просто передохни, ладно?". И Кастиэль удивлен этим маленьким актом доброты. Он быстро кивает, шепчет спасибо и отступает в комнату отдыха. Уходя, он слышит, как Майкл своим лучшим голосом любезного менеджера спрашивает женщину, чем на данный момент он может ей помочь. Кастиэль никогда не хотел быть менеджером. На пути к комнате отдыха он оборачивается, чувствуя похлопывание по плечу. Уставшая взмыленная женщина с младенцем, балансирующем на ее бедре, и малышом постарше, нервно вцепившемся в ее правую ногу. Со смятой картой музея в руках и взглядом, полным надежды, направленным на Кастиэля. — Вы здесь работаете? Нет, хочет сказать Кастиэль. Нет, не работаю, а даже если бы и работал, думаю, очевидно, что я иду по своим делам, так что я был бы очень благодарен, если бы Вы обратились к любому из двенадцати человек, находящихся здесь именно для этой цели — чтобы помогать посетителям — и узнали у них все, что вам нужно. Это было бы просто замечательно. Но вместо этого он отвечает: "Да." И провожает женщину к выставке, находящейся в другом конце музея. Возвращаясь к комнате отдыха, он обходит стороной все экспозиции, встречающиеся на его пути, прорываясь к свободе. И как только взгляд цепляется за табличку "Только для персонала", он облегченно выдыхает, проводя по электронному замку удостоверением личности и толкая заветную дверь. Кастиэль входит в пустую комнату и направляется прямиком к своему шкафчику, по пути стягивая красный жилет. Телевизор, как обычно, включен на спортивном канале, сейчас рассказывающем о лучших моментах Ред Сокс прошлого сезона. Кастиэлю все равно. Он уверен, что даже если бы в стране объявили чрезвычайное положение, бостонцам не отказали бы в их ежедневной порции игр Ред Сокс. Он потягивается, вешая жилет, заводя руки за спину в безуспешной попытке растянуть затекшие после смены мышцы. Его отправили провести день за стойкой обслуживания посетителей, что является одной из наименее любимых частей его работы в Научном музее, но, если честно, почти все из его служебных обязанностей — наименее любимые. Он может выдержать туры по Саду бабочек и проверку билетов на IMAX фильмы в кинотеатре Омни, но что-либо другое рождает мысли "какого черта я так сильно любил это место в детстве?" Огромная толпа туристов идет навстречу Кастиэлю, когда тот выходит из главных ворот. И он внутренне ликует при мысли, что не придется больше иметь дело с любителями музеев до послезавтра (которое, несомненно, наступит скорее, чем бы этого хотелось). В музее всегда немного безумно, особенно в хорошую погоду, но в последнее время это настоящее сумасшествие, так что Кастиэль глубоко втягивает носом воздух, пытаясь сбросить накопившееся за день напряжение, и ступает на залитую солнцем улицу Бостона. Станция метро — нет, станция подземки; Кастиэль живет здесь почти четыре года, пора бы уже запомнить, — ближайшая к музею, это Science Park, находящаяся в самом конце ветки, так что когда бы Кастиэль не садился, здесь всегда немноголюдно. Но сегодня — другая история; из-за хорошей погоды люди решили воспользоваться торговым центром на окраине, и поезд забит до отказа. Кастиэль обдумывает перспективу пойти домой пешком вместо того, чтобы впихивать себя в душный заполненный вагон, но за него решает кондуктор, нетерпеливо жмущий на кнопку, колокольчиком оповещающую о скором отбытии поезда. Порывшись в заднем кармане, Кастиэль выуживает проездную карту, прислоняет ее к турникету и наконец забирается в вагон, отчаянно отвоевывая себе пространство. Свободных мест нет, что неудивительно, но Кастиэль прилипает взглядом к участку рядом с держащим книгу мужчиной напротив окна в середине вагона и несется к нему. Он понимает, почему место было свободно, как только добирается до него; парень ужасно воняет. Кастиэля тут же накрывает волной кислого запаха, напоминающего смесь перепеченого перца и полного подгузника, слишком долго пролежавшего на солнце; он прикрывает рот рукой, делая вид, что зевает, и девушка, сидящая в нескольких метрах, ловит его взгляд и сочувственно улыбается. Могло быть хуже, уговаривает себя Кастиэль, осторожно дыша ртом и пытаясь нащупать над головой поручень, чтобы удержать равновесие. Это мог бы быть час пик, я мог бы оказаться прижатым к нему, это мог бы быть по-настоящему жаркий день, он мог бы пахнуть как два грязных подгузника... Господи, он хотя бы знает, что такое душ?.. Внезапно поезд кренится в сторону, поворачивая, и Кастиэль инстинктивно вцепляется в поручень. Он с раннего возраста передвигается на поездах, так что привык к любым рывкам и лязгам. Но не Вонючка. Кастиэль узнает это на собственной шкуре, когда парень в него влетает. Его неподъемная туша врезается в жилистого Кастиэля, и он делает все возможное, чтобы сдержать вздох отвращения. Вонючка инстинктивно протягивает руку, но вместо поручня хватает воротник рубашки Кастиэля, пытаясь вернуть себе равновесие. Кастиэль смотрит на него сверху вниз, пытаясь понять, что делать дальше, но зная, по крайней мере, что не может просто оттолкнуть парня, как бы чертовски сильно ему этого не хотелось. Спустя пару мгновений, Вонючка отводит руку и улыбается, пожимая плечами типа "бывает, что поделаешь", и возвращается к книге. Кастиэль сходит на следующей же станции.***
Запах перца и подгузника преследует Кастиэля по пути домой, и если сначала он думает, что вонь просто впиталась в нос, то, когда открывает дверь квартиры и делает пробный осторожный нюх, а желудок судорожно сжимается, он понимает, что запах к нему приелся. Потрясающе, Кастиэль вздыхает и стягивает рубашку, держа ее на вытянутой руке, будто имеет дело с токсичными отходами. Он думает отнести ее в спальню в корзину с грязным бельем, но одной рубашки достаточно, чтобы разнести этот запах по всем его вещам. Вместо этого он забрасывает ее в раковину на кухне, решив разобраться позже. Он разберется позже. Вот как Кастиэль проводит большую часть своей жизни с того момента, как переехал в Бостон поближе к сестре Анне, слишком колеблющийся и упертый чтобы хоть что-то изменить в своей жизни, вместо того, чтобы каждый раз говорить себе: "Я справлюсь с этим позже." Он живет здесь уже почти четыре года и все еще не приобрел себе никакой новой мебели; большую часть вещей, разбросанных по маленькой квартире, он подобрал перед домом в день въезда, в день, любовно прозванный горожанами Рождеством Олстона: продавленный диван с порванной обивкой и сомнительного вида пятнами на одной из подушек, покосившийся журнальный столик с неровными ножками и пара барных стульев, знававших лучшие времена. Все это выглядит, будто должно пахнуть перцем и подгузниками, но не пахнет, к гордости Кастиэля. Возможно, его мебель не новая, да и сама квартира не выглядит как обложка пособия по ремонту и дизайну, но все это родное, все свое, и он чувствует себя комфортно здесь. Спокойно. Кастиэль отправляется в спальню и копается в ящике бюро — он особенно им гордится, нашедшемся на бордюре перед необычным жилым комплексом в Бруклине без единой царапины — и выуживает пару шорт и футболку, быстро переодевается, и натягивает кроссовки по пути в гостиную. Телефон начинает звенеть где-то возле правого уха, когда он наклоняется зашнуровать кроссовки. Не затрудняя себя поднятием головы, Кастиэль пятится к журнальному столику и шарит по нему рукой, пока не находит трубку мобильного. Не смотря на экран, он нажимает "ответить" и зажимает телефон между ухом и плечом, возвращаясь к завязке шнурков. — Да? Кастиэль почти жалеет, о том, что ответил, чуть заслышав голос Анны по ту сторону провода. — Кастиэль? Мой любимый братец? — ее высокий голос полон надежды. Кастиэль вздыхает, смиряясь с тем, что сестре нужна помощь и, судя по тому, что она даже не попыталась сперва осыпать его любезностями, очень серьезная помощь. — Анна, — отвечает он. Он вслушивается в офисный шум на заднем фоне, пока Анна наконец не отвечает слегка взволнованно. — Слушай, Кастиэль, могу я попросить тебя об огромной услуге? То есть, действительно огромной? — Ты уже это сделала, — говорит он, еще раз затягивая шнурки, прежде чем выпрямиться. — Когда я жил в Нью-Гемпшире, помнишь? "Я оставила ключи в Fenway после игры, и они не пускают меня внутрь после закрытия, так что не мог бы ты пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста проехать полтора часа до парка и забрать меня, потом еще час до дома Адама за запасными ключами, потом обратно до Fenway — забрать мою машину, а потом еще полтора часа обратно до Манчестера." Помнишь это? На другом конце провода молчание, но он буквально видит, как губы Анны зло сжимаются в тонкую полоску. — Это было пять лет назад, Кастиэль. — Забавно, а кажется, как будто вчера. Анна вздыхает. Сейчас, он уверен, она сжимает переносицу. — Дело не только во мне. Мне нужно, чтобы ты кое-кому помог. — Кому? — Кастиэль не может спрятать любопытство в голосе, хватая ключи с кухонного шкафчика и захлопывая дверь квартиры. — Это касается работы. Ты можешь подойти в свой следующий выходной? Я расскажу тебе. — А почему нельзя сказать сейчас? — Кастиэль, — ее голос тверд и непоколебим, и Кастиэль поражается, насколько сильно она похожа на их мать. — Будет легче объяснить при личной встрече, и я смогу ответить на каждый возникший у тебя вопрос, даже на самый идиотский. Кастиэль открывает рот для ответной колкости, но Анна его перебивает. — В следующий выходной. — Завтра, — со вздохом отвечает он. — Сможешь прийти к часу? — Думаю, да. — Хорошо, — он представляет, как Анна листает свой невообразимо переполненный планер и строчит памятку о встрече. — Спасибо, Кастиэль. Увидимся завтра. Она отсоединяется, и Кастиэль вздыхает. Чтобы добраться до офиса Анны в Массачусетской ассоциации слепых, он должен будет совершить еще одну поездку по опостылевшей зеленой линии подземки. А после катания на ней шесть дней в неделю, он не то чтобы рад перспективе провести свой выходной, втискиваясь в уже полностью упакованный вагон, только чтобы услышать от сестры (скорее всего) невероятно неожиданную и необоснованную просьбу. Яркое солнце слепит глаза прямо на выходе из здания, так что он стягивает с макушки солнцезащитные очки и начинает послеобеденную пробежку. Ему не особо нравится необходимость уклонения от автомобилей и своенравных туристов, но это неотъемлемая часть бега, который также предоставляет возможность исследовать бесчисленное множество старых заброшенных дорог и переулков, на которые просто так никогда бы не наткнулся. Кастиэль включает музыку и вслушивается в звук кроссовок, отбивающих ритм по тротуару, снова и снова; это медленно, но верно успокаивает его. Добежав до площади Кенмора спустя примерно десять минут, он щелкает по наушникам, и толпы людей, направляющиеся на ночную игру Ред Сокс, превращаются в полосу препятствий. Он пробирается через выглядящих запутавшимися семей, пожилых пар, ищущих свободные места, и спекулянтов, настаивающих, что именно их билеты — самые дешевые по эту сторону улицы Лэнсдоун. Уворачиваясь от гитары уличного музыканта, не попадающего в мелодию "Милой Каролины" Нила Даймонда, он понимает, что хотел бы просто бежать так весь день, что бег может быть его работой. Людям же платят за такое, да? Черт, людям платят даже за шопинг, так почему бы ему не получать деньги за бег? Мысленно Кастиэль возвращается к своему первому забегу по двору, когда он пытался увернуться от хулиганов и других детей на площадке, и не может не восхититься тем фактом, что его любимое хобби выросло из страха. Все это начиналось, как необходимость — не схлопотать в нос — и до сих пор с ним, хоть и по абсолютно другим причинам. Теперь он бегает, защищаясь не от кулаков, а от стрессов повседневной жизни. Одновременные порыв и истощение, и послебеговая эйфория делали его счастливым, и однажды что-то щелкнуло в его голове, перестав ассоциировать бег со страхом. Он трусцой пробегает под знаком "НЕ ХОДИТЬ", вглядываясь в большие оранжевые буквы, игнорируемые большинством бостонцев. Пешеходы, по существу, распоряжаются городом; если где-то не ездят машины — черт, да даже, если ездят — они присваивают себе монополию на движение. Но Кастиэль решает оставить все как есть на сегодня. Сохраняя темп, он просто приблизится на шаг к встрече с Анной, к выполнению просьбы, которую он, скорее всего, совершенно выполнять не хочет, потом — снова работа, так что несколько лишних пробежек ему действительно не повредят. Темно-оранжевый быстро сменяется белым, и Кастиэля смывает волной людей, переходящих с одной стороны улицы на другую. Прежде чем он это осознает, мимо проносятся заправочная станция, видавший виды магазин сэндвичей и пиццерия, слишком часто привлекаемая за санитарно-эпидемиологические нарушения, и он возвращается обратно к дому. Кастиэль останавливается: тяжелое дыхание, пятна пота на футболке подмышками и вокруг шеи. Он переплетает пальцы на затылке, потягиваясь, и делает глубокий вдох, переступая порог квартиры. Его мысли о беге вновь заменяются предположениями, какого рода услугу Анна хочет от него получить.***
Массачусетская ассоциация слепых расположена в старомодном здании на боковой улице, и, пожалуй, Кастиэль немного дольше положенного задерживается, восхищаясь его сложной архитектурой и кирпичной кладкой, перед тем как войти в вестибюль и получить бейдж посетителя. Он бывал здесь несколько раз, так что сразу направляется к крутой лестнице с непропорциональными ступеньками, ведущей на второй этаж. Этаж встречает его бурлящей толпой людей, часть которых, сжимающая блокноты и ручки, столпилась возле конференц-зала, остальные же развалились в креслах, лениво обсуждая различные благотворительные мероприятия по телефону и поигрывая скрепками. Кастиэля, выбывшего на пару секунд из реальности, возвращает обратно настойчивый голос. — Кастиэль! Он оглядывается на Анну, высовывающую голову из-за стеклянной перегородки в углу комнаты. Она машет ему рукой. Когда он переступает порог офиса, Анна закрывает дверь и садится за стол, приглаживая волосы. Совсем недавно ее повысили до начальника отдела по связям с общественностью, и хотя Кастиэль знал, что сестра была в восторге, он так же осознавал тот груз ответственности, что уже сейчас лежал на ее плечах. — Ты в порядке? — неуверенно спрашивает Кастиэль, опускаясь в один из пластиковых стульев напротив. Анна фыркает, запрыгивая на стол перед ним. — Да, — отвечает она. — Просто занята. Ее лицо сразу смягчается, и Кастиэль думает, что, подсвеченные сзади солнечными лучами, ее рыжие волосы делают ее почти похожей на ангела. Почти. Зависит от ее просьбы. — Так, — произносит Кастиэль, неловко ерзая на сидении, — об этой услуге... Анна молитвенно складывает ладони, прижимая их к носу и губам, опуская через секунду, и улыбается Кастиэлю. — Ты ведь все еще бегаешь, так? — Да. — Хорошо. Ладно, — она глубоко вздыхает, больше, чтобы успокоить себя, нежели Кастиэля. — Просто знай, что ты окажешь мне и кое-кому еще огромную услугу, огромную, и я не просила бы тебя, имей я достаточно средств, но мы все еще работаем с сокращением бюджета и- — Анна, говори уже. — Ладно. Так, я разговаривала с милым парнем по имени Сэм. Действительно милым, очень приятным и вежливым. — И? — И у него есть брат. Дин. Кастиэль смотрит на нее, ловя некую — ужасную — мысль, зарождающуюся в его мозгу. Что, если она хочет свести его с этим парнем? Этим братом, этим Дином? Последнее устроенное Анной свидание вслепую закончилось для него рыданием на заднем сиденьи такси, и Кастиэль поклялся, что больше такого не повторится. — Анна, я не- — Дин слепой, но он хочет бежать Марафон в этом году. Кастиэль оживляется. — Серьезно? Замечательно конечно, что этот самый Дин хочет поучаствовать, но слепота может стать серьезным препятствием. Однако, Кастиэлю все же интересно, как парень планирует это провернуть, и, что более важно, зачем Анна ему это рассказывает. — Но- — Каждый год квалифицировавшиеся слепые бегуны могут участвовать в Марафоне с проводниками. — Типа собаки-поводыря? Анна качает головой, спрыгивая со стола. — Нет, Кастиэль, это человек. Бегущий рядом со слепым участником и предупреждающий его о препятствиях или других бегунах. — Все это безумно познавательно, но, Анна, чт- — Мне нужно, чтобы ты сопровождал Дина на Марафоне, — выпаливает она. Что ж. Не совсем то, чего он ожидал. Глаза Кастиэля расширяются. — Извини, что? Он не знает, как на это реагировать; как он может вести кого-то, если не может разобраться даже со своей гребаной жизнью? Он не соревнуется, и, черт, он же бегает только в одиночестве. Перебирая оправдания одно за другим, он не находит достаточно убедительного, чтобы доказать Анне, что он последний человек, которого стоило просить, но: — Мне разве не нужно какое-то специальное образование? Анна морщит нос. — Образование? —Да, — неуверенно продолжает Кастиэль, уже чувствуя, как рушится его последний аргумент. — Чтобы, не знаю, работать с ним? — Он человек, Кастиэль, а не медицинский эксперимент. Так что нет, тебе не нужно специальное образование. Просто будь милым, — она разглядывает его лицо, которое, он уверен, до сих пор не выражает ничего, кроме шока, и продолжает, — Дин ослеп немногим меньше года назад, но перед этим участвовал в квалификации на чикагский Марафон и планировал бежать бостонский. Он все еще способен и, по словам его брата, намерен это сделать. Только теперь ему требуется проводник. — Почему им не может стать кто-то из его друзей? — Никто из его друзей не бегает, — отвечает Анна, с видом, будто это очевиднейшая на свете вещь. — Но, но я же не соревнуюсь. Анна раздраженно вздыхает. — Как и он, Кастиэль. Ему просто нужен кто-то, кто доведет его до финиша. И все. Неважно, придет ли он первым или две тысячи двадцать первым. Ты единственный из моих знакомых, кто не воспринимает бег, как обязанность, — она смотрит на него умоляюще. — Пожалуйста, Кастиэль. — Но... — Кастиэль отчаянно ищет еще одно оправдание, причину, по которой он — последний человек, на которого можно положиться, пока наконец не цепляется за кое-что, действительно имеющее смысл. — Но разве я не должен тоже квалифицироваться? Это не противоречит правилам? Старательно пряча победную улыбку и горделивые нотки в голосе, он натыкается на Анну, радостно качающую головой. — Нет, ты же не соревнуешься. Вам просто нужно потренироваться вместе, убедиться, что вы можете бежать в ногу, и потом, собственно, бежать. Ну что ж, на этом все. Кастиэль все еще сомневается, хотя и знает на собственном опыте, что не сможет противостоять мольбам сестры. Но это не значит, что нельзя попытаться. — Я не знаю, Анна. — Пожалуйста, — она кладет подбородок на сложенные в замок руки и впивается в брата взглядом. — Просто запиши его телефон. Вы можете встретиться, посмотреть, сможете ли поладить, и если нет, — она пожимает плечами, — значит, нет. Просто попробуй. Кастиэль вздыхает, сжимая переносицу и пытаясь докопаться до наверняка лежащих где-то на поверхности аргументов. — Ладно, — произносит он наконец. — Правда? — светится Анна. — Да. Я попробую. Попробую — ключевое слово, Анна. — Отлично! — она отскакивает от стола и дарит Кастиэлю мимолетное объятие, закончившееся так же быстро, как и начавшееся. — Я дам тебе его контактные данные, одну секунду... Она начинает рыться в море бумажек, ровным слоем покрывающим рабочий стол. Через пару минут Анна победно вскидывает тонкую папку. — Здорово, что ты согласился, Кастиэль, — произносит она, протягивая брату бумаги. — Так намного проще. — То есть? — спрашивает Кастиэль, пролистывая папку. — Я уже сказала им "да". Кастиэль замирает, почти роняя папку. — Что бы ты делала, если бы я отказался? Она пожимает плечами. — Умоляла бы, пока ты не передумал, — она тепло ему улыбается. — Я знаю твои слабые места, Кастиэль, и даже если ты не желаешь это признавать, помогать людям — одно из них. Кастиэль открывает рот, собираясь сделать ответный выпад, но в итоге просто смотрит на сестру. Он не понимает, с чего она так уверена, что он подойдет; он едва о себе может позаботиться, и она это знает. Так чем она, черт возьми, думает, посылая его сопровождать кого-то, кто даже не сможет увидеть, как Кастиэль все похерит? — Анна, я- — Они ждут тебя завтра вечером, около восьми, — говорит она, подходя и протягивая еще несколько бумаг. — Вся информация здесь, — она улыбается. — Спасибо, Кастиэль. Огромное спасибо. Кастиэль с трудом сглатывает, борясь с просящимся наружу обедом. Справившись — вроде как, — он дарит сестре вымученную улыбку. — Конечно. — И если тебе это настолько не по душе, просто заставь Дина тебя ненавидеть, — произносит она шутливым тоном, но лицо Кастиэля, должно быть, выдает его бурный мыслительный процесс, так что девушка мгновенно становится серьезной. — Не делай этого. Он дергает головой в нелепой пародии на кивок, нервно хихикая. — Не буду, Анна.***
Помочь человеку бежать. Он собирается помочь незнакомому человеку, человеку, который не может, черт возьми, видеть, пробежать гребаный марафон. Приблизительно такие мысли крутятся в его голове снова и снова по дороге к Pour House (единственному знакомому ему бостонскому бару), где его уже ждет Бальтазар. Один из немногих коллег, которых Кастиэль довольно сносно переносит, он являет его полную противоположность: громкий, вечно флиртующий, нахальный и чересчур самоуверенный. Кастиэль и сам не понимает, почему с ним общается. Но мужчина обещал за него заплатить, если он выберется выпить сегодня, так как, по его словам (и всех остальных знакомых), Кастиэлю "пора уже вытащить палку из задницы и начать жить". Бар набит до отказа, и Кастиэль делает глубокий вдох, начиная пробираться через группки людей. Он вытягивает шею и, наконец, замечает Бальтазара, развалившегося в кабинке под статуей полуобнаженной пиратки. Кастиэль чувствует на себе пристальный взгляд ее пустых глаз и нервно поеживается, скользя на стул напротив друга. — Касси! — Бальтазар выглядит удивленным, и Кастиэль не может его винить; у него вроде как репутация парня, сдающего назад в самый последний момент. Однако он быстро приходит в себя и салютует Кастиэлю полупустым бокалом. — Че по чем? На короткий миг Кастиэль решает вести себя так, будто все в порядке, будто он не на грани панической атаки из-за того, что слишком мил, чтобы сказать сестре "нет" на ее безумно нелепую просьбу, но Бальтазар на это не покупается. Он тянется через стол, сжимая руку Кастиэля. — По пиву, — это даже не вопрос, поэтому Кастиэль позволяет другу сделать заказ. Тридцать минут и половину коробки сырных шариков спустя, Кастиэль берется за третью бутылку пенного напитка, попутно заканчивая эпопею о недавних событиях. — И вот, — говорит он, взъерошивая волосы и делая еще один глоток, — мы встретимся завтра. Несколько секунд Бальтазар молча разглядывает Кастиэля поверх стакана, после чего морщится, делая глоток. — Серьезно, Кастиэль, перестань уже волноваться. Черт, если разобраться, это просто бег в паре. Кастиэль вскидывает брови. — Тогда может ты хочешь этим заняться? Бальтазар хрипло смеется. — Боже, нет, конечно нет! Просто пытаюсь подбодрить тебя, чувак, — он откидывает голову, вливая в себя остатки пива, и ставит бутылку на стол. — Но твоя сестра, похоже, уверена, что ты идеально подходишь. — Только потому, что люблю бегать, — отвечает Кастиэль, ссутуливаясь и роняя голову на руки. Бальтазар хлопает ладонью по столу, и Кастиэль испуганно вскидывается. — Именно, — говорит парень. — Ты делаешь то, что любишь, не так уж и плохо. Это глупо; Кастиэль знает, что любит бегать, но делать это с кем-то, с человеком, которого он ни разу даже не видел, — все это превратит его единственное утешение в катастрофу мирового масштаба, которую он не сможет пережить. От одной только мысли желудок начинает выделывать кульбиты. Кастиэль замечает взгляд друга, прикованный к милой официантке, разносящей бургеры соседним столикам, понимая, что, возможно, в мыслях Бальтазара сейчас отнюдь не его проблемы. — Просто считай это нянчеством. Длинным... неоплачиваемым нянчеством со... взрослым мужчиной, — он замолкает на секунду, морща нос. — Боже, ужасно звучит. Кастиэль вздыхает, делая еще один глоток. — Может очков к карме подзаработаешь, — ухмыляется Бальтазар. — Не хочу очков к карме; я просто не хочу этого делать. Я не тренировался, я даже со слепыми никогда не общался. Я не знаю, что делать, даже если Анна уверена в обратном. Бальтазар изучает его несколько мгновений, после чего заигрывающе поводит бровями, от чего Кастиэль широко распахивает глаза и отводит взгляд, понимая куда клонит друг. — Бальтазар, нет. Бальтазар стонет и драматично всплескивает руками. — Ой, да брось! Почему нет? — Потому, что я — не ты, — раздраженно отвечает Кастиэль. Он подцепляет соломинку картошки и окунает в огромную лужу кетчупа в углу коробки. — Боже, Кастиэль, проблема твоей встревоженности может быть раз и навсегда решена с помощью простого перепиха с невероятным Дэном Вестчестером. Кастиэль чувствует, как краска заливает щеки от такой прямоты Бальтазара, но вместо возражений он произносит только: — Дин Винчестер. — Что? — Его имя, Дин Винчестер. Бальтазар ухмыляется. — Уже защищаешь его, да? — Ничего подо- — На самом деле, выходит довольно неплохо, — вслух размышляет он. — Он не сможет увидеть, какого ужасного ты о себе мнения. Гнев и смущение, горячие и яркие, бьют ключом где-то в районе желудка Кастиэля. — Это грубо, Бальтазар. И я ничего о нем не знаю, как он выглядит, есть ли у него кто-то- — Держу пари, что нет. Кастиэль впивается в него взглядом, и Бальтазар вскидывает руки, капитулируя. — Хорошо, ладно, делай как знаешь, — он закатывает глаза, хватая несколько сырных шариков. — Но, серьезно, Кастиэль, я знаю, что у тебя практически докторская степень в забивании себе головы полнейшей ерундой, но хотя бы в этот раз, постарайся так не делать, лады? — Две минуты назад ты сказал, что все это ужасно звучит, — недоверчиво произносит Кастиэль. — И как, черт возьми, мне не забивать себе голову? Бальтазар ухмыляется и придвигается ближе, хлопая Кастиэля по плечу. — Я в тебя верю, Касси. Офис дружеской поддержки закрыт по ночам, но, если что, у меня смена завтра с утра, — Бальтазар сползает со стула, вытягивая из кармана несколько купюр и бросая их на стол. Он снова хлопает по столу и усмехается. — Просто помни, что бег вырабатывает афродизиаки, — он поигрывает бровями, и Кастиэль закатывает глаза. — Думаю, ты имел в виду эндорфины, Бальтазар. — Без разницы, — смеется он. — Увидимся на работе. Кастиэль смотрит вслед другу, легко прокладывающему себе путь сквозь толпу народа, в которой он сам неуклюже маневрировал пару часов назад. Видит, как Бальтазар дарит яркую улыбку официантке, а после подмигивает девушке, потягивающей Кислый Мидори за барной стойкой. Видит, как легко он болтает с вышибалой в дверях, хлопая его по плечу, будто старого знакомого. Он видит все это и жалеет, что не может так же, — действовать так же легко и прямолинейно, как Бальтазар. Он качает головой и заказывает еще пива.***
К одиннадцати, когда Кастиэль наконец покидает Pour House, подземка почти пустеет. Под завязку наполненный сырными шариками и с шумом в голове, Кастиэль лезет в сумку на плече, доставая папку, данную ему Анной. Он бросает взгляд на грязное, поцарапанное окно вагона и со вздохом открывает ее. Он не знает, чего ожидал — возможно, что-то типа досье на пропавшего человека как в "Законе и порядке" — но точно не того, что сейчас лежало перед ним. Скудные сведения о Дине Винчестере, собранные его сестрой, даже не заслуживали отдельной папки. Всего лишь помятый кусок бумаги, скорее всего, вырванный из записной книжки Анны прямо перед его приходом; это объяснило бы ее запыханный вид. Здесь всего несколько пунктов, написанных аккуратным почерком.* Дин Винчестер, 27 * 485 Рочдейл стрит, Уэллесли * Диагноз — ПР, дек. 2013 * Чикагский марафон: 2:30:56, 10.2013 * Марафон 2015, нет проводника * Сэм: 617-555-3726 * Кастиэль
Кастиэль вздыхает, проводя пальцем по трем подчеркиваниям под своим именем. Он был бы благодарен хотя бы за фото парня. — Дин Винчестер, — выдыхает он, пробуя имя на вкус. Оно звучит грубо, грубо, но мягко — немного простовато, — и Кастиэлю оно нравится, пусть он этого и не желает. Он бросает последний взгляд на бумагу, захлопывает папку и накрывает ее рукой. Выглядывает в окно, замечая, что поезд выехал из-под земли, и теперь город медленно падает в объятия ночи. Автомобили попадаются все реже, несколько запоздавших пешеходов спешат в свои дома, и кажется, все вокруг замедляется. Взгляд Кастиэля выхватывает высокую луну, наполовину скрытую облаками, и возвращается обратно к папке. Кастиэль делает глубокий вдох и тихо, нерешительно бормочет: "До завтра, Дин Винчестер."