Сборник разочарований

Есть у Кати такая особенность… вернее, не то чтобы особенность, а так, внутренний переклин, как она сама называет ее: просыпаться от внутреннего будильника. Для того чтобы это произошло, нужно было лишь несколько раз перед сном повторить, во сколько требуется встать, и утром следующего дня Катя обязательно просыпалась в это время. Всегда срабатывало. По крайней мере раньше. Так сказать, до поры до времени. Пора и время наступили тогда, когда Катя повзрослела. Когда ей исполнилось восемнадцать, и Катя возомнила себя чрезвычайно взрослой: такой, которая не звонит маме, чтобы предупредить¸ что задержится, и такой, которое начинает пробовать то, что раньше было под запретом. Многочисленные подруги. Танцы до утра. Порой мальчики. Просто мальчики. Не то друзья, не то бойфренды. Катя просто развлекалась, как могла, и была уверена, что это правильно. А чего тут неправильного? В тот раз, когда случился один из сбоев ее внутреннего будильника, Катя вернулась домой часов в пять утра — уставшая, но веселая, с растрёпанными кудрями и букетом прекрасных роз, которые так и остались лежать в прихожей. Она сразу же вошла к себе в комнату, легла на кровать, не переодеваясь, и только потом вспомнила, что завтра обещала сходить на концерт к маме, которая порой исполняла песни собственного сочинения. Чтобы успеть на него, нужно было вставать уже часа через три… Вставать с кровати не было сил, к тому же, телефон у Кати разрядился, поэтому затею с электронным будильником Катя забросила — зачем ей какой-то электронный будильник, если у нее есть свой, внутренний? Нужно лишь повторить, во сколько она хочет встать. В восемь. Катя должна проснуться в восемь часов. В восемь. В восемь. В во… …Когда Катя открыла глаза, через темные шторы уже проникали солнечные лучи. «Ничего, — думала Катя, — сейчас весна, и солнце встает рано». Она поднялась с кровати, потянулась и пошла на кухню, удивляясь тишине. Неужели мама не готовится к своему концерту? Неужто ещё не встала? Совсем на нее не похоже. Уже ведь во… Катя замерла, будто ее прошибла молния. Она внимательно следила за часовой стрелкой, а внутри все рушилось: никакие не восемь. Никакие. Не. Восемь! Любимые мамины часы, с деревянным корпусом в виде сакуры, показывали, что сейчас половина третьего. А ещё и записка на столе — «Не стала тебя будить. Мама». Мама. Действительно, мама! Мамочки, что натворила Катя! Она ведь обещала. Она ведь всегда старалась сдерживать свои обещания, ну а, ещё проще, их не давать. А в этот раз — дала. И теперь жалеет. Мама вернулась через час: радостная, свежая, с несколькими букетами цветов. Она застала Катю на кухне: та продолжала пить чай, который стал уже холодными. Мама не стала ничего не говорить, и Катя тоже промолчала. А потом вернулась в свою комнату, наконец-то переоделась и села читать книгу — она любила читать, тем более, раньше, пока не стала проводить больше времени с друзьями. Вечером позвонила Светка — приглашала погулять, сходить на концерт приехавшей в город группы, но Катя отказалась, произнеся, что хочет немного посидеть дома. Света ещё долго удивлялась такому явлению, но потом все же отключилась, сказав, что они все равно будут ждать. Катя пообещала им удачного ожидания, потому что была точно уверена, что не придет. И не пришла. Потому что пообещала самой себе не прийти. И потому что один — самый важный в ее жизни, наверное, концерт — уже пропустила. К вечеру книга, исторический роман, была дочитана. А Кате уже хотелось есть, да и вообще — выйти из комнаты. Не может же она вечно в ней сидеть. Или может… Но какой смысл в этих вечных прятках? Не проще ли расставить все точки над «i» сейчас, когда стало ещё не слишком поздно? Катя положила книгу на письменный стол, подошла к двери и осторожно провернула ручку. Коридор освещался лучиком света, падающим из кухни. А ещё оттуда звучало пение мамы: такое прекрасное, мелодичное. Совсем не похожее на рок, что Катя слушала обычно. Зато похожее на лето. И детство. Почему-то детство у Кати всегда ассоциировалось с летом. Катя тихо прошла по коридору и заглянула в кухню. Мама стояла у плиты, варя что-то приятно пахнущее в кастрюле с подсолнухами. Но появление у Кати она услышала. Повернулась и посмотрела на дочь мудрыми голубыми глазами. — Мама… — протянула Катя. — Садись, — женщина кивнула на кухонный диван и отвернулась к плите. Стоя к дочери спиной, она произнесла: — Цветы, которые ты принесла вчера, я поставила в вазу в гостиной. Надеюсь, что ты не против этого. — Мама, — повторила Катя. Ей было сейчас не до какой-то чепухи в виде цветов. И вновь: — Мама. Прости. Я виновата. — Правда? — ее мама всегда была такой. Она не говорила, что вина отсутствует, хотя на самом деле человек совершил что-то неправильное. Вот и сейчас. — В чем же ты виновата? Катя сделала несколько шагов по направлению к матери и пробормотала: — В том, что не сработал внутренний будильник. Признание прозвучало из уст такой взрослой Кати совсем по-детски. Как будто не было никакого взросления. Никакого клуба. Никаких мальчиков. Никаких роз. Мама улыбнулась. Она-то была всегда. Отключив плиту, женщина приблизилась к дочери и крепко сжала ее в своих объятиях. Катя обняла маму в ответ. И расплакалась. Сама не поняла, зачем. Во всем был виноват какой-то там внутренний будильник. Не Катин очередной бунт, не намеренное оскорбление матери. Всего лишь будильник. Какая-то чепуха. Катя действительно хотела прийти на концерт. Но, тем не менее, она не пришла. Ах, как уютно стоять в маминых объятиях!.. Как тепло! Будто прошли те два месяца, что разделяют Катю и июнь. Лето пришло досрочно. Но ведь оно всегда оставалось рядом. — Я тебя прощаю, — прошептала мама на ухо. — А я… И Катя замолчала. Признаться в любви маме оказалось сложнее, чем каким бы то ни было мальчикам. Может быть, потому, что искренние слова всегда произносить вслух сложнее. Теперь на маленькой кухне Катя с мамой сидели вместе.