Под кожу

Немного из интимных подробностей: у Кэролайн всего лишь два бокала, предназначенных для вина. Для неё и для Кэтрин. Остальным она всегда с виноватым видом приносит бокал для шампанского. Даже если Кэтрин нет рядом. И если ей уж дико неудобно, то и себе она предоставляет тоже бокал для шампанского. Что чаще всего и бывает. И каждый раз краснея (слава всем, что гости у неё бывают достаточно редко), она обещает, что о-б-я-з-а-т-е-л-ь-н-о купит завтра же набор бокалов. Завтра, послезавтра, через год. Поздно. Все уже привыкли. Так иногда бывает. — Знаешь, Кэтрин… Я ведь любила его. Как никого. Никогда. А сейчас ненавижу, — взгляд рассеянный, а спина вся в мурашках. И мозг тоже. Вспоминает. Голова склоняется ниже, а улыбка из загадочной переходит в меланхоличную. Разве так можно? Так долго не отпускать воспоминания? Добавлять к ним новые и новые. А потом корить-корить-корить. — В том-то и ваша проблема, Кэролайн… — у Кэтрин голос хриплый, а сама она балансирует на грани винной философии и пьяной депрессии. — Вы бросаетесь из крайности в крайность. Стремитесь балансировать на той или иной грани, но не посередине. И вы боитесь. Ужасно боитесь, что однажды этому всему придёт конец. Что вы проснётесь утром и поймёте, что устали настолько, что единственное, что вам захочется сказать друг другу при встрече, — обычное и банальное приветствие. И всё. Ты больше не найдёшь у себя на столе букета прекрасных цветов чье-название-я-черт-возьми-когда-нибудь-запомню и вещь-чье-название-знает-каждая-одинокая-и-не-очень-женщина. А он больше не будет гундеть весь день из-за того, что длина твоей юбки не соответствует какому-то там стандарту и отвлекает пациентов, а также рабочий персонал. И плевать, что некоторые медсёстры, которые бывают у пациентов чаще на дню, чем ты, носят юбку такой длины, которую даже я себе не позволяла в семнадцать. Ох, черти-черти, Кэролайн. Видела бы ты меня в мои семнадцать! — а еще у Кэтрин скорость передач такая, что в какие бы отношения она не вступала, за рулем всё равно всегда она. И высаживает всегда она тоже. — У меня все платья были охеренно-короткие и охеренно-обтягивающие. Меня даже в школе вызывали не к директору, который был мужчиной, а к заместителю. Противная баба, Кэри. Хотела, чтобы я в свои лучшие годы одевалась, как монашка. Чё ты ржёшь? Я, между прочим, однажды её послушала. Больше меня не трогали. — Боже, я люблю тебя, Кэтрин, — Кэролайн искренне смеётся, представляя взгляд той «противной бабы» на явно далеко не монашеский вид подруги, а Кэтрин лишь слегка ухмыляется, явно окунаясь в те времена. — А ты-то что сделала в свои семнадцать? Чтобы запомнить возраст, так сказать, мм? — Влюбилась, — шепчет, а по глотке комок поднимается выше и выше, да так, что губы плотно сжимаются, оставляя право лишь кивнуть на следующий вопрос Кэтрин. — Майклсон? Замолкают на какое-то время, впутываясь в нити времени, которое никогда уже не вернут, а отголоски будут слышать вечно. — Отец отпросил меня со школы перед зимними каникулами пораньше, чтобы посмотреть институты и чётко понять, что именно мне нужно. Один институт телевидения, в который я и собиралась поступать, а другой — медицинский, посмотреть который согласилась только из-за матери, хотя на тот момент чётко знала, что выберу телевидение. Первым было телевидение. Я так горела этим желанием, что… Для меня было так важно и волнительно оказаться в той среде! Пусть пока и начинающих телеведущих, операторов, продюсеров… Я чувствовала себя там настолько правильно, что когда на следующий день поехала в медицинский с отцом, то даже он сказал, что в этом нет смысла. Потому что я горела мечтой о другом. И это было видно, — горло пересыхает и Кэролайн делает глоток вина, кидая шуточно-обвинительный взгляд на Кэтрин, что у неё чуть ли не пустой бокал. И дожидаясь, пока та наполнит его снова, продолжает: — Медицина мне всегда казалась интересной, но нет, я не видела себя там. Ходила, слушая проводницу через раз. У меня была мечта на грани исполнения! На кой-чёрт мне нужна была эта трата времени? И, знаешь, Кэтрин? Я тогда даже не успела додумать об этом. Он сбил меня. Не буквально, нет. Просто вышел, даже выбежал из кабинета перед нами. Весь такой растрепанный, с папками в руках какими-то. Оглянулся и, чёрт, он меня даже не заметил, а я уже была по уши влюблена, Кэтрин. У него улыбка такая… — замолкает, качая головой и немного прикрывая глаза, — будто бы жизнь выиграл. Он подошел к нам. Точнее, к нашей проводнице, она оказалась его профессором. И моим в будущем. Встал рядом со мной, даже не глянув, хотя с моим отцом поздоровался, и давай у неё что-то спрашивать. Сейчас даже не помню что. Да и тогда бы не вспомнила. Просто стояла и тупо слушала его голос. Всегда потом этот момент представляла, как падение в бездну. А он так и ушёл, не взглянув на меня, а я себе чуть шею не свернула, когда он уходил. — Я почему-то всегда думала, что это он тебе в ноги кланялся, — усмехается Кэтрин, перебивая подругу. — Дослушай, — Кэролайн мягко улыбается, через плечо бросая взгляд на луну в окне, а потом на часы. — Всю ночь после этого не спала. Перекручивала эту ситуацию и так, и так. А что, если бы я была в юбке? А что, если бы волосы были бы в хвосте? А что, если бы… Бесконечно много версий. А под утро вообще чуть ли не на голове стояла от стыда из-за того, что думаю обо всем этом. Из-за того, что так пялилась на него, а он даже не взглянул на меня. Возненавидела его даже. За завтраком так и валилось всё из рук. Говорила себе не думать об этом, а сама так и представляла его. Отец со Стивом лишь удивлялись, ничего не понимая. Я была не похожа на себя. В конце концов, сошлись на том, что я переутомилась от учёбы, от будущих экзаменов и так далее. Отправили меня за выпечкой на свой вкус в кондитерскую. Думали, что развеюсь. Я согласилась. — Только не… — Да, Кэтрин. Там его и встретила. Даже не встретила, а напоролась на него. Там двери были эти крутящиеся, — Кэролайн показательно хмурится, а Кэтрин растягивает губы в улыбке, просматривая в своих мыслях калейдоскоп картинок, где эти самые двери толкают Кэролайн, защемляют её одежду или перестают работать, оставляя её в стеклянной ловушке. — Там очередь была просто гигантская! И я так на неё засмотрелась, что не успела вовремя отойти и оказалась подтолкнутой этой самой дверью прямо на последнего человека в очереди. Он стоял вполоборота, поэтому и успел меня поймать прежде, чем сработал бы эффект домино. Чёрт, Кэтрин, я, когда глаза на него подняла, подумала, что вообще с ума сошла. Мало того, что думаю о нём, так еще и вижу теперь. А потом он заговорил, спрашивая, нормально ли всё. Меня и так ноги с трудом держали, а тут ещё он со своим чёртовым акцентом, а когда понял, что я на него пялюсь, так ещё и давай лыбиться. Я так разозлилась отчего-то. Ещё секунду назад боготворила его, а потом как взбесилась из-за его взгляда снисходительного. Ну да. Я-то тогда была семнадцатилетней школьницей, а он уже — студентом медицинского, подающим большие надежды. — Уже больше на тебя похоже, Кэри, — заметила брюнетка, уложив подбородок на сложенные на столе ладони. — Оттолкнула его, да так, что он сам чуть не посбивал всех, буркнула «спасибо» и отвернулась, разглядывая обстановку, а потом лишь краем глаза заметила, что теперь он пялится на меня. Как на дуру, правда. Но хоть что-то. Так и стояли минут пять. Он на меня смотрит, а я на всё вокруг, но не на него. Потом он психанул тоже, отвернулся. А меня всю трясёт! И я уже даже не знала из-за чего. Из-за ненависти или из-за того, что вдруг все ночные мечтания о нём вспомнила. Очередь еле двигалась, ну или мне так казалось. В общем, не достояла я. Психанула и ушла. Думала, что лучше сама домой приду и приготовлю что-то, отец со Стивом всё равно до вечера на работе. Надо было только продукты купить. А дальше… Нагнал он меня в том самом продуктовом, в котором очередь была не меньше, чем в кондитерской, и давай всякую чушь нести. В конце вообще заставил меня пригласить его домой, потому что, видите ли, я ему помешала купить выпечку. Ещё вопрос, кто кому помешал. А по моим продуктам понял, что я сама собираюсь печь что-то. В общем, так мы и начали каждый день видеться, пока я была у отца. А я пробыла там три недели. И каждый день с ним. — Дальше, я так понимаю, что поступать ты уже собралась в медицинский? — стягивая рукав кофты кверху, открывая наручные часы, спрашивает Кэтрин, слегка присвистывая. — Ага, — кивая, соглашается Кэролайн и, замечая жест подруги, произносит: — Оставайся у меня, Кэтрин. — Да придется. Хорошо, что завтра не операционный день. — Мы бы так не засиделись, если бы был операционный. — Как думаешь, Клаус со Стефаном тоже бухают и нас обсуждают? — О, им много о чём рассказать друг другу есть. Год, считай, не виделись. — Не напоминай, — цедит сквозь зубы Кэтрин. — Я как вспомню, как он ко мне заявился тогда с новостью, что уезжает в Швецию… — В Швейцарию. — Да хоть в Россию! Будь скальпель под рукой, точно воткнула бы куда-нибудь! — Ты и так ему чуть голову не расшибла, когда горшок цветочный в него кинула. И много чего ещё. Он по всей больнице тогда от тебя бегал. Прямо как сейчас, — тихо смеётся Кэролайн. — И этот гаденыш ещё рискнул вернуться, Кэри! Не побоялся же, скотина. Хотя то, что он бесстрашный, я поняла ещё тогда, когда он прислал мне открытку из своей Швеции. — Швей… — Заткнись. — Если так на вас посмотреть со стороны, Кэтрин, то можно подумать, что вы чуть ли не замуж собирались друг за друга, а не просто дружили. — Надеюсь, ему будет завтра достаточно хреново. — Если мы сейчас не ляжем спать, то нам тоже завтра будет достаточно плохо, Кэтрин, — говорит Кэролайн, отбирает у подруги пустой бокал и ставит вместе со своим в раковину. — Ты права, — жмуря глаза, соглашается Кэтрин и кидает короткое «Я в душ» уходит, оставляя Кэролайн один на один с собой. А вскоре раздаётся короткий звонок, оповещающий о приходе нового сообщения на мобильный телефон блондинки. «Вы такие жёсткие, Кэри.» Даже без опечаток. Кто-то спать ещё, видимо, не собирается.