«Атаковать следует в тот момент, когда противник становится уязвимым для атаки» Цурин Арктус.
«Здравствуй и славься, возлюбленный друг. Вехк-и-Вехк. Вивек. Воин-Поэт, укравший мое сердце. Надеюсь, ты понимаешь, чего мне стоили эти слова? Я знаю тебя и вижу как наяву улыбку превосходства на твоем лице. Не возражаю. Теперь это для меня не главное. Я стою перед лицом вечности, милый друг. И времени у меня очень мало. Я чувствую, что-то происходит со мной. Стало так тяжело выходить в свет, смотреть на эти восторженные лица… Я устаю от них, я не могу их больше видеть. Наверное, приходит наш конец, конец Трибунала. Ведь мы уже пережили расцвет? Кому, как не тебе знать, что нет ничего вечного. Я знаю, она придет. От этого не укрыться. Я чувствую и боюсь. Дрожу и рыдаю ночами, проклинаю ее, но не могу ничего сделать. Она сводит меня с ума своим незримым присутствием, я не могу найти покоя! Что-то случится очень скоро, Вивек, мой возлюбленный. Я чувствую приближение конца, и не боюсь сказать тебе это. Я боюсь лишь неизвестности. Прошло слишком много времени, чтобы я могла просить тебя о чем-то, но что такое для нас время? Разве мы не забыли это слово? Но нет, я не стану просить тебя навестить меня. Забытую Леди Милосердия, забытую тобой. И сейчас меня снедает страх. Ты видишь, как прыгают руны на этом паршивом пергаменте? Ну разумеется видишь. Я боюсь. Я боюсь, что сотворю что-нибудь. Что возмездие настигнет меня. Нас. Прошу, успокой! Расскажи, солги! Разве не твоя это обязанность – лгать во благо, о поэт?! Помоги же, я в отчаянии… Не могу больше писать – вот-вот наступит рассвет, и я снова должна буду дарить лживую улыбку своим подданным. Днем мне не так страшно. Но все неохотнее отпускает меня страх с пришествием солнца. Все слышнее шепот предков ночами. Может, они зовут меня в свои чертоги? Или проклинают?... Больше никого у меня не осталось, кроме тебя. И это лишь моя вина. Но прошу тебя, помоги! А если не сможешь, то будь хотя бы готов. Она идет, идет, Вивек! Берегись, я хочу тебя спасти. Потому что меня уже ничто не спасет. Пока могу, я предупреждаю тебя… Моя любовь, я жду. Айем» Письмо принесли слишком поздно. Может быть, она не решалась его отправить, а может, гонцы не слишком торопились, но это было не важно. Когда он получил пергамент, когда читал его в одиночестве и тишине, на него лице не было улыбки превосходства. Не было никакой улыбки вообще. Вивек парил над каменной плитой, безмятежный и спокойный, и никому не было ведомо, что за пределами Пространства и Времени он метался, словно безумный зверь в клетке, не находя утешения. Не было такого места, где бы он мог укрыться от боли, о которой, казалось, давно забыл. «Почему ты ждала так долго? Почему не сказала? Нет, Время и Сила не до конца убили во мне чувства… не все. Только не это. Оно одно так сильно, что его ничто не может убить. Можешь представить себе, Айем? Бог во мне равнодушно взирал, как сгорало твое тело, усыпанное цветами, увлажненное слезами скорбящих, а смертный страдал, как страдает и сейчас. Боль во мне, и боль теперь – это я. Я потерял тебя, и нет никого во всем свете, несчастнее меня, жалкого смертного, одинокого бога что не смог спасти. Я ни о чем не жалею так, даже о нарушенной клятве, как о том, что не понял. Не почувствовал» Ни один мускул не дрогнул на стройном жилистом теле и бесстрастном лице. Но воздух над ним дрожал от внутреннего напряжения. Он размышлял уже много дней, ночей и месяцев, но в самом деле, что такое Время для него? Там, где был он, не было никакого Времени. Не было ничего, только он сам. «Ты предупредила меня, моя бедная госпожа. И я буду готов. Я отомщу, клянусь тебе. Она заплатит за все. Я никогда не поверю, что ты могла предать нас, что ты сошла с ума… нет, лишь Она – этому виной. Я ненавижу Ее всем сердцем, всей душой. Я не позволю Ей победить меня, никогда. Я – Бог, и Она для меня – ничто, лишь пережиток прошлого, страшный дух из древней сказки. Я буду страдать всю оставшуюся жизнь, мучится и скорбеть, но я отомщу, будь уверена. Любовь моя…» «Ты вовсе не Бог, Вивек» Одинокая слезинка успела сорваться с ресниц, скользнула по серой скуле и исчезла, блеснув в темноте, прежде чем Воин-Поэт распахнул глаза. Она стояла перед ним, так, как много лет назад. Величественная, прекрасная, ненавистная. Ее глаза – два приюта горящего пламени, безгранично мудрые, бесконечно грозные, и бесстрастная маска – ее лицо. Ветер, вызванный ею, развевал длинное платье богини, волновал темные волосы, делая их похожими на темную тучу. Великая Азура, Принцесса Рассвета и Заката. Та, кому посвятил себя давно погибший герой. «Но в одном ты прав, Вехк-и-Вехк» Вивек поднялся на ноги, взглянул на нее спокойно, холодно. Он давно ждал ее, давно знал, что этот день наступит. И знал, что успеет ударить первым, что сокрушит ее раз и навсегда. Ничто не выдавало в нем радости от предвкушения скорой мести. Лживая мерзость заплатит за все, он победит ее. - И в чем же, о Азура? – Негромко спросил трибун, и на его губах заиграла спокойная улыбка. «Ты будешь страдать всю оставшуюся жизнь» Вехк поиграл желваками, унял дрожь в левой руке – в ней уже обретало форму вызванное к услугам повелителя оружие. - Буду, - согласился воин, и оперся на копье, - Но перед этим позволю себе последнюю радость… «Разве я сказала, что в этой жизни не будет радости?» Богиня стояла все так же неподвижно, как статуя у даэдрического святилища, лишь ее волосы и платье развевал блуждающий в храме ветер. Она словно не замечала, как готовит себя Вивек, к чему он ведет. Не ликовала, не злилась. Она пришла лишь за возмездием. - Я не нуждаюсь в твоих речах, - сдвинул брови бог, - и в тебе не нуждаюсь, богиня лгунов и трусов. «Я никогда не была твоей богиней, глупец» В тот же миг пропала улыбка с его лица, и оно стало такой же грозной маской. - Я требую – сражайся и сгинь навсегда. Бой их был тихим, точно кошачьи шаги, но лишь для тех, кто был снаружи. Богиня была легка, как перо, ей было несложно отражать его магию, удары и атаки. Она выматывала его, сознательно и с простым расчетом. Вивек знал это, но даже бог в нем сейчас не мог остановить смертного, убежденного, что он сможет победить, упивающегося яростью возмездия. Азура даже позволила несколько раз задеть ее, но лишь чтобы поддразнить, раззадорить, довести до полного безрассудства. «Пусть я умру, но она сгинет вместе со мной», - думал смертный, снова и снова бросаясь в атаку. Бог знал все наперед и был готов. Лишь потому она не могла одержать верх. - Чего ты хочешь? – Зашипел он, словно раздразненная змея, отпрянув наконец и успокоив свое тело. «Я пришла за справедливостью, Вивек» - Тогда прими то, что должно случиться. «И ты прими» Ее магия уже долгое время окутывала его, незаметно, как ядовитый плющ, чтобы теперь сковать целиком. Он нехотя опустился на колени, сжал горло рукой, не в силах вытерпеть боль тысячи игл, впившихся в самое нутро. Это была не обычная боль, ведь обычную он бы никогда не почувствовал. «Предатели должны быть наказаны, Вивек. Двое уже заплатили за свои деяния. Сота Сил – страданием, Альмалексия – безумием. Даже я не могу сказать, кому из вас придется хуже. Но ты и сам знаешь, что должен заплатить.» «Тебе меня не сломить» «Довольно словоблудия, Лжец-Поэт. Всему свое время, и сейчас – время сбыться правосудию». Незримые иглы впились сильнее, и боль размыла в двуцветных глазах образ богини, обращая ее в туманный силуэт, гневно воздевший руки. «Слушай же, Вивек. Слушай внимательно, ибо теперь говорить буду я. Я верну тебе то, чего ты, как думал, был давно лишен. Взамен заберу твои слова – самое великое оружие Вехка; сотру золото кимеров с твоей кожи, чтобы никто не узнал тебя. И заберу иссякающую в твоих руках силу – тайное знание твое теперь будет жалко мало. Ты еще встретишься с Ним, и будешь слушать Его речи. Никому ты не расскажешь о своем проклятии. Стань же тем, кем ты был всегда – смертным лжецом, что предал своего Господина» «Предательства не было» «Не лги хотя бы самому себе. Пользуясь силой, которой не способен управлять, ты создал собственный мир, где все было так, как нужно тебе. Ложный мир. И уверовал в собственную ложь. Довольно теперь. Посмотри же, кто ты есть на самом деле» Вивек не успел ответить. Перед сияющими глазами засверкали вспышки – боль превратилась в ничто, он перестал воспринимать ее, чтобы сохранить себе жизнь. И даже не смотря на муку, глядел ей в лицо до последнего, зная, что это не конец.***
Он очнулся спустя долгое время посреди дворца - слабый, но живой. Память вернулась мгновенно, вместе с болью. Вехк хотел что-то сказать в пустоту, выплюнуть грязное ругательство, но из горла вырвался лишь невнятный стон, а затем его одолел кровавый кашель. Он закрывал рот темными руками, чтобы не было слышно за дверьми, прекрасно понимая, что теперь не в силах что либо скрыть. Конечно, те, что стояли снаружи, глупцами не были – бог никогда не мог бы закашляться. Легкий шепоток за пределами помещения вскоре превратился в оживленный гул. Двери задрожали, ординаторы переругивались с подоспевшими жрецами. Они бы, конечно, ни за что не поверили ему – немому данмеру, истощенному бессмысленным боем. Стоило потратить остаток сил лишь на то, чтобы убраться отсюда. Министерство правды еще висело над дворцом, значит, бестия решила направить остатки его силы туда. Но теперь он не мог признать, что это было справедливо. Он больше не мог так легко отрешаться от всего, чтобы видеть истину, подобную воде океана. В храме все с тревогой говорили об исчезновении Бога Вивека. Весть разлетелась по всему городу очень быстро. Одна данмерка даже плакала. Бедняжка была преданной служительницей, и раньше он не смог бы этого заметить. Теперь не замечали его. Одинокий паломник в невзрачном плаще, укрытый капюшоном, всю оставшуюся ночь молился у алтаря, посвященному Леди Милосердия. Данмерка, оплакивавшая своё божество, недолго наблюдала за ним с легким страхом, потому что губы незнакомца, окрашивающиеся кровью, когда его тело сводил судорожный кашель, порой шевелились так, словно он пытался прервать молитву злыми словами и горячими обещаниями. К утру от него остались только мелкие пятнышки крови на полу у алтаря, и маленький Золотой канет – любимый цветок милосердной богини.