Возвращайся домой

В доме Франкенштейна было тихо. Насколько может быть тихо в доме, где находится множество людей. Слегка позвякивали чайные ложечки о фарфор, постукивали тарелки в раковине и журчала вода, хлопнула дверца холодильника, со второго этажа слышались шаги, свистел сквозняк из открытой двери на балкон. Франкенштейн пил со мной чай, разогнав остальных обитателей по углам или пристроив к какому-нибудь неотложному хозяйственному делу. Не желая дразнить вздорный характер хозяина, все помалкивали, хотя мы оба знали, что для меня это не является тишиной. Но все же он как мог старался периодически устраивать мне передышки. Слышать мысли и чувства множества людей разом было трудно, это утомляло. Но в то же время, это нравилось мне. В отличие от Ноблесс люди жили настолько полно, что воплощали собой само это слово. Особенно дети, чьи эмоции были кристально чистыми и незамутненными. Каждое мгновение своей жизни они чувствовали, любили, страдали, желали, надеялись, радовались и плакали. Их эмоции переполняли меня, как путеводные огни они открывали мои собственные чувства, направляли их. Чувствуя других, я обнаруживал как в дежавю, что во мне есть такое же чувство, которое раньше появлялось ненадолго, чтобы не узнанным и не понятым снова исчезнуть внутри. Пусть внешне моя мимика была все так же скупа, но окруженный этими людьми я тоже научился веселиться, сопереживать, заботиться, гневаться... Любить же меня научил Франкенштейн. И сейчас, сидя рядом и подливая мне чай, он излучал прежние чувства, хотя за то долгое время, что я спал они из бушующего потока превратились в ровное уверенное сияние. Так выглядит истинная вера. Франкенштейн слишком опасался, что я не проснусь, слишком долгим был мой сон. И тогда всю любовь, весь страх и отчаяние, все, что переполняло его, своею железною волей он обратил в абсолютную веру, что мы встретимся вновь. Веру, которую ничто не смогло сломить, и которая не дала сломаться ему самому. Только так он смог выжить, не позволить Темному Копью поглотить его и продолжать ждать моего пробуждения. Он даже создал это место для меня, как всегда, поняв лучше меня самого, что среди детей я буду счастливее, чем в одиноком замке, затерянном в лесах Лукедонии. Я был благодарен ему, и в то же время, чувствовал вину. Я обещал не покидать его, но оставил так на долго. Но еще больше ее усугубил сегодняшний разговор с Хан Шинву и Ик Ханом. Началось все довольно мирно - Ик Хан спросил меня, встречаюсь ли я с кем-то. Но я не знал, что это значит. Тогда они пустились в объяснения. Оказалось, что "встречаться" - это целый комплекс действий, которые совершают двое людей, которые любят друг друга. Этот комплекс напоминает ритуал ухаживания, и включает довольно разнообразные вещи, такие как держаться за руки, заботиться друг о друге, дарить подарки и целоваться. Последний пункт окончательно поверг меня в растерянность. Но как они не старались, Шинву и Ик Хан не смогли мне объяснить как целоваться. Только они начинали подбирать слова, тут же сбивались, краснели и хватались за голову. В конце концов, мы оказались дома у Ик Хана, где мне вручили стопку книг, состоящих из картинок, с подписанными репликами каждого персонажа. Ик Хан пометил для меня нужные страницы разноцветными клейкими бумажками. К ним приложили полный перечень того, что обязательно нужно делать, когда встречаешься, и на этом мы распрощались. Дома, листая одолженные книги я подумал, что "встречаться", это, видимо, что-то очень хорошее. Все ж таки оно начиналось после того, как двое признавались во взаимной симпатии. Да и Ик Хан с Шинву говорили о нем, как о чем-то весьма желанном, изменяющем жизнь к лучшему. Тогда-то я и подумал о Франкенштейне. Он любил меня, он заботился, он изменил мою жизнь к лучшему, и даже подарил мне телефон. Я почувствовал себя ужасно. Получается, Франкенштейн все это время встречался со мной, а я ничего не понял! И это после того, как я оставил его одного на 820 лет. - Мастер, вас что-то беспокоит? - спросил Франкенштейн, но я не знал, что ему ответить. Я чувствовал себя очень виноватым перед ним, и не знал, что сделать, чтобы загладить свою вину. Как-то так вышло, что Франкенштейн выполнил почти все действия из списка, кроме самого главного - поцелуя. И я решил, что должен сделать хотя бы это. Не уверен, что у меня получится, этот современный мир был очень непривычным, сложным для меня. Мне с трудом давались вещи, которые мог выполнить и трехлетний ребенок. Открыть окно, заварить кофе или почистить фрукты - даже для этого нужна была инструкция Франкенштейна. Но я хочу, чтобы он тоже знал, как он мне дорог. Поэтому я ни за что не сдамся перед трудностями. И обязательно попробую. Поцеловать его.