Могло быть и так

- Убогая! Сколько можно ждать? - громко возмутилась Глория, оторвавшись от чтения романа. Она прекрасно знала, что торопить сводную сестру почти бесполезно и что та старается как может, но ожидать чая больше часа в такую душную летнюю пору она устала. - Наверное она опять задумалась, - иронично бросила Амелия, вышивавшая на другой стороне гостиной. Младшая сестра слыла большой рукодельницей и сейчас заканчивала искусно вышитую картину с сиренью в вазе, - Надо бы проверить, как она, а то опять вся вода в чайнике выкипит. А такое бывало уже не раз, когда их старшая сводная сестра, доставшаяся их семье по наследству от второго брака матери вместе с особняком и капиталом, "задумывалась", ожидая пока вскипит вода. В такие моменты Колин замирала с отсутствующим взглядом и совсем переставала реагировать на мир вокруг, что бы ее не окружало. Такие приступы могли настичь девушку в любой момент, и начались, как объяснил им отчим, еще когда та была совсем крохой. - Да, схожу проверю, - отозвалась Глория с ноткой обеспокоенности, откладывая книгу и вставая с дивана. Несколько раз она сама наблюдала ужасные приступы судорог, которые случались с старшей после таких замираний. Колин падала и изгибалась, билась не контролируя своего лица и тела, и тем страшно пугала всех, кто был рядом, так как единственное, чем они могли помочь ей - не дать бедняжке разбить об пол голову, угодить в огонь или осколки фарфора, если в тот момент она несла поднос к обеду. Отчим водил ее в церковь, искал врачей, безуспешно поил Колин их настойками и даже, по слухам, обращался к ведьмам, чтобы излечить дочь от недуга, но все, в чем преуспели эскулапы и ворожеи - снизили частоту приступов до одного-двух в год, но не избавили бедняжку от "задумчивости". После того, как глава семейства почил от сердечного недуга, забота о Колин перешла к ним с матерью, и не смотря на сострадание к болезни, эта ноша не радовала никого, так как при всех усилиях их учителей, освоить грамоту, счет и хоть один музыкальный инструмент она в свои пятнадцать лет так и не смогла. В придачу нрав у нее был злобен, плаксив и эгоистичен. Мать предпринимала попытки сосватать Колин местным купцам, желающим найти последнюю на свой век жену, и некоторые из них даже зарились на ее симпатичный облик, но стоило им провести вечер в обществе невесты, как раз за разом матери приходил вежливый отказ и соболезнования. Сдавшись, мачеха приспособила падчерицу к обслуге в доме. - Колин! - окликнула сестру Глория, войдя в кухню. Как они и предположили, та сидела на мешке с крупой, бессмысленно глядя в пространство, никак не реагируя на свист чайника, доносящийся от печи, - Колин! Не реагировала она и на оклик. Вздохнув и в очередной раз сказав себе, что сердится на недуг не стоит и что вины бедняжки в этом нет, Глория взяла в руки щипцы и неуклюже сама сняла тяжелый, раскаленный, пахнущий горячим металлом чайник с огня. Кухарка уже несколько дней была на сносях и потому отсутствовала, и присмотреть за убогой на кухне было некому. Ни мать, ни Амелию это похоже не волновало, так как найти слад с Колин они не могли. Мать не терпела хамства и истерик, а Амелия во всем старалась походить на мать. У самой Глории все еще хватало сострадания и жалости, но все, что она могла - не обострять старых и стараться не создавать новых конфликтов. - Что ты ту забыла? - раздалось за спиной. Колин сидела и с враждебностью смотрела на девушку, выйдя из ступора. Тонкие бровки сошлись у переносицы и голубые глаза смотрели на нее исподлобья. - Ты долго несла чай, - спокойно пояснила Глория, стараясь придать голосу мягкость, - Мы забеспокоились, не замерла ли ты и не случилось ли чего. - Ничего со мной не случилось, и принесу я вам треклятый чай! Подождете, не сдохните. Колин соскочила с мешка и оттолкнув сестру взялась за ухват, с остервенением принявшись за работу. Глория вздохнула, подавив гнев, заставила себя ничего не отвечать и вернулась в гостиную. Обстановка в доме уже давно достигла точки кипения и была похожа на тот самый чайник, забытый на огне. Колин, выходя из ступора постоянно злилась, отрицала свою болезнь, обижалась на сострадание и участие, отмахивалась от любых попыток ей помочь и открыто обвиняла мачеху и сестер в том, что они отобрали у нее и отца дом и богатства. Обвиняла мачеху в его убийстве и устраивала истерики, когда сестрам привозили платья и ей доставалось не самое, по ее мнению, красивое; швыряла в бешенстве дорогую посуду, крича, что она по праву ее, и только ее. И на выданные ей по требованию деньги, которых хватило бы бережливому на полгода, на ярмарке купила волшебные бобы, и была, естественно жестоко обманута. Не раз Глория заставала мать сидящей в кабинете и совершенно разбитой, после разговоров с падчерицей. Колин пытались объяснить ее положение ласково, вежливо, спокойно, настойчиво, сдерживаясь и не сдерживаясь последовательно, но все было тщетно. После того, как та устроила саботаж, измазав бальные платья сестер в саже накануне выезда в свет, мать сорвалась и клятвенно пообещала, что отныне ноги Колин больше не будет за пределами этого дома, и что место падчерицы теперь среди домочадцев. Последние не оценили такого подарка, но в силу широты души, и, во многом, по старой памяти, приняли Колин в свои ряды, стараясь мягко научить ее всему, помочь ей и даже баловать бедолагу. Колин же на все распевы рассказывала всем, кто мог слушать, о том, какими извергами являются все наперечет в этом семействе, и как бы она хотела из этого дома уйти, выйдя замуж за прекрасного мужчину, соответствующего ее знатному происхождению. Челядь молча сочувственно кивала. И неизвестно чем бы всё это закончилось, если бы одна особа не вернулась в тот момент в королевство, решив возвратить себе многое от своих должников...