Twisted way of loving you

Все начинается с физического влечения. Дело в том, что физическое влечение — самое мягкое определение тому, что между ними происходит в те редкие встречи, что они остаются наедине — случается ли это в подсобке Kash&Grab, тесном туалете на парковочной станции, в одном из заброшенных зданий — Микки иногда кажется, что его желание быть оттраханным в задницу граничит с какой-то маниакальной зависимостью. Тем не менее этого никогда не бывает достаточно. Хочется больше и дольше. Хочется попробовать что-нибудь новенькое, но возможности не представляется, — Микки с болезненной точностью вспоминает их первый и последний раз воспользоваться чем-то необычным — анальными шариками — раз, закончившийся его половым актом с русской шлюхой. Микки никогда этого не поймет, но в тот момент ему было больно не меньше, чем Йену, наблюдающему за этой картиной. Все началось с драки в его засранной комнате — забытом Богом жилище, которое наверняка стало прибежищем для до сих пор не известных науке организмов (по крайней мере, Мэнди всегда так считала), и закончилось быстрым страстным сексом. Неловкости не было, что, признаться, Микки удивило даже больше, чем реакция его тела на Галлагера, — все пошло как-то само собой. Йен не спрашивал разрешения, не лез к нему с поцелуями, не шептал нежности на ухо — он делал все, чтобы удовлетворить свои потребности, на удивление, удовлетворив при этом и потребности Милковича. Микки не стал думать над произошедшем долго, заявившись в магазин, в котором работал рыжеволосый. И постепенно это стало чем-то обыденным. Возвращаясь с работы или очередного дела, Микки просто заходит в Kash&Grab, Йен закрывает магазин на ключ, а потом они идут трахаться. Удобно, практично, бесплатно. Если бы Галлагер не лез со своими разговорами о том, что быть геем — это нормально, было бы вообще замечательно. Микки всегда лишь отмахивался, роняя что-то вроде «Для этого района? Ты точно ебанутый, чувак» и с трудом цепляя на лицо безразличную ухмылку. … Случаются частые встречи. Мэнди стала подругой Йена-тире-ненастоящей-девушкой-которая-играла-настоящую. И с тех пор в жизни Микки начал твориться еще больший пиздец. Если раньше он мог просто уйти после секса без лишних объяснений и соответствующих обязательств, то теперь считает своим священным долгом победить Йена в чем-то вроде Mortal Kombat или типа этого. Более того, откуда-то в семье Милковичей появилась привычка есть за столом нормальную, человеческую пищу, а не жуткие макароны с сыром, от которых у Микки внутренности скручивались от ужаса (24/7 это незамысловатое блюдо, с редким перерывом на яичницу, было единственным, кроме пива и чипсов, что употреблял Микки в течение последних нескольких лет). Каждый четверг Мэнди с Йеном готовили пирог (иногда к ним заходил Лип, и они запирались с Мэнди в комнате, так что Микки оставался в совершенно бедственном положении наедине с рыжеволосым), в то время, как Микки было положено мыть посуду («Это несправедливо, еблан, имей совесть!»). А потом каждый из Милковичей получал свой десерт. Временами они просто смотрели фильмы втроем, а, когда Мэнди засыпала на чьем-нибудь плече, не договариваясь, шли в комнату Микки и проводили остаток ночи в занятии жарким сексом. Когда наступила осень и Йен отправился в школу, Микки взял дурную привычку подвозить их с Мэнди на автомобиле, украденном со штраф-стоянки (к счастью, Терри все еще отбывал срок в тюрьме, так что Микки мог не бояться еще большей хуйни, которая может с ним произойти), а потом забирать их, отвозить Мэнди в кафетерий на работу, а Йена — в магазинчик Линды. Они даже были на настоящем двойном свидании как-то раз — правда, Микки бы скорее вздернулся, чем признался в этом, тем не менее, по всем критерием их поездка с Йеном, Липом и блядской Карен за город вполне соответствовала определению термина «свидание». … Знакомство с семьей и друзьями. У Йена Галлагера не было настоящих друзей за пределами семьи, кроме Мэнди, — но она не считалась, потому что была сестрой Микки. В любом случае, по прошествии тех нескольких месяцев, что они зависали с Йеном, брюнет поймал себя на мысли, что знает имя каждого Галлагера в отдельности и разбирается в их родственных связях. Не то, чтобы Йен навязывался ему и с пеной изо рта доказывал, что без этого, несомненно, ценного знания он не ляжет с ним в одну постель, ибо считает такой порядок дел невежественным, просто они иногда разговаривали после секса, куря травку и попивая пиво, и Йен рассказывал о своей семье — о Фионе, о Липе, Карле, Дэбби, Лиаме, Монике и Фрэнке. Микки не возражал и молча слушал — в основном потому, что ему особо нечем было делиться — история его семьи была типичной для Саус Сайда: пьющий отец, мертвая мать, долбанутые кузены — они никогда не считали себя настоящей семьей, и у Милковичей не было всех этих праздников типа Дня Мартина Лютера Кинга или Дня независимости, потому что это никогда не считалось необходимостью. Однако Йен с этим согласен не был. Накануне четвертого четверга ноября Микки узнал, что День благодарения он празднует с семьей рыжеволосого. Его даже не поставили перед фактом, просто Йен попросил забрать его из магазина в три часа, чтобы успеть купить кое-что в супермаркете, потому что Фионе тяжело таскать все на себе, и одеться поприличнее. Микки и не думал праздновать. С этого дня начинался праздничный сезон, и брюнет считал, раз Йен затянул его в свой невъебенно повернутый галлагеровский мир, значит, тот уже рассматривает его кандидатуру в качестве кого-то, с кем можно встретить Рождество, или — еще хуже — кого можно пригласить в дружный семейный круг, чтобы встретить Рождество. В общем, Микки не планировал становиться частью его семьи. Тем не менее, он заехал за Йеном ровно в три часа (хотя ничто, в самом деле, не мешало ему просто послать Галлагера на три веселых буквы и отправиться бухать с гопниками с района), и они отправились в огромный торговый центр. Что было забавным, поскольку Микки нравилось ходить с Йеном по магазинам, потому что весь этот поход превращался в небольшой квест: им предстояло решить задачу, как стащить три упаковки памперсов, детскую присыпку, зеленый горошек и сыр, при этом не попавшись охраннику и не засветившись на камерах. Было классно, что Галлагер не был пижоном или что-то вроде этого, — Йен не придавал особого значения тому, что они делают, а был полностью погружен в процесс. Микки отметил про себя, что рыжеволосый парень не новичок в этом деле, и даже позволил себе на несколько мгновений рассердиться на него за простреленное Кэшем колено — хотя это было его виной в последнюю очередь, тем не менее отличительной чертой всех Милковичей было трудоемкое признание своей неправоты. Они здорово развлеклись в тот вечер, удирая от полицейских и прячась в подвале одного из домов, и Микки даже перестал считать идею провести вечер вместе с семьей Йена такой уж странной — в конце концов он уже оставался у них в вечер просмотра фильмов, и никто не выказывал своего недовольства по поводу его присутствия. — Я хочу знать, — Йен прижал его к холодной стене и облизал губы, — мы встречаемся или нет? — Микки ухмыльнулся и схватил его за руки, возводя над головой. — Блядь, Галлагер, ты серьезно? — брюнет уперся коленом в промежность парня. — Хочешь сказать, ты можешь дать всей этой хуйне другое название? На следующий день, проснувшись, Йен не застал Микки рядом (его не было даже на полу, куда он по привычке скатывался первое время). Когда рыжеволосый спустился на кухню, там вовсю хозяйничала Фиона, готовящая омлет и оладьи. — Утро, Соня, — улыбнулась девушка, пробуя тесто на соль. — Хэй, — кивнул Йен, потягиваясь. — Откуда столько энтузиазма с утра пораньше? — Ничего не замечаешь? — удивленно спросила Фиона, выразительно смотря на Йена; он дернул плечом. — Не замечаю чего? — настороженно уточнил он. — Того, что твои пальцы больше не примерзают к полу, — ответил за девушку Лип, спускаясь по лестнице и громко шаркая ногами. — Ты нашла деньги, чтобы оплатить счет за газ? — Йен прекрасно знал, что они нуждаются в средствах на коммунальные услуги уже почти неделю, но не могут себе позволить за них заплатить. — Обнаружила с утра в «Беличьем запасе» — наверное, дело рук Джимми, — пожала плечами Фиона; Йен покачал головой: он знал, что Джимми-Стив здесь совершенно ни при чем, и, скрыв улыбку, дождался завтрака и отправился в магазин, в надежде, что Микки зайдет сегодня его навестить. … Ты есть в его планах на будущее. — Вест-Пойнт? Ебаный пиздец, Галлагер, ты что, хочешь стать солдафоном? — Йен закатил глаза, отбирая у Микки сигарету. — Я люблю свою страну, — односложно ответил он, выдыхая едкий дым. — Блядь, ты что, действительно на этом повернут? — рыжеволосый пожал плечами. — Я долго мечтал об этом. Мой средний балл оставляет желать лучшего, и нужно получить рекомендацию от членов Конгресса, но, — он облизал пересохшие губы, — попытка не пытка. — И насколько ты собираешься свалить? — равнодушным голосом уточнил Микки, сильнее, чем надо, сжимая рукоять ножа, который вертел в руке. — Обучение — четыре года, обязательная служба — еще пять, — Йен прочистил горло. — Армия — это все, что я умею. — А как же батончики «Сникерс» и томатный суп? Они не продадут себя сами, — едко заметил Микки. — Не хочу, чтобы это осталось моим пределом, — честно ответил рыжеволосый. — И мы медленно подошли к тому, что ты хочешь выбраться из этого забытым Богом гетто и считаешь, что твоя сегодняшняя жизнь — кромешный пиздец, — без особых эмоций в голосе констатировал Микки, потянувшись за очередной сигаретой. — Я просто знаю, что способен на большее, — Милкович болезненно усмехнулся. — Да, конечно, куда нам, отсталым в развитии отбросам общества до вас, мистер суперинтендант*, — выплюнул Микки, скривившись. — Если ты попросишь, я никуда не поеду, — очень тихо сообщил Йен, затушив сигарету о крыльцо. — Вали, куда хочешь, Галлагер, мне насрать, — Микки встал на ноги и ушел в дом, хлопнув дверью и тем самым демонстрируя свое нежелание преследования рыжеволосым. — Вали, куда хочешь, — повторил он, поднимая с пола гитару и дергая струны ___ *Суперинтендант — командующий офицер американской военной академии Вест-Пойнт. … Ревность. Вообще, Микки Милкович всю жизнь был уверен, что ревность — это не про него — слишком уж жалко и отчаянно граничит с отсутствием всякого самоуважения. Впрочем, рано или поздно в жизни появляются люди, которые ломают правила и переворачивают твое мировоззрение с ног на голову. Его звали Нэд — пидорское имя, подумал тогда Микки, стоило ему только уточнить у Йена, почему старый седой мужик, выглядящий так, словно не слезает с Виагры, зашел в их клоаку, затарился чипсами и намекнул на то, что получить «рыжий десерт» будет отличным завершением дня. Пф, какая ревность? Микки не из тех, кто попусту ревнует. Это — глупо, это — для слабаков. С другой стороны, они с Йеном не вполне конкретно обозначили свои отношения на публике и, положив руку на сердце, у Галлагера была хорошая причина вести себя как шлюшка — Энджи-как-там-ее-полностью. Дабы поддерживать репутацию, Микки пустил слух, что трахался с Энджи (что не было особой новостью, ибо с Энджи мог потрахаться кто угодно), и Йен… ну, скажем прямо, не обрадовался, поэтому прежде, чем Микки успел открыть рот и возмутиться присутствию престарелого еблана и отпустить парочку шуточек по поводу его постельных успехов, Йен поднял руки к верху и ехидно заметил, что ему так же необходимо «поддерживать репутацию». Микки сломал ему нос и разбил губу, Йен оставил под глазом здоровенных размеров синяк и, кажется, сломал пару ребер, — ничего необычного, учитывая, что все закончилось болезненно страстным трахом в подсобке. — Знаешь, что? — Микки вытер кровь со своих костяшек о пыльную одежду; они сидели на полу и расслабленно курили, постелив на пол какой-то старый мешок. — К черту, — выдохнул парень; Йен удивленно посмотрел на него, оторвавшись от изучения знакомого профиля. — Никаких Нэдов, никаких Энджи и никакого, блядь, сраного Вест-Пойнта — разговор окончен, — рыжеволосый устало усмехнулся. — Почему ты думаешь, будто можешь решать за меня? — Микки ругнулся сквозь зубы, засовывая в рот сигарету. — Ты сам сказал: если попрошу, ты никуда не поедешь. — Ты не попросил, — вкрадчиво заметил Йен, — ты приказал. Если ты думаешь, будто я собираюсь играть по твоим правилам, только потому, что ты кажешься самому себе неотразимым… — Я, блядь? — Микки пнул ногой полку с продуктами, стоявшую напротив; она опасно пошатнулась, и сверху попадали упаковки с семечками и жаренным арахисом. — Я просто, вашу мать, гордость гребаного района, послушный маменькин сынок и студент Принстона, — Йен закатил глаза. — Послушай, мне поебать, что ты… — Зато мне нет, заткнись нахуй и дай мне договорить, — Микки поджег фитиль сигареты трясущимися пальцами и сделал сильную затяжку. — Собрался в Вест-Пойнт, ебаная ты сучка, — покачал головой он. — А армии не так уж и много педиков, знаешь? — Йен поджал губы. — Я поступаю туда, чтобы защищать свою Родину, а не чтобы трахаться, — отрезал он, открывая бутылку пива. — Поеба-а-ать, Галлагер, сваливай нахуй ко всем чертям, — злостно прошипел Микки. — Подальше отсюда, из сраных трущоб. — Когда в тебе успела проснуться жалость к себе? Хочешь стать лучше — иди учись. Хватит ныть, Мик, — Йен резко поднялся и вышел из помещения, раздраженно поджимая губы и проклиная парня, в которого его угораздило так неудачно влюбиться. … Он согласен делать грязную работу. Когда Йен устраивается в «Радужного пони», Микки молчит. В самом деле, он может пережить то, что парень, с которым он трахается вечерами и иногда принимает пищу, танцует для грязных извращенцев, как минимум в три с половиной раза старше него самого. К тому же, хорошие чаевые, — по крайней мере, это служит хорошим оправданием того, почему после своих вечерних университетских курсов Микки не идет готовиться к зачетам и прочему студенческому дерьму, а прямиком шагает в местечко под названием «Радужный пони» — ничего более гейского в одном словосочетании Микки никогда встречал. Когда смена Йена заканчивается, он отвозит парня домой, укладывает в постель и, дождавшись, пока тот уснет, спускается вниз и начинает — кто бы, блядь, мог подумать, — убираться. Ебаный пиздец, Микки Милкович выносит сраный мусор из дома Галлагеров, готовит и моет чертову посуду, а потом садится за учебу. Он делает это, потому что сегодня очередь Йена заниматься всей этой домашней херней, а он слишком устает в клубе от громкой музыки и жарких танцев. Вряд ли Йен даже вспомнит, что сегодня именно его очередь, но Микки предпочитает об этом умалчивать, когда тот наконец просыпается. — Ты все еще здесь? Я думал, ты давно ушел, — сонно потягиваясь, отреагировал Галлагер на его появление. — Мне оставить тебя? — раздраженно уточнил Микки, в который раз начиная читать строку с начала. — Ты напряжен, — уверенно констатирует Йен, плюхаясь на диван рядом с ним; Милкович ничего не говорит. Конечно, он напряжен. На самом деле он невероятно напряжен — просто в какой-то астрономической степени бесконечного напряжения. С тех пор, как Йен оставил попытки попасть в Вест-Пойнт, Микки решил поступить в университет (было удивительно, что его взяли, потому что школу Милкович закончил с горем пополам) и теперь вся жизнь завертелась сумасшедшим вихрем: учеба, работа Йена, его работа, сон — и так каждый день, вплоть до выходных, которые они, как правило, справляли в стенах кампуса университета Липа — тот дал им ключи от одной не востребованной по субботам и воскресениям комнаты и сделал фальшивые пропуска в здание, так что у них все было просто отлично — по меркам Микки, по крайней мере. … Самопожертвование. Сейчас Микки все больше проводил времени в доме Йена, потому что его уже откровенно начало тошнить от вида собственного полуразвалившегося деревянного сарая. К тому же, вернулся Терри, и теперь его будни омрачались редкими встречами с отцом. Он бы не появлялся в доме Милковичей вообще, если бы там не жила его сестра. Микки сотни тысяч раз пытался объяснить Мэнди, что жизнь со сраным Кеньяттой ни к чему хорошему не приведет, — и это было еще до того, как этот хер начал ее избивать. Если бы не Йен, Микки бы уже давно застрелил эту суку и никогда бы даже не вспомнил о нем, но Галлагер что-то сломал в нем, и приходилось искать другие пути решения проблемы. Так или иначе, многое изменилось за последнее время. Откуда чего взялось — непонятно, просто в какой-то момент, ничем от других не отличающийся, Йен послал его нахуй, накрылся одеялом и провалялся в постели до гребаного вечера. Микки не придал тогда этому большого значения — мало ли что творится в его рыжеволосой голове. А потом все пошло по пизде. Йену диагностировали биполярное расстройство, и жизнь Галлагеров постепенно стала превращаться в ад — вернее, не всех Галлагеров, а лишь конкретных. И еще конкретных Милковичей. Микки сделал каминг-аут, между тем. Не то чтобы это было стопроцентно его желание — по крайней мере, это было его решение. Зато Йен оценил — и ебнутый Терри тоже. Даже сделал подарок родному сыну — избавил от своего присутствия на ближайшие лет пять. Микки было это на руку. Он выгнал к чертям собачьим Кеньятту после очередного срыва, отразившегося на Мэнди в виде вывихнутой кисти и фингала под глазом, для верности прострелив блядскому уродцу коленные чашечки, и, в который раз злостно рявкнув Фионе об отказе в госпитализации Йена, забрал парня к себе в дом. Прошло какое-то время, и Микки привык к тому, что они имели, — к одной недели. У них была лишь одна неделя — почти всегда — плюс-минус день-другой. Одна неделя, полная блаженного сумасшествия, и одна, полная всевозможного характера мучений. Йен старался сделать ему как можно больнее, когда случались плохие дни. Он ненавидел таблетки и в свои лучшие, но, будучи в депрессии, становился просто невыносим. Микки плевался ядом, ругался на чем свет стоит, сдерживая себя изо всех сил, чтобы не оторвать голову блядскому ебаному херу, когда в его больном сознании поселялась очередная навязчивая мысль. В последний раз, пока Микки был на учебе, он собрал все их вещи, которыми был до отвала забит дом Милковичей (психолог из клиники посоветовала окружать себя предметами, наводящими хорошие воспоминания, так что рыжеволосый перетаскал почти все свое барахло, скопившееся за восемнадцать лет), и начал раскладывать их в стопки. Поначалу Микки не удивился, потому что состояние Йена постоянно граничило от «Блядь, Мик, мы словно на помойке» до «Как можно жить в таком тошнотворно раздражающем порядке?» Все стало страннее, когда раскрасневшийся парень схватил его за руку, усадил на диван и сообщил, что они отправляются в Париж. — Классно, — сказал тогда Микки, про себя отметив, что нужно переместить блядские ножи из кладовки и закопать их за гаражом (при этом не наткнуться нечаянно на чей-нибудь труп), потому что Йена глупым не назовешь, а он уже в который раз их туда прячет. — «Классно»? Это вся твоя реакция? — Микки вздохнул и помассировал виски, зажмурившись. — Что не так? Я же сказал: классно, — парень поджег сигарету и затянулся. Йен Галлагер с его перепадами настроения был недалек от того, чтобы получить под дых, но Микки каждый раз заставлял себя противиться этому желанию, напоминая себе о его диагнозе и многочисленных беседах с врачами. — Срань Господня, Микки, что с тобой не так? — воскликнул Йен, вскинув руки к верху. — Все отлично. Привезешь мудацкую статуэтку Эйфелевой башни? — попросил он, открывая банку пива. — Я думал, мы поедем вместе, — озадаченно заметил Галлагер. — УДО, Принцесса, — выразительно подняв брови, напомнил Микки. — Черт. Иногда я забываю, какой же ты на самом деле мудила, — Йен с раздражением откинулся на спинку дивана. — Два сапога пара, м? — Микки обнял его одной рукой, прижав к себе. — Обещаю, мы обязательно куда-нибудь съездим, хорошо? Когда тебе станет лучше, — рыжеволосый парень скривился. — Мне никогда не станет лучше, Мик, — он скинул руку брюнета и отвернулся от него. — Я не считаю тебя неправильным… или чем-то, что нужно исправлять, — Микки замялся. — Но тебе придется научиться справляться с тем, что временами нахлынивает, — дерьмовая эта депрессия или блядская гиперактивность, — Йен с явной неохотой повернулся к нему. — Я с тобой, чувак, мы сможем это пережить. … Ваши отношения оставляют шрамы. В прямом смысле. — Блядский Галлагер! — по скуле Йена проехался ощутимый кулак Микки, и он не заставил себя ждать ответа. Парни сцепились и кубарем покатились по полу, используя самые грязные приемы. Йен почувствовал, что ему становится тяжело дышать, и со всего маха въебал Микки в нос. Кровь хлынула мощной струей, стекая на футболку. Галлагер прошелся по ребрам кулачной дробью, схватил брюнета за волосы и тут же получил удар в район солнечного сплетения. Солоноватый привкус своей крови во рту смешался с чужой, и последнее, что Йен успел сделать прежде, чем Микки втащит ему и выбьет парочку зубов, — мило улыбнуться. — Запрещенный прием, мудак, — с трудом прошептал Микки, отводя руку в сторону и пытаясь восстановить сбившееся дыхание. — Сними уже свои сраные трусы, придурок, — Йен стащил с него майку, помогая раздеваться. — Блядь, кровь… — Микки вытер тканью нос, поднимая голову кверху. — Нежная сучка, — прокомментировал рыжеволосый, расстегивая ремень его джинсов. — Заткнись и бери в рот, Галлагер. — Иногда мне хочется довести дело до конца и убить тебя. — Меньше слов — больше дела, — Микки ехидно улыбнулся, наблюдая, как губы его возлюбленного со знанием дела прикасаются к вставшему члену. Он тоже иногда хочет довести дело до конца, но его всегда останавливает одно и то же — кривоватая самодовольная улыбка с намеком на чувства. Пару минут, и Микки уже даже не помнит, из-за чего началась потасовка и почему его так сильно разозлила идея Йена наклеить обои и сделать перестановку. Поэтому в ближайшие же выходные они едут в торговый центр и закупают все для ремонта. Лип старается добраться до своей комнаты как можно тише: родным вовсе не обязательно знать, что он снова спутался с Мэнди и теперь проводит с ней ночи. В кромешной темноте он не рассчитывает расстояние и врезается в кровать Йена — вернее, в ногу, свисающую с кровати Йена, которая младшему брату определенно не принадлежит. «Микки,» — проносится в голове у Липа, и прежде, чем он успевает что-то сделать, его за руку хватает разбуженный Милкович. — Блядь, ты можешь быть тише? Он только успокоился, перебив хуеву тучу посуды, — в привычной раздраженной манере попросил Микки. — Я думал, вы окончательно перебрались к тебе, — заметил Лип, начиная раздеваться; Микки проводил его до постели долгим взглядом. — Он захотел вернуться. — Если ты сейчас же не примешь свои ебучие таблетки, я сломаю твой блядский палец, серьезно, — Микки впихнул в руку склонившегося в три погибели Йена небольшую белую коробочку. — Ты что, блядь, моя гребаная медсестра? — с раздражением откликнулся рыжеволосый. — Завались нахуй и принимай свои сраные пилюли, — с отчетливой угрозой в голосе повторил Микки. Йен поморщился. За многие месяцы приема лекарств он уяснил одну вещь: препараты от депрессии могут вызвать депрессию. Он с трудом отсчитал нужное количество таблеток (под пристальным взглядом, неумело скрывающим беспокойство) и услышал, пока запивал соком: — Я схожу с тобой на пробежку сегодня. — С чего вдруг? Ты ненавидишь бегать, — Микки пожал плечам и забрал у него баночку с лекарствами. — Бросаю курить. Надо чем-то занять легкие. — Как насчет того, чтобы занять свой рот? — похабно улыбнулся Йен, облизываясь. — Как насчет того, чтобы спуститься вниз и нормально пожрать, остановив попытки желудка переварить самого себя? — Блядь, Микки, откуда в тебе столько пизданутой заботы? — Милкович поджал губы. — Откуда в тебе столько раздражающего похуизма? — Йен показал ему средний палец. — Почему тебя вообще все это ебет? — брюнет пожал плечами. — Не знаю, может, потому что когда я говорил, что люблю тебя, я имел в виду, что люблю тебя? — раздраженно откликнулся он. — Ты ничего не знаешь о сраной любви! — раздраженно воскликнул Йен, вскочив на ноги и направляясь на улицу. — Ни хуя ты не понимаешь, Милкович. Знаешь, что? — мы расстаемся. Я устал от твоей пиздецки сочувствующей рожи и ожидания того, что могу взорваться в любой момент, — рыжеволосый схватил со стола пачку сигарет и вышел на крыльцо; Микки проследовал за ним, захватив с дивана плед. — Хорошо, — спокойно проговорил он, — хочешь расстаться — вперед, блядь, потому что я, сука, тоже задолбался от твоих пизданутых выходок, но только не смей, хуйло ты такое, бросаться под сраный поезд и резать вены, как твоя ебанутая мамаша, если вдруг почувствуешь себя одиноким и бесполезным, — Микки выхватил у Йена из рук сигареты, набросил ему на плечи плед и вышел из дома, сжимая кулаки от ярости. … И еще хочется ранить — как можно сильнее. Микки всегда был тем, кто получает пули. И теперь ее получил Йен — в виде биполярного расстройства, — и Микки никогда не чувствовал себя более отвратно. Он делал все. Все, нахуй, вообще все. Он отсиживал блядские часы в очереди из больных психопатов, чтобы проконсультироваться с врачом, — он надеялся, что, узнав о болезни Йена побольше, он станет менее бесполезным и сумеет провести всю эту невъебенно долгую оздоровительную кампанию, грозившую растянуться лет на сорок. Блядь, он ни разу не жаловался. Йен столько гребаных раз выводил его из себя и провоцировал на абсолютно неадекватные действия, что сложно было припомнить. Микки, вашу мать, бросил пить, потому что рыжеволосого уносило с одной банки, а совмещение лекарственных препаратов с алкоголем вообще грозило нулевым эффектом. Так что, да, он, выпивавший минимум банку пойла сомнительного происхождения в день лет с девяти, отказался от своей привычки, чтобы рыжему пиздюку было хотя бы немного легче. Он долго к этому шел, потому что, черт, Микки все-таки воспринимал алкоголь как неотъемлемую часть своего существования, но в конце концов он не нашел ни одного хорошего повода отказаться от этой затеи. Затем он решил покончить с никотиновой зависимостью — если уж вести здоровый образ, то рвать со всеми блядскими привычками сразу. Микки не улыбалось слечь в тридцать от рака легких или, как Фрэнк, умирать в течение почти целого года от того, что отказывает печень. И он занялся бегом. Вернее, хотел заняться, — а потом они с Йеном поссорились, и Микки ушел к себе домой. Между тем, Галлагеров на квадратный метр в доме Милковичей меньше не стало: теперь под ногами Микки начал путаться старший брат Йена, потрахивающий его доверчивую сестренку. Микки ненавидел Липа за то, что он причинил Мэнди столько боли, но готов был совершенно честно простить его, если он больше не оставит ее. Тем не менее, невзирая на очевидную некомпетентность в вопросах отношений, Лип почему-то начал учить Микки жизни, когда Мэнди умчалась на кухню готовить завтрак, а брюнет пытался подготовиться к сегодняшнему тесту по сраной философии. — Что ты собираешься с этим делать? — издалека начал Лип, подсаживаясь рядом с Микки на диван. — Попытаюсь разобраться, что является первичным, — материя или сознание, — пробормотал парень, устремляя взгляд в книгу. — Ты не настолько умен, — охладил его пыл Лип, выразительно подняв брови. — Ты сейчас тоже не оправдываешь звание самого умного Галлагера, — заметил Микки. — Фильтруй базар, долбоеб. — Итак, Йен, — сказал Лип таким тоном, точно Микки перебил его на полуслове. — Что с ним? Сбежал с психованной мамашей на край света? Опять? — равнодушным тоном осведомился он. — Наоборот — не встает с постели уже вторую неделю, — Микки поджал губы. — Скоро пройдет — дай ему пару дней, и он опять будет отжиматься двести раз и после этого загорится идеей обогнать сраный поезд или что-то вроде этого. — Ты ведь не воспринял это всерьез? — с минуту помолчав, решил удостовериться Лип. — То, что он порвал с тобой. — Вали жрать приготовленную своей лярвой яичницу, Галлагер, и прекрати играть блядского психотерапевта, — посоветовал Микки, в раздражении захлопнув книгу и направляясь в комнату. — И оставьте, блядь, меня в покое! — крикнул он, громко хлопнув дверью. Микки никогда не думал, что будет придавать такое значение учебе. Но это было до тех пор, пока Йен не сказал ему, что не хочет на всю жизнь застрять в Саус Сайде. Дело было в том, что Микки тоже не хотел. На самом деле, ему было плевать на себя: он хотел, чтобы Мэнди выбилась в люди и съехала отсюда как можно подальше — например, в Нью-Йорк, о котором всегда мечтала, или, там, в Калифорнию или Флориду, — и Микки был готов землю грызть, чтобы это случилось. Для себя он будущего не видел — не за пределами Саус Сайда, по крайней мере. А потом появился Йен и, вроде как, они стали парой и все такое, — Микки пришлось признать, что ради рыжеволосого он тоже готов на определенные вещи. Поступить в университет, например, или найти официальную работу с официальной зарплатой, где «Иисусе, Йен, нет никакого криминала, честное слово». Между тем, учеба шла отлично. У Микки хорошо получалось разбираться со всякими механизированными штучками и полновесной техникой, и он сделал это своей специальностью. Конечно, от таких предметов, как философия или английская литература все равно было не удрать, но с этим можно было справиться. Микки написал тест на 89 баллов из 100, и это был отличный результат с учетом того, что он даже не удосужился присутствовать на предыдущей лекции, — они в очередной раз цапались и мирились с Йеном, и это было намного важнее какого-то Ницше и его концепции сверхчеловека. Микки мешком свалился на кровать, не посчитав необходимым сходить в душ и сменить одежду. Он чуть не промахнулся мимо спального места, потому что комната была погружена в абсолютную темноту, — после успешной сдачи экзамена брюнет зашел в «Алиби» и просидел там почти два часа, болтая о пустяках с Кевином и общаясь с его близняшками-дочерьми. В общем и целом, к детям Микки относился равнодушно, но всегда был готов к тому, чтобы в любой незапланированный момент стать дядей, — вот что значит иметь сестру с активной половой жизнью. Брюнет с величайшим трудом стянул галстук через шею, умудрившись в нем запутаться, и начал расстегивать рубашку. — Помочь? — послышался сонный голос с другого конца кровати; от неожиданности Микки чуть не свалился на пол. — Блядь, Галлагер, какого хуя ты здесь забыл? — Я, типа, тут живу, — заметил Йен, и, хоть Микки и не видел, но мог поклясться, что тот недоуменно пожал плечами, словно, мол, ничего особенно не происходило. — Уже, типа, нет, — Микки стянул джинсы и закинул в дальний угол. — Мы расстались, придурок. — Только не говори, что воспринял это всерьез, — совсем как Лип протянул рыжеволосый. — А как, блядь, это еще можно воспринять? — наконец взорвался Микки, давая выход злости, копившейся у него внутри бесконечно долгое время. — Я пытался оправдывать твой долбоебизм влиянием болезни, но, черт, я достаточно хорошо знаю все эти сраные симптомы, чтобы убедиться, что дело не в этом, — ты просто гребаный мудак, вот и все, — Йен тяжело вздохнул. — Наверное, — согласился он совершенно спокойным тоном. — Но ты ведь все еще любишь меня? — Зачем ты приперся? — задал встречный вопрос Микки, совсем не желая отвечать. — Не могу уснуть, — Йен пододвинулся к нему поближе, стаскивая с парня рубашку, которую тот так и не смог снять. — Блядь, я не должен был этого говорить. Я думал кое о чем, — рыжеволосый расслабился, почувствовав руку Микки, обнимающую его за талию, и продолжил говорить: — Я как-то назвал тебя трусом. Мне бы хотелось извиниться. Я понимаю, что… Черт, признаться самому себе в том, что являешься больным психом с угрозой рецидива, — дело не из легких. — Ты не псих, ладно? Раз и навсегда. И не трус. Просто каждому нужно время, чтобы перестать бояться самого себя — кому-то меньше, кому-то больше. Это ничего не значит, если ты в конце концов перестаешь убегать. — Никогда не слышал от тебя чего-то, и в половину такого разумного, — Микки пожал плечами. — Попробуй ради разнообразия закончить обучение и получить высшее образование, — Йен хмыкнул. — Кто бы мог подумать? — Микки Милкович советует мне поступить в колледж. — Мы могли бы свалить отсюда, — вдруг серьезным тоном сообщил парень. — В другой город или страну — куда хочешь. В тот же блядский Париж, например. — И сколько раз я еще буду выгонять тебя и бросать? — Посрать, Галлагер, — Микки поцеловал его в лоб. — Главное, приходи обратно. ..... Вы становитесь одной семьей. — Нет, он просто обкуренный, — убежденно заявила Дэбби, намазывая на тосты слой черничного джема. — Или влюбленный, — справедливо заметил Карл, провожая взглядом умчавшегося в школу Йена. — Хотя лучше бы он был обкуренным, — Микки толкнул его в плечо кулаком. — Эй, ты чего? — Как семье, тебе полагается поддерживать своего брата в трудные минуты, а не говорить всякую хуйню за его спиной, — Карл фыркнул. — Какой нормальный человек решит вернуться в школу после того, как бросил ее? Была бы моя воля, я бы никогда туда и носа не сунул, — Микки пожал плечами. — Не похоже, чтобы тебе она что-то дала, так что просто заткнись и ешь, — он поставил перед Карлом тарелку, полную блинов, и вишневый сироп. — С каких это пор ты заделался нашей мамашей? — недовольно пробурчал Карл, накладывая себе в блюдце свежеприготовленный завтрак. — С тех самых, как ваша пришибленная сестрица выскочила замуж за первого ебыря, — раздраженного рявкнул Микки. — Практика показывает, что отношения, начавшиеся с секса, имеют большую вероятность на серьезное продолжение, — встряла Дэбби, наливая апельсинового сока в высокий стеклянный стакан. — Херня, — резко обрубил Микки. — А у вас с Йеном как все началось? — неожиданно спросил Карл. — Тебя ебет? — разозлился Микки. — Ну, мы же семья, — саркастично напомнил он. — Засранец, — пробурчал себе под нос парень. — Ну так? — Как обычно, блядь, — Микки поджал губы. — Трахнулись и разбежались. — А потом? — И все, — брюнет вздохнул. — Мы до сих пор трахаемся и разбегаемся. — Йен сказал, ты любишь его, — Микки закатил глаза. — Побольше слушай этого пиздюка. — Значит, то, что он любит тебя, тоже неправда? — улыбнулся Карл. — Правда. Единственная, блядь, правда в этих долбанных отношениях, — Микки покачал головой. — Валите нахуй в школу уже. — Не знала, что ты умеешь менять подгузники, — удивилась Фиона, наблюдая за тем, как ловко Микки справляется с Лиамом. — Меня должно растрогать твое одобрение или что? — ожидаемо ощетинился брюнет. — Блядь, ты можешь просто благодарно кивнуть и не возмущаться? — Микки тяжело вздохнул. — Тебе что-то нужно от меня? Выкладывай. Не просто же так ты сюда попиздеть пришла, — проницательно заметил парень, поднимая угольно-черные брови кверху; Фиона закусила губу. — Карл, — она сделала небольшую паузу, — снова натворил какую-то хрень. Меня вызвали в школу, но я не могу — ночная смена. Я не могу подмениться, потому что эти сучки и так ненавидят меня, — Фиона раздраженно фыркнула. — Обвиняют в том, что не отсасываю у босса, —Микки криво ухмыльнулся. — Лип в универе, а Йен… — она прочистила горло. — Йен в последнее время раздражительный. — У него эта тупая фаза, — кивнул Микки. — Я заберу его к себе, чтобы избавить от этих очумелых детских криков и прочей херни, — парень умыл лицо руками. — Ладно, я схожу в чертову школу. Первый и последний раз. Ему пришлось гладить костюм, надевать галстук и все дела. Йен увязался за ним — Микки даже не предпринимал попытки остановить его, потому что шли последние часы его хорошего настроения, и брюнету не хотелось их упустить. Микки никогда прежде не приходилось ходить в школу от чьего-то имени и заниматься всей этой родительской-тире-опекунской ерундой, да еще и с учетом того, что у Милковичей была не лучшая репутация. Так или иначе, они пошли разбираться. Когда Микки вошел в кабинет, лицо миссис Смит мгновенно вытянулось и приобрело почти что несчастное выражение (стоит заметить, что одетый как с иголочки Микки Милкович, играющий роль строго взрослого, — настоящий нонсенс). Карл, со свойственной ему самодовольной ухмылкой, стоял позади, скрестив руки на груди и вызывающе задрав подбородок. — Простите, но кем вы приходитесь Карлу? — предпочитая не узнавать в Микки Милковича, уточнила женщина. — Брат. Старший, — односложно заявил парень, по-хозяйски усаживаясь на стул. ..... Он против, чтобы тебя лапали чужие мужики. Даже если они оставляют хорошие чаевые. — Нет, блядь. Я сказал: ты увольняешься нахуй, и это не подлежит обсуждению, — рявкнул Микки, наблюдая за тем, как Йен переодевается и складывает свои золотистые шортики в кабинку. — Какого черта ты указываешь, что мне делать? — брюнет закатил глаза. — Ну как же ты заебал меня, Галлагер, — раздосадовано протянул он. — Ни дня спокойствия, блядь. — Двести долларов за ночь — Мик, это хорошие деньги, — не сдавался рыжеволосый, завязывая шнурки на ботинках. — Срать — я заработаю больше. Но ты не будешь вертеть своей задницей перед этими сраными извращенцами. — Но ничего же не… Блядь, это всего лишь ебаный танец, сечешь? Ты всегда трешься рядом — я, блядь, танцую для тебя, ладно? — Микки ударил кулаком по одному из железных шкафчиков. — Не ладно! Я еще раз повторяю: ты заканчиваешь с этим дерьмом. Пойдешь сейчас же и уволишься. — И что, предлагаешь жить на твои пятьсот долларов в месяц? — раздраженно поинтересовался Йен. — Да, блядь, предлагаю. По крайней мере, мой парень больше не будет сидеть на коленях у жирных старперов и надрачивать их вялые члены, — Микки схватил одевшегося парня за рукав куртки и потащил в кабинет начальника. — Сейчас же, Галлагер, — с угрозой повторил он. — Вы не можете решать за другого человека, работать ему или нет, — вкрадчиво объясняла девушка десятью минутами позже, когда Микки зашел в кабинет вслед за Йеном, чтобы убедиться, все ли в порядке, и застал рыжеволосого в обнимку с уже явно не первым бокалом вина. Микки сжал кулаки, кинув на блондинку яростный взгляд. Блядь. Он не может отпиздить девчонку. И все же… — Какого хуя ты налила ему, тварь? — рассердился он, вырывая из рук Йена бокал. — Иисусе, Йен, что за херня? Тебя же нельзя пить. — Как же ты достал меня своей ебаной заботой, Микки, — простонал парень, хватаясь за голову. — Где тот парень, несущий херню и лезущий на всех с кулаками? Где он, Мик? — брюнет сжал кулаки. — Ты, блядь, растоптал его нахуй, — рассерженно зашипел он, кинув уничтожающий взгляд на блондинку, которая как можно скорее выбежала за дверь, не желая становиться участником предстоящих разборок. — Слышишь, мудила? Залез в мою сраную душу и вывернул к чертям собачьим. И если тебе теперь не нравится то, что ты видишь, — можешь валить за милую душу, сука ты блядская, — Йен смотрел на него немного мутноватым взглядом, а затем, облизав губы, с трудом встал с дивана и подошел к парню. — Да, ты прав, мне не нравится, — он горько усмехнулся. — Я, блядь, люблю тебя, — Микки вздохнул, не скрывая улыбки. — Трахнемся, м? — Йен притянул его за галстук и поцеловал в шею. — Черт, как я тащусь, когда ты в костюме, — прошептал он, забираясь на стол и широко расставляя ноги; Микки устроился напротив него, расстегивая ширинку. — Ты же вхлам, Галлагер, — Микки стащил с него футболку и откинул в стороны, принимаясь за джинсы. — По крайней мере, теперь у меня стоит, — справедливо заметил Йен, запуская руку в боксеры. — Попридержи коней, ковбой, — усмехнулся Микки, прокладывая дорожку поцелуев от его шеи к члену. — У меня на тебя еще были планы. С тех пор, как Йен оставил работу в «Радужном пони», Микки стал его побаиваться. Видимо, рыжеволосый выпускал часть нескончаемой энергии, выделываясь на шесте, — так что ее теперь оставалось с лихвой. Если раньше Микки мог справиться с его приступами, просто зажав в ближайшем подходящем для этого углу, то теперь… хм, теперь это становилось проблематично, потому что Микки вовсе не был кроликом, или там его задница не становилась менее узкой от того, что ее растрахивали по семь раз на дню (вопреки всем логическим представлениям). К тому же, рыжеволосый взял привычку бегать по утрам и вечерам, — и все бы ничего, если бы он не облюбовал территорию университета Липа, — поэтому Микки забирал его оттуда на машине, а затем отвозил на работу в кафетерий, в котором работала Фиона, а сам уезжал на занятия. Тем не менее, Микки даже в этом нашел свою стабильность и научился подстраиваться под исключительно уродский график своего биполярного парня. Привычно остановившись возле кафе после учебы, он еще с улицы стал свидетелем очередного психозного порыва рыжеволосого: один из посетителей держался за щеку рукой, потирая ушибленное место, Йен стоял рядом, прожигая того зелеными глазищами, Фиона, поджав губы, смотрела на брата, беззвучно обвиняя его во всех смертных грехах. — Что случилось, блядь? — устало поинтересовался Микки, с размаху открывая дверь. — То, что он опять не принимает свои таблетки, — расстроенно сообщила Фиона, покачав головой. — Свали, пока не остался без зубов, — шикнул Микки на пострадавшего посетителя. — На меня пролили кофе, — заявил он таким тоном, словно это было проблемой вселенского, мать его, масштаба. — Ты что, бессмертный? — Микки поднял угольно-черные брови. — Тебе сказали: свали, уебище, — мужчина попытался открыть рот, чтобы снова возразить, но тут же замолчал, освобождая кафетерий от своего присутствия. — Иисусе, Йен, что опять-то? — упав на уютный диванчик, спросил Микки, когда внимание посетителей к ним ослабло. — Меня все раздражает, — плюхнувшись рядом, сообщил парень. — Насколько все? — Йен мотнул головой. — Цвет солнца, блядь, — рыжеволосый уложил голову на плечо Микки, — гравитация. Вкус воздуха. И то, что зимой не бывает дождя, — брюнет обнял его одной рукой. — Прости, чувак, здесь я бессилен. Но… черт, как бы сопливо это ни звучало, — Микки поцеловал его в макушку, — я здесь, и твоя семья тоже здесь — и мы поддержим тебя, слышишь? ..... Иногда люди будут уходить из вашей жизни. Иногда — возвращаться. Через неделю после той истерики в кафетерии Микки повел Йена на футбольный матч в городе. Ему пришлось взять с собой Карла, потому что, ну, он был таким несчастным, когда узнал, что людям на свидании не полагается быть с младшими братьями, которые даже не претендуют на внимание. Да, было странновато, потому что это действительно было свидание, хотя Микки казалось, что они как-то поздновато собрались на свое первое свидание. Однако Йена это ни сколько не смущало: он находился в своей гиперактивной стадии, и Микки предпочитал обманываться мечтами о том, что депрессия больше никогда не настанет. Нет, он уже почти смирился с тем, что временами Йен превращается в кого-то другого, ведь, в конце-то концов, даже тот отстраненный и инертный Йен любил его, — так что ничего, он мог немного потерпеть, на секундочку перестав быть эгоистичным. Микки ни черта в футболе не смыслил, Йен же разбирался только в накаченных задницах игроков, — но этой его способности сейчас не было применения — по крайней мере, Микки ни в коем случае не нужно было об этом знать. Так что единственным человеком среди них, кто действительно пришел сюда поболеть, был Карл, решивший под шумок заняться своими грязными дилерскими делишками. — Если он будет продолжать в том же духе, — делился впечатлениями Микки, наблюдая за тем, как в кармане Карла исчезает очередная сотня долларов, — то в скором времени вы переедете в более благоприятный район, — Йен улыбнулся. — Ты не избавишься от меня таким корыстным способом, — заметил он, чуть склонив голову. — Я не собираюсь избавляться от тебя, еблан, — я перееду с тобой. — Нет. Если мы с тобой куда-нибудь и переедем, то это точно будет не в Чикаго, — покачал головой Йен. — Куда захочешь, Галлагер. В тот же вечер Микки получил звонок из тюрьмы — с новостями о смерти его отца. Он сообщил об этом Мэнди, пытаясь убедить самого себя съездить в морг и забрать тело. Йен что-то говорил ему, но брюнет не слышал. У него груз с плеч упал. Чертов Терри Милкович сделал первую и последнюю стоящую вещь в своей жизни — наконец почил этот мир. Сказали, что его закололи отверткой. Микки даже истерически засмеялся на этом месте — было нехорошо, но он представил, что Терри мучился довольно долго, — за все те мерзости, что натворил в свое время. С Мэнди. С Йеном. С ним самим. Блядь, Терри испортил не только свою сраную ничего не значащую жалкую жизнь — он испоганил все детство Мэнди, и за это Микки готов был разъебать его лицо до кровавой каши. Он изнасиловал собственную дочь. Расположившись на ступеньках на крыльце, Микки поджег сигарету, решив пренебречь своим правилом «не курить, сука, это ведь не невесть какое сложно дело», и затянулся, ощущая блаженную дозу никотина: все-таки сигареты беспретенциозно выполняли свою функцию — расслабляли. — Хочешь поговорить об этом? — осторожно поинтересовался Йен, присаживаясь рядом; Микки проследил взглядом за его движениями, отметив про себя, что Галлагер, вопреки дурацкой привычке выбегать из дому в чем мать родила, на сей раз был одет аккурат по погоде. Да еще и принес дурацкий колючий плед, как в гребных романтических фильмах. — Нет, — ощетинился Микки, отворачиваясь от него. — Хочу побыть один. — Быть может… — Йен прочистил горло и продолжил: — Быть может ты и не из тех, кто в состоянии трепаться о том, что чувствуют каждую гребаную минуту, — губы Микки затронула легкая улыбка: надо же, засранец все помнит, —, но просто помни, что, если все-таки тебе захочется, не знаю, поделиться своими гребаными мыслями… или помахать кулаками, — я к твоим услугам, — брюнет умыл лицо руками. — Да, конечно. — Если бы Фрэнк вдруг умер, я бы… — Йен прикусил губу, — не знаю… был бы даже немного огорчен, наверное. Хоть он вовсе и не мой чертов отец и за всю свою паразитическую жизнь сотворил столько дерьма… — Микки зажмурился; он не хотел, чтобы рыжеволосый начинал об этом разговаривать, потому что это означало одно: ему придется поддержать этот бессмысленный разговор, даже если это противоречит его желанию посидеть и помолчать. — Он никогда не бил нас, когда мы были детьми, но я так сильно его ненавидел… За его слабость, бесхребетность, за то, что он заставил повзрослеть нас раньше, чем стоило, — Йен нахмурился и замолчал. — По крайней мере, у тебя нет братьев-людоедов, — рыжеволосый кинув на него странный взгляд. — Не в прямом смысле, конечно, — я надеюсь, по крайней мере, — Микки взъерошил волосы на голове. — Ладно, блядь, я ненавижу Терри, — наконец выдохнул он. — Единственная вещь, за которую я ему благодарен, — что он сдох сейчас, а не спустя десять лет от цирроза печени или еще какой-нибудь фигни, — Йен взял из его рук сигарету и, затушив о перила, выбросил в темноту. — И даже будучи мертвым, он умудрился испортить мое первое, сука, свидание. — Так все-таки это свидание? — улыбнулся рыжеволосый. — Похоже на то, — равнодушно кивнул Микки. — Хочешь, сделаю тебе минет? — брюнет сощурился и внимательно посмотрел на Йена. — Лучше сделай мне кофе. И сегодня же вечер гребаного кино — разве нет? — Странно, что ты запомнил, — заметил Йен, вставая на ноги. — Хотя не страннее того, что ты отказываешь от минета в пользу старой американской комедии, — Микки поднялся следом и подтолкнул парня к входу. — Кажется, это называется осесть? — пожал плечами парень, закрывая за собой дверь. — Что значит «шлюха»? — звонко ударяя ложкой по столешнице, поинтересовался Лиам. Микки вздохнул. На кухне не было никого, кроме него и Карла, поэтому он не мог попросить разобраться с детской придурью кого-нибудь более компетентного. — Плохое слово, парень, — наконец ответил он, подливая сливки в кофе. — Почему? — не отставал мальчик. — В душе не ебу, — честно признался Микки, присаживаясь рядом. — Что значит «в душе не ебу»? — брюнет поморщился. Кажется, вместо того, чтобы отучить паренька говорить одно плохое слова, он подсказал ему целую фразу. — Ничего хорошего. — Микки, ты дома? — раздался громкий голос с верхнего этажа, а затем торопливое движение ног. — Хэй, довезешь меня до пожарной части? — с сияющей улыбкой спросил Йен, застегивая по пути куртку и хватая тосты со стола. — Отвезу, — кивнул он, — если ты сядешь и позавтракаешь нормально, — строже прибавил он. — Ты не опоздаешь на занятия? — усаживаясь за стол, уточнил Йен. — Мне ко второй паре. Если ты не будешь вести себя как мудак, то довезу еще до работы, — рыжеволосый измученно простонал. — Какой нахрен толк в том, что я там работаю почти на добровольных началах? Если я сдам тест, то… — Нет, мы говорили об этом, — Микки нагнулся и поцеловал его в лоб. — Никаких блядских тестов, Галлагер, до тех пор, пока не получишь свой ебучий диплом, — Йен показал ему средний палец. — Я выебу этого пожарника, — прошипел он достаточно громко, чтобы Микки услышал. — Да, и не забудь отсосать ему в благодарность за то, что спас тебя. Сейчас Микки отшучивался, но два дня назад, когда они впервые за долгое время решили провести выходные в одной из комнат общежития Липа, брюнету было далеко не до веселья. Микки спустился в библиотеку, чтобы подготовиться к зачету по математическому анализу, а Йен, никого не предупредив, отправился в круглосуточный супермаркет, — «Блядь, Мик, мне просто захотелось сраных соленых огурцов, » — объяснял он несколькими часами позже. Периодически доводимый своей биполярной хренью до просто невъебенной хуеты, на этот раз рыжеволосый всего лишь решил остановиться на мосту и понаблюдать за разъезжающими по воде катерами. А потом случилась эта авария и он решил поиграть в героя — наглотался дыма и вынес девушку из загоревшейся машины. Микки рвал и метал. Конечно, он знал, ничего серьезного не случилось, но, блядь, как же он был зол. Йен тоже был зол, потому что брюнет не понимал, почему он это сделал, и принялся лишь осуждать. — Все, на что я теперь гожусь, — вытирать со стола и убирать чужую блевотину! — распылялся Галлагер, меряя больничную палату шагами. — Ты вот серьезно, блядь, ты серьезно? — не верил своим ушам Микки, закипая с завидной скоростью. — Ты только что глотнул опасную для жизни дозу токсинов, и все, что тебя волнует, — то, что ты не можешь быть полезным? Херня, — резко заключил он. — Болезнь не делает тебя недееспособным — ты сам, и только ты, Йен, — Микки почесал за ухом. — Ебаный в рот, Галлагер, тебе только в космос нельзя летать, — пробормотал он. — Хочешь быть полезным — учись. Просто, блядь, закончи школу, получили сраную бумажку это подтверждающую, и мы поговорим. — И ты позволишь мне стать пожарным? Сдать тесты? — Получи диплом, Йен. Идея стать пожарным отправляла сознание рыжеволосого практически со скоростью света. Он хотел быть полезным людям — как мечтал когда-то отправиться служить своей стране. Микки не был против. До тех пор, пока глаза Йена горели очередной идеей, а не оставались потухшими на протяжении бесконечно долгого времени на стадии депрессии, он был готов стерпеть кучу неприятных вещей. Есть мечта — хорошо. Если это мечта помогать людям — почему бы нет? Тем более, что Йен сконцентрировался на учебе, стал исправно пить таблетки, не нуждаясь при этом в пинке под зад (или утреннем расслабляющем минете), и перестал трахать Микки в каждом пригодном углу. Последний пункт вовсе не был полновесным плюсом, но в пору сессии Милковичу было некогда думать о сексе, поэтому он удовлетворял свои потребности только ночью, как все нормальные люди. В кое-то веки все пошло по плану. Йен ездил в пожарную часть, таскал туда печенья, ходил с новыми знакомыми на пробежку, даже как-то раз играл с ними в регби или что-то типа этого. Микки не решался принять предложение рыжеволосого и пойти с ним — он не любил шумные компании и незнакомых людей — тем более, если все они вели здоровый образ жизни и все такое. — Будет весело, — в который раз уговаривал Йен брюнета, пока они чистили зубы и приводили себя в порядок после быстрого утреннего секса. — Я даже не знаю, что такое реализация и дроп-гол, — слабо возмутился Микки, отталкивая его от зеркала и нанося пену, снимающую раздражение, на подбородок. — Я тоже, — фыркнул Галлагер. — И как же ты тогда играешь? — Калеб учит меня, — улыбнулся Йен своей фирменной кривоватой улыбкой. — Хочешь, чтобы я оторвал ему яйца? — очень тихо поинтересовался Микки, ополаскивая бритву. — Хочу, чтобы ты пошел со мной. На игру. Сегодня, — брюнет недовольно поджал губы. — Ладно-ладно, сучка. Если успею, то приду, — сдался Микки. Йен всегда знал, на что, блядь, давить, если хотел уговорить его на какую-нибудь чушь. Микки прекрасно понимал, что им манипулируют, и не то, чтобы был очень против. Калеб сразу показался ему таким парнем, которому нужно сворачивать шею еще до того, как нашлась причина для драки. Во-первых, он был афроамериканцем. У Микки не было никаких проблем с толерантностью (он даже как-то раз трахался с одним чуваком в номере дешевого отеля), но последний черный парень сломал его младшей сестренке психику, так что теперь он настороженно относился ко всем здоровенных бугаям с тяжелым взглядом и заведомо огромным членом. Во-вторых, он нравился Йену. То есть, рыжеволосый даже не стеснялся демонстрировать свою симпатию к этому откровенному укурку — Микки разрешил себе думать, будто это очередные попытки вывести его из себя и вызвать ревность. Возможно, Галлагер просто на него обиделся и поэтому вел себя, как дерьмо, — Микки отказался брать его за руку, сказав, что так делают только сопливые парочки. Рыжеволосый был мастером в игре «ты неправ, и я докажу это, выводя из себя всеми возможными способами» — Микки пока только учился, но уже довольно преуспел, поэтому на заигрывания Йена с этим Калебом лишь стискивал зубы и криво улыбался. Он подозревал, что выводит Йена из себя в той же степени, что и он его, —, но их отношения с самого начала строились на противоборстве, и никто сдаваться не собирался. А потом какой-то паренек сопливой наружности полез целоваться к Микки. — Ну блядь, Мик, неужели нельзя было просто… — Йен остановился, с трудом переводя сбившееся дыхание, — неужели нельзя было просто объясниться, а не сразу махать кулаками? — брюнет, затормозивший около него, впечатался в рыжеволосого со всей силы и прижал к кирпичной стене какого-то здания. — Но тебе же понравилось? — он провел ладонью по его разбитой губе и рассеченной щеке. — Заставляет почувствовать себя живым? — Йен нахмурился. — Эта сраная рутина… учеба, работа, блядские семейные ужины — иногда хочется встряски, да? — рыжеволосый кивнул. — Может, ты тоже болен? — разумно предположил он. — Наверняка. Превратить игру в регби в мордобой было несложным занятием — у Микки здорово это получилось. Но добраться домой без проблем оказалось целым искусством: ни один таксист не собирался рисковать и подвозить двоих явно психически нездоровых побитых пареньков. Метро отпадало, потому что там нельзя было заняться сексом — или хотя бы легким петтингом — во всяком случае, без укоризненных взглядов престарелых женщин, вопрошающих о том, что стало с нынешним поколением. Пока они добрались до дома, Микки перестал чувствовать ноги, но он был пьян и удовлетворен, так что это не считалось (Йен успел спереть с баскетбольной базы, находящейся рядом с полем для регби, бутылку водки, и теперь они оба были вхлам). — Блядь, как же охуенно иногда напиваться, — с блаженной улыбкой протянул Йен, фактически повиснув на Микки. — Не думай, что я позволю случиться этому снова, — с трудом перебирая заплетающимися ногами, сообщил Микки. — Давно стоило понять, что от твоей сраной заботы никуда не денешься, — брюнет фыркнул. — Если тебя это не устраивает… — Нет-нет, все в порядке, — быстро перебил его Йен, смачно целуя в губы. — Блядь, какого хуя? — беззлобно возмутился Микки; они уже подошли к крыльцу возле дома Галлагеров, как вдруг услышали громкие крики и звуки бьющейся посуды. — Опять гребаный Фрэнк, — прошипел Йен, устало прикрывая глаза. — Пошли домой, я передумал сюда возвращаться. Микки не мог не признаться, ему стало как-то теплее от того, что Йен назвал дом Милковичей своим. Тем не менее, они все зашли внутрь, чтобы забрать учебники на занятия и прочую фигню, — и Микки почти сразу об этом пожалел: источником шума был вовсе не Фрэнк — Моника. Она стояла вся в слезах, с потухшими глазами и невыразимо печальным взглядом, — брюнету потребовалась всего пара секунд, чтобы понять, что с ней происходит. — Ебаный пиздец, — прошипел он сквозь зубы, хватая Йена, бросившегося к матери, за руку. — Отпусти, — раздраженно приказал рыжеволосый, попытавшись отстраниться от него. — Хочешь, чтобы она снова промыла тебе мозги? — вкрадчиво поинтересовался Микки; на них и без того уставилось все семейство Галлагеров во главе с Фионой, что определенно не предвещало ничего хорошего. — Она моя мать, Мик, — Йен с силой оттолкнул парня и подошел к женщине. Моника кинулась ему на шею, глухо зарыдав. — Эй, перестань, — он на мгновение зажмурился. — Давай поднимемся в мою комнату, ладно? Т-ш-ш, все в порядке, — рыжеволосый осторожно повел мать наверх, но она замотала головой и потянула его под лестницу — туда, где она отсиживалась в прошлый раз. Микки кивнул ему, выдавив из себя хмурую улыбку. — Она явилась из ниоткуда, — тихо сообщила Фиона, когда Йен с Моникой исчезли с поля зрения и все семейство Галлагеров перебралось на кухню. — Кофе? — предложила девушка. — Пожалуй. Несмотря на то, что он был довольно пьян (как и сам Йен, которого унесло далеко и надолго уже после второго глотка), ситуация заставила голову немного протрезветь. Он не понимал, зачем Моника вернулась, — он не хотел, чтобы она возвращалась: Микки только научился справляться с приступами Йена, как эта женщина снова подвергает рыжеволосого нежелательной эмоциональной встряске. — Какая же она дрянь, — неожиданно даже для себя поделился соображениями Микки; Фиона вздрогнула. — Ты говоришь о нашей матери, Милкович, — с оттенком угрозы заметил Лип, сжав кулаки. — Я говорю о женщине, которая сломала вам жизнь, — отрезал он. — И, блядь, продолжает это делать, несмотря ни на что. — Все же будет хорошо? Йен не сбежит с ней снова? — тихо спросила Дэбби, укачивая Лиама на руках. — Нет, конечно, нет, — выдавив из себя улыбку, ответила Фиона. — Йену больше не зачем убегать. — Пойду приму душ, — ничего не выдающим тоном оповестил Микки, поднимаясь наверх и кидая странный взгляд на то место, где сейчас сидели Йен и Моника. «Вот же сука блядская, Галлагер. Нахуя это всегда должно происходить именно с нами?» — Он никогда не поймет тебя, Йен, — помнишь, мы говорили об этом? — Моника вздохнула, положив руку сыну на колено. — Он никогда не поймет, что ты чувствуешь, — рыжеволосый парень поджал губы. — Он понимает, мам, — Йен покачал головой. — Он понимает, что я люблю его. — Я раньше тоже думала, что люблю твоего отца, — Моника горько усмехнулась. — Больше всего на свете я хочу, чтобы мои дети были счастливы. И мне больно смотреть на то, как ты обманываешься, — Йен нахмурил брови. — Я не… — он умыл лицо руками и медленно заговорил, позволяя себе, наконец, расслабиться: — Знаешь, правда в том, что никому и никогда по-настоящему не было до меня дела, — рыжеволосый покачал головой. — Серьезно, мам. За чертовых восемнадцать лет я привык справляться со своими проблемами, не нуждаясь в чьей-то помощи… Я не собираюсь никого винить — Фиона и так делала все, что в ее силах, Лип вообще не лучший советчик в чем бы то ни было, кроме роботостроения и всевозможных способов склеить девчонок — как видишь, ни один его его навыков не оказался мною востребованным, — Йен чуть помолчал, собираясь с мыслями. — В любом случае, я остался один на один с этой… биполярной херней. Тебя не было рядом, когда мне было плохо, — никого не было, по правде говоря, как всегда, — чуть тише добавил он. — Потому что они испугались — я понимаю это, правда. Фиона, Лип, Дэбби, Карл — они уже видели раньше, как это происходит с тобой, и думали, что все волшебным образом станет лучше, если я пройду курс лечения в клинике, — Моника в ужасе закрыла рот ладонями (Йен знал, как сильно она боится больниц, — он чувствовал то же самое). — Микки не позволил им. Он не знал тогда, с чем имеет дело, — блядь, он не знает до сих пор — никто не знает. Но, черт, он не бросил меня, — он прошел через это дерьмо, мы вместе прошли через это. И если я обманываюсь, то… — Йен замолчал, не зная, что еще сказать; Моника смотрела на сына, с трудом сдерживая слезы. — Фрэнк был таким же, — после пятиминутной тишине заговорила Моника. — Он готов был на немыслимые вещи, — она тяжело вздохнула. — Он пытался… удержать меня, доказать, что любит, но мне никогда не было достаточно, — Йен машинально кивнул, хмурясь. — Единственный выход для таких, как мы, — податься своим желаниям, Йен. Бежать бесполезно — рано или поздно, но это загоняет тебя в тупик, и тогда остается только повиноваться, — она взяла сына за руку и крепко сжала. — В конце концов мы расстались, потому что я слишком много ему изменяла — это был единственный доступный шанс снова почувствовать себя свободной. Ты ведь тоже иногда хочешь сделать это? — рыжеволосый передернул плечом, невольно вспоминая Калеба и его красивые сильные руки. — Это один из симптомов — частые и неразборчивые сексуальные связи. Желание становится… — Неутолимым? — Именно, — Моника внимательно посмотрела на него. — Ты уже чувствуешь это, да? — проницательно заметила она. — Таблетки помогают, — солгал рыжеволосый после недолгой заминки. — Отсутствию эрекции, — кивнула женщина. — Йен, ты не можешь насильно заставлять себя… — Я не хочу, — перебил он ее, — я не… Господи, как ты с этим справляешься? — отчаянно спросил он, чувствуя ужасную слабость во всем теле. — Я бы сделала что угодно, лишь бы тебе стало легче, — Моника грустно улыбнулась. — Я не хочу, чтобы ты избрал тот же путь, что и я, — иначе потеряешь слишком много. — Ты же знаешь, что я люблю тебя? Что мы все любим тебя? — женщина кивнула, вытирая выступившие слезы обратной стороной ладони. — Я тоже люблю вас, Йен. Всегда. … Адюльтер: вероятность равна… — Знаешь, я изменял тебе, — неожиданно сообщил Йен, когда они с Микки смотрели телевизор в доме Галлагеров, укутавшись в плед (у Милковичей отключили отопление, а чек с работы Микки должен был прийти только через два дня). — Что? — брюнет даже убавил громкость, прослушав часть новостной программы о сносе каких-то устаревших зданий в их районе. — Ну, с Нэдом. — Иисусе, Йен, ты серьезно хочешь об этом говорить? Сейчас? — Я хочу… — рыжеволосый закусил губу. — Когда ты понял, что любишь меня? — Откуда, блядь, мне знать? — раздраженно отозвался Микки, нервно крутя пульт в руках. — Не помню, ясно? — рявкнул он, ощущая на себе пристальный взгляд парня. — Какое тебе вообще дело? — Я не хочу изменять тебе, — честно и невпопад сообщил Йен. — Ну так и не изменяй, — равнодушно пожал плечами Микки. — Это важно для тебя? — Ебаная ты сучка, Галлагер, — брюнет закатил глаза. — Да, это важно для меня, — Йен криво улыбнулся. — Почему? — Сколько тебе? — пять? Что за дурацкие вопросы? — вконец разозлился Микки. Он только отошел от приезда Моники, как опять началась поебень (не то, чтобы это было непредсказуемо, но все же). — Почему ты любишь меня? — совершенно серьезным тоном спросил Йен; Микки развернулся к нему в пол-оборота. — Потому что, блядь, — отрезал он. — Мик… — Ради всего святого, Йен, — Микки сжал кулаки, — ты можешь ответить на этот вопрос? — Я пытался разобраться с этим, — рыжеволосый вздохнул и протянул совсем по-детски: — Все так сложно. Сначала… — он прочистил горло, — сначала я подумал, может, я смогу понять, что это, когда выясню, за что люблю, — Йен усмехнулся. — У меня не хватило пальцев — я взялся за спички, но это… — Типа, не измеряется в бездушных кусках дерева? — Йен перевел на него удивленный взгляд. — Типа, — согласно кивнул он. — Ну так и не думай об этом, мудила. Не засоряй мозги херней, хорошо? — Я боюсь закончить, как Моника, — наконец признался Йен, смотря куда-то в пустоту. — Ты не закончишь, — Микки приобнял его за плечи. — Ты не Моника. А я уж точно не Фрэнк. — Считаешь, у нас выйдет что-то путевое? — Почему бы и нет? — У Галлагеров все всегда через жопу, — брюнет усмехнулся. — У Милковичей тоже. — Хочешь стать исключением? — А ты против? — Йен пожал плечами. — Я имею в виду… — он чуть помолчал. — Ты видел Монику. Это мое будущее — и никакого другого. — Йен, это не… Это не твой единственный вариант, ладно? — рыжеволосый запустил руку ему в волосы; Микки недовольно дернулся, но не отстранился. — Да? И какой же еще? — Я. Мы. Хорошо? — Хорошо. ..... Он тоже заботится о тебе. Ну, или хотя бы пытается. Йен снова начал приставать к нему спустя пару дней после того, как они вернулись в дом Милковичей. Не то, чтобы Микки был против, просто… — Я не очень хорошо себя чувствую, — брюнет устало покачал головой, отстраняясь от Галлагера, запустившего руку ему в штаны. — Что случилось? — обеспокоенно спросил Йен, заглядывая ему в глаза. — Думаю, температура или что-то вроде этого, — безразличным тоном сообщил Микки; рыжеволосый дотронулся губами до его лба. — Херня, ты в порядке, — вынес вердикт парень, дернув плечом. — Снимай свои штаны, Мик. — Йен, я не хочу, — выразительно подняв брови, попытался объяснить он еще раз. — Ну и пошел нахуй, ублюдок, — неожиданно рассердился Галлагер, вставая с кровати и выходя из комнаты. Нет, для Микки такое поведение неожиданным не было, потому что, ну, он уже почти привык к тому, как резко может измениться настроение рыжеволосого. Но, блядь, это никак не изменяло того факта, что Микки вело, и вело, надо заметить, отчаянно. Его бросало то в жар, то в холод, болело горло и щипало в глазах. Парень сделал пиздецки неутешительный вывод: болен. И это было херово. Семейство Милковичей, будучи приверженцем самых изощренных традиций Саус Сайда, все же здорово отличалось от большинства. Оно и понятно — свои традиции, законы, психи. За все свои двадцать гребаных лет Микки, среди прочего, уяснил важную вещь: никому нет дела, если ты болеешь — неважно, это грипп или туберкулез, или, может, у тебя отказывают почки или ты начинаешь харкать кровью, — жри таблетки и подыхай тихо-мирно, чтобы тебя не застрелили, как подхватившую заразу собаку. Однако с тех пор, как Мэнди повзрослела, Микки стал открывать в своей младшей сестре полезные навыки. Например, ее можно было послать в магазин при жутком похмелье; или попросить зашить прострелянное плечо — со временем она научилась справляться даже с ножевыми ранениями. Так что, ну, измерить температуру и поставить парочку уколов явно не было для нее задачей высокой сложности. Микки болел с удовольствием. Он лежал на диване, смотрел передачи и мог требовать горячий бульон с лапшой в любое время суток. Огромным плюсом было и то, что можно было с чистой совестью пропустить занятия в университете, взять больничный на работе и… Ладно, на этом плюсы заканчивались, но брюнет не унывал. Он иногда любил тишину и покой, вопреки всей своей блядской натуре, —, но он не любил тишину и покой, если в них не вписывался Йен. Ебучий Йен, который не приходил уже, блядь, третий день. — Йен Галлагер! Рыжеволосый резко распахнул глаза и чуть не упал с кровати. Мэнди стояла совсем рядом, почти впритык, склонившись над парнем и прожигая его взглядом. «Хули твой голос так похож на его голос?» — удивился рыжеволосый парень, пытаясь пробудиться ото сна. — Что-то случилось? — зевая, спросил Йен. — Ты что, блядь, издеваешься надо мной? — Мэнди стянула с него одеяло. — Твой бойфренд болен, и я единственная, кого это реально… — Черт! Он что, действительно болен? — встрепенулся парень, вскакивая с кровати и путаясь в простыне. — Нет, он, мудозвон, играет в больного, — блюя на каждом шагу и подыхая тихо-мирно на своем изжеванном диванчике, — вспыхнула брюнетка. — Оооу… Ладно, я понял. Спасибо, Мэнди, — неловко поблагодарил он подругу, криво улыбнувшись. — Я ужасный бойфренд, — покачал головой Йен. — Сейчас? Чувак, без обид, но заткнись нахуй, — простонал Микки, переворачиваясь на бок. — Я оставил тебя, больного, — ты никогда не оставлял меня, когда я болел, — продолжал рассуждать рыжеволосый, сидя на корточках возле кровати парня. — Не мог бы ты, пожалуйста, просто завалить свое ебало и принести мне горячего чая с лимоном? Или еще какой хуйни? — попросил брюнет, болезненно морщась. — Лучше немного морфия — морфий всегда в тему. — Господи, неужели я такой же невыносимый в эти дни? — неверяще спросил Йен, проходя на кухню. — Поверь мне, Галлагер, ты намного хуже! И если ты спросишь, почему я тебя терплю, то можешь сразу опустить руку в кипяток, чтобы пропустить ту часть, когда я выливаю на тебя чайник, — закричал Микки хриплым голосом, перебивая мысли Йена. — Блядь, когда ты успел стать гребаным экстрасенсом? — пробормотал себе под нос рыжеволосый, нарезая лимон. Он терпеливо ухаживал за Микки, подсовывал ему таблетки в еду, подсыпал порошки от кашля в напитки и пришел к простому выводу: они просто с ним просто невъебенно похожи по части лечения — и это еще большой вопрос, кто хуже — он или Микки. Так что к концу второго дня Милкович заебал его до такой степени, что Йен просто сбежал от него на игру, которую устраивали в пожарной части (правда, для отчетности ему пришлось прихвать Карла, Дэбби и Лиама, ибо Фиона отказалась просто так прикрывать его перед Микки). — Сука, мне херово без тебя, — это было первое, что сказал Йен, ввалившись в дом Милковичей в одиннадцать часов ночи, когда все порядочные люди уже должны были быть в своих кроватях (конечно, к жителям Саус Сайда это ни коим образом не относилось, однако Микки последовал старой доброй традиции аристократов, потому что со следующего дня он возвращался в свое обычное русло Йен-учеба-Йен-работа-Йен). — Что, блядь? — сонным голосом переспросил Микки, приподнимаясь на локтях. — Хе-ро-во, — по слогам повторил рыжеволосый, плюхаясь рядом. — Твою мать, Йен, когда ты успел нажраться? — Я заходил в «Ласточку», — равнодушно пожал он плечами. — Заработал двести баксов, кстати, — теперь сможем заплатить за Интернет и тебе не придется больше торчать в библиотеке допоздна, — брюнет простонал. — Ну какого хрена опять, Галлагер? — он схватил парня за локоть и потянул на себя. — Признавайся: трахался с кем-нибудь? — За кого ты меня принимаешь! — возмутился Йен, пьяно хихикая. — За сексуально озабоченного восемнадцатилетнего парня, которому не нужно и хвостом вертеть, чтобы уложить под себя какую-нибудь одноразовую задницу, — раздраженно отрезал Микки. — Слишком сложное предложение, Мик, — пожаловался рыжеволосый. — Вот неожиданность-то, блядь, — парень уложил его на кровать и начал стягивать джинсы. — Калеб довез меня, — наконец выдохнул Йен, отползая чуть подальше. — Я разъебу его педерастическую рожу, клянусь Богом, — прошипел Микки сквозь зубы. — Не стоит, — ровным голосом ответил он. — Он не заинтересован в мимолетных сексуальных связях. — Откуда тебе, нахуй, знать? — уже догадываясь, каким будет ответ, все же решил уточнить брюнет. — Он, видите ли, помешан на этой херне со свиданиями — цветочки и конфеты — мерзость, — констатировал Йен, закрывая глаза. — Блядь, даже не представляю, если бы у нас все началось с гребаных свиданий. — О, это слишком долго для вас, мистер Я-готов-засунуть-в-любую… — Да нет же, блядь, — перебил его Йен, вслепую нащупывая чужие пальцы и переплетая их со своими. — Это охуенно, что мы избежали это бесполезного дерьма. Не знаю, полюбил бы я тебя, будь ты блядским неженкой. — Завались уже нахуй, — Микки накрыл его рот рукой, целуя в шею, — и дай поспать, завтра трудный день. — Я бы никогда тебе не изменил, — упорно продолжал невнятно бубнить Йен, — несмотря на то, что говорит Моника… — Мне посрать, слышишь? Заткнись, иначе я за себя не отвечаю. Микки нравилось, когда Йен был с ним откровенен, потому что рыжеволосый в принципе этим не грешил, но иногда его просто хотелось придушить за излишнюю болтливость — особенно, когда он — в пьяном угаре, а Микки трезв, и ему приходится выслушивать бесконечные признания в любви (пожалуй, не самая неприятная часть, но это же Галлагер, который обязательно все извратит) и мечты Йена насчет того, чтобы стать пожарным и помогать людям. В отличие от Йена, Милкович прекрасно понимал, что шансы рыжеволосого, мягко говоря, очень низкие. Да, он исправно пил таблетки и все дела, но Йен не был бы Йеном, если бы не умудрялся даже это делать через задницу, — он продолжал довольно часто напиваться и творить всякую хуйню (в последний раз, к слову, Микки забирал его из «Алиби», когда рыжеволосый решил помочь Кевину заманить посетителей в бар и устроил стриптиз, обливал клиентов шампанским и пел, танцуя на барной стойке, — и это еще пропуская ту часть, где он безуспешно пытался угнать лимузин, припаркованным поблизости, и ограбить круглосуточный супермаркет). — Я всего лишь хотел помочь, — оправдывался тогда рыжеволосый, тащась вслед за разъяренным бойфрендом. — Благими намерениями, Галлагер, — выразительно заметил Микки, качая головой; Йен лишь махнул на него рукой, привычно криво ухмыляясь. Пока Микки был доволен и тем, что рыжеволосый продолжил учебу и совсем скоро собирается выпускаться, — а потом пусть идет работать гребаным пожарником, лишь бы снова не вел себя, как полный мудак. Потому что, ну, Милкович хотел, чтобы он получал удовольствие от того, чем занимается, и реализовал свою непонятную потребность помогать людям, — в конце концов, Микки всегда будет поблизости, чтобы защитить его, в случае чего, — однозначно будет, даже не обсуждается. … Он никому не позволит тебя обидеть — даже себе. — Твой друг — чертов псих, — ошарашенно заявил Игги, закидывая голову кверху в попытках остановить текущую кровь: пару мгновений назад Йен разбил парню нос, потому что тот завалился пьяный вхлам, притащил с собой русскую шлюху и начал трахаться с ней в гостиной на диване. — Ты не хочешь извиниться прежде, чем я сломаю тебе челюсть и сделать это будет немного сложнее? — участливо поинтересовался брюнет, угрожающей поступью приближаясь к брату. — Иди нахуй, Микки. На самом деле, Микки никогда не дрался со своими родственниками — за исключением Терри. Ну, еще он иногда колотил Мэнди, но это были шутки, не более. То, что происходило сейчас, шуткой не было — и Микки прекрасно отдавал себе отчет в том, что даже его навыков недостаточно, чтобы справиться с рассвирепевшим Игги Милковичем, унаследовавшим все самое херовое от своего отца, — садизм, кровожадность и неукротимость. Хотя тут был еще один момент. Ввязываясь в драки, Микки всегда защищал себя (кавалеры Мэнди не считались, потому что никто из них, кроме сраного Кеньятты, драться не умел), — тут же дело обстояло иначе: он защищал Йена. Игги, блядский выродок, посмел открыть свой вшивый рот и заикнуться насчет психического состояния рыжеволосого — Микки знал, как Галлагер ощущал себя каждый раз, осознавая, что вынужден принимать лекарства или посещать больницу (к счастью, хотя бы в школе брюнет мог не волноваться по поводу душевного спокойствия своего бойфренда, потому что после того, как однажды Микки привез его на занятия и поцеловал на прощанье, пожелав удачи, Йена никто не смел называть педиком или чокнутым психом, — репутация отпетого хулигана, как-никак). Игги дрался хорошо — по крайней мере, он дрался лучше Микки, потому что был больше и все такое. Свою роль сыграла и очевидная жестокость, так что уже по истечении пяти минут брюнет кашлял кровью, сжимая рукой сломанные ребра. Однако сложилось так, что обязательным условием для поступления в Вест-Пойнт была потрясающая военная подготовка — Микки был уверен, Йен сможет надрать зад любому бойцу даже с закрытыми, мать его, глазами и сломанными руками, если понадобится. — Блядский ублюдок! Йену хватило одного точного удара в район солнечного сплетения и еще одного — в область коленной чашечки. Игги рухнул на пол, ругаясь на чем свет стоит, и тут же был схвачен за ногу и выволочен на улицу. — Появишься хотя бы еще один ебанный раз, и я вырву твое сердце и скормлю собакам, — пригрозил Галлагер, сталкивая его с лестницы и возвращаясь обратно в дом. — Черт, Мик, — он осторожно дотронулся до разбитого лица парня, заставив того зашипеть от боли. — Мне так жаль, я… — Эй, я сам полез — знал, на что иду, — с трудом поднимаясь при помощи рыжеволосого, засуетившегося над ним, заметил Милкович. — Тебе не нужно бить морду всякому, кто будет говорить такое. Это просто констатация факта в конце концов — я ведь и вправду псих и… — Не больший, чем я, — усмехнулся брюнет, поддавшись резкому порыву и целуя его в лоб. — О, тогда я точно попал, — усмехнулся Галлагер, доставая обезболивающее из сумочки с медикаментами. — Не больший псих, чем Милкович, — вот уж комплимент, просто пиздец какой-то, — рассмеялся Йен, качая головой; Микки с непривычной, а от того и необъяснимой нежностью следил за его движениями, тоже улыбаясь, несмотря на ужасную боль в области лица и ребер, — он мог вытерпеть всю блядскую боль на свете, лишь бы просто оттянуть эту фазу ебаной депрессии и похуизма. Несмотря на все доебы рыжеволосого, Милкович продолжал мужественно терпеть его безумные выходки, потому что Йен — лучшее, что вообще могло с ним случиться, лучшее, на что он только мог надеяться, прожигая свою гребаную ничего не значащую жизнь обычного гопника из Саус Сайда. Черт возьми, их отношения — честный пример того, сколько пиздеца может привнести в жизнь человека чувство, именуемое любовью, и насколько, мать вашу, счастливым оно может сделать, даже если ты кажешься самому себе безнадежным. Вся их ебаная история — как сраные американские горки: постоянно переворачивает с ног на голову, а потом медленно отпускает, словно после порции качественной дури, — потом снова, и так по кругу. Хм, любовь? Да, сука, именно она. Не та, о которой пишут в дешевых бульварных романах, страницы которых можно использовать, чтобы скрутить косяк, — и не та, о которой снимают красивые голливудские фильмы с блестящим сюжетом и трагическим концом, — какая-то своя, особенная. По-своему извращенная, призванная постоянно разгребать какое-то дерьмо и бороться за гребаное счастье, — чтобы просто, блядь, быть свободным, потому что если и можно обрести сраную свободу, то для этого совершенно точно необходимо научиться любить. У них будет еще много плохих и хороших недель, правда. Но какая, нахуй, разница, если они будут вместе?