Катенька

Корабль, который привез Катеньку в новую жизнь, бросил якорь в порту Данцига утром понедельника. Тетка с облегчением истово перекрестилась — ну наконец-то мучения закончились — и решительно отправила племянницу переодеваться. — Негоже, милая моя, перед иноземцами в непотребном виде разгуливать. Ступай, приведи себя в порядок. Катенька ушла. На сердце было неспокойно, тянуло и ныло, но не сильнее, чем в последние недели. Она, было, еще в Ревеле, перед выходом в море заикнулась тетке, Наталье Петровне, но та списала на обычное волнение перед свадьбой. — Все девицы, Катерина, проходят через это. Смирись. А потом тетушке было уже не до поучений — слегла. Волны и качка не лучшим образом сказались на ее здоровье. Катеньке же все было нипочем, она под сердитое ворчанье шла на палубу и, кутаясь в шаль, всматривалась в бескрайнюю синеву моря, в горизонт, в облака… Загадывала, что если найдет среди тучек хотя бы пять, похожих на животных, то все будет хорошо. Муж окажется добрым, а детки родятся здоровыми. Но как ни всматривалась в пронзительную синеву майского неба, как ни напрягала воображение, облака так и оставались облаками, бесформенными клочьями белого пуха. Сначала ей казалось, что путешествие будет бесконечным, но время летело, как стрела, выпущенная из лука, приближая тот день, когда Катеньки Ремизовой уже не будет, а появится герцогиня Мекленбург-Шверинская… Герцогиней Катенька себя представить не могла. При дворе бывала часто, манерам была обучена, но вести такую жизнь всегда? Отец много говорил об ответственности, о чести и достоинстве — она от испуга мало что понимала и кивала, не могла остановиться. Сватовство оказалось внезапным, как снег в сентябре, она растерялась, не верила, что всерьез и взаправду. Как?! За что? Почему именно ее? Отец тоже был выбит из колеи, но отказать не посмел, когда посланник герцога при дворе царя Петра изволил попросить ее руки для своего господина. Приданое за ней дали хорошее. Мать переживала, что заморский жених голь перекатная и что кровиночке придется тяжко, но сведущие люди разуверили. Герцог в деньгах не нуждался. — Попомни мои слова, — говорила мать, бдительно следя за сборами, — нечисто со сватовством, ой нечисто! — Аграфена, не мути воду. Катька и так уже как не в себе, — ругался отец. — А нечего было всем отказывать, довыбирался! Девке двадцать пятый годок пошел. Еще прошлым летом сосед наш сватался, надо было… — Вдовец с дитем! — сплюнул отец. — Дочерь у него, не сын! Катенька зажимала уши и убегала, не могла слышать эти бесконечные ссоры. Толку-то рассуждать о том, что могло бы быть? Силантий Евсеевич жену схоронил, да и герцог вдов. Детей вот только нет. Как выглядит герцог, она не представляла, портрета не передали. Если верить чужим речам, то выходило, что он высок, статен и красив. Катенька слушала посланника и понимала едва десятую часть, слова он выговаривал непривычно русскому уху. Она хотела было сказать, чтобы говорил он по-немецки, но не посмела перебить разливающегося соловьем важного господина. Одна радость, что с будущим мужем они хоть поговорить смогут… Безъязыкой в чужой стране было бы совсем лихо. — Ну что застыла соляным столбом? — голос тетушки вернул Катеньку в действительность. — Прибыли уже за нами. Идем уж! На берегу толпились какие-то люди, стояла карета, запряженная гнедыми лошадьми, но особого оживления не наблюдалось. Катенька поискала глазами того, кто мог бы быть ее женихом, но среди встречающих не было никого, кто соответствовал описанию, данному посланником. С судна уже сгружали сундуки, провожатые нетерпеливо переминались рядом. Тянуть дальше было некуда, и она вслед за теткой спустилась в ожидающую шлюпку. Сопровождение из дома Катеньке выделили скромное. Трое дворян, двое из которых были ровесниками отца и один чуть моложе — все они ехали скорее по своим делам, делая попутно одолжение графу Ремизову, которого скрутил жестокий приступ подагры. Сердце Катеньки разрывалось от невозможности помочь отцу, она умоляла отложить поездку, рвалась помогать ухаживать за больным, но тщетно — корабль был готов к выходу, погода благоприятствовала… Пришлось смириться. Путешествие в компании тетки вышло против ожидания вполне терпимым, быть может, потому, что занятая своими мыслями Катенька почти не вслушивалась в ее старческое ворчание. Первый день на чужбине выдался бестолковым и суетным. Герцог еще не прибыл, их ждали позже, а потому хлопоты по размещению высоких гостей взял на себя местный епископ, оказавшийся просвещенным и образованным человеком. При нем натянутость отношений в свите невесты быстро сошла на нет, и даже тетушка осталась довольна деликатностью и обходительностью князя Потоцкого. Катенька же ждала появления жениха, как арестант приговора: и страшно, и хочется определенности, чтобы все, наконец, закончилось. Неизвестность выматывала хуже жара при лихорадке. Их завалили приглашениями. Наталья Петровна строго отбирала их, советуясь с епископом, благо он немного говорил по-русски. Катеньке было все равно, она равнодушно смотрела на местные красоты, холодно-отстраненно вела себя в гостях, заслужив репутацию высокомерной гордячки. Ей было безразлично. Все эти люди не вызывали интереса, а удовлетворять чужое любопытство ей не хотелось. Она переживала за здоровье отца, за свое будущее и не могла тратить душевные силы еще и на досужие разговоры и сплетни, приправленные толикой хороших манер. Катенька крепилась из последних сил, избегая даже общения с теткой, когда, наконец, в Данциг прибыл Карл-Леопольд, герцог Шверинский. Наталья Петровна презрительно скривила губы — жених не произвел на нее должного впечатления. — Ну и что, что высок, да где мужская стать? Тощ! Катенька фыркнула: тетке все мужики, в которых было меньше семи пудов веса, казались недостаточно представительными. — Тетя, он еще молод. — К тридцати уже, — сурово сказала Наталья Петровна, — видать, порода такая. Бывают, знаешь ли такие хряки, что сколько ни корми, а все… — Тетя! — Что тетя?! Я правду говорю. Худые — они все страдают разлитием желчи, а потому бывают злы без меры. Катенька поджала губы и отвернулась: ну что за человек тетя, нет чтобы успокоить, а вот на тебе! Герцог не показался ей злым. Скорее уставшим и опечаленным, отчего проистекала некоторая растерянность и вялость в обращении. Катенька вспомнила знакомство — разговор не задался с самого начала и не выходил за рамки простой вежливости. Как будто невеста была ему совсем неинтересна. А сама Катенька побоялась показаться слишком бойкой — не тот случай. Ей казалось, что подготовка к свадьбе займет недели две-три, что состоится она в родовом замке герцога, о котором ей прожужжали уши, но Карл-Леопольд решил иначе, и они поженились через два дня. Гостей было немного. Церемония вышла скромной, если не сказать скомканной. Наталья Петровна громко рыдала, заглушая порой голос епископа, который проводил венчание. От самой свадьбы в памяти осталось лишь раздражение. Затем был небольшой прием по случаю бракосочетания в доме епископа. Тетка немного успокоилась и обещала просветить племянницу насчет первой брачной ночи, но герцог потребовал немедленного отъезда: — Прошу прощения, дорогая жена, но меня ждут дома неотложные дела. Это его «меня ждут» больно отдалось внутри, но Катенька постаралась отогнать от себя грустные мысли: человек не привык еще, что не один. Она решила, что нужно будет попробовать поговорить с ним осторожно, мягко попенять на невнимание, сказать, что в чужой стране, среди чужих людей он ей теперь единственно близкий человек. Но как это сделать, было совсем неясно. Герцог казался монолитной глыбой льда… Дорога в Шверин запомнилась бесконечной тряской. Кучер погонял лошадей, выполняя прямой приказ хозяина: поторапливаться! В карете было душно и неудобно. Муж не делал попыток как-то приблизиться или немного скрасить долгую дорогу светской или не очень беседой. Тишину можно было бы резать как масло, если бы не стук копыт по сухой земле и не крики возницы. Катенька очень старалась не плакать. Пыталась оправдать излишнюю резкость — тетушка не подарок, конечно, но зачем было отказывать так грубо? — Нет, дорогая жена, о вашей родственнице в замке не может быть и речи! Разве речь шла о приживалке? Или о том, что тетка будет навязывать свое общество до конца дней своих? Нет же, Катенька как могла пыталась объяснить, как тяжело ей вдали от дома и родных, про тетку, которая на первых порах поможет освоиться… Но муж был непреклонен: — Я думаю, что излишне утруждать престарелую даму долгой дорогой через полстраны. Справедливости ради, к концу первого дня в карете наедине с герцогом Катенька решила, что будь с ними здесь Наталья Петровна, поездка оказалась бы еще хуже. Остановок почти не делали, Карл-Леопольд на самом деле очень торопился. Настолько, что не озаботился едой в дорогу, ей же и в голову не пришло побеспокоиться — не привыкла. Сам герцог время от времени прикладывался к бутылке, делая редкие, но долгие глотки. Катенька в такие моменты старалась не смотреть на дергающийся острый кадык, но слух все равно улавливал, как он сглатывает и резко выдыхает. Наверное, в бутылке было что-то крепкое. Желудок Катеньки отзывался на это приглушенным урчанием — от завтрака прошло уже много времени. Герцог не слышал или не обращал внимания, продолжая то бездумно пялиться в окно, то утомленно прикрывая прозрачные голубые глаза. Катеньке ничего не оставалось делать, как следовать его примеру. Увы, вокруг простирались луга, изредка перемежаемые лесом, не самые интересные виды. К ночи они добрались до постоялого двора. Катенька с трудом выбралась из кареты и разминала затекшие ноги. От долгого сидения болело все, особенно та часть, которая находилась чуть пониже спины. Вышел хозяин, кланяясь, проводил в лучшую комнату… И Катенька чуть не заплакала от досады — мечтам об уединении и отдыхе не суждено сбыться! У них оказалась одна комната на двоих с одной постелью. Ах, лучше бы первая брачная ночь прошла в доме епископа! Там она смогла бы внутренне подготовиться к неизбежному, но герцог – муж, поправила она себя — деликатно предложил отложить этот вопрос на некоторое время. Тогда она сочла его слова заботой о молодой жене и даже прониклась признательностью. Сейчас же не была ни в чем уверена и просто страшилась ночи. Голод, терзавший ее несколько часов, окончательно пропал. — Дорогая жена, вы предпочтете поужинать в общем зале, или приказать накрыть в комнате? — В общем зале, пожалуй, — ответила Катенька, представив себе трапезу наедине с мужем. — Тогда жду вас внизу, — он вышел, плотно притворив дверь. Катенька вздохнула с облегчением, получив несколько минут передышки. Можно было привести себя в порядок, умыться, смыв дорожную пыль и очень, очень сильно постараться не думать о том, что будет дальше. Трапеза вышла унылой. Хозяин разогнал других постояльцев по комнатам, чтобы не мешали высоким гостям ужинать, а сам стоял чуть поодаль, напряженно ловя каждое слово. Какое уж тут общение. Да и не знала Катенька о чем можно поговорить. Начинать самой было боязно, герцог же не изъявлял никакого желания вести какие бы то ни было беседы. Молча закидывал в себя куски мяса, меланхолично жевал, глядя в никуда. Супруга не интересовала его. Катенька едва заставила себя проглотить несколько кусочков сочного жаркого, благодарно улыбнулась хозяину и заметила нескрываемое облегчение на его простоватом лице. — Господа желают еще чего-нибудь? — отважился спросить хозяин постоялого двора. — Желают, чтобы их оставили в покое, — раздраженно отозвался герцог. — Зачем вы так, ваша светлость, — Катенька не выдержала и заступилась за ни в чем не повинного человека. Герцог не мигая уставился на супругу. Казалось, еще мгновение, и он вспылит, но с видимым усилием он сдержался. Отбросил салфетку, залпом допил вино и встал. — Дорогая жена… Катенька мысленно продолжила за него: «Вашего мнения я не спрашивал», но герцог удивил, закончив иначе: — Я не терплю навязчивость в любых проявлениях. Катенька опустила голову, показалось, что эти слова относились к ней и были чем-то вроде предупреждения: знай свое место, жена. — Вы закончили? — спросил герцог и нетерпеливо постучал сапогом о ножку грубо сколоченного стула. — Да, благодарю вас, — ответила Катенька и тоже встала. Оттягивать неизбежное не было смысла, кусок все равно не лез в горло. — Прошу вас, — герцог склонился в вежливом полупоклоне, пропуская ее вперед. Катенька прошмыгнула к лестнице. Правила этикета, казалось, намертво затверженные сызмальства, как будто корова языком слизнула — в голове образовалась звенящая пустота. Она взлетела по ступенькам и замерла перед дверью их комнаты, ожидая. Герцог поднимался неспешно, с достоинством. Будь на его месте батюшка, хлопнул бы пониже спины и благодушно сказал: «Егоза», — но Карл-Леопольд, герцог Шверинский не мог опуститься до такой вольности. Он ожег молодую жену взглядом, даже полутьма коридора, освещенного лишь замызганным оконцем, не могла скрыть презрения в глазах. Катенька постаралась не заметить, потому что иначе было бы слишком больно от невнимания и равнодушия. Зачем, спрашивается, руки просил, да через чужих людей? В комнате было сумрачно, и без того неяркий свет предзакатного солнца загораживало раскидистое дерево, росшее неподалеку. Не слишком близко — залезть нельзя —, но тень давало знатную, не спасало и большое окно. Очутившись в комнате, Катенька растерялась: что делать-то теперь? Покосилась на широкую кровать с гостеприимно отогнутым краем одеяла и нервно облизнула губы. — Давайте отдыхать, — устало сказал герцог, — завтра предстоит рано выехать. Катенька обернулась. Карл-Леопольд снял парик и небрежно крутил его в руках, как бы раздумывая, что делать дальше. В вечерних сумерках было не понять, какого от природы цвета его волосы — довольно коротко остриженные, они казались почти черными. Проступившая на щеках щетина сгладила черты лица, делая его не аристократически-красивым и жестким, а более человечным, не лишенным некоторых недостатков, но вполне привлекательным. — Что вы тянете? — герцог уже снял камзол, пристроил его на высокую спинку кресла у окна и обернулся к замершей посреди комнаты супруге. — Ну как знаете. Он пожал плечами, разделся и лег, отвернувшись. Катенька кое-как стащила с себя платье, без помощи это оказалось непросто, и притулилась с другого края широкой постели. Муж сопел ровно, наверное, спал. У нее самой же сна не было ни в одном глазу. Казалось, усталость должна была сказаться, тело молило об отдыхе, но переживания последних дней сказывались… Она крутилась с бока на бок, повторяла, шевеля губами, Богородицу, старательно жмурила глаза, но тщетно! — Спите уже, — буркнул герцог, — успокойтесь, эта дыра не лучшее место, чтобы лишать невинности. Не зверь же я. Катенька пробормотала что-то благодарное и замерла, вытянувшись, не желая привлекать к себе еще больше внимания. Если герцог не выспится, то, скорее всего, завтрашняя поездка окажется совершенно невыносимой, гораздо хуже, чем сегодняшняя.