На пять минут раньше

Настойчивый звон будильника в очередной (третий) раз ворвался в сон, на этот раз окончательно развеивая сладкую утреннюю дрёму. Какаши нашарил телефон рукой и, не глядя, выключил. Вставать не хотелось, как и день назад, как и всю прошлую неделю, как и… всегда. Надо срочно найти в себе силы и все-таки подняться с кровати, иначе он непременно опоздает на работу. Нечеловеческим волевым усилием Какаши заставил себя встать, принять холодный душ и одеться. Эти простые действия заняли почти все 30 минут, отведенные им самому себе на сборы. Оставалось еще минут пять, которые можно было использовать на то, чтобы влить в себя чашку невкусного растворимого кофе, но, принюхавшись к темному вареву, он с отвращением отодвинул чашку и вышел из дома. На пять минут раньше обычного. Не то чтобы эта пятиминутка каким-то образом могла повлиять на то, опоздает он в конечном счете или нет. Какаши прекрасно знал свою способность опаздывать везде и всюду. Он мог застрять по дороге, заглядевшись на птицу в небе или заметив радугу в брызгах фонтана. Хатаке Какаши не был романтиком в привычном смысле этого слова, но подобные явления завораживали его, надолго привлекая к себе внимание. Впрочем, главной причиной его опозданий оставался маленький книжный магазин, находившийся в двух шагах от работы: ни разу Какаши не смог спокойно пройти мимо. Неведомая сила скручивала его по рукам и ногам, отключала способность рационально мыслить и буквально вталкивала внутрь, в прохладное, пахнущее деревом и бумажной пылью помещение. Какаши любил книги. Старые, с потертыми корешками, пожелтевшими листами, истертыми позолоченными буквами на обложках; новые, с их хрусткими, острыми, как бритва, страницами, с современными суперобложками и непередаваемым запахом типографской краски и глянца; дешевые издания в мягких обложках, чья жизнь была похожа на жизнь бабочек-однодневок - серая бумага, плохой клей, нестойкие краски - редко когда такая книжка переживала больше одного прочтения; дорогие коллекционные издания, важные и пафосные, с золотым обрезом, в обложках из настоящей телячьей кожи, инкрустированные драгоценными камнями (последние, впрочем, хранились отдельно от основной массы книг, и увидеть их было дано не каждому). Какаши любил книги. Любил их читать, погружаясь в выдуманный автором мир, смотреть на окружающее глазами героев, чувствовать вместе с ними, жить вместе с ними. За них. Вместо них. Иногда погружение было таким глубоким, что Какаши ловил себя на том, что его сердце начинает биться чаще, руки непроизвольно сжимаются в кулаки, брови хмурятся, а в глазах подозрительно щиплет. После особо удачных батальных сцен он чувствовал себя выжатым и уставшим, словно это он только что сражался с армией неприятеля. Иногда герои начинали разговаривать с ним, рассказывать истории, которые могли бы с ними случиться, если бы… Порой, Какаши с удивлением обнаруживал, что за окном уже занимается рассвет, а ведь он только хотел дочитать главу перед сном. В книгах было так просто найти все то, чего не хватало в повседневной жизни. Хороший роман позволял занять свободный вечер и забыть на время о том, что ему уже пошел четвертый десяток, а его вечера по-прежнему свободны и одиноки, и что кроме работы и книг в его жизни толком ничего и нет. И все же Какаши любил книги. Мысль о том, чтобы отложить в сторону очередной томик любимого автора и пойти с компанией сослуживцев в бар, пропустить по кружке пива или по рюмке чего покрепче, ни разу не пришла в его голову добровольно. Нет, он бывал и в баре, и в караоке, и на всевозможных корпоративах, но ему никогда не удавалось полностью расслабиться и просто получать удовольствие - приключения выдуманных героев оставались ближе и понятнее, а узнать ответ Дзюнко на непристойное предложение проезжего самурая казалось важнее, чем устроить собственную личную жизнь. Книжный магазин стал для него практически вторым домом. Продавец уже давно узнавал его, приветливо здоровался и всякий раз сообщал, не появились ли в продаже новинки из любимой серии. Какаши нравилось ходить вдоль книжных полок, касаться пальцами корешков книг, брать их в руки, разглядывать. Он любовно разглаживал страницы, закрывал глаза и перелистывал наугад, водил пальцем по строкам, и, не глядя, тыкал в текст. Иногда слово или фраза, в которые он попадал, как нельзя кстати подходили под прошедший или еще только предстоящий день. У него даже возник своеобразный ритуал: эту маленькую игру он затевал каждый раз, когда предстояло принять важное решение или получить ответ на вопрос. Следовал полученному совету он не всегда, что не мешало ему в следующий раз снова обращаться к книгам в поисках подсказки. Какаши не сомневался, что выкроенные пять минут перед работой он проведет в любимом магазине. Ну, может быть, десять, но уж никак не больше пятнадцати. Все-таки опаздывать больше, чем на пятнадцать минут он себе не позволял. Автобус подошел точно по расписанию, как только Какаши оказался на остановке. Обычно у него уходило на ожидание минут десять, а это значит, что времени на книжный станет еще больше. Какаши улыбнулся: стоило отказаться от дрянного кофе, и вот уже день обещает быть по меньшей мере неплохим. Он занял свое излюбленное место на задней площадке - здесь он был избавлен от просьб уступить место, ворчания пенсионеров и воплей детей, он мог раскрыть книгу, с которой не расставался ни при каких обстоятельствах, и спокойно почитать. При этом, когда автобус начнет наполняться пассажирами, ему по-прежнему никто не будет мешать. Почему он все-таки выбрал для поездок на работу не этот автобус, а следующий, Какаши вспомнил буквально через пару остановок. В салон влетела, ввалилась, втиснулась толпа студентов, моментально набив его битком. "Селедки в бочке" - может и банальное, но очень точное определение тому, что сейчас творилось вокруг. Точно, как он мог забыть, что этот маршрут соединяет два стратегических студенческих объекта: общаги и местный Университет, и в это время десятки студентов спешат к началу занятий. Читать в такой толпе оказалось проблематично. Слева от него приютилась стайка девушек, непрерывно щебечущих о чем-то своем, женском, и периодически взрывающихся звонким хохотом. Кто-то постоянно пихал его локтями, наступал на ноги; чьи-то спины и сумки задевали страницы раскрытой книги, точно специально стараясь их порвать. Какаши вздохнул и спрятал книжку в сумку. Что же, в переполненном транспорте для него оставалось еще одно развлечение - возможность разглядывать людей. Каждый раз, начиная новый роман, Какаши некоторое время отдавал на то, чтобы найти прототипов главных героев, визуализировать их для себя. Например, он совершенно точно знал, как выглядит Дзюнко: тоненькая, невысокая, с тяжелым плащом черных в синеву волос, разметавшихся по спине; у нее светлые глаза и густые ресницы, мягкая улыбка и нежный румянец на щеках. Сейчас, особо ни на что не надеясь, Какаши поднял глаза на пеструю толпу студентов и в тот же момент столкнулся взглядом с ним. Он читал очередной роман из серии "Ича-ича", и в голове уже давно сформировался образ всех основных героев: и старухи-трактирщицы, и сурового мэра, и даже мальчишки-посыльного - всех, кроме одного. Никак не удавалось увидеть внутренним взором того самого заезжего самурая - сильного, дерзкого, идущего против правил и совершающего невозможное. А теперь - вот он. Смотрит прямо ему в глаза и улыбается до ушей. И весь такой яркий: яркая футболка, яркие волосы, яркая улыбка - словно солнечный зайчик, запущенный в темную комнату. Какаши на минуту прикрыл глаза, представляя паренька в традиционной одежде или в доспехах. Ему бы еще волосы отрастить, чтобы можно было в хвост убирать, да серьгу в ухо, и соответствие стало бы полным. Он совсем замечтался, примеряя найденный образ герою книги, а когда открыл глаза, обнаружил, что студенческая волна хлынула к выходу, унося с собой и юного самурая. Какаши как раз провожал взглядом его светловолосую макушку, испытывая чувство сродни сожалению, от того, что все закончилось так быстро, когда перед самым выходом, прежде, чем вынырнуть навстречу солнечному дню, мальчишка обернулся и подмигнул ему. Что-то дрогнуло внутри, незнакомое чувство прокатилось холодком вдоль позвоночника, заставляя тонкие волоски на загривке встопорщиться, а губы растянуться в неловкой ответной улыбке. "Что это было?" Впервые на памяти сослуживцев Хатаке Какаши явился на работу без опоздания. Более того, он пришел раньше положенного срока, чем вызвал всеобщее замешательство. Кое-кто даже поинтересовался, все ли с ним в порядке. Задумавшись о непонятном поведении мальчишки-студента и о собственной реакции на него, он прошел мимо излюбленного магазина и даже не заметил этого. Всю первую половину дня Какаши был рассеян больше обычного. Он то вновь и вновь прокручивал в голове подробности мимолетной встречи в автобусе, то перечитывал сцену первой встречи самурая и Дзюнко. Теперь, когда он знал, как тот выглядит, картинка в голове приобрела четкость, цвета и даже звуки. Определенно, Какаши был рад, что повстречал паренька, пусть даже тот внес сумятицу в его обычно спокойный разум. Вряд ли они встретятся снова, так что забивать себе голову размышлениями на тему: "С какого перепугу незнакомый мальчишка мне подмигивает?" было совершенно бессмысленно. Придя к такому выводу, Какаши совершенно успокоился и до конца дня ему даже удалось вполне плодотворно поработать. Утро начиналось стандартно: тройная побудка, прохладный душ, кофе. Впрочем, кофе выпить Какаши снова не пришлось. На этот раз по совершенно банальной причине: закончился сахар, а плохой кофе без сахара - это намного, намного хуже, чем просто плохой кофе. В итоге Какаши сделал то, чего совершенно делать не собирался - вышел на пять минут раньше. Зато Какаши собирался уткнуться в книгу и всю дорогу читать, не отвлекаясь, и это ему удавалось ровно до тех пор, пока в автобус вновь не хлынула толпа студентов. Строчки запрыгали перед глазами, и чтение пришлось отложить - невозможно читать сцену признания, когда чей-то локоть больно впивается в бок, а книгу так и норовят выбить из рук. Юный самурай носил странное имя - Наруто, - был светловолос, голубоглаз, имел несколько шрамов (украшение для любого мужчины!) на лице. Нравом отличался взбалмошным, но суровым. Враги трепетали перед ним, друзья - восхищались, девушки падали к его ногам, точно спелые сливы с ветки, деревенские мальчишки бегали следом, точно привязанные, подражали каждому жесту и звали своим "боссом". Интересно, а какие глаза у мальчишки-студента? Какаши не удержался и поднял взгляд, отыскивая в толпе солнечную макушку. Искомая макушка отсутствовала, и он удивился тому, как резко испортилось настроение. Грудь сжало неприятное чувство - не то разочарование, не то обида, можно подумать, мальчишка ему что-то пообещал, а теперь вдруг не выполнил. Что же, наверное так будет лучше. Слева и сзади началась какая-то возня. Вчерашние студентки-щебетуньи, видимо, ехали в другой части автобуса или даже отсутствовали, но на уровне шума это почти никак не сказывалось - парни умели шуметь не хуже. - … отдай! - Сначала скажи, что там? - возня за спиной усилилась. - Киба, сволочь, отдай, кому говорят! - если бы фраза, произнесенная с таким яростным шипением, относилась к нему, Какаши наверняка внял бы просьбе, ему даже захотелось обернуться и посоветовать незнакомому Кибе выполнить требование, однако, тот, похоже, был другого мнения. - А вот и не… - Ах, ты!.. - очередной тычок в спину заставил-таки Какаши обернуться. Он уже собрался разразиться язвительно-гневной тирадой, как сердце совершило кульбит, а все слова замерли, так и не успев сорваться с губ. Синие. У него были синие глаза. Темные у самого зрачка, к краям радужки они светлели, разбавляемые голубыми, серыми и даже желтыми искрами-вкраплениями. Он сравнил бы эти глаза с горным озером в солнечный день - искрящееся от солнечных бликов побережье и бездонная глубина в центре, с ловушками и водоворотами, откуда, попав раз, уже не выбраться. Ресницы странные: темные на кончиках и золотистые, очень светлые у корней - казалось, темные пушистые полукружия парят рядом с веками. На каждой скуле по три полоски. Что это - татуировки или, может… шрамы? Обладатель столь выдающейся внешности пару раз моргнул, смущенно почесал в затылке, улыбнулся, потом повернулся, обхватил парня, с которым только что ругался, за шею, треснул по макушке. - Я убью, тебя, лодочник! - Непременно, в следующий раз! - загоготал тот в ответ, и оба затихли. У Какаши больше не было повода для возмущения, стоять и пялиться на парней дальше становилось просто неприлично, поэтому пришлось перестать. С одной стороны, было жаль, что сегодня мальчишка был не один, да и ехал где-то за его спиной, а с другой, Какаши чувствовал удовлетворение от того, что все-таки увидел его. Всю дорогу ему казалось (а, может, просто очень хотелось, чтобы это было так), что синий взгляд то и дело упирается ему в спину. Когда людская волна, подобно отливу, схлынула, Какаши подошел к окну и проследил взглядом за шумной парочкой, пока та не скрылась окончательно из виду. Опустевший салон и восстановившаяся тишина не радовали. Какаши сел на свободное место, раскрыл книгу, но читать не смог. Оставшиеся две остановки он размышлял о том, что юный самурай слишком хорош для легкомысленной Дзюнко. Было что-то неправильное в том, что обычный мальчишка-студент может настолько подходить под описание, данное автором книги. Глаза, волосы, улыбка, шрамы наконец. Стремительная, летящая, пружинящая походка, словно ее обладатель вечно куда-то торопится, боится не успеть, пропустить что-то важное и интересное. Какаши наблюдал за ним почти каждый день. Он опять перестал приходить на работу вовремя, но не потому, что проводил время в книжном магазине, а потому что стал выходить на той же остановке, что и его улыбчивый самурай. Он не пытался подойти, чтобы познакомиться или заговорить, он всегда держал дистанцию, даже если парень был один. Он провожал его взглядом до Университета, после чего пешком шел на работу. Какаши не понимал этой своей внезапной одержимости, списывал все на обычное любопытство и желание разгадать загадку невероятной схожести выдуманного героя и реального человека. Складывалось впечатление, что автор знаком лично с этим пареньком и своего персонажа писал именно с него. Потому что, если это совпадение, то просто невероятное, мистическое даже. Не бывает таких совпадений. К тому же, была весна, погода шептала, что прогулка перед работой - не грех, а сплошная польза для здоровья, а от наблюдения за солнцем, запутавшимся в вечно растрепанных волосах, всегда необъяснимо повышалось настроение. Какаши насовсем отказался от дрянного кофе, каждый день высматривал в салоне автобуса своего самурая, вечерами читал "Ича-ича" и был почти счастлив. Отношения самурая и Дзюнко развивались, и вот-вот должны были перейти в горизонтальную плоскость. Какаши каждый раз с замиранием сердца приступал к новой главе, надеясь и опасаясь одновременно, что уже вот, сегодня, сейчас между ними все будет. По его мнению, автор писал постельные сцены просто гениально: в них никогда не было грубости и прямолинейности, герои испытывали не животную похоть, но страсть и единение душ. Эротические моменты в книге всегда были исполнены драматизма, пронизаны чувственностью, а иногда печалью. Дзюнко и самурай не могут быть вместе: она не захочет бросать родных, да и ему нельзя жениться без разрешения. В других обстоятельствах Какаши вполне искренне посочувствовал бы влюбленным, но не в этот раз. Синеглазый самурай не должен принадлежать никому, кроме… Какаши захлопнул книгу прямо посреди эротической сцены. Действия Дзюнко вызывали глухое раздражение: слишком настойчивая, слишком доступная, слишком опытная. Все в ней было слишком - настолько, что казалось неискренним, ненастоящим. Он швырнул книгу под подушку, отвернулся к стене и собрался спать - завтра рабочий день, нужно встать пораньше, минут на пять. Ему снился самурай со странным именем в объятиях Дзюнко. Они лежали на берегу реки, и высокая трава скрывала от посторонних взглядов их юные обнаженные тела. Но Какаши не был посторонним, поэтому видел всё: алые губы, тонкие руки, высокую грудь с темными, точно винные ягоды, сосками, белые колени, сильные плечи, широкую, гладкую, без единого шрама спину, перемешавшиеся темные и светлые волосы, плавные движения и беззвучные стоны. Какаши не мог не смотреть. Что бы он ни делал: зажмуривался, отворачивался, закрывал глаза руками - он продолжал видеть. Вдруг Дзюнко начала меняться: черты лица делались грубее, волосы светлели и укорачивались, исчезала округлость форм и плавность линий - женское тело становилось мужским. Еще через минуту Какаши узнал в новоявленном мужчине себя. Его сознание словно раздвоилось: он продолжал смотреть на них со стороны, одновременно с этим видел прямо перед собой синие глаза и шрамы на щеках. Самурай нисколько не удивился подобной подмене, его объятия стали лишь крепче, и возбуждение никуда не делось - Какаши явственно чувствовал это. - Я думал, ты никогда не решишься, - улыбнулся самурай и поцеловал его в губы. Впервые в жизни Какаши вылетел из сна, точно кто-то выстрелил им из рогатки. Он проснулся весь мокрый от пота и со стояком, чего не случалось с ним со времен окончания периода полового созревания. Какаши сел в кровати, обхватив голову руками. Доигрался. Какаши никогда не врал себе. Во всяком случае, сознательно. Других обманывать случалось, но себя - какой смысл? Он признал и уже смирился с тем, что мальчик-студент стал для него не просто случайным попутчиком, а кем-то особенным. Но, даже признавая этот факт, он никогда не думал о нем в таком ключе. Не думал всерьез. Он же еще ребенок совсем, несовершеннолетний, и Какаши его старше лет на пятнадцать. Можно было наблюдать издалека, любоваться издалека же, но чтобы фантазировать о мальчишке в эротическом смысле - такого он не мог себе позволить. А теперь все эти недо-мысли, недо-чувства, недо-желания оформились и выплеснулись во сне. Какаши не мог не признать: он жалеет, что так быстро проснулся, он хотел бы досмотреть сон до конца. "Поучаствовать". В то же время, он понимал, что теперь, при встрече, не сможет смотреть на мальчишку по-прежнему - каждый раз он будет вспоминать тяжесть обнаженного тела и вкус поцелуя. Какаши жалел, что этот сон приснился ему, лучше бы все оставалось, как прежде. Затренькал будильник в телефоне. Какаши выключил его и отправился в душ. Стоя под ледяной водой, он размышлял о том, что теперь делать с новоприобретенными привычками. Возможно, стоит купить хорошего молотого кофе и научиться варить его в турке? А вместо автобуса пересесть на метро? Благими намерениями вымощена дорога в ад. Хороший кофе либо сбегал из турки, либо, если Какаши все-таки удавалось уследить за ним, получался на вкус еще отвратнее, чем дешевый растворимый. Добираться на метро было неудобно - слишком много народу, слишком сильные запахи, слишком шумно и совсем нет возможности почитать. Книжный магазин - последняя радость - теперь был совсем не по пути. Какаши все чаще опаздывал, стал раздражительным и угрюмым. "Я просто не высыпаюсь", - объяснял он окружающим. "Я просто хочу его увидеть", - понимал сам. Кофе (в очередной раз), весело пузырясь и шипя, перелился через край. По поверхности плиты расплылось (очередное) коричневое пятно. Пятна Какаши обычно отмывал сразу же, но сегодняшняя неудача подействовала на него, как красная тряпка на быка. Он раздраженно схватил турку, обжегся, швырнул ее в раковину, попутно разлив по полу остатки кофе. Взглянув на разгромленную кухню, он чертыхнулся и вышел из дома, хлопнув дверью. Ноги сами понесли его на автобусную остановку. Какаши понимал, что успевает на тот самый "пятиминутный" автобус, но ему было уже все равно. Он пытался читать, но строчки плыли перед глазами, мысли путались и в конечном счете сводились к одной: "Я увижу его". Какаши еле дождался обычного студенческого наплыва. Он впивался взглядом в каждого входящего, отыскивая в толпе одного единственного. Мальчишки не было. Он вышел возле Университета в надежде, что просто не заметил парня в толпе, и что теперь-то непременно разглядит обладателя светлой макушки и синих глаз - его всегда яркие футболки издалека бросались в глаза, так что пропустить было невозможно. Все оказалось бесполезно - его не было среди пассажиров этого автобуса. "Может быть, он просто опоздал?", - пытался успокоить себя Какаши, но следующий автобус приехал привычно полупустым. Парня не было и там. Ни на следующий день, ни в течение всей недели, поймать его так и не удалось. Мальчишка словно нарочно избегал его или и вовсе перестал ездить на учебу. Какаши ел себя поедом: за нерешительность, за то, что испугался и сбежал. И вот теперь он не знал ни номера телефона, ни даже имени человека, который занимал все его мысли, с которым с некоторых пор были связаны все его желания.