Бог должен быть безгрешен

Экстра - Чонин 12 июня

— Почему бы тебе не выбросить это старьё? Чонин молча смахнул со стола телефон с пообтрепавшейся подвеской в виде плюшевого енотика и сунул в карман. Отвечать однокурснику он не собирался. Личные вещи Чонина, равно как и личные дела Чонина, никого не касались. — Не, ну просто странно. Телефон новый, а та бурая штука старая. Я, кстати, хочу себе такой же телефон. Он вроде ж ничего, да? Чонин повернул голову и смерил любопытного не в меру студента тяжёлым взглядом. Обычно этого хватало, чтобы его оставили в покое. Хватило и на сей раз. Чонин дописал лекцию по истории искусства в тишине и покое и глянул на время. Последнее занятие. И как раз удастся заскочить в магазин на углу неподалёку от дома и купить что-нибудь, из чего они потом с Крисом соорудят неплохой ужин. Чонин завернул к куратору перед уходом. Куратор с порога осчастливила его новостью по поводу Испании, поскольку на открывающих дебютных выступлениях присутствовал гость из той самой Испании, положивший глаз на Чонина. — Осталось только подтвердить стартовый бюджет и расписание съёмок. Если получат добро, то с нового года роль официально будет твоя. Конечно, придётся много заниматься и готовиться, но, думаю, ты справишься. Чонин брёл к выходу и размышлял над тем, как преподнести новость Крису. Ехать в Испанию прямо сейчас не требовалось, но скоро — придётся. И это почти на год. Честно говоря, оставаться целый год без Криса не хотелось совершенно, но сможет ли Крис поехать с ним? И захочет ли вообще? Крис всю жизнь провёл в Канаде, да и не угадать, как он отреагирует. Крис — он такой. Непредсказуемый. То трясётся над ним, то орёт на весь дом как потерпевший, то рвёт и мечет из-за ерунды, то тискает так, словно вот-вот навеки расставаться надо, то на руках носит и зацеловывает до изнеможения, то ещё что-нибудь внезапное отмачивает... А ещё иногда так смотрит — буквально раздевает взглядом, а через минуту отдаётся с таким пылом, что у Чонина всё тело звенит, как струна. Сплошные острые ощущения. И противоречивая надёжность. Потому что Крис — он такой. Как скала. Если пообещал, то костьми ляжет, но сделает. Главное, не предавать и ценить. Иначе убьёт. Он может. Не из ненависти. От боли. Боль Крис всегда переносил плохо. Не только свою, но и чужую, которую считал своей. От боли хёна надо оберегать... — Ким Чонин? Он сразу узнал этого человека, хоть и видел всего несколько раз. — Инспектор Момсен... Вы просто шли мимо или с прицелом? — Мне нужно поговорить с тобой. О том самом деле. Пока неофициально. Хотелось послать Момсена к чёрту, потому что Чонин не имел ни малейшего желания говорить о "том самом деле". Но даже сквозь раздражение он понимал, что лучше согласиться. Да и Крис всегда говорил, что не стоит создавать полиции дополнительные сложности — это их привлекает и раззадоривает. — Где и когда? — Я на машине. Просто отъедем куда-нибудь, где поспокойнее, и где никто не помешает. Чонин устало кивнул и зашагал следом за Момсеном, пытаясь угадать, какие же вопросы он услышит. Момсен остановился у потрёпанного автомобиля. Машина была настолько старая, что Чонин даже не смог определить марку и модель. Момсен сам распахнул дверцу и жестом предложил Чонину забраться в салон. Чонин первым же делом уткнулся взглядом в бардачок с отломанной крышкой. Внутри валялась пластиковая белая баночка. В таких обычно продавали витамины или какие-нибудь таблетки. Момсен уселся за руль, завёл машину на удивление без проблем и выехал на дорогу. — Куда поедем? — сразу спросил Чонин, чтобы сориентироваться и прикинуть, сколько времени уйдёт, чтобы добраться до дома и на чём. — Даже не знаю... — Момсен поджал губы, размышляя. — Мы на направлении Торонто. Мост на выезде подойдёт. Сегодня жарко, а там как раз ветерок будет. Чонин отвернулся к окну. Он не представлял, зачем Момсену говорить с ним и о чём. Чонин уже и лиц той шестёрки толком не помнил. Он помнил лишь само действо. Момсен своими намёками и появлением только всколыхнул всё это. И от воспоминаний у Чонина неприятно сводило пальцы на руках. На левой нудно ныл мизинец. — Ты ведь понимаешь, — негромко заговорил после перекрёстка Момсен, — тем детишкам было по шестнадцать, как и тебе тогда. Совсем дети. Нельзя же так вот всё бросить и ждать, пока тела будут найдены. Их родные всё ещё надеются... И они же учились вместе с тобой. Неужели ты... Чонин сжал кулаки и уставился прямо перед собой, отчаянно отгоняя прошлое подальше. Смотрел, как в бардачке перекатывалась баночка, вспыхивая то белым боком, то яркой наклейкой. На минуту помогло, потому что точно такую же наклейку Чонин видел во Франции. Его сосед по комнате был помешан на лекарствах и всерьёз полагал, что болен всем на свете. Чонин заметил ту баночку из-за наклейки как раз. Больно уж яркая и симпатичная, как будто для детей. — Они ведь ничем не отличались от тебя по большому счёту, — продолжал вещать Момсен, которого Чонин в мыслях уговаривал заткнуться. Потому что — отличались. И чем больше Момсен давил на жалость, тем отчётливее в памяти звучали оскорбления и смех. Им тогда было очень весело. Всей шестёрке. Настроение у них испортилось только поначалу, когда Чонин выбил двоих из игры. Одного — надолго, второго — на время. Удары он тогда не считал. Просто с ужасом ждал, когда же что-нибудь хрустнет. Запястье — и чёрт бы с ним. Но они пытались попасть по лодыжкам и коленям. Сначала ногами. И когда он защищал колени и лодыжки, получал по рёбрам. Больно, но совсем не страшно, только дышать трудно. Страшнее всего было ощутить удар по ногам. Хотя и глупо — шансов выжить всё равно не было. Ему рассказали, что будет дальше. С ним. И рассказали, как именно будет. Жаль, он тогда не сразу вспомнил какие-нибудь ругательства на английском. Корейский они не знали, а он из-за боли и страха не мог переключиться на английский. Ну а когда смог и вспомнил, прилетело по голове. По голове тоже было совсем не страшно. Он хотел умереть быстро. До того, как ему переломают ноги. До того, как сделают всё остальное. Но и сейчас, и тогда всё это было как в тумане. Тяжёлое дыхание, удары, смех, тёмные пятна перед глазами — фон. Отчётливее всего Чонин помнил именно страх и ожидание, когда вот-вот хрустнет и сломается. Левая нога или правая. Ожидание даже не боли, а просто сигнала, после которого всё потеряет смысл. И непонимание — за что? Момсен всё говорил, рассказывал про тех, кого нашли, и про тех, кого ещё не, а Чонин пытался дышать. Просто дышать. Если сделать вдох и досчитать до восьми, а потом задержать дыхание на восемь, выдыхать тоже надо на восемь. Ждать опять восемь — и вдох на восемь. Если дышать вот так — с интервалами по восемь секунд — отпустит. Обязательно. Надо только дышать — и страх уйдёт вместе с воспоминаниями. Или станет слабым. — Я не верю, что тебе... "...пять... шесть... семь... восемь... выдох". — Ты ведь понимаешь, что... "один... два..." — ...надо поймать убийцу... "Он не убийца". Чонин сбился и невольно коснулся пальцами воротника рубашки, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу. Чтобы дышалось легче. Момсен свернул к пятачку у выезда с моста, развернул машину носом к мосту у самого бордюра и остановил. Чонин едва не рванул прочь из машины, но заметил несущийся по дороге фургон. Смог сделать вдох и подождал, пока фургон промчится мимо, обдав раскалённым воздухом даже через стекло, тогда только распахнул дверцу, встал ногами на бордюр, дверцу захлопнул и поспешил убраться подальше от дороги. Момсен бросил на крышку багажника синюю папку и оглянулся. Чонин сначала отошёл к парапету, посмотрел вниз, а после вернулся к машине. Раз уж Момсен торчал у багажника, Чонин подошёл туда. Под его взглядом Момсен поёжился и отступил на шаг — к бордюру. — Так о чём вы хотели поговорить? Или только затем приехали, чтобы рассказать мне о несчастных жертвах? Не отпустило до сих пор, хотя на воздухе дышалось легче, чем в машине. — Я хочу, чтобы ты дал показания против Криса Ву. — С какой стати? — Потому что он убил. Больше некому. — И у вас есть доказательства? — Есть. Ты. — Момсен сунул руки в карманы и нервно поджал губы. — Он из-за тебя их убил, ведь так? — Я ему не кровный родственник, чтобы из-за меня убивать. — Чонин перевёл взгляд на синюю папку, потом вновь глянул на Момсена. Он был уверен в Крисе. Уверен, что нет у Момсена никаких доказательств. — Зато он гей. Я, конечно, иначе себе представляю парней, на которых западают геи. Симпатичная мордашка там, не знаю, все такие манерные и милые. Ты больно резкий и... гм... грубоватый на лицо. И взгляд у тебя такой, что вряд ли у какого гея встанет. Но чёрт их знает. Да и подростки выглядят тонкими и нежными. — Тогда я, тем более, вас не понимаю, инспектор. — Перестань. В суде вкусы геев никого интересовать не будут. И всем наплевать, что там в тебе такого разглядел Ву. Важно только то, что он убил шесть человек после того, как эти шестеро... — ...едва не убили меня? — любезно подсказал Момсену Чонин. — Причём доказательств этого у вас нет. Что дальше? Какие показания я должен дать? Момсен вздрогнул, когда за его спиной промчалась машина, но к Чонину не шагнул, остался на месте. Боялся, что ли? Или подозревал за компанию с Крисом? — У меня две версии. Первая такова: он с тобой как-то развлекался в своём извращённом вкусе, потом взбесился, когда его едва не лишили игрушки, и убил. Не знаю, что он заставлял тебя делать. Угрожал, например, и заставлял удовлетворять его ртом. Чонин как раз думал, стошнит его от той мерзости, до которой додумался Момсен, или всё-таки нет. Желудок вроде справился, но привкус желчи во рту ощущался ярко и отчётливо. Момсен ни черта не знал о Крисе и не смел так говорить. Крис был лучше него в тысячу раз. — Слушай, не дури мне голову, идёт? Ты вернулся спустя столько лет, но снова живёшь с Ву. Не без причины же? — Он присматривает за мной, — ледяным тоном отчеканил Чонин, продолжая смотреть прямо на Момсена. Отмечал нервозность и скрытую злость в движениях и взгляде. — Ну конечно. Как он тебя заставил? Пригрозил, что изнасилует и сделает калекой? Чонин медленно сунул руки в карманы джинсов. Чтобы не врубить кулаком в челюсть. Крис не взял даже то, что ему предлагали. По доброй воле. Чонин был в долгу, но Крис не взял. Он не хотел никаких жертв. Просто любил. И принадлежал только Чонину. Весь. Никому больше. И скрепил это кровью. — Глупая версия. Об этом бы узнали. — Ладно. Вторая версия, но для тебя неприятная. — Можно подумать, первая была сказочной. Вы меня пугаете своими домыслами, инспектор. — Посмотрим. Вторая — ты заставил его убить шесть человек. С помощью шантажа. — Представляю буквально воочию. Надо полагать, шантаж был в виде снимков и видео. Я на столе, Крис Ву у меня между ног, а мне шестнадцать. Да? С удовольствием расскажу это в суде. Стало быть, убийца — это я. Вам легче? Момсен смахнул с багажника синюю папку, достал из неё лист с медицинским заключением и протянул ему. Папку небрежно бросил обратно на крышку багажника. — Не пройдёт, мальчик. С Крисом Ву между ног ты попал бы в клинику. С соответствующим диагнозом. Но знаешь, не будь у тебя таких осложнений, это дело было бы раскрыто на счёт "раз". Но твоя дурацкая травма путает все карты. Чёрт с ними, с версиями. Наплевать. Я просто уверен, что их убил Крис Ву. Из-за тебя. И ты должен рассказать об этом. Потому что ты наверняка всё знаешь. Чонин рассеянно смотрел на заключение. Он уже видел его раньше. Не один раз. — Всё-таки это Крис Ву — тот, кто шантажирует. Тебя. И что-то с этого имеет. Слушай, тебе надо просто всё рассказать. Мы тебя защитим. Он не доберётся до тебя. Не знаю, что он с тобой делает и чем угрожает, но он не сможет ничего сделать — ты будешь под защитой. — Он ничего со мной не делает. И никого не убивал. Вам просто втемяшилось в голову, что он убийца. Но у вас даже доказательств нет. Вообще ничего. Одной вашей уверенности мало. Без доказательств... — Будут доказательства. Как думаешь, что случится, если я тебе врежу как следует у него на глазах? Ничего хорошего. И Чонин знал это наверняка. Может, Крис и не убил бы Момсена на месте, но отреагировал бы бурно и опасно. А Момсен выглядел вконец отчаявшимся, потому мог сотворить любую глупость. Пятьдесят миль в час — это примерно семьдесят три фута в секунду. В метрической системе — двадцать два метра. Чонин танцевал и хорошо чувствовал движение. Блефовать вот раньше не доводилось, конечно... Он опустил голову, словно вновь решил изучить медицинское заключение, потом опять посмотрел на Момсена. — Подумай как следует. Тебе, по большому счёту, достаточно сказать, что Крис Ву — убийца и пытался тебя изнасиловать. Этого хватит, чтобы возобновить дело. Даже попытки изнасилования будет достаточно, чтобы вывести его на чистую воду и покончить с этим раз и навсегда. — Возобновить дело? Оно закрыто? — Чонин перевёл взгляд на нагрудный карман на рубашке Момсена и обеспокоенно предупредил: — Инспектор, не двигайтесь. У вас на рубашке... оса. Момсен на миг замер с остановившимся от ужаса взглядом, потом сделал какое-то нелепое движение, будто стряхивал с груди что-то, и резко шагнул назад. Там был бордюр, о который он запнулся. Чонин закрыл глаза за секунду до глухого удара под визг тормозов. Так и стоял три минуты, пока вокруг нарастали шум и гомон. — С вами всё в порядке? — Да какое там! Видишь же, парень в шоке. Эй... Чонин позволил усадить себя на свёрнутое одеяло и взял у одного из патрульных бутылку с водой. Тихо ответил на вопросы о себе и Момсене, согласился проехать в участок и ответить на вопросы там. Перед тем, как сесть в патрульную машину, прихватил синюю папку, вложив в неё медицинское заключение. В участке с ним беседовал сержант Липки, который рассказал о видеозаписи дорожной камеры и поинтересовался, по какой причине Момсен искал встречи. — Он спрашивал о пропавших четыре года назад школьниках. Просил вспомнить какие-нибудь детали. Липки расстроенно покивал и поведал кратко о проблемах Момсена в последнее время и передаче дела другому инспектору. — Больше ничего он не спрашивал? — По крайней мере, спросить успел только об этом. — Да, ясно. Скажите, почему он вдруг выскочил на дорогу? — Он не выскочил. Он просто вдруг шагнул назад, споткнулся и стал падать. Ну а потом... Я не смотрел. — Да-да. — Липки уткнулся взглядом в монитор ноутбука. Наверное, прогонял ещё раз видеозапись. — Я не уверен, но, кажется, он сказал про осу. Перед тем, как шагнул назад. — О, вот как. — Липки скорбно свёл брови на переносице. — Это так важно? — Ну, он аллергик. Был. И боялся всего летучего и полосатого. Осы, пчёлы... Сильная аллергия на яд ос, пчёл и... Вы не знали? — Нет. Откуда? — Чонин пожал плечами. Он действительно не знал, лишь предположил, когда увидел наклейку на баночке в бардачке с яркой мультяшной пчелой. — Посидите минуту, пожалуйста. Я сейчас принесу распечатку с показаниями. Формальность. Вам надо будет подписать. Липки закрыл ноутбук, поднялся из-за стола и вышел из кабинета. Чонин раскрыл папку Момсена, открепил все листы, что в ней были, соскользнул со стула и шагнул к машинке для резки бумаг. Приподняв треть стопки бумаг для уничтожения, положил туда листы из папки и аккуратно поправил бумаги, чтобы лежали ровно. Вернувшись к стулу, Чонин взял папку в руки и сел. Через четыре минуты он ставил подписи на листах с его показаниями. На всех трёх экземплярах. Ещё через две минуты Липки просил патрульного отвезти Чонина домой. Домой, где его ждал всё ещё спящий после продуктивной ночи Крис. Его хён. Его Крис. Потому что человек должен посвятить себя тому, кто достоин его самого. И Чонин промолчал в ответ на вопрос Криса потому, что не знал, как правильно на него ответить. Убил ли он Момсена? Или тот умер сам? Он всего лишь сказал: "Оса". Но осы не было, был лишь страх Момсена — такой же, как тот страх, что Момсен воскресил в памяти Чонина. Ну а всё остальное Момсен сделал сам. Чонин смог перебороть свой страх и не сорваться, а вот Момсен — нет. А ещё Чонин знал, что смерть Момсена его устраивала. Полностью. Он хотел, чтобы Момсен умер и оставил Криса в покое. Навсегда. Потому что Крис принадлежал Чонину. Весь. Полностью. И это было скреплено кровью. Потому что нет ни чёрного, ни белого. Есть только любовь, а она, как и кровь, красная. Только красная. Чонин знал, прощал и любил. Ну а в то, что бабочка-монарх уносит на своих крыльях души умерших в рай, Чонин никогда не верил. Рая не заслуживал ни один из живущих на этой земле. Он сам — тоже.