Эпицентр

Сегодня Ты проснулся как всегда раньше Сани. Он спит на животе, обняв подушку, одеяло сбилось. Ты встаешь и минуту любуешься загорелой спиной. И Самбой, которая нагло и по-хозяйски развалилась на его спине, раскинув лапы в разные стороны. Такое ощущение, что они похрапывают в такт друг другу. Ты улыбаешься, можешь себе это позволить – утро, солнце, загородная тишина, голый Саня, выходные. Идиллия, мать ее. Одеваешься, стараясь не разбудить ни Саню, ни кошку. Особенно кошку – это создание по утрам просто невыносимо. Громко мяукая, начнет требовать утреннюю порцию ласки. И отказать ей невозможно. Наглейшее существо. А ты хочешь сварить кофе, спокойно выкурить сигаретку на террасе, в одиночестве, наслаждаясь прохладой (еще пара часов и снова наступит жара), запахом лаванды – целый акр посадок, принадлежащий соседу, недалеко за холмом, и утренний бриз несет густой, сладковатый запах, пропитывая весь дом. И еще ты хочешь подумать – тебе приснился сон, наполненный забытыми голосами, полуистертыми воспоминаниями, лицами тех, кого не видел почти девять лет. Не тревожный, нет, даже приятный. Там, во сне, тебе было уютно и хорошо. Но ты не любишь такие сны – слишком реалистичные, слишком правдивые, слишком логичные. Знаешь, что не к добру. Уже ученый. Тихо ступая, вышел в коридор, аккуратно прикрыл дверь. Пусть Саня поспит подольше, уснули-то часа в четыре. Хмыкнул, вспомнив, что они вытворяли. Вот она, сила двух косяков с травкой и недели разлуки. В теле приятная ломота, в заднице слегка саднит. Но Сане, наверное, хуже – ты трахнул его в гостиной перед камином, а потом еще и в спальне кувыркались. Идиоты. Спустился на первый этаж, солнце еще не зашло за угол дома, и в гостиной царил полумрак. Джезва, кофе, сахар, корица на кончике ножа. Ждал пены на кофе, наливал в большую белую кружку, прикуривал сигарету, развалившись в плетеном из ротанга кресле, а мысли были далеко. Там, девять лет назад, в эпицентре шторма, раскидавшего всех, кого ты знал, по разным реальностям. Кого куда, а тебя сюда – в Швейцарию, в маленькую деревушку в шести километрах от Лозанны, в жизнь, наполненную… Да много чем наполненную, и в том числе этим тягучим, но все еще пугающим тебя, счастьем… Тогда – Константин Сергеевич, а ты домой не собираешься? Сегодня, вроде, пятница, – голос шефа заставил резко повернуть голову. Он стоял в дверях и с усмешкой смотрел на Костю. Да, поза еще та… Был бы девушкой, сказал бы, что пошлая поза. Но он не девушка. Поэтому Костя, не моргнув глазом, просто крутанулся, так и оставшись стоять на коленях, руками обнимая высокую спинку кожаного офисного кресла. За откляченную задницу стыдно не было, а вот за табачный дым – очень. Шеф бросил курить месяцев пять назад, до этого отчаянно долго борясь с зависимостью, и все сотрудники большого аппарата управления завода старались не провоцировать его на слабость и курили теперь в курилке на первом этаже. Да и раньше не всем позволялось дымить в кабинете, но Косте – можно было. Что положено Юпитеру, так сказать. А теперь приходится это делать, открыв фрамугу на высоком окне, почти высовываясь наружу, в холодную мартовскую погоду. Что, в общем, и происходило до прихода шефа. А вот так, стоя раком на кресле – просто удобнее. – Еще полчаса посижу, Олег Викторович, надо подбить топливо Белицкого по «Ванду» и «Рапиду». Шеф устало потер переносицу, знал, что будут проблемы – «Ванд» и «Рапид», два заводских танкера, позавчера пришли из Владивостока, привезли дизельное топливо для администрации города по бюджетному заказу. – Что там? Костя пожал плечами: – Да ожидаемо, залили во Владике одно количество, слили на нефтебазе другое. – Сколько недостача? – вот так, без лирики, шефу нужна конкретика. – Точно еще не могу сказать, нет пока сегодняшней отгрузки, но плюс минус тонн пятьдесят будет, – Костя говорил спокойно, невозмутимо, хотя понимал – информация шефу не понравится, ох как не понравится. – Много, Константин, много. Доиграемся мы до ОБЭПа. – Доиграемся, Олег Викторович, но что делать-то? Шеф позвенел ключами в кармане брюк, побарабанил пальцами по деревянному косяку, отбивая "Собачий вальс": – Прижму в понедельник Кузьмина, заебал он меня. Олег Викторович матерился редко, только когда очень злился, но сейчас на его красивом, породистом лице ни тени злости, только усталость. Кузьмин, капитан «Рапида», давно мухлевал с топливом, а как иначе? Все мухлюют. Только пока это было в пределах допустимого, шеф, умный мужик, глаза закрывал. Так сказать, знакомое зло, которым легко управлять, когда на это зло в сейфе пара компрометирующих доков хранится. А тут – слишком много, переборчик вышел! И еще администрация, это вам не какой-нибудь частник, с кем всегда можно договориться. Короче, проблема назрела, надо решать. Но Костю кое-что смущало, да не кое-что, а информация, случайная, левая, из пустой болтовни в кабаке выуженная – пьяный парень, пытавшийся его склеить в прошлую субботу, работал в аппарате Белицкого, начальника департамента по социальной политике и ЖКХ города. И сказал тогда, узнав в Константине финдиректора «Звезды», что наебет их Белицкий, как уже наебал пару перевозчиков. Парня Костя послал, а вот пьяный бред запомнил. Шеф уже собрался уходить, все так же позвякивая ключами в кармане. Дурацкая привычка. – Олег Викторович… – надо сказать, надо, пока не поздно. Обернулся, лицо серьезное, под глазами тени. – Да, Кость? – Не думаю, что это Кузьмин, слишком уж для него борзо, – шеф вопросительно выгнул бровь. – Ходят тут слухи… – Костя пересказал те обрывки пьяной болтовни. Олег Викторович слушал внимательно, явно обдумывая услышанное, переваривая, и оп-ля, на выходе: – Понял, Константин, узнай мне, кто с Белицким до нас работал, а я в выходные с мужиками встречусь, попьем пивка. Мужики – это богатеи и власть имущие их провинциального портового городка. Костя понимающе улыбнулся – «кто предупрежден, тот вооружен», а шеф совсем не дурак, да и не последний из этих «мужиков». Выяснит, разберется, подстрахуется. – Ты, Константин Штейн, давай тут, долго не сиди. Полчаса и иди домой. Костя поморщился, домой не хотелось. – И не спорь, это приказ, – Олег Викторович сказал строго, по военной привычке, а в глазах что-то плескалось, теплота какая-то приятная. Ушел, прикрыл дверь, а Костя, снова крутанув кресло, уставился в окно. Здание конторы, в народе «Пентагон», стояло на возвышенности, и из окна открывался панорамный обзор на весь завод, на бухту и залив, на пришвартованные суда, разноцветные, большие, просто огромные БАТМы1 и плавбазы, небольшие СТРы2 и совсем крошечные суденышки. Пятидесятитонный док казался гигантским айсбергом. Сегодня его топили с утра и заводили вовнутрь рыболовный «филейщик», и док сверкал еще не высохшими каплями на весеннем холодном солнце. Квадратные здания цехов, плавкраны, широкий и качающийся на волнах железный понтон – прямая дорога на ту сторону бухты, где в сером тающем снеге грязными пятнами домов располагался его родной город. Костя усмехнулся – убогий, но родной, ничего не попишешь. Зацепился взглядом за высокую, хрупкую фигуру на середине понтона – Лерка чесала пехом на ту сторону. Косте казалось, что даже сюда, в его кабинет на третьем этаже, сквозь закрытые ставни, доносится цокот ее сапог на шпильке, звонкий, гулкий. Худая, какая-то изломанная, с развевающимися на почти штормовом ветру светлыми волосами, в тонком демисезонном пальто. Шла, осторожно перебирая ножками-спичками. Любой, кто увидел бы ее здесь, в царстве моря, кораблей, железа, замасленной робы, запахов ржавчины, соли и рыбы, решил бы – она здесь чужая. Райская птичка, залетевшая на свалку. Но этот любой ошибся бы – она выросла тут, бегая еще девчонкой по палубам, сходням судов, не боялась и любила этот грубый мужской мир. Ее отец, в советские времена – капитан-директор в городском транспортном порту, был опытный, матерый моряк. А шеф уже тогда управлял судоремонтным заводом. Они знали друг друга и дружили долгие годы. Леркин отец умер лет шесть назад от инфаркта, и шеф пристроил ее, сопливую, неопытную, только после института, помощником бухгалтера. Красивая, с огромными синими глазами, родинкой над губой и густой шевелюрой роскошных волос, тонкая как тростинка, с прозрачной белой кожей и дурацким характером девочки-принцессы, она вызывала злость у всех баб, и у старой главбухши в том числе. Ее бы запросто сожрали, да шеф не дал. Сначала шеф, а потом и Костя. Оставил эту бабочку себе, а Лерка умела быть преданной. Они сошлись, когда Костя Штейн только пришел на завод, пять лет назад. Та самая старая главбухша его и позвала, нравились ей молодые симпатичные мальчики, а симпатичные девочки – нет. По возрасту самые близкие – Лерка на год младше, вместе лазили по судам, проводили инвентаризации на огромных продуваемых всеми ветрами складах. Сначала просто работали, а потом стали друзьями. Честная, замкнутая, сдержанная, слегка глуповатая по Костиным понятиям, и одинокая. Абсолютные противоположности. Даже одиночество у них было разное – у Кости шумное, иногда грязное, веселое «одиночество в толпе», а у Лерки – тусклое и унылое, замкнутое на одном единственном любовнике-узбеке, который трахнул ее в шестнадцать лет и продолжал трахать мозг до сих пор. Мда… Костя опять крутанулся, посмотрел на бумаги – надо подумать, как информацию выловить по прежним подрядчикам мэрии, а он про Лерку думает. Черт, сегодня же третье марта, а у Лерки день рождения восьмого. Хорошо, что вспомнил. О подарках коллективу он не беспокоился, на то на заводе работал, и успешно работал, профсоюзный комитет. А вот что дарить Лерке, придется решить. Надо что-то такое, что ее богатенький узбек никогда не подарит, а она сама никогда не купит. Может, абонемент в спа-салон на год. Но все потом. Сейчас – дело. Зашел на сайт администрации, просмотрел все конкурсы за полгода. Нашел тех, кто выиграл предыдущие, прошелся по городскому справочнику, выписал названия фирм, адреса, имена. Все просто. Только кое-что еще можно предпринять, не тревожа шефа. Достал толстый, в кожаном переплете еженедельник, открыл телефонную книжку на букву Е. Так, рабочий номер, мобильный – есть! Ура! Не колеблясь ни минуты, набрал мобильный, пара гудков и мужской баритон по-армейски четко: – Слушаю. – Александр? Привет. – Привет, – настороженно отозвался мужчина. – Это Костя Штейн, помнишь такого? – Черт, Костик, как не помнить, хотя сколько лет-то уже прошло, – голос зазвучал с искренней радостью. Прекрасно, как раз то, что надо, Костя даже выдохнул с облегчением. Всё ведь забывается. – Дохрена прошло, Сань, шесть, – отозвался Штейн, ухмыляясь в трубку. – Летит времечко, – даже не видя, Костя понял, что собеседник тоже улыбается. – Ты сейчас в каких чинах-то уже? – В майорских. – Поздравляю, Саш. – Ну все благодаря тебе, Костик. Неожиданно и приятно, что помнил, что благодарен. Они помолчали, видимо Сашка тоже вспоминал старые, лихие времена. – Я тебе, конечно, по шкурному вопросу звоню, – Костя решил не юлить и сразу к сути перейти. Нахуй расшаркиваться. – Вот почему я не удивлен, Штейн? – Саша рассмеялся, но весело так, по-доброму.– За шесть лет ни звонка, ни весточки, а тут вспомнил, что есть такой человек на свете – Александр Андреевич. Ну-ну, говори, что нужно. – Саш, ты сейчас в каком отделе трудишься? – Тебе на счастье или на беду, Костенька, в ОБЭПе тружусь, – ответил ехидно, но Костя чувствовал серьезность того, что он говорит. И это была удача, что вот так сложилось – нужный человек в нужном месте и еще обязанный тебе кое-чем. – По мою душу собрался? – По твою и по душу уважаемого О.В. Трунова, шефа твоего. – А по душу М.С. Ракова и Н.П. Эрмана? – это были имена руководителей тех фирм, что выиграли прошлые тендеры по доставке топлива в администрации. Костя запустил пробный шар и попал, аккуратненько так, по центру лузы. – Было дело, Константин Сергеевич, – собеседник перешел на официальный тон. – И чем кончилось? – А это, господин Штейн, не телефонный разговор. – Да не вопрос, Саш, давай встретимся, посидим, поговорим. Увидеть тебя хочется, – Костя улыбнулся, на мгновение окунаясь в воспоминания. – Давай, Костя, вот завтра можно, – Сашка не стал кочевряжиться, согласился сразу, быстро. – Я позвоню тебе часов в пять. Решим, где посидим. – Конечно, буду ждать звонка, давай, – Штейн был уже готов положить трубку, но Саша не дал: – Постой, у вас там, на заводе мой одноклассник работает, то ли технологом, то ли инженером, Димка Крайнов. Знаешь такого? Костя напрягся… Фак, фак, фак… Димка, Димочка. Одноклассник Сашки, тесен же мир… – Знаю, как не знать. – А можешь его с нами позвать, это будет нормально? – Типа для конспирации, да? – догадался Штейн. – Типа да, – ответил собеседник. – Нормально будет, позову. – Ну, тогда пока, до завтра, – и Саша положил трубку. Вот такие пирожки с котятами, как говаривал Костин дружок Лешка. Штейн откинулся в кресле, вытянув ноги, пощелкал зажигалкой. Саша, человек из прошлого – майор в ОБЭПе, а Димочка, его настоящее – одноклассник майора. И они завтра встречаются втроем. Костя был уверен, что Димка не откажется, если, конечно, у того не возникнет форс-мажор в виде срочного траха, племянниц, с которыми надо посидеть, или еще какой ерунды. По большому счету, похуй на это, встретятся и встретятся. Главное выяснить вопрос с Белицким. А с Сашкой у Кости ничего не было, просто что-то в виде дружбы… Еремин Александр, тогда еще младший лейтенант милиции, служил в СОБРе, в отряде быстрого реагирования. Горячие точки, оружие, спецформа. Учился на юридическом заочно. Красивый высокий блондин, от него веяло силой и опасностью. Костя почти влюбился, слава богу, только почти. Ибо парень был натурален от стриженой макушки до носков тяжелых «Беркутов». Влюбленность прошла быстро, а вот общались они много и часто. Пили вместе, гуляли по клубам. Костя прикрыл глаза, вспоминая, как позорно он тогда пропалился. Осторожный, хитрый Штейн перебрал на какой-то вечеринке и трахнулся с одним из друзей-однополчан Еремина. Все бы ерунда, не зайди Саша в комнату в самый интересный момент: Костя Штейн, утонченный, умный мерзавец, с членом в заднице и мордой в подушке. Картина маслом. Но ожидаемого взрыва не произошло – Сашка утром сделал вид, что не видел ничего, молчал, даже не подъебывал. А может, это было не такое уж и страшное зрелище для молодого лейтенанта. Кто их знает, этих ребят из отряда быстрого реагирования, как они там, на Кавказе, напряжение снимают. Наверное, так и продолжали бы общаться, если бы не один случай. Еремин тогда вернулся из очередной командировки в горячую точку, нервный, злой, дерганый. Ничего не рассказывал, но вдруг резко пить перестал, гулять и тусить по клубам тоже. Они почти не встречались, перезванивались только. Девчонку себе завел, красивую, яркую, с черными по пояс волосами. Все бы хорошо, да девчонка молодая была, глупая, не нагулялась еще. И ругались они часто. Это Штейну общие приятели рассказывали. А однажды пригласили Костю на загородную базу отдыха, день рожденья чей-то справлять. Ехать не хотелось, работы навалом, почти ночевал в кабинете, но ребята попросили: – Кость, ну ты хоть народ потом развези, машин-то мало, да сам в бассейне поплаваешь, в баньку сходишь. И Костя плюнул на работу, согласился. Приехал уже поздно, день рождения в самом разгаре. Народу человек пятнадцать. Его знакомые к этому времени напились и где-то дрыхли. Костя никого не узнал, лица чужие, молодежь одна. Ну и что, что самому тогда было всего двадцать три, он, Костя, себя считал взрослым не по годам. Идиот. А потом – видит, девушка Еремина с каким-то сопляком выплясывает. Ничего пошлого, танцы и танцы. Костя выпил кружку пива и в бассейн полез – кайф, вода горячая, с неба снег валит. Контрастно, ярко, все ощущения обострились. Наслаждался, плавал, в снежке валялся, снова в воде грелся. А когда к народу в домик вернулся – шоу было в самом разгаре. Оказывается, пока плескался, все куда-то рассосались – кто по номерам, кто в баню, кто на бильярде поиграть. А в гостиной только Юлька, Сашина подружка, тот сосунок, еще какая-то девчонка и сам Александр Еремин собственной персоной. По форме, злой, всклоченный. Тихо что-то шипит Юльке на ухо, а та брыкается, кричит: – Отвали! Заебал ты уже, мы же просто отдыхаем! Костя тогда в разборки не полез - себе дороже. Лишь махнул Сашке, да пошел искать, что перекусить – после бассейна аппетит разгулялся. Пока искал да пока винегрет наяривал, шашлыком холодным заедая, вроде все успокоились. Тишина, а потом тишину вопль взорвал. Костя кинулся в гостиную, вот так, с куском мяса в одной руке. И испугался – кровищи немерено, Юлька в крови, пол в крови, кровь фонтаном бьет и непонятно откуда. А когда разглядел, пиздец – Саша на стуле сидит, бедро у паха зажимает рукой, а сквозь пальцы тот фонтан и бьет. Юлька визжит, парень визжит, девчонка убежала, рот рукой зажав, словно ее тошнит. Штейн и не понял, откуда у него такая реакция возникла – голова ясная, тон грубый. Всем рты позатыкал, а сам к Сашке бросился, тот бледный, сознание теряет. Руку его с бедра скинул и бля… кровища Костю окатила – глаза, рот, нос, одежду. Все залило. Соленая, теплая, алая. В ноге рана резаная, брюки у самого паха распороты. Вокруг тишина, только сердце в груди бухает. Стащил Еремина на пол, сам рукой рану зажимая, другой ремень выдернул. – Не ссы, Сашка, слышишь. Сейчас перетяну, и все нормально будет. Тот головой кивает, глаза мутные. –Эй, не спи, давай, не спи. Юлька, блядь, нож дай или ножницы. Юлька мечется, не кричит – и то хорошо, но нож ищет. А искать особо не надо – острый армейский, он как раз под стулом валяется. Костя им штанину разрезал, попытался ногу перетянуть, но рана высоко и неудобно, руки скользкие от крови, хорошо, хоть ремень тонкий был, мягкий, кожаный, с простой пряжкой. Наконец затянул ремень у самого паха, над раной, кровь уже не бьет, просто сочится. Юлька в себя пришла, полотенца притащила и «скорую» вызвала. Костя порез зажал, а сам Сашке что-то говорит, какую-то чушь. Что у него вся родня – медики, и что Сашке с ним повезло, что он не истерик и крови не боится. Тот пока в сознании, слушает, на Костю смотрит. Кровищи с него вылилось много, сколько на глаз и не скажешь, но на полу лужа большая, весь ковер ею пропитан. Костя про литры рассуждает: сколько у мужиков, сколько у баб, какая потеря смертельна, какая нет. Таким менторским, спокойным тоном, словно лекцию в медицинском читает. – Костик, Кость, – шепчет Сашка, – слушай меня... - слова ему с трудом даются, на висках испарина, губы синие. Костя подполз поближе. – Сейчас врачи приедут, рану увидят и ментам позвонят. Порядок такой. Ты им правду не говори. Придумать надо что-то. И тут Штейн понял – ничего о произошедшем он еще не знал. Не до того было. Сашка попытался рассказать, но Костя перебил: – Молчи, не говори, силы береги. Юлька, ты давай. – Да сам он себя саданул. Приревновал к Женьке. Придурок ты, Сашка, псих больной. Всадил себе этот нож в ногу. Нахуй тебя, Еремин, говорили мне с тобой не связываться, – Юлька теперь злится, но тихо так, не кричит, а глухо слова выплевывает. – Заткнись, все понятно уже, – Штейн прерывает, хотя ее даже жалко. И правда, придурок психованный. Колесики в голове закрутились, мозг заработал на все сто. Не зря его, Костю Штейна, умным считали, сразу, быстро картинка сложилась. А Сашка шепчет, тихо, еле слышно: – Если правду узнают, попрут меня с работы. Все зря тогда, Кость, понимаешь? Костя понимал, сам такой – за работу как за спасительный круг держался. Или за перила на лестнице, той, что на верхушку ведет. А вот что и Еремин такой же, не догадывался. – Не бойся, Сашка, я уже все придумал. Юлька и ты, как тебя там, – посмотрел на паренька, к которому Саша дурочку свою приревновал. Тот в угол дивана забился, глаза как плошки, лицо бледное. Вот-вот в обморок грохнется. Проблеял: – Женя. – Вот что, Женя, соберись давай, ты же не барышня, помогать будешь Юльке. Юль, вы быстро бутылки и жратву в номер какой-нибудь отнесите. Уберите все отсюда. Саш, ты пил? Тот отрицательно головой машет. – Это хорошо, ты трезвый, я трезвый. Всех предупредим, чтобы в гостиную не совались, пока «скорая» и менты не приедут. Дальше, Юль, там, на кухне, я трехлитровую банку видел с ассорти, крышкой закатанную. Её сюда притащи. В крови ее испачкай. Ты крови не боишься? – Нет, – девчонка тут же вскочила, пакеты мусорные принесла. Женьке их пихнула. Собралась, молодец. И пацана заставила в работу включиться. Они минут за десять весь бардак убрали, ни следа попойки не осталось. – Что ты придумал? – Сашка, голос глухой, надтреснутый. – Сейчас эти двое придут, и все объясню. Ты, Саш, как? Очень плохо? – Нормально, – шепчет тот, – если медики к утру приедут, то жить буду. Шутит, и это хорошо. Костю чуть отпустило, но он так и сидит на корточках, ноги уже затекли. Рану зажимает, полотенце все кровью пропиталось. Это откинул, другое взял. Смотрит на рану, она явно глубокая, с розовыми краями, как будто пульсирует. Трусы задрались, волосы в паху красные, слипшиеся, мошонка вывалилась и тоже красная. Странное такое зрелище, завораживает. Помнит мысль свою тогда, может и зря в медицинский не пошел, как мама хотела. Юлька с Женькой пришли минут через пять, ходили с народом договаривались, с теми, кто еще в сознании. – Костя, я все в дальний двойной номер отволокла. Там вход отдельный, через правое крыло. Сюда никто не сунется, пообещали, – отчиталась девчонка. Взяла подушку, Сашке под голову подложила. Молодец, пытается себя в руках держать, а они, руки, ходуном ходят. – Значит так, Саш, слышишь? Юль, Жень, вы тоже запоминайте. Это был несчастный случай, банку видите? Скажем, что открывалки нет, и Саня банку между ног зажал и ножом дырку в крышке пробить хотел, да промахнулся. Вот и все. – Кость, да не поверят такой хуйне, – Сашка, ему теперь удобнее, голова приподнята. – Да пофиг, поверят или нет. Ты скажешь, мы трое подтвердим. Будут экспертизу делать, поймут, что ты сам себя порезал, а не кто-то другой. А причины, думаешь, захотят выяснять? Дело заводить? Кому это надо. – Наверное, ты прав. – Мы, конечно, можем сказать, что играли тут в садо-мазо, но увлеклись чутка, – Костя усмехнулся, а сам свое лицо представил. То еще зрелище, наверное – кровищей залитое, она уже высохла и встала коркой. В носу странный запах, словно ржавчина, но с примесью сладости какой-то. Поморщился, а Сашка заметил: – Противно? – Нет. – Это с непривычки непротивно, а когда часто этот запах чувствуешь… тошнит меня с него уже. Смертью пахнет. Костя тогда понял о чем он, руку сжал, пальцы переплел. Рука у Сашки – вялая, потная, пот холодный, липкий. Так они и просидели еще минут тридцать, пока «скорая» из города до базы доехала. Еремину все хуже становилось, он в забытье проваливался, а Костя не давал, встряхивал, руку до боли сжимал, болтал что-то без умолку. Врачи зашли – две пожилые усталые и недовольные тетки, окинули гостиную взглядами, но вроде все пристойно. Похвалили, что перетянул удачно ногу. Осмотрели рану. Переглянулись – артерию зацепил, но повезло, говорят, что в паховую не попал, сантиметр, наверное, нож не дошел. Успокоили всех, что нормально будет, парень молодой, крепкий. А вот дальше Костя чуть не сорвался, смешно даже, на ерунде – стали Саше в вену колоть гормоны какие-то, а вен нет, попасть не могут, тетка психует. Говорит: – Молодой человек, вы ему кулак под локоть подложите, а то неудобно, буду так до утра тыкать. Костя подставил кулак, а рука безвольная, тяжелая, и кулак дрожать начал, так, что ходуном все Сашкино тело ходит. Куда уж тут попасть в вену. Тетка ругается, матерится. Штейн другой ладонью кулак зажал, он дрожать перестал, зато зубы стали стучать. Пиздец просто. Эти пять минут, что врач инъекцию делала, вечностью показались. Потом из «скорой» носилки принесли. Костя с водителем, от Женьки-то толку ноль, Сашку еле на них положили. Крупный, тяжелый и без сознания. Он, как врачи приехали, отключился, плавно так в забытье сполз. Тряси не тряси. Врачи ментам еще в гостиной позвонили, Костину версию событий пересказали. Уехали, а где-то через час милиция пожаловала. Костя за это время смыл с себя кровь, футболку переодел – Юлька чью-то притащила, а джемпер теперь только в помойку, хрен его отстираешь. В общем, все как Штейн думал, так и получилось: менты не поверили, конечно, но спорить и настаивать не стали. Один из них, оказывается, Сашку знал, в учебке вместе служили. По их показаниям протокол написали, сказали, что дело открывать не будут, хотя начальство Еремина все равно узнает. На том и укатили. А Костю наконец отпустило, мутно в голове стало, ноги ватные. Плюхнулся на диван, где мальчик Женечка сидел. – Юлька, тащи водку. Надо напиться! – И Юлька притащила два литровых пузыря и закуску. Дальше Штейн помнил плохо, кусками. Как Юлька плакала, как Костик всё мальчика Женечку на колени себе посадить пытался, а тот только глупо хихикал. Как в бассейне уже пьяные плескались. От горячей воды развезло совсем – потом провал полный. Проснулся Костя часов в девять утра, башка гудит, сушняк. Слава богу, что один и одетый. Видимо, Женечка исчез с горизонта в середине пьянки, а то бы Костик точно его трахнул, просто на стрессе. И облажался бы по полной. Вышел в гостиную, а там уже Юлька и еще какие-то девчонки с ведрами и тряпками носятся, кровь вымывают. Пол залит мутной, коричневой водой, девчонки матерятся. Ковер скатали и на улицу вынесли, а что толку? Его не отстирать, не отмыть. Костик минералки налил, залпом выпил, таблетки от головы у народа попросил. Ему притащили упаковку «Цитрамона», заглотил сразу две, полегче стало. Юлька, мимо пробегая со шваброй наперевес, Костю по спине похлопала. – Ты как? – Хуево, а ты? Юлька остановилась, на стол присела, сигарету прикурила. – Да нормально вроде, – а сама Штейну в лицо заглядывает, словно что-то спрашивает. – Не помнишь что ли ничего? – догадался Костя. Юлька плечами пожала. – Местами помню, – помолчала, – помню вот, как с тобой целовались. – Мы с тобой? – Костя такого в упор не помнил, даже удивился. Юлька, на минуту из образа бабочки выпадая, стала серьезной: – Скажи мне, Кость, почему мы, бабы, такие дуры? Все нас на грубую силу тянет. Штейну хотелось сказать: не баб одних тянет, но сказал: – Да я почем знаю? Природа, наверное. – Наверное, – Юлька со стола спрыгнула, сигарету в пепельнице раздавила, – спасибо, Кость. – Да не во что, Юль, обращайся. А ты в больницу звонила? – Звонила, Кость, нормально все с этим козлом будет. Кровь ему льют, плазму. Недельки две, сказали, проваляется. Ткнулась Косте в щеку сухими губами и дальше поскакала кровищу вымывать. Вот так, Костя Штейн. А девчонка-то неплохая оказалась, поумнеет, повзрослеет и цены ей не будет, станет кому-то замечательной женой. Но точно не Саше Еремину, это Костя уже понял. Уехал тогда, даже никого не прихватил, один в город умчался. Дома помылся и спать завалился. А потом босс его тогдашний позвонил, попросил на работу подъехать. К слову, работал Костя главбухом в небольшой производственной фирме. Время было такое, все крупные предприятия разваливались, дробились на мелкие. Думали, что мелким легче выжить будет в те неспокойные времена середины девяностых. Но легче не было – дефицит налички, со скоростью света меняющееся законодательство, невыплаты. Костя зарплату чем только не получал: мороженой рыбой, шампунем, тушенкой. Нищета и жизнь тяжелая. Но не у Кости Штейна. Сразу сообразив, как можно вывернуться, Костя с другом Лешкой Сориным, - у него уже тогда была шикарная тачка, японская тойота «Кроун», любовник Лешкин из Японии привез и подарил, – в эту машину нагружали под завязку ящики с Костиной «зарплатой» и на рынке оптом бабкам сдавали, пусть в убыток, но деньги живые всегда были. Так у них много знакомств завязалось, даже очередь на поставки возникла. Костя, ну не дурак же, к боссу подкатил и заём той самой тушенкой беспроцентный взял. Вспомнил, как заём на складе получал – картонные ящики до самого потолка. Они тогда с Лешкой неделю ящики на рынок возили. Урок Костя хороший получил: тушенки стало много, бабки цену скидывать начали, но Костя последние продажи поприжал и в соседний городок сдал. И в два раза дороже, чем на родном рынке. Так и купил себе первую машину, подержанную, но как новенькую, серебристую тойоту. До сих пор помнит запах в салоне – словно в самолете, странный, химический, но приятный до одури. Его босс, бывший начальник цеха, выделившегося от огромного завода в отдельную фирмочку, в бизнесе ни хрена не разбирался, пил много, но мужик был неплохой. Отца Костиного знал, вот по старой дружбе Костю и позвал к себе. Штейн, получивший инженерно-строительное образование, хоть и молодой, а быстро понял, что инженером работать – значит сидеть без бабок и сосать дырку от бублика. Курсы бухгалтерские закончил, их тогда полным полно было, и, не боясь ни черта, ни дьявола, без опыта, сразу на должность главного бухгалтера в фирмочку устроился. Не знал ничего, не умел. А кто тогда знал? Зато мог быть убедительным, работал быстро, схватывал все на лету. Конфеты теткам на завод в бухгалтерию таскал, шампанское. Они ему и помогали – умный и симпатичный, улыбчивый, обаятельный Костя Штейн нравился людям и умел извлекать из этого выгоду. У босса выторговал себе оплату обучения, поступил в Академию Экономики и Права, на аудиторский факультет на заочное отделение, да и договор составил удачно – включил пункт, что фирма оплачивать учебу продолжит, даже если Штейн уволится. Не думал, что подпишет начальник, а тот взял и подписал. Может, из-за уважения к отцу, но на причины Косте было наплевать, главное подстраховал себя. Поехал тогда на работу, а там наличку из Владика привезли – заказчики наконец расплатились. Мелкими купюрами, в мешках, они с племянницей босса их до вечера пересчитывали, потом распределяли, какие долги первыми гасить будут. Домой приполз, когда уже стемнело, одежду прямо в коридоре скинул и так, голым, в кровать завалился. Все воскресенье проспал и к Сашке в больницу только в понедельник вечером попал. Тот на кровати сидел, бледный, улыбался криво, видно, что стыдно ему перед Костей. – Ну, ты как? – Костя на раздолбанную тумбочку у кровати присел, всякое барахло отодвинув. – Да нормально уже. Командир сегодня приходил, пытал меня, что случилось. – Но ты же не раскололся? – Нет, Костян, все по плану. Только, знаешь, сказал я ему, что рапорт подам. Уйду из СОБРа, не могу больше, – Сашка говорил быстро, видимо хотелось ему выговориться. – Кость, мы же последний раз девятерых потеряли, ребята классные были, молодые, столько лет вместе прослужили. Витька помнишь? Кивнул, помнил – тот самый дружок Еремина, который его, Штейна, в матрас втрахивал в ту злополучную ночь. – Его тоже… Нет больше парня, – Сашка резко выдохнул. – Самое главное, скрывают же, твари! Никому не сообщают, а они там лежат в цинке. Как подумаю, все переворачивается. Гады, ждут чего-то, родственникам врут. А Витькина мать звонит мне, в трубку плачет, как будто знает, что погиб… Сердце сжалось, к горлу комок подкатил, Костя, не думая, не анализируя, Сашку по стриженому ежику погладил, по шее, по плечу. Под рукой мышцы, напряженные, бугристые. Из-под рукава футболки татуха армейская выглядывала. Костя по татухе пальцами, нежно, лаская. Сашка руку перехватил, к себе на кровать потянул. – Кость… – голос хриплый, сухой, – спасибо тебе. Не за то, что хуйню эту придумал и от проблем отмазал, за то, что сидел там со мной, говорил, не оставил. Думал, вот сдохну, так хоть не один, кто-то рядом есть. У Штейна в глазах защипало, но он сдержался – никаких слез. Кривовато улыбнулся: – Ты придурок, Еремин, с чего бы ты сдох? Сашка не ответил, руку только сильнее сжал. Так они и сидели, близко, соприкасаясь, Саша в футболке растянутой, штанах пижамных, усталый, со светлой щетиной на лице, а Штейн – в костюме строгом, на все пуговицы застегнутом, в очках элегантных, волосок к волоску. – Знаешь, Кость, нравишься ты мне, – Костя напрягся, нахуй такие разговоры, а Саня, не видя, не замечая: – Умный, веселый, отчаянный. Красивый… Внутри, от живота к сердцу, теплая волна стала подниматься, радостная, как предвкушение счастья, но следующие слова… бросили Штейна обратно, на землю, резко, больно: – Вот был бы ты девкой, Костян, я бы на тебе женился не раздумывая. Костя руку не выдернул, вообще никак чувства не показал. Хмыкнул: – Да хуй тебе, Сашенька, был бы я девкой, я на тебя и не взглянул бы. Я же не самоубийца. Жестоко, зло, Костя мог так – одним словом причинить боль, зачеркивая все хорошее, не щадя, ударить. Сашка замер, руку отпустил, на Костю смотрел удивленно. Не понимал, с чего Штейн разозлился. – Кость, ты обиделся? – в его голосе звучали какие-то жалобные нотки, но Косте Штейну уже было все равно. – Нет, Саш, не обиделся, – поднялся с кровати, отдернул пиджак. – Пора мне, Лешка ждет. Отдал пакет с фруктами и соком, ушел, на прощанье «Пока» бросив. Даже не обернулся, не видел, как Саша Еремин смотрел ему вслед – горько, со страхом и обидой в глазах. А увидел бы… да не изменило бы это ничего. И все случилось как случилось. Сашку Костя больше не видел, тот звонил несколько раз, но Костя трубку не брал, на работе попросил не соединять. Потом звонки прекратились. Выкинул Александра из своей жизни, без сожалений, без глупых соплей, разом и окончательно. А вот Юлька в жизни Штейна осталась. Она работала в ГАИ, в регистрационном пункте, и он часто к ней обращался – то техосмотр сделать, то машину переоформить, то приятелям помочь. Конвертики ей носил с купюрами хрустящими, подарки мелкие, конфеты, с праздниками поздравлял. Курили вместе, болтали. Где-то через год узнал, что Саша институт закончил и с повышением в область перевелся. Женился вроде, Юлька подробностей не знала. А недавно, новую машину оформляя, заметил у Юли животик округлившийся. Вытащил ее на крыльцо, покурить, а она смеется: бросила курить, шесть месяцев назад, как узнала. Яркая, красивая, вся светится. – Кто этот счастливчик? – Косте тоже радостно стало, как будто чужое счастье и его краешком зацепило. – Ты не знаешь его, просто парень, обыкновенный. У энергетиков работает. – Юлька, ты вроде по крутым тащилась, – Костя понимающе усмехнулся, глубоко затягиваясь «Собранием». – Тащилась да растащилась, Кость. Ну их, дура была. Нормальной жизни хочу, семьи, вот ребенка этого хочу, как у родителей, как у сестры. – А кто не хочет, Юлька, – вырвалось у Штейна. Девушка посмотрела внимательно, вглядываясь в лицо, улыбнулась грустно. Знала она, понял Костя, знала… наверное, еще с той ночи, когда он пьяный на стрессе паренька того мелкого тискал. – Есть у тебя кто-нибудь? – спросила прямо. – То есть, то нет, по-разному. Ты же меня знаешь, я сволочь и трудоголик, кто меня вытерпит? Юлька головой покачала, волосами черными тряхнула и убежала договариваться о Костиной машине. Штейн тогда быстро в магазин большой детский сгонял и сертификат на десять штук купил, такой – даришь его, а хозяин потом на эти деньги отоваривается, выбирает то, что необходимо. Дождался девушку, она уже с готовым техпаспортом и ПТСкой вернулась, вручил ей. Она обрадовалась, Костю поцеловала. – Спасибо, Штейн, заранее-то нельзя ничего покупать, а так – спасибо огромное, только зачем такой дорогой? – У меня что, бабок нет? Ерунда. – Сволочь ты, сволочь… – Юлька помолчала, а потом сказала то, о чем потом Костя Штейн долго думал, переваривал, в голове трамбовал: – Надо было тебе Сашку удержать, не дать ему уехать. – А Сашка-то тут при чем? – Костя даже не сразу понял, что она имеет в виду, так удивился. – Да влюблен он в тебя был, вот при чем. Со мной встречался, а о тебе думал. Я же не тупая, хоть и молодая была. Видела, какими глазами он на тебя смотрел, как будто наброситься и завалить на первую попавшуюся поверхность хотел. – Ну тебя, он же натуральный на все сто мужик. Брутальный самец. Да и женатый вон, сама говорила. – Дурак ты, Костик, хоть и умный. Он, кстати, в городе уже, большим начальником стал. Вот тогда Юлька и заставила его телефоны Сашкины записать, вдруг пригодится. И пригодилось… Из этих сумбурных, ярких воспоминаний Костю вырвал мерзкий писк «матюгальника», так он называл селекторную связь с кабинетом шефа. Нажал на кнопку ответа. – Так, Штейн, ты еще здесь? – Вы, Олег Викторович, слышу, тоже домой не спешите. – Не хами, Константин Сергеевич, собирайся и выходи, я тебя жду внизу, – шеф отключился. Костя выключил компьютер, откатился от стола, потянулся в кресле. Да, надо идти, шеф не отстанет. Взглянул в окно – в здании напротив свет не горел ни в одном кабинете, значит Димка тоже свалил. Сложил в портфель бумажки – кое над чем нужно было посидеть в выходные, надел пальто, темно-серое, кашемировое. Посмотрел на себя в зеркало – вид ему понравился: классный ты мужик, Костя Штейн. Пальто сидело идеально, как и темный, флотского цвета костюм, светло-серая рубашка, галстук. Костя поправил очки в тонкой позолоченной оправе, вставки из крокодиловой кожи на дужках с портфелем отлично гармонировали. На очки Костя тратил много денег, любил их менять, подбирая под одежду, сезон, настроение. Эти дорогие, от Джанфранко Ферре, нравились Штейну особенно, делали глаза ярче, выразительнее. Легко сбежал по лестнице, кивнув на прощание охраннику, и вышел из конторы на морозный, пахнущий весной и морем воздух. Шеф ждал его, прислонившись к идеально чистому боку сотого «Ленд Краузера». Костя нажал на сигналку, и на парковке бесшумно завелась его машина – новенькая, черная с серебристыми вставками Хонда СРВ. Шеф задумчиво посмотрел на Костину тачку. – Все-таки нужно было со мной посоветоваться. Капризная машинка. Костя кивнул, соглашаясь, усмехнулся: – Вы ж меня знаете, Олег Викторович, не смог удержаться. Шеф понимающе махнул. – Быстрый ты, и шустрый очень. Что там по подрядчикам мэрии? Костя молча протянул бумажку, Олег Викторович пробежался по ней глазами. – Ракова я знаю, сталкивались как-то. Позвоню ему. О Еремине Костя пока решил не говорить, выяснить все и уже потом сложить то, что узнает шеф и то, что расскажет Сашка. В понедельник. – Я вас за машину благодарил? – Костя сменил тему. – Благодарил, Штейн, и неоднократно, – Олег Викторович хмыкнул. – Ну, еще раз говорю: спасибо, шеф! – Костя уже открыто улыбался, ничего не мог с собой поделать. Машину Косте подарил Трунов, вот так – взял и подарил, точнее не машину, а деньги на нее. Они тогда провернули левую сделку. Штейн знал, что свой процент он получит. Олег Викторович, хоть и был мужик прижимистый, но с Костей всегда делился. Шеф вызвал его к себе, как раз перед двадцать третьим февраля, вручил один конверт, тонкий, на нем была написана Костина доля – ожидаемая сумма, Штейн и сам ее высчитал уже давно. А потом, неожиданно, вытащил из стола другой, пухлый, без надписей. – А это, Константин Сергеевич, тебе подарок на праздник. Ты вроде хотел машину поменять. Сказать, что Костя удивился, было бы мало. Он не просил, не намекал, обмолвился как-то, что хочет новую тачку и все. А шеф запомнил, принял к сведению. Костя конверт взял, но даже его наглости не хватило, что бы там же вскрыть и сумму посчитать. Он долго и сбивчиво благодарил Трунова, тот смотрел снисходительно и так покровительственно, что ли. Да пофиг Косте, как он смотрел. Ему не сложно повторить «благодарю» хоть сто раз. Уже у себя в кабинете заглянул – тугая пачка новеньких стодолларовых купюр, всего двести штук. Итого двадцать тысяч. Много и приятно. Все-таки к нему, Косте Штейну, в его двадцать девять лет, жизнь благоволила. Пусть не везде и не всегда везло, но деньги любили его, словно липли. На работе, в казино, в разных мелких аферах, которые они прокручивали на пару с Лешкой. Потом гуляли на корпоративе, поздравляли мужчин с днем защитника отечества. Пили, плясали, Костя на радостях с Леркой кружился в центре танцпола. Лерка, хоть и тонкая, а вся зажатая. Впрочем, как всегда. Костя с ней танцевать не любил, а в тот раз тянул и тянул ее, как музыку подходящую услышит. Хорошо ему было, легко и весело. Пошли покурить, Лерка и пристала: – Костя, да что на тебя нашло? Штейн рассказывать не хотел, шутками да прибаутками отбрехивался. А когда Крайнов к ним присоединился, Лерка уже к Димке обратилась: – Дим, а что со Штейном случилось? Смотри, как морда лица счастьем светится. Дима сигарету у Костика изо рта вытащил, сам затянулся, глубоко так, губами пухлыми фильтр обнимая. – Давай, Штейн, колись, откуда столько бурного веселья и неуемной энергии? Костик на губы уставился, бля… На члене своем их представил. Ну и раскололся, у него всегда так рядом с Крайновым – верхний мозг отключался, зато нижний… Лерка на шею бросилась, в щеки расцеловала. – Ну папа дает! И за что он тебя так любит? – Лерка рассмеялась, звонко, радостно. – Хотя я знаю за что – ты гений, Штейн, тебя беречь надо, вдруг уведут конкуренты. «Папой» за глаза шефа назвали, что, в общем, о любви народной говорило. – Когда покупать поедешь? – любопытничала Лерка. – Вот завтра с утра и поеду, – Костя посмотрел на Димку. – А ты со мной? Димка стоял лицом к окну, жадно никотин втягивая, и ответил, не оборачиваясь: – Костя, я не могу завтра. – Давай послезавтра, – Косте очень хотелось с Димкой по салонам прокатиться, посоветоваться – Дима в технике и в машинах отлично разбирался. – Да не смогу я! – Крайнов резко повернулся, окурок в урну, что вместо пепельницы использовали, закинул и вышел, пихнув Костика в плечо. – Что это с ним? – Лерка, все еще вися на Костиной шее, изумленно вскинула брови. – ХэЗэ, Лер, может, случилось что, – Штейн тоже удивился – Димка обычно спокойный, ироничный, редко позволял себе гневные выходки. Но потом забыл как-то, отвлекся – Лерка уже сама танцевать его потащила, подпила, расслабилась. Шеф загадочно улыбался, видя Костины горящие глаза. Красивый он мужик, шеф Олег Викторович Трунов, хоть и справили всем коллективом его пятьдесят четыре этим летом. Подтянутый, моложавый, хищный, с густой шевелюрой соль-с-перцем волос, всегда элегантный и с отличной крепкой задницей, что уж скрывать – Костя это отметил еще пять лет назад, когда на завод устроился. И шеф за эти годы совсем не изменился, может, седины в волосах стало больше. Странные у них были отношения. Костю Трунов любил, толкал, поддерживал. Штейн это чувствовал, но не мог понять истоков этой расположенности. Не отеческая любовь – у Трунова трое детей, две взрослые дочери и семнадцатилетний пацан. Было кого любить и о ком заботиться. Не желание, нет – это бы Штейн просек на раз, шеф был обременен женой и молодой любовницей. Что-то другое, непонятное. Костя первое время голову ломал, напрягался, а потом перестал – ну любит и любит, может он ему самого себя в молодости напоминает. Расслабился и получал удовольствие. Они, конечно, ругались, не без этого – громко, с шумом, Костя дверями хлопал. Мог шеф из-за мелочи прицепиться как клещ, но в трудных ситуациях всегда помогал. На Штейна до черта валил работы – и финансовой, и экономической, и управленческой. Костя многое умел и знал, работал вдохновенно, мог на коленке бизнес-план написать, да так, что потом в десять раз оказывался лучше тех, что профи за деньги предлагают. Мог анализ любой состряпать, показатели как нужно вывернуть, программами владел, не глубоко, но мелочь исправить на раз плюнуть, девчонкам из бухгалтерии и экономической службы помочь. Кредит взять или к тендеру документы подготовить – вообще не вопрос. Лерка часто к нему бегала, если ошибку тупую в оборотках найти не могла. А Костя быстро, легко находил цифры перевернутые, нолики пропущенные. Новая главбухша, что пришла на смену старой грымзе, Костю недолюбливала, ревновала, наверное. Но тетка была невздорная, спокойная, грамотная и они сохраняли молчаливый паритет. Авторитет Штейна все признавали, особое расположение Трунова видели. И если бы знали о Костиной ориентации - сплетен и слухов не избежать. Но Костя скрывался и прятался мастерски. Флиртовал с дамочками из налоговой, на корпоративах мог позволить себе зажать в темном углу гостью женского пола, да так чтобы видели, отметили – вон Штейн опять руки распускает. Знала только Лерка… да и шеф, наверное. Об этом Костя Штейн мог только догадываться, Олег Викторович никогда напрямую не спрашивал, в душу не лез. А вот сейчас удивил – к джипу подошел, дверь открыл и на Костю посмотрел. Смеркалось, и что там в этом взгляде было, Штейн не понял. – Кстати, парень тот, здоровый, что тебя с работы-на работу года два возил, тезка мой, что-то не вижу его в последнее время. Из распахнутого Краузера доносилась негромкая джазовая мелодия, шеф любил джаз и инструменталку. Трунов стоял небрежно и расслаблено, но Костя кожей ощущал, что ждет ответа напряженно и заинтересованно. Что за хуйня? Не было такого еще. – Да разошлись пути дорожки, вот и не видите, – Костя лгал, не так уж и разошлись их дорожки с Олежкой, бывшим парнем, а сейчас просто привычным, уютным трахом по понедельникам. – Жаль, хороший он молодой человек, – вот так, а думал, что шеф не интересовался, не знал ничего. Оказывается, знал, видел все. Костя пожал плечами, не нравился ему этот разговор, словно на танке Трунов в его личную жизнь въехать хотел. А тот продолжал: – Я смотрю, ты в последнее время с Крайновым дружишь? – Дружу, что с того, – отрицать было глупо. – Не нравится он мне, Константин Сергеевич. – А я знаю, что не нравится. – Вооот, и откуда, Костя, знаешь? – в голосе Трунова явно звучала насмешка. – Из размера его зарплаты, Олег Викторович, оттуда и знаю, – в тон ему ответил Костя. – Глазастый ты, – а потом в его интонациях что-то изменилось, и Костя почувствовал, что тот предельно серьезен. – А за что не люблю, знаешь? – Нет, даже не догадываюсь, вроде вы с ним напрямую не работаете, – Костя с удивлением понял, что мнение шефа ему интересно. – Думаю я, сказать тебе или нет? Всё равно же не поверишь. Но скользкий он, Костя, скользкий и трусливый, до денег жадный. – Да ладно, шеф, я тоже жадный, – Костя разозлился, Трунов ведь Димку совсем не знал. – Ты, Константин, не жадный, не гони пургу. Любишь ты деньги, а кто не любит? И я люблю. Так ты и пашешь уже лет десять, наверное, без выходных-проходных. Костя согласно кивнул, кутаясь в пальто поглубже, стоять на ветру – холодно, но уйти… Черт. – Легко пришло, легко ушло, так, Костя? Вроде и заработал, а все легким кажется, как подарок. Даже не отвечай, ты такой. А он вот совсем другой. Я знаю, ты меня не слышишь, думаешь, чушь несу. Просто запомни на будущее и не удивляйся. Давай, до понедельника. Шеф сел в машину, резко хлопнув дверью, газанул и уехал, оставив Штейна на парковке, в недоумении и глупой обиде. Да блядь, что это было? Трунов ему – голубому, гею, лицу с нетрадиционной ориентацией, совет дать пытался? С кем трахаться, а с кем нет? Пиздец, просто. Да и не трахался он с Димкой, Димочка его любимый девочек предпочитал, менял их как перчатки, даже Штейну с его приключениями за ним не угнаться было. Прыгнул в машину, кожа сидений уже нагрелась, консоль светилась мягким, зеленоватым светом, из динамиков «Сплин» проникновенно пел голосом Саши Васильева о волках и колдуньях. Костя прикурил «Собрание», жадно затянулся. Черт, фак, блядь… До дома доехал на автопилоте, благо, совсем рядом жил. Бросил машину около подъезда, хотя зарекался, что будет на стоянке ставить. Его прошлую тачку вскрывали раза три – то магнитофон вырывали, то печку. Последний раз стекло разбили, а украли только старые ботинки на толстой подошве с железными насадками на носках. Костя в них обычно за грибами ходил. Смешное хобби для такого как он – золотого мальчика в костюмах, купленных в Милане. Поднялся на пятый и последний этаж – в их городке выше дома не строили, сейсмоопасно! На площадке две квартиры – его и Наташки, соседки, матери двоих детей и жены вечно отсутствующего мужа. Он был флотский, ходил в дальние рейсы, а когда возвращался на берег – бухал неделями. Так что неизвестно еще, что для Наташки лучше, с ним или без него. Открыл бронированную, но красивую дверь, отключил сигнализацию. Разделся у большого, встроенного в прихожей шкафа. Ботинки протер и убрал в специальный ящик для обуви. Механически, аккуратно, думая совсем о другом. О Белицком, о Сашке, о шефе, о Димке. Усмехнулся: что-то много потрясений для одного дня. И вечера пятницы. Дал себе установку – помыться, поесть, выпить, а там уже решить, как убить этот вечер. Так и сделал, только к «помыться» добавил еще и «побриться». Мало ли куда кривая выведет. Накинув старый, с вылезшими местами нитками, махровый халат, заглянул в холодильник – пусто. Ну, не удивительно, питался Костя обычно в ресторанах или на работе – повар шефа готовила отличные, по-домашнему вкусные обеды для Трунова, а он звал с собой Костю. Или с Леркой на «базе торпедных катеров», как Штейн окрестил закусочную, которую держал Алик, Леркин узбек. Там они ели плов или шашлыки, или лагман. Ни в чем себе не отказывали. Подруга еще тогда, в самом начале знакомства, притащила его в деревянную, с накрытыми прожженными, липкими клеенками столами, забегаловку. – Заказывай, Кость, что хочешь. Все бесплатно. Костя возражал, если честно, ему было неудобно, да и не привык он за чужой счет. Но Лерка настаивала: – Понимаешь, Штейн, он же жадный, денег у него не выпросишь, может пару тысчонок с бекского плеча подкинуть и то хорошо. А тут традиции не позволяют ему отказать и деньги взять, ты же мой гость, а значит и его. Так что, давай ему мстить. – И они мстили – пили, ели, не стесняясь. Алику плюс – он Лерку к Косте не ревновал, может, догадывался, может, ей верил. А зря… Было у них, было, хотя и не секс в полном смысле этого слова. Но целовались однажды глубоко, жарко. Костя впивался в ее податливые губы, прижимал к постели хрупкое тело и думал, да зачем, Штейн, ты это делаешь? Ну, трахнешь, а дальше-то, что будет? Остановился, мозги включил. Лерка даже не обиделась, посмеялась над ним: хотела, мол, из тебя натурала сделать. Но это не самое опасное было для Алика, Костя Штейн тогда понял, что Валерия - девушка неопытная, пусть и живет в гражданском браке уже лет семь. И целью задался: Лерку из раковины вытащить и нормального парня ей найти. Знакомил ее с друзьями-приятелями, в кабаки с собой почти силком таскал. Да уж… благодетель… Костя решил исключить из плана пункт «поесть» и достал бутылку вина. Красное, сухое, легкое – то, что надо, чтобы расслабиться. Налил рубиновую жидкость в хрустальный, из оставшегося от бабушки набора, бокал и устроился на мягком белом ковре в гостиной. Свет торшера, круглого, матового, в стиле модерн, кидал на обстановку странные, замысловатые тени. Квартира у Кости была большая, современная – четыре комнаты и огромная кухня с выходом на лоджию. Родители подарили, строили давно и долго, на последние деньги, в кооперативном новом доме. Костя въехал года три назад в цементные стены, а теперь – загляденье: четкие линии, минималистичный дизайн, дорогущая мебель. Наверное, только здесь, в этих стенах и становился самим собой – остро чувствующим, прячущимся за напускным цинизмом, показной экстравертностью и позой удачливого, наглого карьериста, человеком. Он мало кого допускал сюда, только близкие друзья, которых было немного – Лешка да Лерка. И еще Олежка, бывший когда-то любимым, единственным, а теперь - просто любовник. Димка… Костя глотнул вина, затянулся очередной сигаретой и понял, что как лох, как неудачник, пялится на телефон, ожидая, надеясь… Что раздастся звонок, и это будет Димка. В глупой надежде, что тот скучает, что ему не все равно. Черт, как же он, Константин Штейн, влип! Жесткий, наглый, обаятельный мерзавец. Умный сукин сын. Так бессмысленно, так бесперспективно влюбиться в парня-натурала – это надо уметь! И как бы Костя ни боролся, как бы ни говорил себе: остановись, Штейн, вокруг тебя куча мужиков, которые хотят тебя и готовы на многое ради ночи с тобой, все одно – Димка Крайнов. Он снился в жарких, душных снах, и Костя, почти тридцатилетний мужик, просыпался от вполне реальных оргазмов. Он был его смыслом, сутью, въевшись под кожу, добрался до самого сердца. Димка словно держал его на поводке – только стоит Косте удалиться на приличное расстояние, поводок в виде мягких взглядов, острого языка на по-девчачьи пухлых губах, разговоров на грани фола, подтягивал его на короткую дистанцию. Будто Димка понимал, знал о Костиных чувствах, и стоило тому отдалиться на метр, на шаг, на день, притягивал обратно к себе, еще ближе, дразня, возбуждая… Тоска накатила, темная, душная. Усталость какая-то, не физическая, а душевная. Выматывало это Костю – скрываться, играть, каждое слово контролировать. Пока получалось, но как долго… вот в чем вопрос. На заводе пропалиться никак нельзя – работали в основном с ФПС, пограничный флот ремонтировали на бюджетные деньги. И люди там были такие – серьезные, в чинах генеральских и полковничьих. Не поймут, не примут. Да и шефу пиздец будет – Костя-то рядом уже долго, вместе пили, в банях с воинским начальством отдыхали, на охоты и рыбалки ездили. В Косте будущую замену шефа видели. Короче, нельзя и все. Но работа работой. А вот в личной, скрытой от посторонних глаз жизни проще было. До Димки… Хоть Штейн никогда с пидорской городской кучкой не общался тесно, но знал этих ребят – журналистов, художников, актеров и прочие богемные элементы, тех, кто давно и не боясь жили в открытую. И они его принимали как своего, рыбак рыбака… Лешка с ними тусил. Ему было легче – Леша раньше представителем Корейской фирмы работал, занимался импортом-экспортом, а теперь устроился в крупную рыболовецкую компанию, отдел по внешнеэкономической деятельности возглавил. Но так с японцами да корейцами и продолжал контачить. А им было глубоко наплевать, какого Леша цвета. Да и специалистов со знанием восточных языков в городе было раз и обчелся. На том и стоял, особо не светился, конечно, но и как Костя, не прятался. Костя Штейн давно круг общения ограничил, отдалился от одноклассников, институтских приятелей, тех, кто точно не примет, не поймет. Ну, с праздниками поздравлял, раз в полгода встречался, на всякий случай, мало ли как жизнь повернет, не рвал все связи. Его, Штейна, все уродом зазнавшимся считали, но терпели, льстило старым друзьям Костино редкое внимание. Вот так – ограничивал круг, ограничивал и доограничивался… пятница, десять вечера, а позвонить особо некому. А весь этот год они в основном с Крайновым вечера проводили, пиво пили, в кино ходили, в кабаки и клубы. Костя из себя натурала строил, но все ради Димки, чтоб хоть так – мазохист он, Штейн, но быть рядом. Придурок. Костя невесело усмехнулся. Можно, конечно, Олежке позвонить, приедет, примчится. Только в последнее время тяготился Штейн этими отношениями – вроде все и просто, встретились, потрахались, но ловил Костя на себе странные взгляды Олега. Грустные, словно просящие, нежные. А в сердце пусто было, не мог Костя в одну реку дважды…