Игра стоит свеч

Что лучше: плыть по течению, зависеть от обстоятельств, воли родителей, рока — да чего угодно — или жить своим умом, следовать велению сердца, самому строить жизнь так, как считаешь нужным? Я испробовала оба варианта. Московский лицей, экономический факультет, учеба на «отлично» — все, чтобы порадовать папочку. Тогда я свято верила в то, что так и должно быть, что это правильно, даже роман с преподавателем казался мне судьбоносным. Вот только ничего из этого не вышло. Разве что в голове что-то щелкнуло, и я развернула свою жизнь на сто восемьдесят градусов. Но и это мне не помогло. Отношения с отцом напряженные, в академии профессор Волков смотрит по-волчьи и не дает спокойно жить, а с Егором, с тем, кого я выбрала сама, сердцем ли, разумом, — сейчас не столь важно — не ладится. Может, все дело во мне, возможно, я делаю что-то не так? Вот уже два дня подобные мысли не давали мне покоя. На лекциях я была рассеянна, а дома не вылезала из комнаты и занималась исключительно тем, что рисовала Щукина. Щука не получался. Несмотря на то, что я выводила его черты почти с фотографической точностью, бумага отказывалась передавать тот образ, который сложился в моей голове, и очередной недописанный портрет отправлялся на пол, к своим многочисленным собратьям. Вскоре вся моя спальня представляла собой море маленьких недоделанных Щукиных, среди которых одиноким крейсером выделялся неожиданно удавшийся Антипов. Каждый раз, когда мой взгляд скользил по краю стола, меня встречали знакомый настороженный взгляд исподлобья, тонкая ухмылка, вечная складка между бровей, и по спине проползал холодок от странного беспокойства, поселившегося в груди, иррационального и пока совершенно непонятного. — Что делаешь? — В комнату заглянула мама. Прошла к кровати, под ногами неприятно зашуршали разбросанные листки. — Ничего. — Очередные брови с изломом вышли несколько карикатурными, я недовольно поморщилась и отодвинула рисунок в сторону. — Красивый мальчик, — мама подняла один из портретов и стала внимательно его разглядывать. — Твой друг? — Нет. Это фантом, я его придумала. — Смотрю, у тебя творческий процесс в самом разгаре, — сказала мама, окидывая взглядом комнату. — Ты давно ничего не рисовала. — Вдохновение накатило. — Ну да, — она вздохнула и, приблизившись, положила руки мне на плечи. — Софи, у тебя что-то случилось? Ты какая-то загадочная в последнее время. — Все нормально, мам. — Я откинулась на спинку стула. — Просто осенняя хандра: холодно, солнышка нет, авитаминоз… — Фруктов надо больше есть, — заметила она. — Кстати, о них: завтра отец из столицы возвращается, попадет нам из-за яблок. — Ой, боюсь-боюсь, — я округлила глаза, пытаясь всем своим видом показать, как мне страшно. — Ладно, солнце мое ясное, — рассмеялась мама. — Идем ужинать. *** Антипов, как всегда, ждал меня у Ледового. Фонари выхватывали из вечерних сумерек его высокую фигуру, сгорбившуюся у перил. Антон стоял, запустив руки в карманы теплой куртки, и смотрел себе под ноги. Я опаздывала; отец, вернувшийся из Москвы, изволил отужинать вместе с семьей, и из всех моих попыток сбежать ни одна не увенчалась успехом. К хоккеисту я приближалась с опаской, но Антипов был всецело погружен в свои мысли и заметил меня, только когда я подошла почти вплотную. — А, Пахомова, — коротко бросил он вместо теплого приветствия, и его интонации показались мне подозрительно знакомыми. — Пошли. — И он широким шагом направился к главному входу, а я посеменила следом, еле поспевая за ним. Странно. Я ждала от него упреков по поводу опоздания, как минимум — язвительного замечания, а тут — ничего. Товарищ тренер не в духе? Весь путь до арены мы преодолели молча. Антипов был хмур, как зимнее небо, и настолько же холоден. Я ломала голову над тем, что с ним случилось, но вопросов пока не задавала, хотя и очень хотелось. Антон вообще был для меня одной большой загадкой, и разгадать его не представлялось возможным. Переобувались мы тоже в тишине. Коньки в прокате я больше не брала, с некоторых пор у меня были свои собственные, с парой чудесных белоснежных ботиночек. В них было гораздо комфортнее, чем в разношенных казенных. Я почти закончила со шнуровкой, когда хоккеист сообщил: — Сегодня последнее занятие. — Как — последнее? — опешила я. — Почему? Я так привыкла к этим вечерним «прогулкам» на катке, и мне не представлялось возможным, что это когда-нибудь закончится. К тому же встречи с Антиповым, простое общение, взаимные колкости и подначивания — в свете никак не желавших складываться по моему сценарию отношений с Егором — были настоящим спасением. Антон оказался едва ли не единственным человеком из моего нового окружения, рядом с которым мне не приходилось притворяться кем-то другим. Но главное — это, конечно же, те особенные эмоции, которые испытываешь только здесь, на льду, то ни с чем не сравнимое чувство, когда каждая мышца напряжена, нервы натянуты, все работает, действует и ты ощущаешь всего себя как единый механизм, в котором важна любая деталь, это как сложный танец и в то же время — свободный полет. В такие минуты я чувствую себя по-настоящему и — по-особенному — живой. — Вот так, — он пожал плечами. — Надоело мне с тобой возиться. — Предпоследнее, — склонив голову набок, жалобно попросила я. — Пожалуйста. Мне еще нужно торможение отработать. Ты ведь знаешь, что я без тебя не смогу. — Это была чистая правда: кататься я худо-бедно научилась, а вот тормозить — нет. Впрочем, с тормозами у меня вечно была проблема. — Ладно, — сдался он. — Но потом даже не уговаривай. С этими словами Антон вышел на лед, а я продолжила завязывать шнурки. В ожидании меня Антипов мрачно катался туда-сюда у бортика. Мне определенно не нравилось его настроение, хотя я и не могла взять в толк, почему меня это волнует. Да, сегодня он замкнут более, чем обычно, но ведь Антипов всегда закрыт на все замки, ключей от которых у меня нет и не будет, он никогда не улыбается искренне, живо, на его лице можно увидеть только ухмылку или усмешку, и в этой усмешке — всегда какой-то особенный, одному ему ведомый смысл. И говорит Антипов лениво, как будто нехотя, растягивая слова, и от голоса его веет холодом и опасностью, но не такой, от которой хочется бежать, а необычайно привлекательной. И вроде бы все в нем должно отталкивать: и внешность, и слова, и манеры, и, наконец, этот голос, но каким-то странным образом все это работает ровно наоборот. Он, как змей, пропитанный желчью и ядом, с виду спокойный, но на деле просто затаившийся, готовый в любую секунду на яростный бросок, гипнотизирующий… — Пахомова, ну ты идешь? Я стряхнула с себя оцепенение и потерла виски, прогоняя неожиданный образ. Что за бред лезет мне в голову? И вообще, «разгадывание» людей — не моя сильная сторона, я часто ошибаюсь в человеческой психологии. Мы, привычно держась за руки, сделали пару кругов по арене, и я снова, как в первый раз, испытала почти детский восторг и почувствовала прилив адреналина. Когда эмоции улеглись, я все-таки не выдержала: — Антон, у тебя что-то случилось? Он посмотрел на меня, как на букашку, от которой вообще не ожидал способностей к коммуникации, а она возьми да заговори. — Тебе-то что? Отвечать вопросом на вопрос — еще одна характерная черта этого типа. — Вид у тебя… задумчивый, — осторожно произнесла я. — Пахомова, тебе должно быть без разницы, какой у меня вид, — недовольным тоном сказал он. — Раз уж я приперся сюда по твоей милости, выполняй мои указания. Желательно молча. Ух, какие мы сегодня угрюмые. Пришлось последовать совету: заткнуться и отрабатывать торможение. После нескольких неудачных попыток (упорно тыкаясь в лед носком ботинка), у меня с языка снова сорвалось: — Антипов, я же вижу, что тебя что-то тревожит. Расскажи, может я смогу чем-то помочь. Ну, если и не смогу, все равно легче станет. — Я тебя, кажется, личным психологом не нанимал, — нахмурился он. — Давай еще раз. Нет, ну как можно быть таким букой? Такое ощущение, что я из него слова щипцами вытягиваю. Неужели за время наших тренировок он так и не привык ко мне? И ведь парень не только о себе не ничего рассказывает, но и меня ни разу ни о чем личном не спросил, не поинтересовался, чем и как живу. Ему что, правда так безразлично? — У вас в команде что-то случилось или с девушкой проблемы? — Да, иногда я бываю упрямым ослом, не имеющим чувства такта, особенно когда меня разбирает любопытство. — Пахомова, ну чего ты прилипла ко мне, как банный лист к… одному месту? — раздраженно проговорил хоккеист. — Попросила научить кататься — учись, в душу ко мне лезть не надо, ладно? — Ну и фиг с тобой, — вырвалось у меня. Что это я, в самом деле? Не хочет человек делиться переживаниями, это его право. Только мне почему-то казалось, что я заслуживаю хоть каплю его доверия. А еще я думала, что Антону, как и мне, нравятся наши тренировки, а он, видите ли, повинность отбывает. Было жутко обидно. Я стартанула с места и, неосознанно набирая скорость, понеслась в противоположную сторону. Меня одолевали невеселые мысли, и понимание того, что ж я наделала, появилось только тогда, когда впереди неопреодолимым препятствием вырос бортик. Тормозить было поздно, да и сегодня, по иронии, меня больше интересовал сам Антипов, чем его уроки, поэтому я просто выставила вперед руки и так припечаталась ладонями, что едва не лишилась чувств. — Дура! — обругал меня Антипов, едва приблизившись. — Идиотка! Не умеешь — не берись! Я только обиженно шмыгнула носом. Ладони ужасно горели. — Дай сюда, — потребовал Антон и, взяв мои руки в свои, немного их помассировал, не обращая внимания на слабые попытки сопротивления. — Ничего страшного, жить будешь, — заключил он. Я опять ничего не ответила. Разговаривать не хотелось, я все еще злилась на него. Уловив мое настроение, Антипов вздохнул и миролюбиво потрепал меня по плечу. — Смирись, Пахомова, лед — это не твое, — сказал он, а потом добавил: — На сегодня хватит. — И, взяв меня за шкирку, как кутенка, практически выпихнул с катка. *** По сложившейся традиции, я отвозила хоккеиста домой. Машина мчалась по шоссе, я сосредоточенно глядела на дорогу, а парень развалился на пассажирском сиденьи и закрыл глаза. Я подумала, что он задремал, и выключила радио, но Антипов неожиданно проговорил: — Наш новый тренер ухаживает за моей мамой. Я удивленно покосилась на него. Неужели из-за этого он так переживает? — Это хорошо или плохо? — на всякий случай уточнила я. — Плохо, — уверенно ответил он. — Ей он, по-моему, тоже нравится. — А что твой отец? — Я была не в курсе семейного положения Антиповых, он ведь никогда мне ничего не рассказывал. — Нет его, — сухо сказал хоккеист. — Он бросил маму, когда она была на первых месяцах беременности, и даже не знает обо мне. Я сочувствующе взглянула на него, но Антон отвернулся. Вряд ли он нуждался в жалости. Некоторое время мы ехали молча. Антипов, вероятно, жалел о излишней откровенности, а я размышляла над услышанным. Снова мне пришлось столкнуться с неполноценной семьей. Похоже, в отличие от Щукиных, Антон болезненно воспринимал отсутствие отца в своей жизни, поэтому он такой колючий. Но ведь Щукиных-то трое, братья, несмотря на свои ссоры, поддерживают друг друга, а у Антона есть только мама. — Может, это не так уж и плохо, что в ее жизни появился мужчина? — тихо спросила я, изо всех сил стараясь чем-то помочь ему, но так, чтобы эту помощь не навязывать. — Этот Макеев вроде бы нормальный человек, Калинин всегда о нем хорошо отзывается, а у Олега Ивановича на людей особое чутье. — Ты просто не понимаешь. — Антипов повернулся, и в его глазах я увидела неприкрытую боль. — Такое уже было, и я не хочу, чтобы она потом опять по ночам в подушку плакала. Я не совсем поняла, что он имеет в виду, но вопросов задавать не стала, давая ему возможность объяснить самому. — Был один… парень. Намного моложе мамы. — Антон замолчал и посмотрел на свои руки, стиснутые в замок. — Ухаживал красиво, цветы дарил, в рестораны приглашал, вещи дорогие покупал… на родительские деньги, конечно, сам-то вряд ли тогда еще зарабатывал, — он нехорошо усмехнулся. — Мама ему не верила и правильно делала. А потом вдруг случилось что-то, влюбилась она. А мажор этот попользовался ей и бросил, вот так. Она после это очень долго в себя приходила. — Мне очень жаль, — сказала я. Антон раскрывался для меня с новой, совершенно неожиданной стороны. — А теперь она снова готова поверить в то, что у нее с Сергеем Петровичем что-то получится. Но я-то знаю: ничего хорошего из этого не выйдет. Я понимала его. Он любил свою мать и заботился о ней, хотел оградить ее от разочарований. С другой стороны, женщина заслуживала шанс на счастье. И право на ошибку — тоже. Но Антон, похоже, относится к этому слишком категорично, и готов сделать все, чтобы у тренера не было возможности доказать серьезность своих намерений. — Я думаю, ты все делаешь правильно. — Вряд ли ему нужно, чтобы я сейчас разубеждала его. Он рассказал мне об этом, ища поддержки, а не нравоучений, и мне было очень важно найти нужные слова. — Твоя мама очень хочет быть счастливой, а когда люди влюбляются, они многого не замечают, и хорошо, когда рядом есть тот, кто может контролировать ситуацию. Ей очень повезло с тобой, правда. Антипов смотрел на меня с недоверием. Наверное, он ждал от меня совсем не этого. С каждой секундой его взгляд становился теплее. — На твоем месте я бы получше пригляделась к этому тренеру. Если поймешь, что ему можно доверять, дай ему шанс. Когда будешь уверен. Мы уже давно стояли во дворе его дома, но хоккеист не торопился выходить из машины. Он задумчиво глядел в лобовое стекло, размышляя над моими словами. — Извини, но мне пора, — напомнила я о себе. — Отец меня убьет, если поздно вернусь. Тем более, он уже наверняка знает про яблоки… — это я сказала уже больше для себя, потому как мысли об этом периодически всплывали в голове, и я немного трусила. — Какие яблоки? — неожиданно заинтересовался Антипов. — Вот эти, — вздохнула я, потянувшись, чтобы достать с заднего сиденья пакетик с антоновкой, предназначенный для Антона. Чуть ведь не забыла. — Это тебе, кстати. Я поведала хоккеисту историю своего маленького бунта, и он развеселился. Я впервые увидела улыбку на его лице — настоящую, искреннюю улыбку, и услышала его смех. — Ну ты даешь, Пахомова, — отсмеявшись, сказал он. — Не думал, что ты такая мятежница. И мы оба снова рассмеялись над глупостью этой ситуации. — Ладно, поехала я… Буду по шапке получать, — я тихонько похлопала ладонью по лбу, изображая, как это будет выглядеть. — Удачи, — пожелал Антипов. — Завтра вечером расскажешь, как оно было. — Обязательно, — пообещала я. — Если жива останусь. — Спасибо тебе, — парень повертел пакет с яблоками в руках и серьезно посмотрел на меня. — Правда, спасибо. Я кивнула. Я знала, что он имеет в виду, и это вовсе не относилось к антоновке. *** То, что скандала не избежать, я поняла сразу, как только переступила порог дома. В прихожей меня встретила мама. — Отец очень рассержен, — предупредила она. — Мужайся. Я сняла верхнюю одежду и мышкой прошмыгнула наверх, в свою комнату, где запихнула коньки под кровать и, разложив на столе учебники, уставилась в них с самым умным видом. Папа не заставил себя долго ждать. Он вошел без стука и остановился в нескольких шагах от меня, вкрадчиво поинтересовавшись: — Ну что, учишь? — Учу, — кивнула я. — Завтра очень ответственный день, у нас лабораторка по химии, сложная. — Я надеялась, что это сбавит пыл отца и он отложит разговор, оставив меня наедине с наукой. — А где ты была весь вечер вместо того, чтобы готовиться? — задал он резонный вопрос. — Так в библиотеке. — Сказки мне не рассказывай. — Он подошел к кровати, нагнулся и вытащил коньки. Ясно, мама меня сдала. — Центральная библиотека закрывается в семь часов, а вот это, — он потряс находкой, — на книжки не очень-то похоже. — Ну да, — согласилась я. — Я хожу на каток. Между прочим, это очень развивает координацию движений и для здоровья полезно. Фраза, волшебным образом действующая на маму, на отца не оказала должного эффекта. — Я все знаю о твоих подвигах, — заявил он, отбрасывая коньки в сторону и устраиваясь на кровати, — но не бойся: ругать тебя не буду. Как показывает практика, это совершенно бесполезно. Я напряглась. Правда, лучше бы он ругался, мы это сто раз проходили. Но папа говорил спокойно, и это настораживало. Было ощущение, что он принял какое-то решение, и оно мне очень не понравится. — Значит так, дочь. Раз уж ты меня не слушаешь и считаешь себя достаточно взрослой и умной, со следующей недели будешь работать. — Что?! — возмутилась я. — Нет. — Мы с мамой подумали, что не будем больше давать тебе карманных средств, — продолжил отец. — Будешь жить на зарплату. Попробуешь заработать сама, посмотришь, каким трудом достаются деньги, которые ты пускаешь на ветер. — Пап, но я же учусь, — я хотела всеми силами переубедить его. — Как, по-твоему, я буду совмещать учебу и работу? У нас сейчас такие нагрузки… — Для глупостей своих ты же как-то время находишь, — не согласился он. — Так что все у тебя получится. Вот, например, Стас Калинин и у отца на предприятии работает, и учиться на отлично успевает, было бы желание. Я закатила глаза. Опять этот Калинин! Не удивлюсь, если окажется, что он мой родной брат, а Олегу Ивановичу его подбросили. Слишком уж они с моим отцом похожи. — Ну и где я буду работать? — Не сомневаюсь, что папа уже все продумал. — У меня в торговом центре, менеджером по кадрам. Пока, — он предупреждающе поднял указательный палец. — Надо же с чего-то начинать. Приступишь со следующей недели, график у тебя будет свободный, встречи с соискателями будешь назначать сама. — Пап, — захныкала я, — ну какой из меня менеджер? Я же врачом хочу стать. — И станешь. А пока побудешь менеджером. Все профессии нужны, все профессии важны, — назидательно добавил он. Я немного подумала, просчитывая варианты. Ну допустим. Не уборщицей ведь меня заставляет работать и не завод идти. К тому же график свободный, могу успеть и на хоккей, и на каток, а в случае чего и от Стаса отвертеться. А еще можно попробовать поторговаться. — Ладно, пап, — смиренно сложив ручки на коленях, сказала я. — Я согласна. А что мне за это будет? — Зарплата будет, я же сказал, — заметил он, слегка удивившись моему вопросу. — Знаешь, — улыбнулась я, — это не очень заманчиво. Нужна более мощная мотивация. Отец задумался, пожевал губы, сверля меня взглядом. Потом вдруг расхохотался: — Все-таки ты моя дочь. Ладно, будет тебе мотивация. Новая машина устроит? — Своя собственная? — уточнила я. — Можешь выбирать модель. — По рукам, — сказала я и протянула ему ладонь, которую он пожал с видимым удовольствием. — Приступаю с понедельника. — Я знал, что мы договоримся, — хитро прищурился отец и, пожелав мне спокойной ночи, вышел из комнаты. Едва за ним закрылась дверь, я страдальчески поморщилась, покрутилась на стуле и принялась жалеть о своей загубленной молодости. Работать не хотелось совершенно, а жить на зарплату — тем более, придется ведь учиться в чем-то себе отказывать. Ну что ж, не все коту масленица, как любит говорить мой отец, сама во всем виновата, допрыгалась. Надо привыкать к новой жизни. Я открыла верхний ящик стола и достала оттуда баночку сильных антидепрессантов. Не так давно мама послала меня в аптеку и выдала рецепт, в котором я аккуратно подправила циферки. Так и знала, что это когда-нибудь пригодится. День выдался тяжелый, мне просто необходимо расслабиться. К тому же в инструкции написано, что таблетки не вызывают привыкания. Решившись, я достала из баночки сразу две и отправилась в ванную.