Игра стоит свеч

Я никогда не считала себя человеком робкого десятка, и все неприятности, в которые я умудрялась вляпаться, происходили исключительно по глупости и доверчивой открытости миру. Случаи, в которых мне было по-настоящему страшно, можно пересчитать по пальцам. И теперь эти пальцы дрожали, неверными движениями выстукивая по экрану телефона. В голове звучал отцовский завет ни в коем случае не звонить Стасу, но я не могла сейчас ему следовать. До глубины души возмущенная клеветой Калинина, я хотела раз и навсегда разобраться в происходящем. Слишком уж противоречивой была ситуация, в которую я попала, а поделиться переживаниями было не с кем: Оля и Дима уехали из города, но даже им я не смогла довериться в полной мере, ибо сама по себе суть совершенного мной подлога была ужасна, пусть и сделала я это из благих побуждений. Именно из-за того, что Стас знает о моей роли в этом деле, мне и было не по себе. Липкий страх обернулся вокруг меня паутиной, спутав мысли и сковывая движения. Но как бы мне не хотелось забыться, будучи спеленутой в этом жутком мягком коконе, я чувствовала, что должна поставить зарвавшегося отпрыска Калинина на место: не для того я терпела его мерзкие прикосновения, чтобы после он обвинил меня во всех грехах и распускал нелицеприятные слухи. Он должен быть благодарен нашей семье за то, что комбинат еще держится на плаву. Калинин не отвечал. Я долго слушала гудки, пока монотонный голос не сообщил о том, что «абонент временно недоступен», и набрала номер еще раз. И еще. Безрезультатно. Парень или намеренно не отвечал на звонки, или не мог. Я ощутила что-то отдаленно похожее на волнение, и не стала бросать попытки дозвониться. Наконец, мне повезло. — Слушаю, — раздался из трубки раздраженный голос. — Стас, это Софа. Нам нужно поговорить. Снова повисло молчание, а затем Стас расплылся в невидимой улыбке и приторно проговорил: — Здравствуй, дорогая. Я уж и не думал, что когда-то тебя услышу. — Когда мы сможем встретиться? — А тебе не терпится? — шутовски протянул он. — Скучала по мне, малышка? Меня раздражал его тон. Мне было не до всех этих идиотских расшаркиваний. Нервы натянулись до предела. Я вообще не понимала, что сейчас творится в его голове. Видимо, почувствовав мое настроение, Стас перестал паясничать и отрывисто бросил: — Завтра вечером. Позвонишь, как подойдешь. Он назвал адрес, и у меня от самого затылка по спине побежали мурашки. Телефон запрыгал в руке. Жилой дом на окраине города никак не вязался с моими представлениями о предстоящем разговоре. — Я думала, мы встретимся на нейтральной территории. В кафе, или… — я запнулась. — Или на площади. — То, о чем ты хочешь поговорить, не предназначено для чужих ушей, детка, — усмехнулся он. — Буду ждать тебя. Надеюсь, тебе хватит благоразумия, чтобы не откладывать встречу. Его последняя фраза заставила меня задуматься, но, не успела я ничего спросить, как в трубке раздались короткие гудки. *** Сердце испуганно трепыхалось, когда я парковала машину во дворе по нужному адресу. Дом был самый обычный: невзрачная серая панелька типовой застройки конца восьмидесятых. В такой же точно обитали и Щукины, и Антипов, но для человека, предпочитавшего жить на широкую ногу, это было поистине странно. Прошлая квартира Стаса находилась в стильном новострое почти в центре города, который не имел ничего общего с этими мещанскими домами. Все это наводило меня на разные мысли, в массе своей весьма нерадостные, а некоторые и вовсе оказывались пугающими, и я не раз останавливалась на лестнице, намереваясь сбежать, но любопытство и желание восстановить справедливость снова гнали меня вперед, и в конце концов я оказалась на четвертом этаже, перед старой металлической дверью, и, зажмурившись от страха, нажала на пуговку звонка. Калинин был пьян. Я поняла это, едва зайдя в квартиру, и почувствовав характерный запах, густо окутывавший и без того спертый воздух в узком полутемном коридоре. Сам Стас был какой-то закисший, глаза его лихорадочно блестели, а по лицу блуждала жутковатая полуулыбка. Мгновенно оценив обстановку, я попятилась на лестничную клетку, невнятно бормоча, что зайду в следующий раз, но тут же была бесцеремонно втянута обратно, и затвор замка оглушительно щелкнул, отрезая пути к отступлению. — Проходи, принцесса. — Стас вытянул руку вперед, пропуская меня вглубь своего пристанища. — Раз уж пришла… В единственной комнате оказалось светлее, чем в прихожей, хотя старая массивная мебель из темного дерева ощутимо скрадывала окружающее пространство, заставляя и без того небольшую гостиную быть еще меньше. У противоположной от двери стены находился разобранный диван со скомканной постелью, перед ним стоял журнальный столик со следами недавней трапезы, в его середине гордо возвышалась бутылка Хеннеси с янтарной жидкостью на самом дне, а рядом, в стеклянной пепельнице, тлела оставленная сигарета. Прежде я никогда не видела, чтобы Стас курил. В углу комнаты нашлось продавленное кресло, куда я и села, не дожидаясь приглашения. Просто ноги уже подкашивались от нарастающей тревоги, и страшно мутило от сигаретного дыма. — Извини, — пожал плечами Стас, увидев мое состояние, и благоразумно приоткрыл окно, но вечерняя духота летнего вечера вряд ли могла что-то изменить. — Будешь? Он потряс передо мной бутылкой, и я отрицательно замотала головой. — Будешь. — Тоном, не терпящим возражений, сказал он, и посмотрел на меня так, что я тут же осознала: буду. Взгляд заскользил по комнате в поисках спасения. Коньяк выплеснулся в стоявший на столе стакан, заполнив его почти на треть. Рот наполнился горькой вязкой слюной, и горло сдавило спазмом приближающейся тошноты. Ненавижу коньяк. Ненавижу Стаса, и вот это вот все — ненавижу… — Что отмечаешь? — стараясь не подавать виду, как мне страшно, спросила я. — Праздник собственной глупости, вероятно, — он отхлебнул из бутылки и кивнул мне: — Пей. Я чуть-чуть пригубила напиток. — Я думала, тебя нет в городе. — Ну как бы нет, — он пожал плечами. — Видишь ли, прямиком из Москвы, куда я приехал с компрометирующими отца документами, я немедленно отбыл в Соединенное Королевство с благородной целью поступления в Манчестерский университет, но следы мои затерялись где-то в Уэльсе… — Так значит, здесь ты прячешься? — осенило меня. — Бинго! — щелкнул он пальцами. — От кого? — От кого надо, — сухо отрезал он. — Плохо прячешься, — заметила я. — Мне Антон сказал, что ты в Подольске. — Имел неосторожность нарушить конспирацию, — равнодушно сказал Стас, кажется, ничуть не жалея об этом. — Знал, что рано или поздно ты окажешься с кем-то из «Медведей», ты ж без них жить не можешь. — Так это все для того, чтобы встретиться со мной? — Ну а что делать? На звонки ты не отвечаешь, — хохотнул он, и мороз прошел по моей коже от его смеха. Чтобы не поддаться панике, я решила идти напролом. — Почему говорят, что мой отец хотел захватить комбинат? Это же не правда. Он всего лишь хотел помочь, решить ваши проблемы… — Проблемы? — фыркнул Стас. — Да у нас не было никаких проблем, пока вы их не устроили! — Подожди, — я потерла пальцами виски, пытаясь привести мысли в порядок. Кажется, я начинала запутываться. — А как же большой заказ, долги и прокуратура… — Пей. — Приказал он. — Зачем? — Я хочу, чтобы твой язычок развязался, и ты рассказала мне, как вы с отцом все это задумали. — Что задумали? — мне стало казаться, что мы с Калининым говорим совершенно о разном. — Ты не догадываешься, о чем я? — Не догадываюсь. Стас смерил меня таким внимательным взглядом, насколько позволяли его затуманенные глаза, и сдавленно хрюкнул. Через несколько секунд он уже смеялся в полный голос, а я сидела, оглушенная, все еще ничего решительным счетом не понимавшая. Мне хотелось только одного: уйти отсюда, бежать немедленно. — Слушай, Софа, Пахомов что, и тебя вокруг пальца обвел? — захлебываясь смехом, проговорил Калинин. — Да быть этого не может… Ты что, настолько тупая? Сдерживаясь из последних сил, я процедила сквозь плотно сжатые зубы: — Так объясни мне, что происходит. Стас перестал смеяться и кивнул на стакан в моей руке: — Пей. Я отхлебнула несколько глотков и закашлялась. — Так-то лучше, — одобрительно хмыкнул Стас. — Так ты что, правда, веришь в то, что твой отец по доброте душевной решил помочь нам с комбинатом? — Это то, что я знаю. — Последние новости видела? Пахомов прям герой. Принял на себя руководство комбинатом, выплатил рабочим зарплаты… Ни на какие мысли не наводит? — Нет. А должно? Стас глубоко вдохнул и выдохнул, не отрывая о меня взгляда. — Ладно… — медленно проговорил он. — Приходится признать, что ты и вправду не в курсе… Он снова присосался к бутылке, после чего долго, не мигая, смотрел мимо меня, будто что-то решая у себя в голове. Потом криво усмехнулся и сказал: — А ты знаешь, что твой отец, этакий добрый дяденька, который всем помогает, тебя продал? — Что? — мне показалось, будто я ослышалась. — Не знаешь? Ну тогда слушай. Только еще глоточек сделай. Да, вот так… Молодец. О том, как твой папашка хотел свою долю на комбинате увеличить, хотя бы знаешь? — я медленно кивнула. — Так вот… был у меня с ним один уговорчик. Я ему, значит, свои акции, а он мне — торговый центр. Ну да, ну да, спросишь сейчас: а нафига? Да вот нахрен мне эта металлургия не сдалась, хочется мне торговые площади в аренду сдавать, и бабки за это получать. Ну вот как-то мы с ним разговорились по душам, да и решили махнуться, как говорится… Да только отец твой человек умный и дальновидный, просто так своего не отдаст, вот и поставил условием нашу с тобой свадьбу. Да-да, Софочка, променял тебя папочка на комбинат… Мне не хотелось в это верить. — Когда мы встретились с тобой в «Каравелле», я принял все за чистую монету: подумал, что ты и вправду в Щуке разочаровалась, и хотя бы назло ему будешь со мной, а я смогу реализовать свои планы. Ты не подумай, я был бы хорошим мужем. Ничего для тебя не жалел бы… Да не кривись ты, я же серьезно. Только отец твой слишком жадным оказался. Ему хотелось получить все и сразу, ничего не отдавая взамен. И тогда он придумал всю эту историю с госзаказом, предложил нам ввязаться в это… И подослал тебя, чтобы ты подменила документы. Правда же? Ты ведь сделала это? Ты хоть видела, на что меняешь? Читала подделку? Ну конечно же нет, да тебе бы и ума не хватило вникнуть. А между тем там вся соль в формулировочках… Ну и в цифрах немного, да. Он рассказывал медленно и со вкусом, упиваясь своей правдой и тем, какой эффект она производила на меня. А эффект был ошеломляющий. Будто над головой разорвалась граната, и теперь вокруг были только туман и оглушительный звон. — И что мы в результате имеем? — Решил подытожить Стас. — Мой отец в бегах, все его имущество арестовано, а комбинат медленно, но верно переходит в загребущие лапы твоего папаши. Замечательно, правда? А мой отец доверял ему, даже и не догадывался, какую змею у себя на груди пригрел… Да и я, признаться, об этом не думал, за что теперь и расплачиваюсь. — Стас, это же не правда? — сквозь шум в голове услышала я свой собственный голос. — Это же все не правда, да? Ты просто бесишься из-за того, что все так вышло… — Это правда. — Отрезал он. — И если ты все еще не поняла, то я поясню: твой отец тебя использовал. Он обманывал тебя, Софа. Я опрокинула в себя стакан с остатками коньяка, чувствуя, как он обжигает мои внутренности, и едва не задохнулась от сжавшего горло спазма. Перед глазами поплыло. С силой надавив пальцами на веки, я растерла их до красноты. — Я тебе не верю, — сухими губами прошептала я, не глядя на него. — Ну так спроси его сама, — прошипел Калинин, всем корпусом подавшись ко мне, и обдавая перегаром. — Спроси, на что он готов был пойти, чтобы получить желаемое. — Спрошу. Обязательно спрошу, — одними губами прошептала я, поднимаясь на ноги и желая только одного: поскорее убраться из этого места. Голова кружилась. Крепкий алкоголь разгонял кровь по телу, и в груди пекло от разливавшегося внутри жара. Я сделала пару неверных шагов в сторону коридора, но была тут же остановлена сильными руками, сдавившими мои плечи. — Разве я тебя отпускал? — кислое дыхание Стаса обдало шею, заползло в ноздри, вызывая новый приступ тошноты. Я прикинула расстояние до входной двери и рванулась вперед, вложив в это движение все свои силы, но тщетно: Калинин держал слишком крепко. — Ты мне кое-что должна, Софа, — вкрадчиво прошептал он мне в ухо. — Мы с тобой в прошлый раз не закончили, но теперь-то нам ничего не помешает, верно? Я похолодела, осознав, что угодила в ловушку. Нужно было срочно что-то придумать, но уставший испуганный мозг отказывался соображать, и я могла только жалобно бормотать: — Стас, пожалуйста… Мне нужно поговорить с отцом. Должна знать, почему он так поступил со мной. Если ты рассказал правду, я постараюсь все исправить. Отпусти меня, я обещаю, что придумаю, как вернуть комбинат. Прошу тебя… — Как ты сможешь все исправить? — снова развеселился он. — Ты же дура! И годишься только для одного… Он выпустил меня из своих рук только для того, чтобы в следующее мгновение оттолкнуть в сторону дивана. Я попятилась, попутно обшаривая глазами комнату в поисках какого-нибудь тяжелого предмета, но ничего подходящего здесь попросту не было. Калинин тем временем вальяжно развалился в кресле, выливая в стакан остатки коньяка, и, сложив руки на груди, скомандовал: — Раздевайся. — Зачем? — почти неслышно, одними губами, произнесла я. — Хочу посмотреть, чего я лишился, — он отсалютовал мне стаканом. — Давай уже, начинай. — Нет. — Я обхватила себя руками за плечи и упрямо помотала головой. — Нет? — нахмурился он. — Ладно. Если не хочешь по-хорошему… Он схватил бутылку и с такой силой шарахнул ей об стол, что я инстинктивно отшатнулась, и вовремя: блестящие осколки брызнули во все стороны, со звоном осыпаясь на пол, а в руках у Калинина осталась топорщившаяся острыми зубьями розетка, которую он направил в мою сторону. Красивый, умный золотой мальчик на моих глазах превращался в монстра. Это было по-настоящему жутко. Страшно осознавать, что меня загнали в угол. Я больше не могла сопротивляться, потому что понимала: он не блефовал. Он ненавидел моего отца, ненавидел меня, и потеряв все, всю свою мнимую статусность и обеспеченное, сытое существование, находился почти на грани и все, чего он сейчас хотел, это развлечься за мой счет, отыграться на мне за свои страдания. Не первый день находясь в пьяном угаре, вряд ли он в полной мере осознавал, что творит, а значит, от него можно было ожидать всего, что угодно. Пальцы отказывались слушаться, когда я стягивала с себя простую белую футболку, путались в молнии джинсов. Калинин затуманенными масляной поволокой глазами молча следил за каждым моим движением, медленно потягивая коньяк. Стыд сковывал движения, когда я медленно, все еще надеясь, что он передумает и остановит меня, снимала бюстгальтер. Не передумал. Не остановил. Лишь растекся в полубезумной улыбке, принуждая меня продолжать. Через несколько минут, когда я стояла перед ним совершенно обнаженная, тщетно пытаясь прикрыться руками, он поднялся со своего зрительского места и медленно прошелся по кругу, впитывая взглядом каждый сантиметр моего тела. Затем размашисто шлепнул по заду, заставляя меня до крови прикусить задрожавшие губы. — Могла быть и постройнее, — проворчал он, пребольно щипая за бедро. — И что, Щуке нравилось вот это вот все? — он приблизился ко мне вплотную, и, приподняв за подбородок мое лицо, заглянул в глаза. — Нравилось, а? Впрочем, это уже неважно. Он толкнул меня на диван и навалился сверху. Слезы наполнили глаза, и на несколько мгновений я перестала видеть потолок с болтавшейся на проводе лампочкой вместо люстры. Сморгнула, и соленые капли потекли по щекам. Тело парализовало страхом, и я могла только вздрагивать от прикосновений чужих рук, сминавших кожу, и замирала от омерзения. Стас уперся коленом между моих ног, заставляя развести их в стороны, и стал медленно, очень медленно, явно наслаждаясь моим положением, расстегивать брюки. Спустив их до бедер, он потерся об меня пахом, и меня передернуло. Резкий выброс адреналина позволил собрать силы в кулак, и, дождавшись, когда он снова приподнимется, я отчаянно лягнула его ногой в живот. — Ты что делаешь, дрянь? — крикнул он, морщась от боли, а потом наотмашь ударил меня по лицу, так что моя голова с силой мотнулась в сторону. — Лежи тихо и получай удовольствие. Но я больше не собиралась быть покорной овечкой. Охваченная ужасом, я принялась колотить руками все, что под них попадалось, неважно, лицо то было, или плечи, или грудь, лишь бы только не сдаваться ему, не позволить сделать это с собой. Он ловил мои ладони, пытался прижать их к дивану, наваливался на меня всей своей тяжестью, и я не знаю, сколько длилась эта борьба, пока он не выплюнул зло сквозь зубы: — Черт, даже не стоит на тебя, с-сука. И вдруг сразу стало легко дышать. Калинин натягивал штаны на противоположном краю дивана, тяжело и раздраженно пыхтя. Я стала осторожно приподниматься, найдя и не выпуская из поля зрения лежавшую на столе бутылку. Вернее, то, что от нее осталось. Проследив за мной взглядом, Стас процедил: — Свали нахрен, дура, пока я тебя не убил. Мне не нужно было повторять дважды. Я в момент слетела с дивана и подхватила белье. Калинин поднялся на плохо слушающихся его ногах и тут же согнулся пополам от спазма. Его выворачивало прямо на ковер. Пользуясь случаем, я надела белье и джинсы, схватила в охапку футболку и сумку и опрометью выскочила из квартиры. Прижимая к груди вещи, я в несколько прыжков преодолела лестницу, не обращая внимания на странные взгляды встречавшихся по пути жильцов, и перевела дух уже в машине, кое-как приведя себя в порядок. Не знаю, как доехала до дома. В памяти всплывала только полупустое шоссе и яркий свет фар вильнувшего в сторону фургона, оглушительно взвизгнувшего сигналкой. Автомобиль я бросила перед воротами, даже не потрудившись загнать его в гараж. Родители уже готовились ко сну, когда я влетела в их спальню, заставив маму выронить журнал, который она перед этим читала. Отец, сидевший на кровати в своей мягкой фланелевой пижаме, недовольно нахмурился. — София, почему ты врываешься без стука? Это неприлично! — Неприлично?! — срывающимся на шепот голосом выдохнула я. Тело сотрясала крупная дрожь от пережитого кошмара, руки судорожно сжимались в кулаки. — А что тогда прилично, скажи, пап? Предавать и продавать? — София, с тобой все в порядке? Что с твоим лицом? — мама тотчас оказалась возле меня, хотела обнять, но я сделала несколько шагов в сторону отца, неотрывно глядя на него. — О чем ты говоришь, дочь? Где ты была? — строго спросил он. — София, пойдем на кухню, тебе нужно выпить воды, — суетилась рядом мама, беря меня за плечи и мягко, но настойчиво пытаясь развернуть в сторону двери. — Я была у Стаса. — Та-а-ак, — протянул отец, медленно поднимаясь со своего места. — Я же предупреждал тебя, чтобы ты с ним не встречалась. — Почему? Чтобы он не рассказал мне правду? Я почувствовала, как мамины руки соскользнули с моих плеч. Она перестала предпринимать попытки увести меня из комнаты, отступая в сторону. — Правда у каждого своя. — Она в том, что ты хотел продать меня Калинину за акции, ведь так? — горло предательски сдавило, и я с трудом смогла закончить фразу, прежде чем глаза снова заволокло слезами. — Он рассказал мне про ваш договор. — Не стоит говорить об этом сейчас и здесь. — Нет уж, давайте поговорим, — внезапно вмешалась мама. — Здесь и сейчас. Рассказывай все, дочка. — Да нечего тут рассказывать! — взорвался отец, рассекая руками воздух. — Этот сосунок посмел выдвигать свои условия. Принцессу ему, видите ли, и полцарства в придачу! Торговый центр за паршивый пакетик акций. — И ты решил забрать у них все. — Меня трясло от возмущения и обиды. От боли, которая, будто ножом, вбивалась в плоть, готовая растерзать на куски. — Это и мой комбинат тоже! Если бы ты знала, сколько я сделал для этого бизнеса! — Ты меня использовал. Я думала, мы спасаем предприятие. А ты сам все устроил, и заставил меня участвовать в преступлении. — Я говорила эти слова, все еще до конца в них не веря, просто не желая верить и до последнего надеясь, что он опровергнет их. — Я сделал это ради нас! — Не ради нас. — Мама говорила спокойно и твердо, и ее голос подействовал не меня успокаивающе. Я поняла, что она на моей стороне. — Ты все всегда делаешь только ради себя. Для удовлетворения своих амбиций. Ты всю жизнь завидовал Олегу, и я знала это, как знала и то, что этот момент когда-нибудь наступит. Но то, что ты втянул в эту нашу дочь… Это верх безумия, Илья. — Элла… — отец переключился с меня на маму, но я не стала слушать, о чем они говорят, медленно выходя из комнаты и плотно закрывая за собой дверь. Меня пошатывало. Эмоции отступили, и голова была будто набита ватой. Я с трудом поднялась по лестнице в свою комнату, достала из шкафа большую спортивную сумку, которую использовала для поездок еще в лицейские времена, и побросала туда все, что попалось под руку: несколько футболок, брюки, пару свитеров… Выгребла из ящика стола всю наличку, проверила карту, телефон и зярядку. А потом, надев легкую куртку и перекинув сумку через плечо, вышла из комнаты, не оглядываясь. Отец встретил меня на лестнице. Он поднимался наверх, желая поговорить, но я не хотела его больше слушать. — Далеко собралась? — он перехватил мою руку, стиснул крепко — не вырваться. Я все же попыталась. — Подальше от тебя. — София, не пори горячку. Я никогда не желал тебе зла. Я уверен, что если ты хорошо подумаешь головой, ты поймешь, что я прав. — Пусти, — сквозь зубы проговорила я. — Куда ты пойдешь? Ночь на дворе! Марш в свою комнату! — Пусти ее. — Мама встала между нами, заставив его выпустить мою руку и заслонив меня собой. — Пусть идет. Может, хоть ей ты не сломаешь жизнь. Лицо отца перекосилось в гримасе злого отчаяния, и он отступил, пропуская меня вперед. Я уходила молча. Ночь обняла меня, окутав теплым воздухом, высушила дорожки слез на лице. Листья яблонь ласково прошелестели над головой, прощаясь. Я вышла за ворота, окинула печальным взглядом брошенный автомобиль и зашагала дальше, вдоль шоссе, еще не зная, куда приведет меня эта дорога. ________________________________________________________ Конец второго периода. Счет 2:0 в пользу «Медведей».