Игра стоит свеч

- Пахомова, у тебя, вообще, выходные бывают? Простой, казалось бы, вопрос Антипова неожиданно привел меня в замешательство, заставив всерьез задуматься. Действительно, а были ли у меня выходные? Разумеется, не суббота и воскресенье, в которые я отрабатываю четыре смены подряд, а настоящие, когда бы я могла отдохнуть и заняться своими делами? И положены ли они мне? Мне и в голову не приходило кого-то об этом спросить… - А тебе зачем? Мы с Антиповым прятались от дождя на крыльце терапевтического отделения – единственного из всего комплекса зданий, над входом в который имелся козырек, и наблюдали, как тонкие серебряные нити прошивают стылый воздух, безжалостно разбиваясь об асфальт мириадами брызг. В прозрачных лужах утлыми лодчонками плавали бурые, набрякшие от сырости листья. Было начало ноября. - Ну, я подумал, сходим куда-нибудь, посидим, поговорим… Я подняла на Антона задумчивый взгляд. - Это важно? - Да. Он стоял в этой своей привычной позе, засунув руки в карманы куртки, нахохлившись, и хмуря лоб, но я знала, это от того, что ему холодно, он терпеть не может промозглую погоду, а еще только что с тренировки и не успел поужинать, притащился сюда, уставший и голодный, чтобы спросить меня о выходных… Это было бы странно. Если я бы размышляла о странностях. Но в последнее время я научилась воспринимать все, что со мной происходит, как само собой разумеющееся, а докапываться до сути каждого вопроса просто было некогда. В ежедневной суете академии и стационара, в ворохе задач, которые предстояло решать безотлагательно, в бесконечной карусели лиц, разговоров, книг, я не могла остановиться ни на минуту, чтобы поразмышлять о том, что я чувствую к своему отцу, скучаю ли до сих пор по Егору, и что собираюсь делать дальше. Ночью же, едва моя голова касалась подушки, я проваливалась в чудесный сон без снов, а просыпаясь, снова вливалась в бурлящий поток повседневности. Словом, у меня совершенно не было времени на себя, но никогда прежде я еще не чувствовала себя такой живой и наполненной смыслом. Я не думала, почему Антипов вдруг стал частью моей жизни, и черт его знает, почему я ему это позволила. Сначала появились смс-сообщения, вроде таких: «Пахомова, все норм?» или «Пахомыч, ты там кони еще не двинула?», - они приходили регулярно раз в два-три дня, и если поначалу мне приходилось жалеть, что я дала ему свой номер, то потом как-то незаметно для самой себя уже не представляла вечера без его «ты не забыла поужинать?» или «хватит работать, иди поспи». И то, что он иногда навещал меня, тоже перестало напрягать и удивлять. Ну вот просто есть он, Антон Антипов, и ему не все равно, как у меня дела. - Я поговорю с Людмилой Георгиевной, - пообещала я, поднимая взгляд на Антона. – Может, на этой неделе получится вырваться. - Хорошо, - серьезно кивнул он и, поежившись, накинул на голову капюшон. – Ну, я пошел. И вынырнув из-под козырька, пошлепал по лужам, поправляя на плече тяжелую спортивную сумку с торчавшей из нее клюшкой. *** Операция длилась уже больше десяти часов. Она началась ранним утром, и я уже успела сходить на занятия и вернуться из академии, развезти на дребезжащих тележках ужин по палатам и сделать вечернюю уборку. За это время успели смениться две операционных медсестры и одна санитарка, а после из блока вышла уставшая и чем-то расстроенная Дарья Артемовна, но операция не заканчивалась. Он все еще был там. Когда Зоя Ивановна, едва я вернулась в стационар, взволнованно сообщила, что обычная гастрэктомия из-за осложнений оказалась едва ли не фатальной для пациента, и сейчас ведущий хирург, как может, борется за его жизнь, я даже не удивилась. Подумала только, что тяжело, наверное, столько часов на ногах, голодным, в постоянном напряжении, в пекле раскаленных операционных светильников, без возможности хоть на чуть-чуть отойти от распластанного на столе пожилого мужчины со вскрытой брюшиной. Подумала, да и пошла по своим делам, и лишь спустя час поймала себя на мысли, что то и дело бросаю взгляд на двери оперблока. Еще через пару часов ворочалась на кушетке, путаясь в одеяле, а после, так и не заснув, бродила в узком коридорчике, прислушиваясь к звукам, раздававшимся за углом, и просто ждала, сама не зная чего. В конце концов, я вернулась в кровать, оставив дверь слегка приоткрытой. Но, едва из коридора донесся скрип каталки и взволнованные голоса, я накинула халат, влезла в резиновые тапочки, и вышла из своего закутка. У оперблока царила суматоха, и никто не обратил на меня внимания. Невысокий плюгавенький хирург, имени которого я не запомнила, что-то говорил встревоженным родственникам пациента, постоянно поправляя съезжавшую с потной лысины шапочку, вокруг суетились медсестры и санитары. Дарья Артемовна поймала за локоть одну из медсестричек, что была чуть старше меня, и, полыхнув на нее своими синющими глазами, приказала: - Кофе ему сделай, - и кивнула в сторону ординаторской. Значит, все в порядке. Решив, что мне сегодня все же нужно поспать, я потопала было обратно в свою подсобку, но неожиданно услышала звон стекла и громкую ругань. Повернув обратно, увидела, как из ординаторской выбежала медсестра с перекошенным лицом. - Что случилось? – спросила я, схватив ее за рукав. - Волков… - на одном дыхании выпалила девушка. – Я кофе ему сделала, а он говорит, - отрава… Как шарахнул чашкой об стену… - она поежилась. – Ну и пусть тогда сам себе варит… Придурок! Она быстро скрылась за поворотом, а я осталась стоять на месте, раздумывая о произошедшем, а потом повернула в сторону кабинета сестры-хозяйки. Ох, и попадет же мне от Зои Ивановны завтра утром! Название «кабинет», конечно, было громким для обычной, по своей сути, бытовки. Здесь хранилось чистое постельное белье, выстиранные халаты для персонала и различные, необходимые для жизнедеятельности стационара, вещи. На стене висела небольшая коробочка с ключами, сейф - не сейф, но с кодовым замком, который, впрочем, никогда не закрывался. Пошарив внутри, я нашла ключ, на брелоке которого значилось «пищеблок», и, взяв его, вышла из кабинета. Ненадолго заскочив в свою «спаленку», достала со дна чемодана заначенный с прошлой жизни кофе, и направилась в противоположный конец коридора, в кухню, на двери которой висел старый и местами поржавевший металлический замок. Справившись с ним, я попала внутрь пищеблока. Большую часть помещения здесь занимали металлические столешницы. Сейчас они были пусты. Вдоль стены располагались три газовых плиты, с другой стороны – шкафы с кухонной утварью. Я открывала их один за другим в поисках посуды, которая могла бы заменить мне турку, ведь последняя вряд ли могла бы здесь оказаться. Искать пришлось долго, но, наконец, мне на глаза попался небольшой ковш из нержавейки. Его-то я и решила использовать. Налив воды, я поставила ковш на огонь, вспоминая, как Олег Сергеевич варил себе напиток дома в тот вечер, когда мне довелось у него ночевать. Чайная ложка кофе, две ложки сахара – без горки… Процеживала через прихваченную же у сестры-хозяйки чистую марлю. Точно, попадет от Зои Ивановны, когда она обнаружит пропажу. Но это будет не сегодня. А сегодня я вспоминала слова обиженной Волковым медсестры и невольно улыбалась. Нет, она была по-своему права. Но профессор добрую половину суток отбивал у смерти своего пациента. Он сделал большее дело, он справился, и самое меньшее, чего сейчас заслуживал, так это чашку хорошего крепкого кофе. Закончив приготовления, я перелила напиток в найденную здесь же кружку и, быстро убрав все следы своего пребывания, закрыла пищеблок и поспешила в ординаторскую. Олег Сергеевич, кажется, дремал, опустив кучерявую голову на скрещенные на столе руки, но, услышав мои шаги, встрепенулся, спросил сонно: - Пахомова?.. Вы что тут? - Это вам. – Я поставила перед ним дымящуюся чашку, разглядывая мокрое коричневое пятно на противоположной столу стене, оставшееся от предыдущей порции напитка. – По вашему рецепту. Волков смерил меня внимательным взглядом уставших, покрасневших глаз, недоверчиво принюхался, потом хмыкнул и, поднеся кружку ко рту, сделал осторожный глоток. Как бы он не пытался после, скрыть проступившего на лице удовлетворения ему не удалось. Я уже пошла к выходу, когда в спину мне донеслось: - София, я ведь вас не просил… - А я вас тоже ни о чем не просила, - обернувшись через плечо, ответила я, и, спрятав улыбку, вышла из ординаторской. *** Выходной мне все-таки дали. Когда я подошла с этим вопросом к старшей медсестре, она пожала плечами и сказала, что отдых мне, конечно, полагается, просто я раньше об этом не просила, вот мне и не предлагали. Как бы то ни было, в пятницу, после занятий, я не пошла в больницу, а прогулялась по городу, завернув по дороге в пару магазинов, убедилась, что перебирание и примерка одежды не приносят мне прежнего удовольствия, и, сев на первый попавшийся трамвай, уехала в сторону Художественной набережной. Пахра неспешно несла свои сумрачные воды вдоль облезлых берегов. Внизу, на лодочной станции, покачивались на волнах катамараны и сапборды – непременные спутники лета, одинокие и покинутые в это время года. Встречные люди кутались в шарфы, прятали руки в карманы, мрачно зыркали по сторонам, как угрюмые вороны, толкущиеся неподалеку в поисках опавших ягод рябины. Я стояла, опираясь на металлические перила, смотрела на купола Троицкого собора, тускло отблескивающие золотом на фоне хмурого неба. Межсезонье – унылая пора, заключительный аккорд осени, растерявшей свое очарование по октябрю, вымученная чахоточная улыбка перед угрожающим морозным дыханием близкой зимы. В душу вдруг вползло пронзительное, пробирающее до костей осознание своего одиночества. Зацарапало, завыло, сжало в ледяных объятиях до хруста. Захотелось закричать… И тут мои глаза накрыли большие ладони. - Угадай, кто? И все отступило. Несмотря на холод, руки у него были теплые. Я собралась было колко пошутить, но вместо этого с губ сорвалось ласковое: - Антошка. - Больше никогда меня так не называй, - хмуро ответил Антипов, наваливаясь на перила сбоку от меня. - Ладно, буду обращаться к вам исключительно официально, - фыркнула я. – Как вас по-батюшке-то? - Всегда был Николаевич. Теперь оказалось – Владимирович. – После короткой паузы ответил он. - Как это? - Так это. - Антон передернул плечами. – Давай пройдемся, я замерз. Мы пошли вдоль набережной. Парень молчал, погрузившись в свои мысли и меня не отпускало ощущение, что я ненароком задела что-то важное, возможно, даже болезненное для Антона. Он первым нарушил тягостное молчание. - Я отца своего знать не знал, они с мамой расстались на ранних сроках, она ему даже ничего не сказала. А отчество мне по дедушке дала. - Прости, Антон, я не хотела… - я почувствовала себя ужасно неловко. - Ладно, я все равно собирался с тобой об этом поговорить, - признался парень. – Видишь ли, отец мой недавно объявился. Оказалось, его Владимиром зовут. Владимиром Беловым. И живет недалеко – в Воскресенске… - Постой. – Я остановилась и, повернувшись к нему, долго всматривалась в его лицо. Не шутит ли? – Ты хочешь сказать, что он имеет какое-то отношение к Оле? Они родственники? - Не просто родственники, - с горечью в голосе ответил Антон. – Он отец ее, понимаешь? Родной отец! - Но этого просто не может быть… - услышанное никак не укладывалось в моей голове. – Такие совпадения только в кино бывают… - Такое, значит, у нас кино, - начиная заводиться, выпалил Антон. – Мама на Олином ноутбуке его старую фотографию увидела, в молодости еще, и мне все рассказала. А потом и он сам приехал, Олю домой забрать. - Она знает? - Нет. – Он раздраженно пнул подвернувшийся под ноги камень. - Я ничего ей не сказал. - Ты должен был ей сказать. - Я вспомнила наш разговор с Олей. – Антон, она же не понимает, почему ты так внезапно разорвал ваши отношения, она думает, что в этом есть ее вина. Ей же больно! - А мне - нет?! Да меня на куски рвет от этой правды, - процедил он сквозь зубы, словно не желая в этом признаваться. Лицо исказилось в гримасе боли. – Я думал, дышать не смогу, плохо без нее… - Ну так езжай в Воскресенск и поговори с ней, - настаивала я. – Она должна знать. Может быть, вдвоем вам будет легче с этим примириться… - Пахомова, ты дура?! Ты предлагаешь мне просто взять и разрушить их семью? Подорвать ее доверие к отцу? Нет, пусть уж лучше считает меня предателем, чем так. По-своему, Антон был, конечно, прав. Но все же… - При чем тут доверие к отцу? Это ведь случилось до того, как он Олину маму встретил. И про тебя он не знал. - Получается, со всех сторон не виноват? - Тебе лучше знать, - вздохнула я, желая прекратить этот спор. – Просто, если бы меня так внезапно бросили, я бы хотела понимать, почему. Проговорив это, я тут же усмехнулась своим словам, и это не укрылось от Антона. Он снова замолчал, закрывая свою душу на замки, но мне теперь отчего-то казалось, что я завладела ключами. Я же думала о том, что меня за последний год несправедливо часто бросали, но я хотя бы знала причины. Может, я просто не создана для серьезных отношений. - Давай посидим где-нибудь? – успокоившись, предложил Антон. – Чаю хочется. Мы уже вышли с набережной и теперь не спеша брели по улице. Из приличных заведений поблизости был только спорт-бар. По понятным причинам, мне не хотелось туда идти, но я чувствовала себя неловко перед Антоном за эту откровенность, и видела, что ему еще необходимо время, чтобы окончательно прийти в себя, и поэтому позволила ему поднятья по ступенькам в то место, где меня преследовали воспоминания. Спорт-бар ничуточки не изменился с тех пор, когда я была здесь в последний раз. Все те же красные диванчики и широкие деревянные столы, тот же бармен за стойкой, та же уютная атмосфера. Кажется, еще недавно мы сидели здесь с Димкой за чашкой кофе. Интересно, как он там, в Москве? Я вдруг ощутила укол совести за то, что до сих пор не позвонила ему. Он ведь не знал моего номера. Но в последнее время все так закрутилось, что я просто не могла найти силы для звонка. Он же будет спрашивать, как я, и что я ему скажу? Да и с Олей я не общалась по той же самой причине. Выходит, из друзей у меня теперь только Антипов и остался. А если бы он тогда не пришел? Кажется, только сейчас я осознала, как много для меня это значило. - Я тоже скучаю по Оле, - призналась я. Нам уже принесли по чашке горячего ароматного чая, и мы пили его осторожными глотками, желая поскорее согреться, но при этом не обжечься. На спортивном канале транслировали футбольный матч, в зале играла песня модной ныне «Интонации», и я, немного расслабившись, почувствовала необходимость выговориться. - После того, как я из дома ушла, не звонила ей. Она, наверное, думает, что я про нее забыла. А я не забыла и скучаю, но объяснять все, что со мной случилось сейчас просто не могу. Когда все немного устаканится, обязательно ей напишу, - пообещала я больше самой себе, чем Антипову. – И по маме очень скучаю… На глаза навернулись слезы. Как так получилось, что я до сих пор не видела маму? Отец ведь знал, что я вернулась. Рассказал ли он об этом ей? Очень хотелось позвонить, и страшно было услышать, увидеть ее реакцию, и как Пахомов на это отреагирует. Как она с ним живет, вообще, после того, как вступилась за меня, сказав ему в лицо неприятную правду? Столько мыслей в голове, а решение никак не находилось. - Не реви, - сказал Антипов. – Все у тебя будет хорошо. Ты сильная, справишься. И с мамой своей обязательно увидишься. - Думаешь? – я шмыгнула носом. - Знаю. – Отчего-то очень уверенно ответил он. Наша мирная беседа неожиданно была прервана хлопнувшей дверью и громким восклицанием: - О, смотри, Антоха! Я сидела спиной ко входу, но по обеспокоенному лицу Антипова сразу поняла, что вошедшим он не рад, и заволновалась. А вдруг там Егор? Я как-то не задумывалась об этом, но сейчас в полной мере ощутила, что пока не готова его видеть. Но это были всего лишь Назаров с Кисляком. - Привет-привет! – Вадим с двусмысленной ухмылкой приземлился рядом со мной, в то время как Андрей только сдержанно кивнул, заставив меня удивиться отсутствию на его лице привычного идиотско-шутовского выражения. - Свалите отсюда, а? – мирно предложил Антон товарищам по команде, глядя при этом исключительно на меня. - Слышь, Андрюха, нам тут не рады, - развел руками Назаров. – А-а, мы, наверное, помешали… - И тут же добавил гаденько, округлив глаза. - У вас что, свидание? - Вадим, - Антипов приподнялся, опираясь об стол на кулаки. – Здесь еще много свободных мест. - А мы с вами хотим посидеть, да, Андрюх? – нагло улыбнулся хоккеист, без стеснения разглядывая меня. – Как раз обсудим, что на прошлом матче было… - Назар, не нагнетай, - наконец, подал голос Кисляк. – Пойдем там сядем, -кивнул он на дальний угол зала. Я бросила на Андрея обжигающий ненавистью взгляд. Смотрела, припоминая ему все, что он сделал. Он не выдержал его и опустил глаза. Потянул товарища за рукав куртки. Назаров нехотя встал и направился вслед за ним за свободный столик. - Сука, - выдохнул Антипов, когда они, наконец, ушли, и спросил. – Все нормально? Я кивнула. Меня потрясывало от негодования, но дело было не в придурочном Назарове. Я вспоминала букет анемонов и нелепые извинения Кисляка, и мне ужасно хотелось выцарапать ему глаза. - Пойдем отсюда, - уловив мое настроение, сказал Антипов. На улице уже стемнело, и он проводил меня до больницы, аргументируя тем, что так безопаснее. Пришлось с ним согласиться. Шли молча, не желая больше лезть в чужую душу, давая право самостоятельно все обдумать. Как бы то ни было, я была благодарна Антону за этот день, и за то, что рассказал мне об Оле. Я не знала, какое он примет решение, но надеялась, что правильное. Расстались перед дверью стационара, пожелав друг другу спокойной ночи. *** С тех прошло две недели. Зима, вступая в свои права, присыпала город снежком, одела деревья в сверкающие инеем наряды. У меня все шло по-прежнему. Вот только Антон куда-то пропал. Не было больше привычных уже смс, не появлялся он и под окнами академии. И я все чаще стала ловить себя на мысли, что скучаю по нему, как будто вместе с ним уходило что-то важное. Возможно, это было ощущение спокойствия, возможно, что-то еще, в чем я пока еще не разобралась. Но первой звонить не решалась. А однажды вечером меня позвал к себе заведующий отделением и, обеспокоенно глядя в глаза, сказал: - София Ильинична, мне только что передали… Ваша мама попала в больницу. В неврологию. С приступом. Вы только не волнуйтесь…