Игра стоит свеч

Начинается новый день, И машины туда-сюда, Раз уж солнцу вставать не лень, И для нас, значит, ерунда.* Следующие три недели запомнились мне гонкой на больших скоростях. Я все больше и больше набирала обороты на новой должности, офигевая от функционала и пытаясь запомнить алгоритмы действий. Работу с обучением было не сравнить. Здесь оказалось все серьезно. В операционной даже инструменты должны лежать на строго определенном месте, не говоря уже обо всем остальном. Я не справлялась. Да уж там, порой откровенно тупила, и на меня смотрели снисходительно, а иногда недоуменно, что очень раздражало и не лучшим образом сказывалось на моем настроении. Однако, я терпела, понимая, что мне еще многому стоит научиться, чтобы стать полноправным членом этого общества. Олег Сергеевич брал меня на свои операции и во время них мягко направлял и наставлял, зачастую вслух комментировал свои действия, обращаясь ко мне, как будто давая понять ассистирующим ему врачам: перед ними не обычная санитарочка, а будущий врач, и тем самым укрепляя мои позиции. Я была бесконечно ему благодарна. Тем более, каким-то образом моему куратору удалось договориться в академии, что я не буду посещать пары во время смен. График у меня был один через три и подстроен таким образом, что рабочий день чаще всего попадал на теоретические занятия, темы которых я потом сдавала преподавателям. В общем, все складывалось весьма удачно. Пока не приехала Дашенька. После конференции она не вернулась в больницу, и ходили слухи, что хирург взяла внеочередной отпуск за свой счет и укатила на море с новым поклонником, который, несомненно, весьма обеспечен: ведь он дарит Дарье Артемовне баснословно дорогие вещи. Я не особенно прислушивалась к сплетням, но иногда ужинала вместе с медсестрами и другими санитарками, которые были не прочь перемыть чужие косточки. При этом предположения о ее возможном отдыхе строились весьма невероятные. За время своей работы в отделении я успела узнать, как средний и младший персонал относится к хирургам. Удивительно, но у Новицкой были свои сторонники. Ее жалели и весьма нелестно отзывались о Волкове, называя его женоненавистником, а порой отпускали шутки по поводу его ориентации (разве иначе можно быть равнодушным к такой роскошной женщине!). В такие моменты я ловила себя на мысли, что мне неприятно это слушать, но на защиту доктора не становилась, не желая ввязываться в пересуды. На меня и так уже косились, а кое-кто в открытую выказывал недовольство моей быстрой «карьерой». Я отшучивалась, но было не по себе. В общем, как-то незаметно пролетел февраль. Тут и нагрянула Дашенька. Отдохнувшая, посвежевшая, она будто бы светилась изнутри и была готова к новым профессиональным свершениям и изощренным пакостям. Разумеется, не обошлось без того, что на меня она смотрела как на мелкую букашку, которую можно раздавить взглядом, но я никак не реагировала и исчезать никуда не собиралась, чем несказанно ее бесила. И вскоре раздражение Новицкой достигло предела. Мы с Дарьей на операциях не сталкивались: вероятно, стараниями Олега Сергеевича, она оперировала в другой бригаде, но ее смены нередко выпадали после наших. И она не упускала случая меня поддеть. В первый раз это были не тщательно, на ее взгляд, вымытые стены. Для проверки она привлекла одну из сестер, и та подтвердила: операционная не подготовлена должным образом. Эту информацию не довели до начальства, но претензии высказали мне лично, проведя дополнительный инструктаж. Я была преисполнена гневом и пыталась хоть что-то сказать в свое оправдание, но слушать меня никто не стал. Дальше – больше. Ко мне стали чаще цепляться члены нашей операционной бригады, причем это могло произойти не только в рабочее время. Неуместные шутки и колкости сыпались от медсестер, мелкие придирки – от докторов. Дошло до того, что мне стало некомфортно находиться в больнице, и вместо того, чтобы с каждым днем работать все более эффективно, под этим давлением я начинала делать больше ошибок. Тучи вокруг меня сгущались все сильнее, и в первую неделю марта разразилась настоящая гроза. *** Муравейник живет, Кто-то лапку сломал - не в счет. А до свадьбы заживет, А помрет - так помрет... Это был кошмарный, ужасный, очень плохой день. С утра на меня накричала медсестра, обвиняя в нерасторопности. После была долгая, изнуряющая операция, и у меня отваливались руки, потому что перекладывать пациента с каталки на операционный стол и обратно входило в мои обязанности, и все бы ничего, но когда человек весит под сто килограмм, это становится тем еще испытанием. В общем, смену я отработала кое-как, потом все тщательно отмыла и продезинфицировала, и свалилась спать без задних ног. А на следующий день, когда я вернулась с занятий, меня вызвали к Глазунову. Кабинет заведующего, равно как и деканат на родном факультете, мне приходилось посещать только по формальным вопросам, и вообще, честно говоря, я не очень любила бывать в этих местах. Вот и теперь шла я туда, чувствуя все нарастающую тревогу. Новицкой за какие-то пару недель удалось обернуть против меня половину отделения, и я не знала, на чьей стороне его заведующий. Но то, что мною будут недовольны, почему-то не вызывало сомнений. Когда я вошла в кабинет, там уже была Дарья Артемовна. Она сидела в кресле, небрежно закинув ногу на ногу и покачивая наполовину снятой туфлей. Станислав Сергеевич занимал место за своим столом и выглядел немного сконфуженным. У окна, сложив руки на груди, стояла старшая операционная медсестра – Ирина Борисовна, которая и обучала меня всем премудростям работы в оперблоке. Атмосфера в кабинете была мрачная, давящая, и комфортнее всего себя здесь ощущала именно Новицкая – это было сразу заметно по ее выражению лица. В общем, я сразу поняла, что мое дело плохо. - София Ильинична, - откашлявшись, сказал Станислав Сергеевич. – Я вызвал Вас, чтобы прояснить одну ситуацию. Дарья Артемовна утверждает, что не смогла утром вовремя начать плановую операцию, поскольку инструменты не были готовы… - Параметры в автоклаве были выставлены неверно, - перебила его Дарья. – Из-за этого хирургические инструменты не были простерилизованы должным образом. Моей сестре пришлось вскрывать упаковки с новыми скальпелями, вы хоть в курсе, сколько времени это занимает? София Ильнична, потрудитесь объяснить, как так вышло. Вы что же, злоупотребляете рабочими обязанностями? Я задохнулась от возмущения. В висках застучало. Терпеть не могу, когда меня в чем-то обвиняют, а уж тем более – в профессионализме и в том, чего я не делала. По регламенту и должностным инструкциям стерилизация инструментов в обязанности санитарки не входит. Но в силу того, что у операционной сестры слишком много работы, она порой может поручить обработку инвентаря своей помощнице. Как раз об этом и попросила меня вчера Ирина Борисовна, предварительно объяснив, как именно нужно выполнять стерилизационную обработку и какой режим выставлять в автоклаве. Я сделала все строго по правилам и сейчас могла назвать все требующиеся цифры, что, собственно, и сделала. Станислав Сергеевич перевел заинтересованный взгляд на старшую медсестру, ожидая от нее подтверждения моих слов. Ирина Борисовна бегло взглянула на Дарью Артемовну, нахмурилась и тяжело вздохнула. Мне все это очень не нравилось. Одно дело, когда человек совершил ошибку и понимает это, но совсем другое – когда его обвиняют в том, чего он не делал, то есть, попросту подставляют. И, кажется, сейчас происходило именно это. Старшая медсестра несколько мгновений переживала внутреннюю борьбу, судя по сведенным на переносице бровям и плотно сжатым губам, а потом подняла голову и проговорила, глядя на Главного: - Станислав Сергеевич, приходится признать, что все ровно так, как говорит Дарья Артемовна. Инструменты не были подготовлены. Но это моя ошибка: я не учла, что моя санитарка пока еще не набралась должного опыта и может совершить ошибку по невнимательности… - Эта невнимательность могла стоить пациенту жизни, - бросила Новицкая. - Дарья Артемовна, не утрируйте, - заведующий устало потер глаза. – В итоге все хорошо, а это самое главное… - Все хорошо? – возмутилась Новицкая, взметнувшись со своего места. – Да это же грубейшее нарушение санитарных норм! И, кстати, это уже не в первый раз. Станислав Сергеевич, сколько можно покрывать эту девчонку? Я понимаю, что она протеже Волкова, но это уже переходит все границы! - Дарья Артемовна! – жестом осадил ее Главный. – Пожалуйста, успокойтесь. Я попрошу Вас и Ирину Борисовну выйти, мне нужно поговорить с Софией Ильиничной. Женщины подчинились. При этом хирург одарила меня такой улыбкой, что бросило в дрожь. Что мне было делать? Признать себя виноватой я не могла, точно зная, что сделала все правильно. Доказывать свою непричастность было глупо: старшая медсестра свидетельствовала против меня. От этого было особенно обидно, ведь она столько занималась со мной, и я считала ее милейшей женщиной, одной из тех, кому стоит доверять. Но я ошиблась, и теперь чувствовала себя, как оплеванная. Было противно и мерзко. Единственный, кто не даст меня в обиду, это Олег Сергеевич. Но жаловаться ему я ни за что не буду, он и так делает для меня слишком много. - София Ильинична, - заметив, что я погрузилась в размышления, позвал меня Станислав Сергеевич. – Я не знаю, почему, но на вас в последнее время поступает много жалоб. Можете объяснить причину этому? Да легко, - подумала я. Просто Новицкая решила выжить меня из отделения и использует для этого все доступные способы. Это я прекрасно понимала. Но сказала, конечно, совершенно другое: - Я сделала все так, как просила меня Ирина Борисовна. И я не страдаю невнимательностью. - То есть, вы отрицаете свою вину? - Целиком и полностью, - заявила я. Главный вздохнул, окидывая меня внимательным взглядом своих выпуклых глаз. Было заметно, что ему все это не по нутру, но он обязан разобраться. - София Ильинична, давайте поступим так. Это будет ваше первое и последнее нарушение. Если что-то подобное повторится, я буду вынужден снять вас с должности. Надеюсь, вы отнесетесь к этому с пониманием. О да, конечно, я отнесусь к этому с пониманием. В конце концов, я «меньшее зло» и совсем уж незначительная потеря для отделения. Естественный отбор в действии, блин. Из кабинета я выходила в самом мрачном настроении. Я знала, что Дарья Артемовна не оставит меня в покое и будет продолжать свою игру. Мне нужно было готовиться к ее следующему шагу, но я не знала, что она может предпринять, и это выбивало из колеи. Но, как оказалось, это еще не самое страшное, что мне придется пережить. *** Я не люблю, когда мне врут, Но от правды я тоже устал. Я пытался найти приют - Говорят, что плохо искал... Антипов приехал неожиданно, вырывая меня из сонных объятий томного выходного дня. Распластавшись на кушетке в позе звезды, я нехотя потянулась за телефоном. - Да, Антоша? - Блин, Пахомова, я же просил меня так не называть! – недовольно буркнул он в трубку. Я невольно улыбнулась, представив его перекошенное лицо, и внезапно поняла, что соскучилась. – Я здесь. Сможешь выйти? - Где – здесь? – тут же села я в постели, спустив ноги на холодный пол. - Во дворе, - коротко бросил он, а потом добавил: - Так что давай, ноги в руки и дуй сюда, пока я не передумал. - Чего не передумал? – спросила я и разочарованно приоткрыла рот, слушая короткие гудки. Ла-а-адно. Я стала быстро одеваться, гадая, что могло привести сюда Антона в такую рань. Мы уже давно не виделись, только редко созванивались, и обычно он сообщал мне, что у него все в порядке и еще что нет новостей. Блин! Я притормозила у самой двери, едва не хлопнув себя ладонью по лбу. Как же я могла об этом забыть? Я же просила Антона выяснить, не встречается ли с кем-то мой отец. Впоследствии я уже неоднократно пожалела о своем поручении и даже пыталась отговорить Антона от этой затеи, но он, похоже, уперся. Наверное, ему самому было интересно поиграть в детектива. Как бы то ни было, до сих пор он не обнаружил ничего, что стоило бы моего внимания. И вот, он появляется спозаранку, для того, чтобы… что? Охваченная волнением, я вышла на улицу. Спустя две недели марта весна уверенно вступала в свои права. Солнце все чаще выглядывало из-за косматых туч, дразня скорым теплом, в городе таял снег и по дорогам бежали звонкие ручейки. Двор поликлиники очистили до асфальта, сгребая снег по углам в большие почерневшие кучи. Возле одной такой горки и стоял Антипов, отколупывая небольшие кусочки снега и бросая их в лужу. Увидев меня, он встрепенулся, пошел навстречу. - Привет! - Привет, - кивнул он. Несмотря на то, что по дороге во двор я мысленно ругала раннего визитера за нарушенный покой, стоило мне увидеть его, как на лице расползлась непрошенная улыбка. Сама не знаю, как так получалось, но с каждой нашей встречей я все больше убеждалась в том, что привязалась к этому человеку. Теперь, когда Димка уехал, Антон был моим единственным другом, хотя, конечно, назвать его так было можно только с большой натяжкой. Наши отношения были далеки от идеала и, скорее, мы видели друг в друге товарищей по несчастью – ведь мы оба потерпели неудачу в личных отношениях, но рядом с Антиповым мне было гораздо спокойнее, и уже невозможно было не признать того, что я думаю о нем чаще, чем мне хотелось бы. Вот и сейчас я была рада видеть его. Солнышко грело, воздух был по-особенному свеж, и настроение у меня намного улучшилось, несмотря на всю дичь, творившуюся на работе. Хоккеист же, напротив, совсем не улыбался и выглядел немного потерянным. Мы перекинулись парой слов, но разговор как-то сразу не задался. Погруженный в свои мысли, Антипов нервно доставал из кармана куртки телефон и тут же прятал его обратно. Когда он проделал это в пятый раз, я не удержалась: - Антон, у тебя случилось что-то? - Можно и так сказать, - уклончиво ответил он. – Только это не у меня… У тебя случилось. У меня? Ничего не понимая (у меня нормально же все, ну, не считая моббинга на работе, но с этим я как-нибудь справлюсь), я подошла к Антипову и нетерпеливо подергала его за куртку. - Антон? Парень прикусил губу и виновато опустил глаза, как будто сожалел о чем-то случившемся, о чем я еще не знала. Меня начинало это напрягать, потому что неизвестность я не любила. В самом деле, чего это он притащился сюда так рано, выдернул меня из теплой постельки, а теперь мнется, не говорит ничего толком. Я начала закипать. Антипов, будто почувствовав смену моего настроения, выпрямился, аккуратно отцепил мои руки от своей одежды, снова извлек на свет телефон, потыкал пальцами в экран. - Короче, потом не говори, что не надо было. Ты сама просила, и вот… - Что – вот? – нетерпеливо поторопила я. - На, - ткнул он телефоном мне в грудь. – Сама увидишь. Ну я и… увидела. - Ты извини, конечно, но за твоим отцом мы с Андрюхой вместе следили. У него машина есть, как бы я без тачки за Пахомовым угнался? – Антона вдруг будто бы прорвало, и он заговорил быстро и сбивчиво. - Да и вдвоем это проще оказалось. Сначала мы отца твоего не видели совсем, как будто его в городе не было, а потом он стал появляться то у торгового центра, то у комбината, - там его обычно и дожидались. Ну и вот, все, как ты говорила… Я его почти не слышала. Голос Антона с трудом пробивался в сознание, которое уже заволокло туманом. Я смотрела на фотографию, на которой отец обнимал за плечи роскошную блондинку. - Вот же сука! – вырвалось у меня. – Тварь! Я почувствовала такой прилив злости, что меня чуть не сбило с ног. Кулаки сжались сами собой. Застонав сквозь зубы, я с силой пнула кучу грязного лежалого снега, потом еще и еще раз. Придушу дрянь, честное слово! Ненавидящим взглядом я смотрела на хирургический корпус, который больше не казался мне безопасным местом. Сука, сука, сука, да как же так?! Какое-то доселе неизвестный, жгучий стыд красными пятнами разгорался на коже. Чувство гадливости проникало еще глубже – в самую сердцевину. Как это же это противно. Как будто меня взяли и окунули в грязь, в мерзкую вонючую жижу. Меня передергивало, хотелось сбросить с себя все это липкое и неприятное, но не получалось. И не получится, наверное, уже никогда. - Пахомыч, ты чего? – Антипов подошел, положил руки мне на плечи, но я тут же стряхнула их, злясь и на него тоже. Зря, знаю, но я ничего не могла с собой поделать. – Ты знаешь ее? Знаешь? Я молча кивнула. Знаю. Еще как знаю. И я это просто так не оставлю. Я ее в порошок сотру. Чтобы поняла, гадина, как связываться с Пахомовыми. Не знаю, что именно Антон увидел в моих глазах: отвращение, ужас или желание убивать, но он вдруг обхватил свою голову руками и в неподдельном отчаянии простонал: - Вот я придурок! В мгновение ока преодолев разделявшее нас расстояние, он смял меня в объятиях, заключив в надежное кольцо своих больших рук, и горячо задышал в макушку: - Прости, прости, не нужно мне было тебе это показывать. Если бы я знал, что все вот так будет, я бы не приехал даже. Прости. Давай удалим эти фотографии, как будто бы ничего и не было, да? - Ни за что, - глухо промычала я ему в шею. Мне больше не нужно видеть эти фото, чтобы помнить, на какие предательства он способен – это навсегда теперь останется со мной, но снимки должны сыграть свою роль. Антипов все еще прижимал меня к себе. Хорошо было так стоять… Поймав себя на этой мысли, я резко вскинула голову и наткнулась на его взгляд. - Антон, ты чего?.. - Ничего, - он разомкнул объятия и отошел на пару шагов, с усилием проводя по глазам ладонью, будто стирая с лица то выражение, которое было на нем секунду назад. – Как ты? - Я нормально, - слегка удивившись этому факту, ответила я и прислушалась к своим ощущениям. Странно, но переполнявшие меня чувства схлынули, будто Антон одним своим прикосновением погасил бушевавший во мне пожар. - Скажи, я могу еще что-то для тебя сделать? - Можешь. – С неохотой отводя от него задумчивый взгляд, сказала я.– Фотки мне на телефон скинь и еще… Передай Андрею, что я готова встретиться с его отцом. *** И я не знаю, каков процент Сумасшедших на данный час, Но если верить глазам и ушам, Больше в несколько раз. Два дня мне понадобилось на то, чтобы пройти все стадии от отрицания до принятия. Иллюзия безопасности отделения разбилась сразу же, едва я узнала, что меня обвели вокруг пальца, как последнюю дурочку. Первым порывом было сбежать куда глаза глядят, как можно дальше, скрыться в укромном темном уголке, чтобы меня никто никогда не нашел. Позже, немного поплакав и поразмыслив, я пришла к выводу, что работу свою все же люблю, и не уйду, пока во всем не разберусь и не доведу дело до конца. Остальное время было потрачено на борьбу с эмоциями – слишком много сил ушло на то, чтобы не задушить гадину сразу. Признаться, я хотела этого больше всего на свете, но голос разума тихонечко нашептывал, что это ничего не исправит, и, в конце концов, мне пришлось с ним согласиться. Я прокручивала в голове разные варианты разговора с объектом своей ненависти, перебирала слова и фразы, но, к вечеру второго дня, так и не найдя правильного решения, просто сказала, встретившись с Новицкой в коридоре: - Дарья Артемовна, нам с вами нужно поговорить. Женщина красиво – будто часами репетировала перед зеркалом - изогнула брови, сверкнула синими глазищами: - Ну давай поговорим. В ординаторской было пусто. Только ширма по-прежнему стояла на своем месте. Дарья Артемовна окинула взглядом коридор, после чего закрыла дверь и щелкнула задвижкой, чтобы случайные свидетели не помешали нашему разговору. Потом женщина прошла к столу и оперлась на него пышными бедрами, сложив руки на груди. - Говори. У Новицкой был вид победителя. Очевидно, она решила, что ее интриги в отделении достигли своей цели, и я готова сдаться и пойти на любые условия. Не дождется. Я просто еще не выложила свои козыри. Оскалившись в ответ, я подошла ближе и бросила на стол распечатанные фотографии. О да, их было несколько, и все – разной степени откровенности. - Дарья Артемовна, потрудитесь объяснить, как так вышло, - полностью копируя слова и тон ее же недавнего обвинения, попросила я. Новицкая взглянула на снимки, и на несколько секунд ее лицо приобрело растерянное выражение. Но она тут же вернула самообладание. Повертела фотографии в руках и швырнула их обратно на стол. - Умница, девочка, - хищно улыбнулась она, подбираясь, как большая дикая кошка, и готовясь к нападению. – И что теперь? - Я хочу знать, зачем вы это сделали. На самом деле я прекрасно понимала, зачем. Мне нужно было знать, как. Как ей удалось за столь незначительное время охмурить моего отца, всегда остававшегося верным моей матери. Или не всегда? Эта мысль заставила меня поежиться. Все же я столько времени провела вдали от родителей, могла ли я ведать все их тайны? Была ли на самом деле у меня та семья, которую я когда-то знала? - Ну раз тебе так нужно, я могу рассказать, - слегка наклонив голову, Дарья облизнула свои губы, накрашенные красной помадой. Она не стеснялась даже на работе выглядеть ярко и эффектно. – Сойдет вкратце, или хочешь знать все подробности? Она пошловато улыбнулась, но я только промолчала. Не хочу поддаваться на ее провокации. – Видишь ли, малышка, твое появление в отделении вызвало у меня много вопросов. – Дарья обошла меня по кругу, разглядывая, будто выставочный экспонат. - Я не понимала, какие мотивы были у Волкова, который притащил тебя сюда, как бездомную собачонку. Фамилия у тебя известная, у всех на слуху. И я подумала, уж не родственница ли ты бизнесмену, чье влияние в городе крепнет день ото дня? Навела справки, узнала, что ты его дочь. Кстати, - усмехнулась она, подойдя ближе. – Все хотела спросить, ты что, правда такая идиотка, что смешала лошадиную дозу транков с винишком? И как только тебе в голову такое могло прийти? Я стояла, не шелохнувшись, с намертво приклеенной к губам ухмылкой, из последних сил пытаясь сдержаться. А она уже шипела растревоженной гадюкой прямо мне в лицо: - Жаль, что ты тогда не сдохла. Одной проблемой было бы меньше. - Не отвлекайтесь, Дарья Артемовна, - ровно попросила я. – Рассказывайте дальше. И хирург, криво улыбнувшись, продолжила: - А дальше я узнала, что у тебя с отцом конфликт и ты сбежала из дома. Тогда я и поняла, что могу использовать это в своих целях. Пришла к нему на комбинат, добилась встречи и предложила свою помощь. Нетрудно было догадаться, что именно она имеет в виду. Ее роль в этом спектакле я раскусила сразу, как только Антипов принес мне доказательства отцовской неверности. - Я приглядывала за тобой. Как-никак, Илья все же твой отец, он за тебя переживает, - сложив руки «домиком», с придыханием произнесла она, и я сжала челюсти. – В общем, это было взаимовыгодное сотрудничество: я предоставляла ему информацию за материальное вознаграждение. А потом… Она сделала паузу. Взяла из шкафчика стакан, налила воды из графина и выпила. Затем повернулась ко мне и подошла так близко, насколько это было возможно. Я отшатнулась. - Все как-то само собой получилось… Твой отец – мужчина еще хоть куда. – Она наклонилась ко мне и, опалив горячим дыханием ухо, проговорила: - Знала бы ты, что он в постели выделывает… Она наслаждалась своим успехом. А у меня перед глазами все слилось в один сплошной серый туман, и к горлу резко подкатила тошнота. Я закрыла рот ладонью, опасаясь, что меня вывернет прямо здесь. - А как ты хотела? – пожимая плечами, спросила Дашенька, отходя от меня. – Ты забрала мое, я – забрала твое. По-моему, все честно. - Я ничего… - борясь со спазмами, сказала я. – Ничего у тебя не забирала. - Да? – деланно удивилась она. – А как же Олег? Почему он смотрит на тебя так, будто ты второе пришествие его Аннушки? Чем ты его взяла, девочка? - Да ты больная! – выкрикнула я. – Одержимая! Не нужен мне твой Олег, ты не понимаешь? Ты совсем тупая, Даш, да? Не-ну-жен! Отстань от моего отца, дрянь, он, в конце концов, женатый человек! Новицкая с удовольствием наблюдала за моим срывом, до которого ей все-таки удалось меня довести, а потом припечатала, решив добить окончательно: - Я взрослая тетя и сама решаю такие вопросы. А ты, принцессочка, возвращайся домой. Ты же понимаешь, что нам двоим в отделении теперь будет тесно. Вот и отравляйся к папочке. А не уйдешь, - угрожающе прошипела она: - Я тебя так подставлю, что путь в профессию навсегда будет для тебя закрыт. - Ты и вправду больная, Даш, - раздался вдруг голос, от которого мы обе замерли и синхронно повернули головы в сторону ширмы. Из-за нее, заложив руки за спину, не спеша вышел Олег. Обойдя нас, он приблизился к столу и задумчиво посмотрел на фотографии. Повернулся к нам, застывшим в немом ожидании. Меня по-прежнему тошнило. Дашенька менялась в лице. - Дарья Артемовна, вы сейчас сказали истинную правду: в этом отделении вам двоим теперь будет тесно. Поэтому пишите заявление. Я знаю, вас уже давно зовут в восьмую городскую. - Что? – неверяще спросила Новицкая. – Волков, ты правда думаешь, что я уйду? - Думаю, да, - невозмутимо сказал Олег. – А не уйдешь, у меня есть, что рассказать Главному про твои грешки. Сколько ты сейчас берешь грязными? Пятьдесят? - Ты не посмеешь! – истерично заявила Новицкая, делая выпад в сторону профессора. - О-о, напрасно ты так думаешь, напрасно… - протянул Олег, ласково улыбаясь, и от его тихого вкрадчивого голоса меня мороз продрал по коже. Он медленно наступал на Дарью, а она все больше бледнела и съеживалась под его взглядом. – Ну Даш, ты же меня знаешь, я никогда не бросаю слов на ветер. А с тобой стало просто невыносимо работать. Уходи по-хорошему, солнышко, я очень тебя прошу. И было в его ласковом тоне и мягком взгляде что-то такое, отчего Новицкая тяжело сглотнула и попятилась. - Твой отец этого так не оставит, - сказала она по-прежнему глядя на него, но обращаясь при этом ко мне. - Ему скоро будет не до тебя, - пообещала я. – Вот увидишь. - Ла-адно, ребята, - тряхнула копной пшеничных локонов Дашенька. – Счастливо оставаться. Она уже направилась к двери, как вдруг передумала и вернулась. Подошла ко мне и двумя пальцами приподняла за подбородок мое лицо. - Дам тебе совет, девочка, вдруг пригодится. Если что, Олежа любит пожестче. *** Меня все-таки вывернуло. Сразу же, как Дашенька скрылась за дверью. Прямо здесь, над раковиной, в ординаторской. Слезы текли из глаз, смешиваясь с соплями и рвотной массой, из груди вырывалось судорожное дыхание, а жуткий доктор стоял сзади и придерживал мои волосы. От пережитого унижения хотелось провалиться сквозь землю. Когда меня перестало тошнить, Волков дал мне чистое полотенце и, придерживая за локоть, усадил на стул. Заставил меня положить руку на стол и сам закатал рукав моего халата. - София, ты контролируешь свое давление? – спросил, надевая на меня манжету. Я помотала головой. – Зря. После пережитого в прошлом году кризиса тебе стоило бы это делать. Давление оказалось в норме. Доктор задумался. Меня все еще мелко потряхивало. - Возможно, это от нервного напряжения. Ты очень бледная. Ела сегодня что-нибудь? Я снова качнула головой. Открывать рот и произносить звуки не хотелось. - А вчера? Я пожала плечами. Олег вздохнул и поднялся со своего места. Я смотрела в пол и не видела, что он делает, только по звуку зашумевшего чайника поняла, что профессор заваривает чай. - Пей, - спустя пару минут пододвинул он мне кружку со сладким черным чаем. – Нужно поднять уровень глюкозы – тошнить перестанет. Я взяла кружку слабыми пальцами и сделала глоток. - Мне жаль, - сказал он, кивая на фото. – Я не знал. Отпив еще немного чая, я взяла одну фотографию и, не глядя на нее, стала медленно рвать на части. Обрывки бумаги полетели на пол. То же самое я проделала со второй, и с третьей, с каждым разом ощущая все больший прилив сил. Наконец, когда от фотографий остались одни клочки, я окончательно пришла в себя. Чай я тоже к этому времени допила, и самочувствие стало гораздо лучше. - Полегчало? – мягко спросил Олег. - Да. - София, - он протянул руку и сжал мои пальцы, но я отдернула ладонь и спрятала руки между коленей. – Что бы вы сейчас ни думали, не рубите с плеча. Пожалуйста, не уходите. Господи, как же меня все достало! Такое ощущение, что меня окружают одни психи, у которых сейчас весеннее обострение. Да и у меня самой уже психика не стабильная… - Скажите, я правда на нее похожа? – глухо спросила я, поднимая на него глаза. – На вашу Анну? Вряд ли я бы вообще об этом когда-то подумала, но слова Новицкой посеяли во мне сомнения и неприятно царапали где-то под ребрами. Если она права, и у Волкова есть какие-то скрытые цели, кроме тех, что он озвучил мне изначально, - ноги моей здесь не будет. Мне было важно узнать правду, как бы горька она ни была. - Нет. – Олег поставил локти на стол, сцепил пальцы в замок и оперся на них подбородком. – Ни капли не похожи. Она была… очень доброй. Нежной. Правильной. Она любила всех вокруг, всегда готова была всем помочь, каждого обогреть, и жизнь очень любила. Знаете, что странно? – он посмотрел на меня. – Я раньше вообще о ней ни с кем не говорил. Все в себе держал и каждый год, день за днем, уничтожал себя. А с вами вот… могу. Даже не знаю, почему. Ведь вы вздорная, дерзкая и порой ведете себя, как… - он не нашел слов и только махнул рукой. – У вас вечно все через одно место, вы думаете только о себе, а еще вы совершенно, абсолютно невозможны, но… Я ведь знаю все и обо всех в этом отделении, и уж тем более вижу, как вы работаете, и как пациенты к вам относятся. Вы им нравитесь. Значит, я не ошибся, и затеял все это не зря. Мы помолчали. Я обдумывала его слова. У меня было еще столько вопросов, но в этот момент я не могла даже себе честно признаться в том, нужны ли мне ответы. - Ну, теперь, когда мы все выяснили, я надеюсь, вы останетесь в отделении? Я не знала. Правда, не знала. Но все же через силу кивнула: - Да, Олег Сергеевич. Я останусь.