— Ну ты и ду-у-ра, — протянул Антон, свободно развалившись на моем диване и жмурясь от бьющих в окно солнечных лучей.
— Ну почему сразу — дура? — спросила я, нисколько даже не оскорбившись, а только потому что была решительно с ним не согласна. Я не хотела посвящать Антипова в события, которые произошли за время его отсутствия, но в этом городе все тайное становится явным слишком быстро.
— Да? — деланно удивился Антон, и его лицо обрело знакомое выражение: одна бровь многозначительно поползла вверх, отчего на лбу появились хмурые складки, а губы слегка приоткрылись, обнажая ряд ровных зубов. — Меня всего три недели не было. Три! А ты успела снова связаться с Щукиным!
Понятия не имею, как он об этом узнал: в тот день я не видела поблизости ни одного из бурой команды, кроме самого капитана, конечно. Но сейчас меня возмущала не его осведомленность, а то, что он успел себе придумать. Я только открыла рот, готовая объясниться, но Антон меня опередил. Он рывком сел на диване, опираясь на руки, горестно вздохнул и почти безнадежным голосом констатировал:
— Пахомова, ты, кажется, совсем гордость потеряла.
— Ничего я не теряла! — возмутилась я слишком громко, потому что дотошность Антипова начинала меня раздражать.
— Серьезно? А где она? Может, там? — он наклонился и приподнял плед, заглядывая под диван. — Блин, Пахомова, ты в курсе, что под мебелью полы тоже моют?
— Антон…
Но парень уже распахнул дверь комнаты.
— Гордость, ты где? Ау! — выкрикнул он в темноту коридора, заставляя выглянувшую на шум Лену шарахнуться обратно в кухню. — Не отвечает, — пожал плечами, возвращаясь обратно в комнату.
Я только раздраженно пыхтела, глядя на это представление.
— Во-первых, я не встречаюсь с Щукиным. А во-вторых…
Хотела добавить, что Антона не должно это волновать, но он, как всегда, не дал мне договорить.
— Что ж ты тогда с ним гуляешь и в спорт-баре сидишь?
Да потому что, черт возьми, там самый дешевый фреш в городе!
И да, я действительно встречалась в спорт-баре с Егором. Понятия не имею, кто доложил об этом Антону, и зачем.
Антипова и правда не было три недели — именно столько длилась одна смена в лагере, и я безумно рада была видеть его снова: я и не предполагала, что так сильно буду по нему скучать. Но вот он вернулся, и сложно было не заметить, что в нем произошла какая-то перемена. Он сильнее язвит, не боясь сделать мне неприятно, и как будто специально давит на больное место, заставляя говорить о Щукине.
А с Щукиным все сложно.
Я могу сколько угодно утверждать, что очередное появление Щукина в моей жизни ничего для меня не значит. Могу притворяться, игнорируя растущую в самой глубине истерику и неразбериху, хаос из мыслей и ощущений, рожденных его словами. Стоит появиться робкой радости от мысли, что Егор теперь свободен, как ее тут же накрывает безнадежным пониманием всей абсурдности происходящего. Это мучает меня, а Щукин только подливает масла в огонь, неведомо как раздобыв мой номер и звоня с завидным постоянством. Я несколько дней держалась, как могла, из-за этой пресловутой гордости, которую в упор не хочет замечать Антон, и не брала трубку. Но однажды вместо Егора мне позвонил Дима.
— Софи, мне Егор пару часов назад набирал. Он, кажется, вдрызг пьян. А теперь я не могу до него дозвониться. — Малой был не на шутку взволнован. — Мамы нет в городе. Ты не могла бы съездить до нас? Знаю, что тебе вряд ли этого хочется, но… Блин, я переживаю! И держи меня в курсе, если что — я сразу на поезд и к вечеру буду в городе.
Димка был прав: мне совсем не хотелось туда ехать, и долгое время я пыталась не замечать точившее меня беспокойство, которое не давало толком ничего делать, и…
— И ты, конечно, поехала.
— Поехала, — вздохнула я, вспоминая события того вечера.
Егор был не то что бы пьян, а в состоянии жуткого отходняка. Никогда не употреблявший ничего, кроме шампанского, хоккеист за пару дней умудрился вылакать три бутылки ужасного дешевого вина, но не остановился на достигнутом и даже попробовал виски всем известной марки, отчего его теперь не слабо плющило. Когда он открыл мне дверь, у него глаза были на пол-лица, а кожа даже в сумраке прихожей отливала бледно-зеленым. Чтобы сохранять вертикальное положение, ему приходилось держаться за дверной косяк.
— Соф… Ты зачем приехала?
— Сама не знаю, — вздохнула я, проходя в коридор и закрывая за собой дверь. — Димка позвонил. Он о тебе беспокоится.
— Точно, — икнул Егор, — Димон. Черт, зачем я ему набрал. Софи, ты немного не вовремя.
— И он снова икнул, теперь уже гораздо громче, и от испуга зажал рот рукой.
— Наоборот, в самый раз.
— Я… я сейчас, — Щукин тихонько пошел в сторону ванной, держась за стеночку, но не успел, и его скрутило прямо в коридоре.
Не буду вдаваться в подробности, какие мысли меня посетили в тот момент, когда Егор умывался, а я возюкала тряпкой по полу, убирая содержимое его желудка, понятно, что приятного было мало, но больше всего меня грызло чувство вины: стоило хотя бы раз ответить на звонок, и Щукину, возможно, не было бы сейчас так плохо.
Антону я не стала всего этого рассказывать. Ограничилась лишь тем, что кэп неважно себя чувствовал, и я помогала ему справиться с последствиями алкогольной интоксикации, сначала едва ли не насильно влив в него несколько ложек бульона, который тут же сварила из того, что мне удалось найти в холодильнике, а потом, уничтожив найденные остатки высокоградусных напитков, отправила Щукина в кровать, дав ему таблетку аспирина и положив на лоб прохладный компресс.
А потом полночи сидела у его кровати, выслушивая полубессвязный поток слов о том, какой же он, Щука, несчастный человек, и вряд ли было другое средство, способное отрезвить меня, опьяненную чувствами, лучше, чем этот разговор. Я во все глаза смотрела на Егора и понимала, что никогда его таким не видела. Он всегда казался мне идеально-правильным, уверенным в себе и не признающим чужие слабости, взять хотя бы меня, или Марину, Диму, — всех, кого он однажды считал виноватыми… Теперь же я видела перед собой как будто бы совсем другого человека, и меня разрывало от жалости к нему. Я готова была простить ему все обиды, только бы он вернулся — такой, каким я его знала. И тут же с горечью думала, а знала ли я его? Или видела только то, что хотела видеть?
Вся эта история была — глупее не придумаешь. Казалось — протяни ладонь, и счастье окажется у меня в руках, — вот же оно, растерянно-трогательное, на все готовое, только и нужно сказать несколько слов, что он ждет, и успокоить, и утешить… Но отчего-то я медлила, и сама себе удивлялась, и все время думала, нужно ли мне это вечно сомневающееся, мятущееся счастье?
Уходила я уже утром, когда Егор заснул, плотно закрывая за собой дверь в квартиру Щукиных, и унося внутри гнетущую тревогу, смутное чувство чего-то непоправимого. Но я еще не сознавала всей драмы произошедшего, и винила во всем алкоголь. Вот и теперь отчаянно спорила с Антиповым, не желая ни в чем с ним соглашаться.
— Так значит, ты у нас сама доброта, — недоверчиво хмыкнул Антипов. — Жалко тебе его стало. Он тебя не жалел, и у койки больничной не сидел, просто выбросил из головы за ненадобностью.
Его колючие слова больно впивались в кожу. Я отвернулась от Антона, не желая это все выслушивать, но он обошел вокруг и, как нарочно, снова смотрел в мое лицо непримиримым, неожиданно злым взглядом.
— Неужели ты еще не настрадалась из-за него? Ты забыла, что он тебе тогда наговорил? А теперь появился призрачный шанс, и ты готова бежать за ним? Ах, Щука то, Щука это… … Понятно, он жить не может без того, чтобы им не восхищались. А что он сам для этого делает? Что в нем такого, что ты так на нем помешалась? Носишься с этой своей любовью, как со знаменем, и даже не представляешь, насколько жалкой выглядишь.
— Все сказал? — скрипнула я зубами, заводясь от его слов и, в особенности от тона, каким это было сказано. Антон был уже неприкрыто агрессивен, и его злость передавалась мне. Кулаки сжались сами собой. Я не понимала, почему Антипов приходил в ярость, когда мы говорили об этом человеке. Он не скупился на обвинения и нелестные эпитеты в его адрес, и это было уже не в первый раз. Наверное, мне стоило подумать об этом, но не теперь, когда он посмел влезать мне в душу и копаться там, раздавая советы.
— Нет, не все, — коротко бросил Антипов. — Вот увидишь, он скоро помирится с Мариной, и ты опять будешь ему не нужна.
— Не помирится, — я упрямо качнула головой. — Она его предала. Он такое не простит.
Антипов издал сдавленный звук, похожий на смешок.
— Я думал, ты хорошо успела узнать Марину. Она ни перед чем не остановится. Эта парочка стоит друг друга.
— Я все равно не собираюсь с ним встречаться, — вспыхнула я. — Больше нет. Черт возьми, Антипов, какого ху… почему мы с тобой вообще об этом говорим?
— Да вы уже встречаетесь, ты еще не поняла? Ты как верная собачонка: только свистнули, и бежишь на задних лапках. Тьфу, смотреть противно.
— Ну и не смотри! — я просто задохнулась от негодования. Его слова были оскорбительны, а разочарованно-брезгливое выражение окончательно добивало.
Никогда раньше не видела у него такого лица.
— И не буду! Блин, да делай ты, что хочешь! — не сдержав эмоций, он ударил кулаком в стену, а потом схватил свой рюкзак, собираясь уходить. — Только потом мне не плачься, ладно? Я не жилетка для влюбленных дур!
— Да даже не подумаю! — в запале выкрикнула я, а когда Антипов уже собирался выйти из комнаты, не сдержалась, чтобы не уколоть его: — А ты хорошо провел время в лагере? Развлекся со своей блондиночкой?
Все свои догадки относительно отдыха Антона я построила на паре его фраз из наших телефонных разговоров. Он обмолвился, что девушки в лагере красивые, и одна из вожатых, старше его на тройку лет, блондинка с пышными формами, оказывает ему знаки внимания, а он, вроде бы, и не против. Меня это тогда отчего-то очень задело, и теперь вот, не удержавшись, сорвалось с губ.
Хоккеист медленно развернулся, и я увидела, как нервно дернулась его щека.
— Пахомова, тебе не кажется, что это не твое дело?
— Ах, не мое! Посмотрите-ка! А какого черта тогда ты лезешь в наши отношения с Щукиным? Самый умный, да? Я, вообще-то, твоего мнения не спрашивала!
— Ну, значит, больше его и не услышишь, — бросил Антон, быстрым шагом пересекая коридор и обуваясь в тамбуре. — Счастливо оставаться!
И он так резко хлопнул дверью перед моим носом, что я инстинктивно отскочила назад и еще несколько секунд приходила в себя, не решаясь сдвинуться с места.
— Поссорились, что ль? — Полюбопытствовала соседка, снова выглядывая из кухни.
Вместо ответа я только пожала плечами и, переполняемая злостью, скрылась в своей комнате, где попыталась осмыслить случившееся, да только ничего у меня не вышло.
***
Это было так странно и так непривычно, что поначалу я даже не придала ссоре должного значения. И правда, разве я могла повздорить с Антиповым из-за какой-то ерунды? За время нашего общения я привыкла к его грубости и несдержанности и сейчас, спустя несколько дней, совсем уже на него не обижалась. Ну есть у него какой-то пунктик по поводу Щукина, может, они в команде чего-то не поделили, вот он и пытается вставить свои пять копеек по поводу и без, когда дело касается капитана.
В общем, я вскоре остыла и через три дня набрала номер Антона, чтобы пригласить его на концерт. В Подольск приезжала раскрученная группа, и мы могли здорово провести время на танцполе в спорткомплексе, где она должна была выступать. Но, к моему изумлению, после череды длинных гудков телефон сообщил мне, что «абонент временно недоступен, попробуйте перезвонить позже». Я попробовала, конечно. Раза три — и все они закончились тем же.
Ну что за детский сад!
Недоумение, растерянность — вот, что я испытала, когда поняла, что Антипов обиделся всерьез.
Из-за чего?
Да, я ходила с Егором в спорт-бар, ну и что? Это случилась спустя пару дней после той ночи. Щукин пришел в себя и, вероятно, испытывая чувство стыда, пригласил меня туда в качестве извинения. Понимая, что для него это важно, я согласилась. Тогда он и сообщил мне важную новость: с ним связался агент клуба «Алмаз» и предложил перейти в их команду. Егор искренне просил моего совета, как ему поступить, но я не могла сделать этот выбор за него. Мне даже захотелось, очень-очень захотелось, чтобы он принял решение прямо там, в спорт-баре, взял бы и сказал: «Я ухожу в другую команду, уезжаю из города и забираю тебя с собой». Я бы не поехала, конечно, но это заставило бы меня о многом подумать. Да если бы даже сказал: «Я останусь в Подольске, я капитан «Медведей» и отвечаю за свою команду», — я бы уважала любой его выбор. Но нет, он наивно ждал ответа от меня, полагался на мое решение, глядя своими невинными голубыми глазами, и я разозлилась. Твою мать, Егор, ты же капитан, смелый и справедливый, ты должен действовать решительно, а не полагаться на обстоятельства. Я понимала, он ждал какого-то шага от меня, возможно, хотел, чтобы я умоляла его остаться. И тогда я сказала:
— Знаешь, а соглашайся. Перемены иногда случаются к лучшему.
Тогда мы с Щукиным разошлись, так и оставив полное недопонимание друг друга и неопределенность в отношениях. И сейчас, когда я пыталась обо всем этом думать, у меня начинала болеть голова. Но ладно, Егор — это Егор, с ним никогда ничего не ясно.
Но Антон!
У нас с ним совсем не те отношения, которые позволяют так долго игнорировать друг друга. Хотя, какие у нас отношения, я и сама не могла до конца определить. Но точно не такие, чтобы день за днем снова и снова возвращаться мыслями к тому, как он, и почему не звонит, и чем сейчас занят…
А потом меня обожгло мыслью: он и вправду занят. У него же есть та блондинка из лагеря — наверняка они сейчас вместе.
Хорошо, что эта мысль пришла мне во время работы. Была сложная операция, и это не позволило мне в тот же миг сорваться с места и поехать проверять правильность своей догадки. Но до конца смены это не давало мне покоя, и к утру я чувствовала себя уставшей и издерганной. Впрочем, ехать мне уже никуда не хотелось.
Прошло несколько дней: Антипов никак не давал о себе знать. Беспокойство постепенно нарастало, и я пыталась больше сосредоточиться на работе, чтобы не мучить себя понапрасну. Ну роман у него и роман, не может же он из-за этого совсем про меня забыть? Или может?
Об этом думать было слишком неприятно, и я решила временно отложить этот вопрос на потом, а там, глядишь, все как-нибудь само собой разрешится.
***
Эта смена была сложной. Мало того, что кроме плановых операций случились две экстренные, так еще и работать мне пришлось в компании доктора Крагина.
Павел Крагин был одним из самых лучших хирургов города, и наравне с Волковым пользовался расположением вышестоящего начальства, но до звездности Олега Сергеевича не дотягивался, как бы ни старался. По-видимому, это не давало ему покоя, и он то и дело пытался обойти профессора то по количеству операций, то по сложности случаев. А кроме того, врач был самым известным ловеласом не только в нашем отделении, но и во всей больнице, и насчитывал в своей коллекции не менее двадцати разбитых сердец. Подробности его похождений с удовольствием смаковали медсестры, посвящая меня в интриги отделения. Да и сама я, проработав здесь почти год, успела кое-что увидеть и узнать. Крагин мне не нравился. Скользкий тип, себе на уме, всегда пытался всем угодить, всегда улыбался… Но раздражал он меня более потому, что считался лучшим другом Новицкой. Он и раньше-то меня больше всех цеплял, а теперь, когда Дарья здесь не работала, он был не то ее соглядатаем, не то просто веселился, но, кажется, он поставил перед собой цель выводить меня из себя. Начав с легких подколов и намеков, он с каждым разом переходил во все более решительное наступление, и я была уверена, что сегодняшнюю смену с ним мне поставили его стараниями.
Так оно было или нет, но только я отправилась отдыхать после очередной ночной операции, как он подловил меня на лестничной клетке и загородил собой путь наверх.
— Как ты? Устала? — участливо спросил он, только я этому притворно-заботливому тону нисколечко не поверила, и вся внутренне напряглась, ожидая чего-то нехорошего.
— Устала. И хочу отдохнуть. — Это была истинная правда. Ноги крутило так, что я едва могла на них стоять — операции шли одна за другой, шутка ли, почти восемнадцать часов ни прилечь, ни присесть, — только сейчас закончилась экстренная, и так как до утра больше ничего не ожидалось, можно было дать себе передышку. — Пройти дайте.
Я хотела обойти его. Какой там! Он шутливо наклонился в ту сторону, в которую тронулась я, так что нелепая хирургическая шапочка — красная, в синий турецкий огурец, чуть съехала ему на лоб, и нагло улыбнулся мне в лицо.
— Давай отдохнем вместе. Я знаю отличный уголок на пятом этаже, где мы могли бы прекрасно провести время и познакомиться поближе.
— Зачем вам это, Павел Васильич? Вы такой замечательный хирург, а я простая санитарка. Вам не по статусу будет…
— А разве это кого-то волнует? — широко улыбнулся он, без обиняков подходя ко мне вплотную и приподнимая за подбородок мое лицо. — Я-то отлично знаю, кто ты такая, София Пахомова. Так что прикуси свой острый язычок и пойдем наверх. Не терпится узнать, что в тебе такого, что ты…
Я не дала ему договорить, попытавшись выкрутиться. От его мерзких прикосновений пробирал мороз по коже.
— А вы не боитесь, что я папеньке доложу?
— Так вы же в ссоре, — хохотнул он. — А ты наверняка слишком горда, чтобы просить помощи из-за такого ничтожества, как я, не правда ли? — Он взял меня за запястье и, заведя руку за спину, подтолкнул к лестнице. Вот сука! А он хорошо осведомлен… Не иначе, делает все это в угоду Дашеньке, которая хочет, чтобы я вылетела из отделения. Я чертыхнулась про себя и только собрала все силы, чтобы развернуться и врезать этому придурку, как хлопнула дверь, ведущая в коридор, и перед нами, вверху на лестничной клетке, появился Волков.
— Что вы здесь делаете? — холодно спросил он.
Крагин нехотя отпустил мою руку, чем я мгновенно воспользовалась, отпрянув от него и взлетая наверх, становясь подле своего куратора, проследил за мной веселым взглядом и пожал плечами.
— Хотел показать нашей санитарочке комнату отдыха. Она устала сегодня, а там отличный диван — можно прекрасно выспаться.
— Павел Васильевич утверждал, что вместе нам будет веселее. Наверное, хотел пополнить свою коллекцию еще одним экземпляром, — не стала скрывать я, с удовольствием слыша отчетливый скрип зубов обоих мужчин.
— Ну не наговаривай на меня, Софи, — сладко протянул Крагин. — Ты просто все не так поняла.
— С тобой, Паш, мы обсудим это позже, — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, сказал Олег. — А ты иди за мной.
Дважды меня просить не пришлось, и я скрылась за дверью пятого этажа под откровенный смех Крагина.
— Совсем вас без внимания оставить нельзя, Пахомова, — укоризненно покачал головой профессор, когда мы остановились у окна в пустом коридоре. — Сразу норовите вляпаться в какие-то неприятности.
— Зачем тогда оставляете? — К сожалению, мой язык действовал быстрее, чем ум. — Без вашего внимания? Бросили своего подопытного кролика на растерзание хищникам.
Вот зачем я это сказала? И сама не поняла, что имела в виду, а уж как доктор на меня посмотрел… Но он в последние несколько недель совсем куда-то пропал, и моя обида была сильнее, чем стыд.
— Хищник тут только один, — произнес Волков неожиданно низким хриплым голосом, так что меня пробрало мурашками. — И это я.
С этим трудно было не согласиться. Я сглотнула неожиданно вязкую слюну, комом вставшую в горле, и опустила взгляд. Вот всегда с ним так. Ему только одной своей фразой, одной интонацией удается привести меня в замешательство, и сейчас он опять пугал меня до колик.
— Я был занят, — тон его слегка смягчился. — Ездил в Москву, представлял свою новую научную работу и выбивал грант для исследований.
— И как, успешно?
— Естественно, — не без гордости и слегка надменно ответил он.
— Поздравляю, — выдохнула я. — И… спасибо, что помогли избавиться от Крагина.
— Он вас больше не побеспокоит, — пообещал Олег, ни на секунду не давая усомниться в своих словах. — А что до вас, София… Готовы снова со мной оперировать?
— Оперируете Вы. Я всего лишь подбираю упавшие салфетки, — улыбнулась я, удивляясь неожиданному повороту разговора.
— Это неважно, — сказал он, глядя на меня своими умными глазами. — Так что скажешь? Готова?
— Да, — пожала я плечами. — Наверное.
— Хорошо. А теперь иди спать. Ты заслужила отдых.
Я спускалась по лестнице, и на моем лице расцветала довольная улыбка. Запоздало мелькнула мысль: а что профессор делает в отделении глубокой ночью? Но она растворилась раньше, чем я успела уделить ей свое внимание.
***
Лена встретила меня в самом дурном расположении духа. Пока я завтракала, она нарочито громко бряцала посудой и бросала на меня многозначительные взгляды. Наверное, стоило поинтересоваться, что случилось, но мне было очень лень. В конце концов она сама не выдержала.
— Конечно, ты-то молодая, с тебя есть, что взять. — Соседка с грохотом опустила на стол стопку вымытых тарелок. — Только мой тебе совет, девочка: будь поосторожней, неспроста все это, ох, неспроста.
— Ты о чем? — нахмурилась я, поднимая на нее глаза.
— Как о чем? — пожала она плечами. — О квартире, само собой. Ладно, пойду вещи собирать. А пока другую хату не найду, на вокзале перекантуюсь, чай не впервой.
И соседка продефилировала к выходу, оставляя меня в полном недоумении. Опять наклюкалась, что ли? Но алкоголем от нее не пахло.
— Лен, — я метнулась следом, успев перехватить ее в коридоре. — Да что случилось-то?
— А ты не в курсе, что ли? — заморгала она. — А-а, так это, Виолка жилплощадь-то все, продает.
— Как продает? Она же утверждала, что не собирается выставлять квартиру на продажу, — нахмурилась я. По крайней мере, когда я заселялась, хозяйка говорила, что в ближайшие года три это точно в ее планы не входит, так что можно жить спокойно и ни о чем не переживать, главное, платить исправно.
— Ну не собиралась. А тут бизнеснюк какой-то привалил, золотые горы пообещал. А главное, условие выставил, чтоб я съехала, а ты, значит, осталась. Ну дело ясное, богачи такие они страсть, как молоденьких девушек любят. А Лена, кляча старая, кому нужна? Вот и выметайся, говорит, чтоб к выходным духу твоего здесь не было. А что работаю я туточки — это разве кого-то волнует?
— Ты подожди собираться, — выслушав эту отповедь, задумчиво сказала я. — Переговорю, пожалуй, с Виолеттой Андреевной, может, и решится что.
— Ну переговори, — недоверчиво произнесла продавщица, пожимая тощими плечами. —
Да только я все одно свое шмотье сложу, пока пинками за дверь не выперли.
Закрывшись в своей комнате, я села на диван и уронила голову на руки. Ну вот почему, когда с одной стороны все налаживается, то с другой обязательно рушится?
Я так привыкла к этой уютной квартирке, а теперь придется куда-то уходить, что-то искать. Да и куда уходить, если эти руки везде дотянутся?
Сначала, впрочем, стоило выяснить, чьи это все-таки руки. Я еще помнила предложение Калинина о помощи, и подозревала, что он может действовать в обход меня, так что вариантов у меня было два: этот «бизнеснюк», как выразилась соседка, или он, или отец. Больше претендентов на то, чтобы влезть в мою жизнь и устроить мое благополучие, поблизости не наблюдалось.
Я решительно набрала номер хозяйки.
— Софиюшка, здравствуй! — елейным голоском пропела старушка. — Что звонишь? Случилось чего?
— Это уж вы мне скажите, Виолетта Андреевна, случилось или нет. Лена говорит, вы квартиру продаете, а меня в известность не поставили.
— Да ты что, девочка моя, тебя это совсем никак не касается, как жила, так и живи, ни о чем не переживай, — зачастила Виолетта. — Новый хозяин не хочет, чтобы ты съезжала, пусть, говорит, живет, может, еще и плату меньше брать будет, так что для всех выгода.
— Не хочет, говорите… А как покупатель ваш выглядит? Высокий такой, лысый?
— Да нет, вообще не такой. Низенький, с волосами. Глазки маленькие, острые. И еще лицо, главное, такое знакомое, будто видела я его где-то…
Ну, Пахомов! Решил, значит, жилплощадь приобрести, дочурку облагодетельствовать… А еще бы в мое отсутствие камер везде понатыкал, чтобы из виду не выпускать. Я сердито стукнула кулаком по колену и едва не взвыла от боли.
— Ясно, что знакомое. Это же черный риэлтор, я по телеку видела. Вы новости смотрите? Он вас, Виолетта Андреевна, вокруг пальца обведет, и ни с чем оставит. А в квартире потом бордель сделает. Я бы на вашем месте ему не доверяла.
— Да ты что! — ахнула хозяйка. — А я-то думаю, что он так внимательно смотрит, да во все углы заглядывает, а глазки-то так и бегают, так и бегают! Ох, Софушка, спасибо, что предупредила! Не хотела квартиру продавать и не буду, вот те крест. И Лене передай, пусть остается. Я ж тоже за нее, горемычную, переживаю, пропадет же без меня.
— Обязательно передам, — пообещала я двуличной старушке. — Пусть остается. А я съеду. Вы уж не обижайтесь, Виолетта Андреевна, да я поближе к академии жилье нашла.
Хозяйка тут же разохалась, но я ее уже не слушала. Нужно было крепко подумать, как быть дальше.
***
Только боги и только дети
Восходили в такие выси,
Выше крыши клубилось небо,
Выше неба была любовь:
недоступная, неземная,
Уходящая в звездный холод,
Леденила чужие души,
Согревала уснувший город.
Зоя Ященко
Снимать новую квартиру было бессмысленно: Пахомов меня везде найдет. Мелькнула мысль обосноваться в хостеле, да только он и его целиком выкупит, лишь бы доченька была под присмотром. Нет, так он меня в покое не оставит. Переехать в больницу? Черта с два. Этот этап мы уже прошли, и возвращаться к нему я не собираюсь.
Я тоскливо посмотрела на телефон. Нет, я давно уже оставила попытки дозвониться Антипову. Но, может, стоит обратиться к Кисляку? Я тут же отбросила эту идею. Мы с ним не друзья, чтобы просить о помощи.
Ситуация складывалась безвыходная. Пришлось упрашивать хозяйку дать мне несколько дней отсрочки, потому как неугомонная старушенция, узнав о том, что я съезжаю, уже искала новую жиличку.
На третий день, а вернее, ночь, я беспокойно ворочалась в постели, пребывая в раздумьях и сомнениях, когда телефон на столе отозвался нежной трелью. Недоумевая, кто мог потревожить меняв такой час, я взяла в руки гаджет и чертыхнулась. Ну вот совсем он не вовремя, как будто мне волноваться больше не о чем…
— Привет. Я вот, к тебе пришел, а номер квартиры забыл, — виновато сказал Щукин, когда я ответила на звонок. Не могла не ответить из чувства самосохранения.
— Вообще-то, я тебе его и не говорила, — нахмурилась я. — У тебя что-то случилось, Егор?
— Почему обязательно случилось? — тихо спросил он. — Может быть, я просто увидеть тебя хотел.
— Это не про тебя, Щук, — усмехнулась я, удивляясь невесть откуда взявшейся дерзости.
Раньше бы я, наоборот, до потолка прыгала от радости, что он пришел, а теперь изнутри будто кололо что-то. Нехорошее ощущение, ожидание чего-то неприятного. — Ты никогда не приходишь просто так.
Тем более по ночам.
Ну давай Егор, переубеди меня.
— Ты можешь выйти? Или мне подняться к тебе?
— Выйду.
Все равно уже заснуть не смогу. Сначала проблемы с жильем, теперь это… Этот. Я быстро скинула с себя сорочку и натянула белые шорты и черную майку. На улице тепло, даже душно — у меня окно нараспашку. Выглянула. Действительно, здесь. Ходит вокруг фонаря, наблюдает за вьющимися в рассеянном свете мотыльками. Вот чего пришел? Ясно же, что-то снова не дает ему покоя. Согласился все-таки на предложение «Алмаза»? Наверное, это к лучшему. Переедет в другой город, хотя бы перестанем случайно (или не очень) натыкаться друг на друга.
Причесала растрепавшиеся волосы и в волнении опустилась на кровать. А если он не поэтому пришел? Может быть, он принял, наконец, решение о нас? Вдруг он сейчас возьмет и скажет, что хочет быть только со мной, и это не обсуждается? Я прощу его? Но тогда Антон окажется прав, прав во всем, и его обвинения попадут точно в цель, и он всегда будет презирать меня за эту слабость. Черт, ну почему мне в голову лезут мысли об Антипове, когда под окнами стоит Щукин? Щукин, который пришел среди ночи сказать мне что-то важное…
Доведя саму себя до состояния крайнего волнения, я спускалась вниз чуть ли не бегом, с гулко бьющимся сердцем. И ругала себя за глупость и за доверчивость. Я еще в прошлый раз ощутила его чуждость, так чего же я опять жду? Или это желание поставить решительную точку в наших недоотношениях, заменив ей бесконечные вопросительные знаки?
Вырвавшись из прохлады бетонного подъезда, я ощутила, как меня обнял неподвижный теплый воздух, ласково окутал, будто желая унять внутреннюю дрожь. Небо было усыпано необыкновенно яркими звездами.
Егор подошел торопливо, взял за руку, наклонился, заставляя заглянуть себе в глаза, и я как-то сразу все поняла, — кажется, я постепенно училась видеть то, что есть, а не то, чего хотела.
— Софи, мне очень жаль. — Он был расстроен и как будто бы совершенно потерян, а потому ни о каких чувствах и примирении речь идти не могла, — я выбросила эту мысль из головы, и сразу же стало холодно. Зябкий ветерок прорвался сквозь тягучую густоту душного воздуха, забрался под майку, пополз выше, к шее, до затылка. Я отняла у Егора свою руку и обняла себя за плечи.
— Что случилось?
— Марина вены порезала. Из-за меня. Я не знаю, что делать. Я не могу ее сейчас оставить, понимаешь?
Понимаю. Блин, я правда, впервые в жизни, тебя понимаю, Щук.
Антон был прав.
Марина не остановится ни перед чем.
И разве я хочу с ней в этом соперничать?
Стоит ли?
Я открыто взглянула на Егора. Всматривалась в него, не обращая внимания на смущение парня. И чем больше смотрела, тем лучше его понимала, а еще отчетливо сознавала, что придумала себе Щукина. Глядя на него сквозь призму собственных ощущений и желаний, я укрыла его романтическим флером, наделила чертами, которыми он никогда не обладал, и влюбилась в этот созданный собой образ идеального парня. Теперь он трещал по швам, рассыпался на глазах, рушился катастрофически, и хотелось зажмуриться и шептать, что я люблю, люблю его, ведь она на то и нужна, чтобы принимать человека таким, каков он есть, принимать любым и во всем, и я не для того так долго взращивала и лелеяла в сердце это чувство, чтобы сейчас с ужасом осознать, что я обманулась.
Мои наивные представления об истиной любви, о чистой мечте, разбились с хрустальным звоном, и я почувствовала себя опустошенной, осиротевшей без них. Как будто случилось что-то непоправимое, сломалось то, что нельзя починить.
— Разве я прошу тебя об этом?
— Нет, — растерялся он. — Не просила, но я думал… У меня только появился шанс, чтобы все исправить. Но это моя вина, что Марина пошла на такое. Я не простил ее, и она решила, что без меня ей не нужна жизнь. Хорошо, что ее нашли. Но ведь она может повторить попытку.
А Касаткина молодец. У нее потрясающий талант играть на чувстве вины, и она вовсю пользуется им, снова и снова привязывая к себе Егора. Я же, со своей стороны, не угрожаю Щукину ни нерожденными детьми, ни попытками суицида, не мотаю нервы и не заставляю идти у себя на поводу — я ничего у него не прошу, не вызываю драйва и незапланированных выбросов адреналина, — всего того, что дает ему она.
А что до меня, то теперь я понимала: мы с Егором не продержимся вместе и месяца, смертельно наскучив друг другу.
— Щук, все нормально, — я похлопала его плечу. — Давай, иди к Марине. Если что-то будет нужно, звони, помогу, чем смогу.
Хоккеист в немом изумлении смотрел на меня.
А я почувствовала, что устала. Как будто что-то тяжелое навалилось на меня, придавливая к земле, и захотелось спать. Провалиться в спасительную бездну сна, забыть обо всем до утра.
— Прости, София.
— Иди, Егор! — прикрикнула я.
И он понял, наконец. Кивнул и отвернулся, чтобы уйти. А я провожала его взглядом. Его, и свою неземную, удивительную любовь, которой на самом деле никогда и не было.
Вот и все, я тебя не вижy.
Этот омут такой бездонный!
Остаешься под звездной сенью
не любимый и не влюбленный.
Ухожу по ночной дороге
Из весеннего сумасбродства,
С каждой улицей нестерпимей
Ощущаю своё сиротство...
Зоя Ященко
***
Следующим вечером в дверь трезвонили.
Мне было лень идти открывать. Я полулежа устроилась на кровати в окружении коробок с пирожными и смотрела свой любимый фильм, где как раз в этот момент герои спасались из охваченной огнем Атланты, так что пришлось топать соседке, и через пару минут возни в коридоре, у моей двери раздалось ее раздраженное: «Сонька, твой пришел!», а еще через мгновение в комнату вломился Антипов.
Сегодня меня уже ничего не могло удивить.
— Чего примчался? — спросила я, откусывая кусок невероятно вкусного эклера, который добыла в кондитерской напротив.
— Касаткина вены порезала, — сказал он, подпирая собой стену и подозрительно меня разглядывая.
— Знаю. С ней все в порядке, вроде как.
— А с тобой?
— Со мной тоже, — я пожала плечами.
— Страдаешь?
— Праздную, — я кивнула ему на коробку пирожных. — Присоединишься?
— Что празднуешь?
— Твою правоту, Антошка. И да, я помню, что ты просил тебя так не называть. Но мне нравится. Антошка, Антошка, Антошка, — повторила я, зная, как его это бесит.
Сердито сопя, Антипов сел на краешек дивана, помолчал, повздыхал, а потом цапнул пирожное из коробки и с аппетитом стал его уплетать.
Я была рада видеть его, хоть и старалась не показать этого, но с его приходом я испытала облегчение, как будто все мои проблемы разом разрешились. Весь день я, придавленная снизошедшим на меня ночью откровением, пребывала в смятении. Тоска и сожаление охватывали сердце, сжимали его тисками, а потом вдруг накатывала небывалая легкость, и меня, как маленький парусник, носило в этом шторме ощущений.
Но пришел Антипов, и в моей душе воцарился спасительный штиль.
— Наверное, мне нужно извиниться, — сказал он, опустошив половину моей коробки. — Но, по правде сказать, не очень хочется.
— Ты говорил обидные вещи.
— Да, я знаю, — опустил он бритую голову. — Сам понять не могу, почему так завожусь из-за всего этого. Просто мне тебя жаль, Софи.
— Ладно, проехали, — улыбнулась я тому, как удивительно мягко прозвучало мое имя из уст Антипова, который почти никогда его не произносил. — Ты представляешь, Пахомов хотел купить эту квартиру из-за меня.
— Серьезно? И что ты думаешь делать?
— Вот не знаю. Я думаю, что куда бы не переехала, он меня везде достанет. Видимо, теперь придется менять съемное жилье со скоростью света. Понятия не имею, куда мне деваться.
Антипов вдруг надолго замолчал. Так надолго, что я снова включила фильм и уже успела засмотреться, как вдруг над ухом прозвучало:
— А если ты переедешь в квартиру, которую не собираются продавать?
— Так эту тоже не собирались, — отмахнулась я. — Он кого хочешь уговорит.
— Но только не меня.
— Что? — подняла я на него глаза.
Антипов был абсолютно серьезен и смотрел в упор, ожидая моей реакции. А я медленно соображала, какие выгоды и какие неприятности сулит мне это предложение.
— Пахомов точно не сможет купить нашу квартиру, ведь так? — Спросил Антипов. — И меня он уже знает, мы имели повод познакомиться, — он поежился от этого воспоминания. — Поймет, что ты не просто так ко мне переехала, и ты под моей защитой.
— Да, — согласилась я. — Квартиру он не получит. Но я не хочу, чтобы из-за меня тебе грозили неприятности. Он испортит тебе жизнь.
— Брось, Соф. Что он может мне сделать?
— Не знаю, — пожала я плечами. — Но вдруг, чтобы добраться до тебя, он выкупит всю команду?
Антипов рассмеялся. Искренне и чисто, так, что я сама улыбнулась своим словам и они показались мне несусветной глупостью.
— Калинин не отдаст, ты что. — Антон перестал смеяться и дотронулся до моей руки. — Я знаю, что могут быть неприятности, но я к этому готов. Нет ничего такого, с чем бы я не справился. Ну, что думаешь, Пахомыч? Приглашаю тебя на выгодных условиях: никакой арендной платы, коммуналка пополам, продукты покупаю я, готовишь — ты.
— Я не умею готовить.
— Научишься.
— Ни за что на свете.
— Ладно, Пахомова, я серьезно, — мои пальцы оказались сжаты в его ладони. — Я редко бываю дома, ты — еще реже. Мы совершенно не будем мешать друг другу. Соглашайся.
Ну а что, подумала я. Не самый плохой вариант. У Антипова дома уютно. Мама его живет у Макеева и думаю, Антон сделает все возможное, чтобы избежать неловкой ситуации, если вдруг она заедет в гости. С ним будет не скучно, а когда я вновь погружусь в грустные воспоминания о Щукине, он быстро выбьет их из моей головы — это Антипов умеет. А если Пахомов попробует как-то навредить Антону, то будет иметь дело со мной.
— Ладно, Антошка, — издевательским тоном сказала я, прищурив глаза. — Уговорил. Смотри, потом не пожалей.
— Все будет нормально, — выдохнул он. — Собирай вещи. А я пока поеду, подготовлю для тебя комнату. Позвони, помогу с сумками.
И он, самым наглым образом стянув последнее пирожное, умчался домой, оставив меня размышлять, на что я только что подписалась.
_______________________________
Третий период. Счет 2:1 в пользу «Медведей».
