***
Оракул спала, и во сне ей пришло откровение. Дева с синей кожей, чей лик был охвачен пламенем, а два крыла были белее снега, как туника, встретила её. - Приветствую, звёздное дитя, — голос её отдавал эхо в зеркально-чистом пространстве, — радость от того, что ты можешь слышать и лицезреть меня, переполняет. - Кто ты? — Эйтлин всегда отличалась тихим голосом, но сейчас он разносился в округе лёгким эхом. - Я — Солар, и я явилась предупредить тебя. Ты слышала о пророчестве Алаундо? Ночная Песнь припомнила, что этот мудрец предрёк кровавые времена для Побережья Мечей, когда потомки свергнутого Бога Убийств утопят эти земли в крови и посеют хаос. - Верно. Множество смертных женщин, даже не ведающих о своём новом положении, понесут под сердцем чёрные метки, заключённые в будущие жизни. Ты — одна из них. Впервые за долгое время дикая волшебница не просто удивилась — ужаснулась, её не пугал даже налёт группы лесных дроу. - Тогда… почему ты говоришь мне подобное? Откуда тебе известно это? - Пророчество свершится, в этом уверены многие. Тёмное пятно наследия воссоединится, принеся на земли Торила хаос и бесконечное кровопролитие. Я же хочу, чтобы пророчество не сбылось. - И я должна его предотвратить? - Ты — лишь маленькое звено в этой цепи событий. Жертв будет много, и крови будет пролито ещё больше, но лишь это сможет предотвратить новый кризис. Ей казалось, это лишь дурное сновиденье, ночной кошмар, пришедший из царства злобной богини Шар. Но страх сковал, тонкими когтистыми лапами оставляя на спине длинную нить, и Эйтлин молила всех — эльфийских богов, Селуну, Мистру — кого угодно, чтобы ночные кошмары остались ночными кошмарами… Новое пророческое сновидение принесло иные картины — тёмная, объятая пламенем и кровавыми всполохами зала, а перед ней — чудовище, восседающее на троне из черепов на своём символе. - Как подобает порядочному злодею, я приветствую тебя в своей обители, дитя звёзд, — его голос эхом разносился в мрачной обители. — Тебе должно знать, что под сердцем понесёшь от меня дитя. Не противься, прими мой зов, внемли мне. Это дитя должно будет умереть во славу имени и возрождения моего. Ты не сможешь помешать этой смерти — если не твоя рука подарит ему смерть, то руки моих служителей… Дитя лунного света, эльфийка, пусть и смертная — как она могла пойти против воли бога? Он ждал от неё покорности, и вскоре едва заметная жизнь, зародилась внутри неё. Он требовал от неё подчинения, и она повиновалась, уйдя в ночь, сменив свои прекрасные одеяния на чёрный балахон. Он желал от неё благодарности за жизнь как благодарили его сотни других женщин за всё сразу, купленную жизнью её собственного дитя. Но Лорд Убийств, покровитель всех убийц, не мог ожидать, насколько далеко сможет зайти материнская любовь…***
Она ушла, но уход не остался незамеченным. Растворилась в ночной мгле под звёздным светом, но оставила подсказки. Эльфийка знала, что её сестра отыщет того мага, а он приведёт своих друзей, чтобы спасти; но вот кого — ребёнка бога убийств, который вскоре и сам будет убит убийцей, безумцем и клеветником, или же её — несостоявшуюся мать, такую же паршивую сестру, жену, подругу, эльфийку… Ночная Песнь не плакала — ни когда в потугах рожала дитя Баала, ни когда уходила с ним в храм отца ребёнка в требовании жертвы, ни когда видела бегущих к святилищу мага, сестру и их друзей; и когда магия повергла верховную жрицу, испугавшая остальных детей. Они тоже предназначались в жертву, но не осознавали своей судьбы. Давай, женщина. Мне нужна их кровь. Моя кровь. Мне нужна их плоть. Моя плоть. Она молила Баала, но слова её были лживы — оракул тянула время. Чтобы человек, которого её сердце полюбило как-то по своему, необычно, пришел. Горайон умолял, просил остановиться её, всё вернуть. Что ты творишь?! Не протягивай это отродье мне — прикончи его! Во славу и воплощение моё!!! Она продолжала молчать, зная, какая участь ей уготовлена. Ни слезинки не упало на светлые щёки. Я заплачу за его жизнь высокую цену. Я куплю его жизнь своей собственной… Один точный укол, почти в сердце, разбил на её лике маску бесстрастия — лишь боль физическую чувствовала Эйтлин, но ни страх, ни боль душевную, в последнем вздохе протягивая вопящий от всех чувств сразу комок плоти — сын дочери звёзд и покровителя всех смертных убийц. НЕТ! Вы все пожалеете! Все всё равно умрёте! ВСЕ УМРУТ!!! Молнии били в святилище, обрушивая каменные своды; но ни одна не попала в мёртвое, в мгновение остывшее тело, похороненное под завалами храма… Я исполню твою волю. Но пообещай мне одно, дитя небес — пусть мой сын, в конце концов, узнает правду…***
Сыпал мелкий, противный дождь, как некстати. Торм Ублер, жадный владелец мельницы, недовольно хмыкнул и натянул капюшон, но от проливного дождя это спасало мало. Шлёпая по лужам, он на мгновение задержался на маленьком пустующем домишке. Больше двадцати лет назад та полоумная остроухая шлюха свалила куда-то в ночь и где-то издохла от руки того придурка-арфиста, родив, говорили, от самого Баала! Мужчина не очень сильно расстроился из-за подобных известий но, как и большинство местных, обходил стороной не только этот брошенный дом, но и но и могилу с прекрасным надгробием, что установила не менее придурошная её сестра, каким-то образом умудрившаяся достать — какое совпадение — нетронутое, но мёртвое тело оракула. Однако желчный старик не забывал плюнуть в сторону могилы эльфийки, имя даже которой он не знал — просто из вредности. Но не в этот раз. Поскольку к могиле приблизился незнакомец — точно не местный, в чёрном плаще с капюшоном, плохо скрывающем странную кольчугу и мечи в ножнах. В руках неизвестный держал два цветка — те самые, что эта дура выращивала у себя в саду, который ныне запустел. Опустившись на колено, не боясь выпачкаться в грязи, он осторожно оставил цветы у самого памятника и почти невесомо коснулся его, поглаживая. Даже шум дождя не смог заглушить его полные скорби, но благодарности слова.Спасибо, мама…
Недовольно поморщившись, мельник желчно сплюнул и хотел было поплестись обратно, но встретился с взглядом таких же, как у покойной эльфийки глаз незнакомца, но лицо его было не столь остро вытянуто, как и уши, а волосы были черней самой чёрной ночи, зачёсанные к затылку и выбритые на боках. - Чего уставился, человек? — хмыкнул он и криво усмехнулся, - ты никак сына Баала увидал, что ль? Сердце ушло в пятки, а колени предательски задрожали; Улбер проглотил язык. - Джейсон! — чей-то крик оказался едва различим через стену проливного дождя, — намокнешь же, иди скорее! - Иду, — крикнул он в ответ, как-то хитро и очень недобро стрельнул глазами в сторону перепуганного не на жизнь, а на смерть человека и быстро растворился в серости проливного дождя. С тех самых пор мельник вздрагивал от каждого полуэльфа, встречаемого на своём пути…