Охотник для мага

Джейс знает, что победа уже в кармане его кожаной куртки. Джейс начищает клинки серафима, лениво насвистывая какой-то прилипший мотивчик. Джейс знает: он лучше всех этих неудачников вместе взятых, что, наверняка, тряслись перед Жатвой и сейчас покрываются от ужаса по́том в своих номерах. Со второго этажа по двенадцатый. Его апартаменты — на первом. Джейс Вейланд всегда открывал собой список. Список тех, кто всегда побеждает. Список тех, кто держится на вершине. И в этих Играх он разорвет всех их на части — дочек и сыновей рыбаков, шахтеров, фермеров и рабочих. Его готовили к Играм с рождения. Он — воин. И он опять поведет в этой партии, что закончится смертью. Всех до единого, но не его. Он же даже не верит в старуху с косой. Господь Всемогущий, ведь он — это тот, кто будет жить вечно. Потому что он так решил. Он еще не стал победителем, но его имя гремит на весь Капитолий. Он еще — один из двадцати четырех, но спонсоры уже выстраиваются в очередь, сражаясь за право поддержать его на Арене. И сейчас все взоры обращены на него. Колесницы трибутов делают круг почета по главной площади столицы Панема. Им аплодирует сам Президент Валентин Моргенштерн. Джейс знает, что сейчас тот у ж е им гордится. "Я верю, что услышу твое имя в самом конце и в своем дворце буду приветствовать Победителя, покрытого кровью врагов. Не разочаруй меня, Джейс" "Спасибо за веру, отец" Непризнанный сын тирана. Незаконный принц Капитолия и Панема. Бастард, что непременно будет назван наследником. После того, как докажет, что на самом деле достоин. Колесницы полукругом выстраиваются перед президентом Панема. Вопли на трибунах, кажется, достают до небес перед тем, как рухнуть на землю оглушающей, рвущей перепонки, глухой тишиной. Все замирают. Валентин Моргенштерн вскидывает в приветствии руки. Валентин, что вглядывается куда-то в конец длинной колонны трибутов с какой-то нежной жадностью что ли? Кажется, на властном лице мелькает улыбка... * Парад завершен, и трибуты гудят, как растревоженный улей. Джейс видит улыбку. Небо рухнет на голову и прижмет. Небо грохочет. Мальчишка идет к нему сквозь толпу. Легко, как будто танцует. — Знаменитый Джейс Вейланд. Известный всему Панему бастард Валентина. Какая встреча, сиятельный принц. Как жаль, что вам не удалось сохранить инкогнито. Оу... я понял. Ты просто не ждал встретить на Арене меня? Не ожидал ведь, признайся? Он бледный и тонкий, каким Джейс его помнит. Джейс никогда не смог бы забыть это гибкое тело, что послушно гнулось в ладонях, его тихие вздохи и стоны, от которых мурашками покрывались шея и руки. Он не смог бы забыть, но сейчас... — Себастьян... — потрясенно, теряя маску алмазного принца, роняя непробиваемую броню, что в мгновение ока разлетается под ногами стеклянною крошкой. — Джонатан Кристофер вообще-то... Занятно, правда? Ты назвал себя тогда Джонатаном, а имя-то оказалось моим. Так тесен мир, дорогой мой... братишка... Братишка? Забавляется его потрясению так откровенно, и улыбка все ярче... в голове у Джейса все громче шумит. Так океан наплывами, волнами с головой накрывает. Не может... — Удивлен, как ловок оказался наш общий папаша? Брось, Джейс, это ведь Валентин. Кажется, сестренка вот ждала что-то такое, — стрельнет глазами на так и замершую в колеснице Клариссу, что вцепилась в поручни до побелевших ладоней и смотрит на них, не мигая. Дьявол, ведь Клэри. Он и забыл про нее, если честно. А она все это время была где-то рядом приятным и красивым довеском. Разменной монетой — той жертвой, которую придется заплатить в этих Играх. Единственная, кого будет несколько жаль. Вот только Себастьян... — Увидимся, братец, — мигнет, подкидывая в ладони что-то, похожее на пылающий уголь, подцепит под локоток напарницу из дистрикта — Лилит, та качнется навстречу, прижимаясь бедрами, упругим бюстом так откровенно и крепко, что сомнений быть просто не может. Со всех сторон улюлюканье и одобрительный свист. Ладонь — ниже талии. Джейса вдруг передернет. — Джейс, о чем это он говорил? Вы с ним уже были знакомы? Джейс, не надо, мы же решили, что заключать союзы не будем, а когда останемся на Арене вдвоем, отец объявит завершение Игр. Он ведь не сможет смотреть, как его дети убивают друг друга? Джейс, у нас ведь был план... Она бежит за ним, путаясь в полах своей белоснежной тоги. Золотой венок то и дело сползает ей на глаза, цепляется за рыжие кудри. Джейс ускоряет шаг, не слыша ее причитаний. Полно, сестренка, ты что, действительно в это веришь? В то, что у Валентина есть сердце? Наивная дура... Нет, он правда любит сестру. Но сейчас... сейчас надо просто выпить что-то покрепче. В коридоре у лифтов почти сшибает с ног странную пару — голубоглазый мальчишка с луком за плечом из Второго со своим кутюрье, что зачем-то ему целует запястья, ладони и сбивчиво шепчет: "Александр, мы придумаем что-то. Для тебя и для Изабель, обещаю". Они здесь что ли все с ума посходили? Что за ярмарка тщетной надежды? В груди как-то печет, и в комнатах Джейс сдирает любимую куртку, швыряет куда-то, не глядя. Графин с крепким бренди — не меньше половины стакана. Залпом. И сразу — еще. Не становится легче. И даже в голове не шумит. Он помнит. Он подцепил его в одном из закрытых публичных домов Капитолия. Там было много красного с черным, полумрак, алкоголь. Там у шестов извивались девицы, а ему хотелось банально надраться. Тот сидел возле бара в простых штанах и белой рубахе. Простой и красивый, как грех. Улыбнулся. Джейс купил им коктейли, правда тогда до них не дошло. Через десять минут они жадно целовались в уборной. Он трахнул его прямо там, приспустив штаны в одной из кабинок. В первый раз. Он целовал его, как безумный, впивался в шею губами, он оставлял свои метки везде. У него перед глазами плыло и пылало. Целовал и трахал, и опускал перед собой на колени, а потом поднимал, слизывая с губ свой же вкус, подхватывал за бедра, прижимая к стене... Их марафон затянулся до следующей ночи. Мальчишка назвал себя — Себастьян. Джейса никогда так не уносило от секса. Джейс никогда не падал так ни в кого — с головой. Джейс поклялся, что никогда не увидит, не вспомнит... пока не победит на Арене, пока не сможет затребовать любую награду. Затребовать рядом любого. И больше уже не отдать... * Вздрогнет, когда тень от стены отслоится и метнется вперед, подобострастно склоняясь в поклоне. Безмолвные слуги — одна из страшных диковин Панема. Крохотная записка — в ладонь. Такая, что камеры не приметят. "Пентхаус. После полуночи. Лилит не будет помехой, уж очень любит вино" Угу, или затрахаешь ее до потери сил и сознания. Ревнивые коготки пока не дерут — осторожно скребут его где-то в грудине. Как будто проверяя на прочность. — Да нахуй! Ты так уверен, что я не смогу тебе отказать? На часах — половина восьмого. Время тянется, как резина. Время застывает, как на воздухе жидкий бетон. Время шумит в ушах планолетом, что кружатся над дистриктами, высматривая и шпионя, пытаясь отследить всех повстанцев. Время... время — это ничто. * — Я знал, что ты будешь здесь в ту минуту, как увидел в колонне трибутов. Выпьешь что-нибудь? Ты так напряжен. Себастьян в мягких черных штанах и белой рубашке. Его волосы зачесаны назад и влажно блестят. Дежавю или знак? Охуенно смешно. Он даже не пытается спрятать смешинки во взгляде. Россыпью искр по плечам. И снова мурашки. Шагает навстречу — босой... а Джейс глаз оторвать от его пальцев не может. Кто б мог подумать, что голые ступни — это так эротично. Моргнет, принимая стакан, что терпко пахнет анисом и мятой. Большой палец скользнет по запястью, и его будто разрядом прошьет — вдоль позвоночника, насквозь и навылет. Жарким шепотом куда-то в затылок, поднимая дыбом волоски на всем теле, заставляя пальцы на ногах поджиматься: — Я видел тебя в мокрых снах, сын Валентина. Я так и не смог забыть ту нашу ночь... ... и тот день. — Через несколько дней я убью тебя на Арене. — Или — я тебя, чем черт не шутит. Но пока эти дни остаются, не должны ли мы?.. — Не должны ли мы что?.. — его ведет и тащит волоком прямо в пасти к псам преисподней. Его расщепляет на атомы и вновь собирает, чтобы в пыль разметать в тот же миг, и опять... Он не соображает совсем ничего, когда скулу легонько трогают горячие губы. Ладони плавят голую кожу. Катализатор. Взрыв... пустота. — Мы не должны терять попусту время. Рубашку — рывком на груди. И вот уже ворсинки ковра щекочут лопатки. Себастьян нависает над ним, и ореол луны за окном чудится ангельским нимбом. Глаза вспыхнут тьмой, дернут за собой, погружая в вязкую бездну. Губы сплетутся с губами... еще один взрыв. Кажется, перепонки долой... Тишина в мире такая, будто никого не осталось. Еще, дай мне еще. Я должен запомнить. Я должен впечатать вкус твоего поцелуя в сознание, твою влекущую улыбку — в память и кровь. Я всегда буду помнить тебя, Джонатан. После того, как своими руками убью на Арене. "Есть и другой путь", — шелестит в голове чей-то голос. Тихий и и робкий, будто тотчас ждет рыка, пинка. Все эти слухи, обрывки случайно подслушанных фраз тут и там кусочками складываются в единую фреску. Повстанцы. Нет. Я смогу победить, и тогда Валентин... — Вернись ко мне, Джейс. Хватит думать, — прикусит больно сосок. Так, что искры из глаз. Так, что дугой выгибает навстречу. — Сегодня ты мой. Ты мой до самого Гонга. Я твой... как послушная кукла. Как марионетка. Как под гипнозом. Я твой... губы вдоль позвонков, языком по пояснице и ниже. Я твой... ни с чем не сравнимо... ни разу прежде, ни с кем. Никогда. Я твой, Джонатан... боже. — Я убью тебя. — Знаю. Только потом. Замолчи. Молчу, я молчу, потому что я твой... потому что... боже... ни разу. — Моя очередь, братец. Вжимается меж половинок. Горячий и скользкий. Толчок. "На Арене... просто помни о том, что твой настоящий друг. Хорошо?" — выдохом, всхлипом. Глубокий толчок, пауза, снова. "Джейс? Ты понял? Услышал?" — что ты там бормочешь? Плевать. Сделай так еще раз, покажи, как ты меня любишь. Докажи, что я стал лучшим из тех, с кем ты когда-то играл. Еще только раз, Джонатан. Последний раз перед смертью.