Use me when you want to come \ Используй меня, когда хочешь кончить I've bled just to have your touch \ Я истек кровью, чтобы почувствовать твоё прикосновение When I'm in you I want to die \ Когда я в тебе, мне хочется умереть Use me like I was a whore \ Используй меня, как шлюху, Relationships are such a bore \ Постоянные отношения — такая скука Delete the ones that you've fucked \ Вычеркни тех, кого уже трахнул*
У Луи была целая ночь, чтобы разобраться в ворохе собственных мыслей и попробовать заглушить эмоции хоть на половину. Не вышло. Они всё так же сжимают сознание в чёрную точку, заставляя пальцы дрожать от страха. Он не знает, что ему делать с собой и своими непонятными, совершенно незнакомыми чувствами. Маленький Гарри манит своей непорочностью, сладким вкусом и ярким образом, вытаскивая из глубины души Луи нежность и заботу, а также потерянную с годами искренность. И Томлинсон хочет его получить. Хочет, чтобы эти глаза смотрели лишь на него, а губы шептали “твой” в его рот. Но в то же время, Луи слишком отчётливо видит разницу между их мирами. Серьёзные отношения и преданная любовь являются для него вещами из другой реальности, чем-то запредельным и неизвестным. Теория близости с мальчиком не укладывается в рамки прокуренной реальности Томлинсона, он пытается представить детскую ладонь в своей руке, нежный поцелуй в щёку на виду у других, романтическое свидание - и паника захлёстывает сознание, заставляет давать задний ход ещё до того, как были сделаны первые шаги. В памяти всплывает искрящийся взгляд, полный благодарности, которым мальчик постоянно смотрит на Энди, неловкие соприкосновения пальцев, искажённое болью лицо от полученного отказа - Гарри не может испытывать к Луи чувства. Он погряз в его лучшем друге по уши. От этой мысли першит в горле, будто колючка застряла внутри и дерёт нежные стенки при малейшем движении. Луи вновь закуривает, стараясь успокоиться, но никотин уже не помогает. От него лишь тошнит и кружится голова. Состояние ухудшается с каждой тревожной минутой, проведённой в ожидании Гарри. А когда громкая трель звонка разрывает погружённую в полумрак тишину, Луи сжимает зубы. Шаги медленные, потому что ноги подкашиваются. Пальцы путаются, бессильные, неспособные справиться с элементарным замком на двери. Когда ему всё же удаётся побороть запертую дверь, и она открывается, Луи плотно сжимает губы, удерживая рвущиеся наружу слова. Мальчик выглядит плохо. Некогда блестящие яркие глаза тонут в тоске, мутной и безысходной, отчего он моргает медленно и невесомо. Губы, бледные и измученные, искусаны в кровь, а тонкие детские пальцы сжаты в кулаки. Луи хочет успокоить его, прижать за плечи к себе и сказать, что всё будет хорошо. Разогнуть эту пружину напряжения внутри Гарри, дать ему возможность дышать. Но он не может. Луи почти не верит, что всё может быть хорошо. — Проходи, — отступает он в сторону, и Гарри делает шаг в квартиру, ссутулившись и не отрывая глаз от пола. — Для чего я здесь? — тихо спрашивает мальчик. Его голос напоминает шелест осенних листьев в пламени костра. Луи чувствует, что Гарри догорает. Ещё немного и от мальчишки не останется ничего, кроме пепла. — Это же не ради секса, верно? Луи отрицательно качает головой, внимательно изучая каждую едва заметную эмоцию на бледном лице. — У меня есть вопрос. Кое-что не даёт мне покоя, и я буду благодарен, если ты прояснишь для меня этот момент. Гарри кивает, ожидая продолжения. — Когда ты узнал, что Энди собирается жениться? Лёгкое движение плеч выдаёт напряжение мальчика. Если бы Луи не наблюдал так пристально, он мог бы и не заметить этого. Но Луи увидел. — В вечер перед первым сексом. Это удар под дых. Мысли закручиваются в смерче волнения, и Луи прижимается лбом к холодной стене, но гладкая поверхность не способна притушить огонь в груди. Голос скрипит, как старые несмазанные петли: — Зачем тогда? — Потому что я хотел тебя, — бесхитростно отвечает мальчик. Его робкий взгляд из-под ресниц говорит гораздо больше слов. Цепкие пальцы тянутся к телу Луи, и тот смотрит на них с ужасом, будто это не руки ребёнка, а огромные когтистые лапы, жаждущие разорвать его. И, наверное, Луи предпочёл бы умереть в когтях монстра, чем позволить Гарри сломать свою душу этой ошибкой, которую он считает любовью. — Отвали, — шипит он, отталкивая Гарри. Луи не понимает себя. Он меряет шагами свою огромную прихожую, полностью игнорируя замершего изваянием Гарри, и задаёт себе вопрос за вопросом, но не знает ни одного ответа. Разве он не должен быть рад тому, как сложилась ситуация? Гарри чётко дал понять, что его симпатия принадлежит Луи, но внутри кипит возмущение. Он вдруг кристально ясно осознаёт, что всё могло закончиться ещё тогда, скажи Гарри ему правду. Луи бы не погряз в этих раздирающих душу ощущениях. Но Гарри соврал. — Лу, — несмело зовёт ребёнок. Томлинсон поворачивает голову и видит страх в детских глазах. Должно быть он выглядит действительно разъярённым. — Ты позволишь мне объяснить? Нет, он не позволит. Глаза Гарри широко распахиваются, когда Луи преодолевает расстояние между ними в два резких порывистых шага. Он сжимает хрупкие плечи в руках впечатывает Гарри в стену. — Заткнись! — яростно шипит он. — Ради собственного же блага. Волосы падают на выбеленное страхом лицо, и Луи нежно убирает их кончиками пальцев. Гарри вздрагивает, словно от удара. — Ты дурак, — насмешливо говорит Луи. Он пытается защитить себя от этой пожирающей его внутренности нежности. Луи не хочет оказаться в ловушке серьёзных отношений с ранимым незрелым подростком. Это как подписать себе смертный приговор собственной рукой. Поэтому он выбирает жестокость, намереваясь поставить Гарри на место раз и навсегда, отрезать ему путь к собственному сердцу и лишить любой, самой крохотной надежды. Пусть смирится и начинает забывать. Они должны перешагнуть через это недоразумение, вывернувшее их жизни наизнанку, и двигаться дальше. Они оба должны жить, а не влачить жалкое существование, мешая друг другу дышать полной грудью. — Я предупреждал тебя, разве нет? — Предупреждал, — соглашается Гарри. Его взгляд рассеянный, будто он испытывает физическую боль, которая отвлекает от реальности, поглощая внимание и сосредоточенность, затягивая всё глубже в пучину своими цепкими щупальцами. — Я не виню тебя ни в чём. Это всё я. Я не смог устоять... — О, просто заткнись, — прерывает его Луи. Гарри вновь вздрагивает. Очевидно, что холодный тон Луи и его грубые слова доставляют мальчику почти физическую боль, сыпятся на него, словно камни. Но Томлинсон не собирается останавливаться. В его воспалённом мозгу рождается ещё одна дикая мысль, которая попадает в благодатную почву и укореняется намертво. Луи накручивает себя с каждой секундой всё больше, теряя логику и здравый рассудок в алом мареве бешенства. — Ты кажешься таким невинным, — шепчет он на ухо мальчику, сжимая в ладонях его тёплые, немного влажные от беспокойства пальцы. — Эта дрожь в теле, робкие взгляды из-под ресниц. Но мне кажется, ты просто хороший актёр. Мальчик непонимающе моргает, сводит вместе брови, и это выглядит действительно восхитительно. Это заводит. И Луи кажется начинает понимать, как он попал в эту ловушку. — Я думаю, — губы касаются виска мальчика, и Томлинсон чувствует пульсацию крови. Сердце Гарри, кажется, готово вырваться из тела. - Я думаю, когда ты понял, что Энди тебе не светит, ты решил попытать счастье со мной, м? Я не верю в твою искренность, малыш. — Но зачем мне это? — не знает Гарри или всё ещё делает вид, что не понимает к чему клонит Луи, но Томлинсона несёт, и он верит в то, что говорит. Он верит в расчётливость Гарри. — Потому что ты маленькая шлюшка, которой постоянно требуется крепкий член? — предполагает Луи. Воздух вырывается из приоткрытого рта с болезненным стоном. Гарри впивается зубами в нижнюю губу, пытаясь сдержать рвущиеся наружу звуки, а Луи всё сильнее убеждается в том, что это качественная актёрская игра. Не могут эмоции боли выглядеть так красиво на человеческом лице. Гарри изображает разбитое сердце с таким артистизмом, от которого у Томлинсона сжимается что-то внутри. Изломанные линии лица, красиво трепещущие ресницы, восхитительно кровоточащие губы - мальчик идеален. А Луи никогда не верил в искренность совершенства. — Не нужно… Не нужно говорить… так, — задыхается Гарри. — Я действительно люблю тебя... Почему ты не веришь? — Потому что ты любил Энди. Уверен, через пару недель ты с лёгкостью полюбишь кого-то ещё. Луи безжалостен. Он старается улыбаться, хотя мышцы на лице сводит судорогой, а голова идёт кругом. Стена холодит ладони, когда Томлинсон упирается в гладкую поверхность, просто чтобы держать свои руки подальше от мальчика. Ловушка, в которой оказывается Гарри между его разведённых рук, действует возбуждающе, рождает чувство власти внутри Томлинсона. Мальчик проводит рукой по лицу, будто бы стараясь унять волнение, но Луи, кажется, он делает это намеренно, зная, как всё выглядит для Томлинсона. Маленькое хрупкое тело, трепещущее в его сильных руках, готовое подчиняться. В груди Луи клокочет похоть, замешанная на своей ярости и жертвенности Гарри. Он почти не задумывается, когда рука отрывается от стены и опускается на шею мальчика. Луи чуть сжимает горло, а потом ведёт ладонью вниз, по тонкой ткани футболки на груди, к сокращающемуся в судорожных вздохах прессу. Когда пальцы сжимают пах мальчика, протестующий стон Гарри врывается в затуманенное сознание. Ничто не в силах унять возбуждение в теле Луи. Даже упирающиеся в грудь руки и полные мольбы глаза. Резкий укус в шею приносит мальчику боль, Луи знает, но ему словно хищнику сейчас важно пометить свою добычу. Он вдыхает дрожание вместе с вырывающимся изо рта Гарри воздухом. Ребёнок переполнен страхом, болью, и это манит Луи так сильно, что разум отключается. Руки настойчиво тянут ткань в разные стороны, одежда трещит по швам, а мальчик упирается, хватая за запястья, отталкивая, выкручиваясь из ловушки между стеной и телом Луи. Томлинсон рычит будто дикий зверь, сжимает до синяков в своих руках, покусывает ключицы, на которых тут же проступают красные пятна. Завтра они превратятся в синяки. — Лу, пожалуйста, — хрипит он. Но желание слишком сильное, сжигающее. Луи кажется, что разрушив Гарри он сможет избавиться от маниакальной идеи обладать им. Луи хочет дышать свободно, поэтому он принимает решение уничтожить то, что мешает ему. Мальчик мешает ему быть собой. Рука уже привычно, так естественно, ложится на голову, сжимая упругие кудряшки у корней пальцами, и Луи тянет его вниз, силой опуская на колени. Гарри не сопротивляется. Как всегда послушно выполняет то, о чём Луи даже подумать толком не успел, и когда член оказывается у ребёнка во рту, Луи закрывает глаза, а все мысли сводятся не к получению удовольствия, а к безмолвной молитве, в которой он просит Провидение позволить ему избавиться от этой нездоровой тяги к малышу. Луи мечтает вырваться из плена своих чувств.✷✷✷
Руки Луи сжимают его тело с такой силой, что кости трещат и ноют от боли, но это всего лишь крупицы пыли в огромной пустыне его выжженных чувств, потому что сердце больше не обливается кровью, оно безжизненно и опустошено. Гарри чувствует себя мёртвым. Член мягко скользит в нём, доставляя телу удовольствие, которое перекликается с дискомфортом наливающихся кровью синяков, а внутри гулко отдаётся эхо всех произнесённых Луи слов. Они вырвали его чувства с корнем, растоптав, задавив самые маленькие частички надежды. Луи входит глубоко, отчего удовольствие прошивает тело электрическими разрядами. Гарри выгибается в его руках, и теперь уже готов признать сам для себя - он чёртова малолетняя шлюха, он продолжает получать удовольствие, пока разбивший ему сердце парень трахает его у стены. Ненависть горчит в слюне, когда мальчик сглатывает. Он разочарован, но не в Луи. В себе. Презрение волнами проходит по телу, скручивая мышцы тугим жгутом, сжимая от боли внутренности. Луи вздёргивает его выше, и шепчет в ухо, наполняя тело спермой: — Я не люблю тебя. Не люблю. Для Гарри это не имеет значения. Он знал с самого начала, что Томлинсон станет его смертью, красивой, жестокой, полной порочного удовольствия. Лаская пальцами плечи мужчины, он жмётся сильнее к крепкому телу, потому что знает, Луи получил своё удовольствие, сейчас он оттолкнёт Гарри прочь. И этот секс действительно последний. — Я бы мог любить за двоих, если бы ты дал мне шанс, — против воли шепчет Гарри, а Луи хохочет в ответ, покидая его тело, оставляя после себя влажное ощущение пустоты и потери. Сперма течёт по ногам, и мальчик чувствует себя грязным и отвратительным. Пока Томлинсон приводит в порядок одежду, резкими порывистыми действиями затягивает ремень на джинсах, Гарри не глядя натягивает вещи и обречённо разглядывает пол. Он ждёт разговора, последней возможности донести до Луи, что это действительно любовь. Самая настоящая, всепрощающая, всепоглощающая. Любовь, которая будет жить вечно в его маленьком, разбитом о собственную глупость сердце. — Лу… — Ты ещё здесь? — деланно удивляется Томлинсон. Вздёрнутая в недоумении бровь, блестящие льдом глаза - облик Луи оставляет шрамы в сознании, въедаясь ржавчиной в память. Гарри хватает его за руку, притягивая к себе, и от неожиданности парень теряется. Это даёт несколько драгоценных секунд, когда мальчик может обвить свои слабые руки вокруг его тела, вжимаясь носом в пахнущую сигаретным дымом грудь. Гарри прижимается из последних сил, отчаянно цепляясь за эти мгновения, впитывая их в себя, чтобы потом прокручивать в голове миллионы раз, закусывая губы от боли, приносимой этими воспоминаниями. Но лучше так, чем без них. Слишком быстро Луи приходит в себя, отталкивая Гарри прочь. Хотя мальчик сомневается в том, что, позволь Луи обнимать себя дольше, ему бы хватило. Нет, Томлинсон словно воздух. Им можно дышать бесконечно, никогда не надоест. Потому что так устроен организм, он нуждается в живительном кислороде, а без него наступает удушье и мучительная смерть. Гарри понимает это, потому что чувствует судороги, с которыми лёгкие сжимаются внутри, когда он ударяется о стену спиной, а Луи презрительно кривит губы, глядя сверху вниз. — Я действительно люблю тебя, — в бреду шепчут кровоточащие губы Гарри, а рука тянется к Луи. Ему кажется важным объясниться в своих чувствах, скрываемых так долго. Они рвутся прочь, словно птицы, разрывая грудную клетку, выворачивая рёбра наружу. — Окей, допустим я поверю тебе, — сдаётся Томлинсон. — Дальше что? Хочешь на свидание? А потом предложение руки и сердца? Малыш, я не такой. Ты знаешь, что я могу тебе дать. Соглашайся или проваливай. На долю секунды мальчика посещает малодушная мысль о том, что он может попросить Луи об этом: всё тот же регулярный секс, который порой даже будет похож на занятия любовью, когда Томлинсон наглотается дряни в очередной раз. Но потом сохранённая в памяти картинка сидящей на нём блондинки отрезвляет, возвращает в реальность. Да, Гарри признаёт, что он глупый и зависимый, что его нездоровое влечение родилось в сексе и физической близости и это, скорее всего, действительно делает из него проститутку, но он совершенно точно не самоубийца. Поэтому коротким поворотом головы, мальчик отказывается от последней возможности присутствовать в жизни Луи. Глубокий вдох из последних сил, и Гарри решается. Он знает, это контрольный в голову, то, что добьёт его, разотрёт в порошок оставшиеся крохи желания жить. Руки обвиваются вокруг шеи Луи, и Гарри тянет его ниже, поднимается на цыпочки, чтобы дотянуться, и пока Томлинсон усмехается, уверенный, что это всего лишь ещё одно объятие с целью надавить на жалость или удержать, Гарри касается его жестоких губ в невесомом целомудренном поцелуе. То, чего они ждали так долго. Мир сужается до ощущения горьких губ, и Гарри чувствует корку льда, что замораживает его душу. Он не пытается углубить поцелуй, не пытается сделать его более страстным или волнительным. Хватает лёгкого движения губ, чтобы почувствовать эту разъедающую тоску. А потом пальцы Томлинсона обхватывают его запястья, с силой сжимая, и Гарри разрывает поцелуй, скуля от боли. Луи вновь толкает его к стене, отпускает истерзанные руки и сжимает пальцами шею, вынуждая приподнять голову и посмотреть в его злые дикие глаза. От лёгкого удушья не хватает воздуха, Гарри приоткрывает рот, чтобы вдохнуть, но Луи не позволяет ему этого сделать, он прижимается губами, проникает языком внутрь. Этот поцелуй другой. Он яростный, разрушительный. В нём нет любви, лишь желание уничтожить. Гарри хочет заплакать, пока Луи насилует его рот своим языком, но сжимает кулаки и сдерживает рвущиеся наружу рыдания, понимая, что скорее умрёт, чем обнажит свою слабость перед Томлинсоном ещё хоть раз. Ледяные глаза так близко к его лицу, когда Луи чуть отстраняется, слизывая каплю солёной крови с лопнувшей губы мальчика, а Гарри отчаянно желает уйти, убежать, но понимает - это невозможно. Покинуть Луи не трудно, трудно забыть. От собственной любви не скрыться. — Ты отдал мне свой драгоценный первый поцелуй, — издевательски тянет Луи. — Понравилось? — Я бы отдал тебе всего себя, — отвечает Гарри, игнорируя вопрос и звучащую в голосе насмешку. — Да, — соглашается Томлинсон с лёгким превосходством. - Только ты не нужен мне. — Я знаю. Гарри стирает тыльной стороной ладони всё ещё сочащуюся из губы кровь, бросает последний взгляд на мужчину, сломавшего его, и отворачивается. До самого выхода он чувствует тяжёлый, прожигающий взгляд Луи, но потом дверь тихо щёлкает, закрываясь и Гарри остаётся наедине со своей болью. Луи больше нет в его жизни.