Everything has been said before \ Всё уже сказано There's nothing left to say anymore \ Больше нечего добавить When it's all the same \ Когда всё то же самое You can ask for it by name \ Ты можешь спросить, как это называется*
Словно один из прежних снов вернулся - сладкие губы Гарри касаются его рта, подарив вкус сахарной клубники. Чужой язык скользит глубже, дотрагивается до нёба, и Луи на автомате отвечает, лаская его своим. Горячий воздух от глубокого выдоха наполняет рот, и сладость чужих касаний исчезает. Он тянется вслед под собственный недовольный стон и слышит яркий довольный смех в ответ. Дневной свет бьёт по глазам, когда Луи пытается открыть их. Он жмурится и подносит ладони к лицу в попытке закрыться от палящего августовского солнца, но детские руки перехватывают запястья. — Соня, — шепчет Гарри, наклонившись так низко, что они соприкасаются носами. — Зачем ты открыл занавески? Сиплый ото сна голос скрипит едва слышно, но мальчик совсем рядом и всё прекрасно слышит. Хмыкнув, Гарри отдёргивает лёгкое одеяло, под которым спит Луи, и залезает на него. Джинсовая ткань его шорт трётся о голые бёдра, и Луи на автомате подаётся вверх. Потому что утро. Потому что Гарри. Луи заводится за секунду. — Оу. Кажется, ты не против, что я разбудил тебя. — Вовсе нет, — Луи открывает глаза по одному, осторожно, и улыбается в ответ на широкую улыбку мальчика. Гарри сдувает непослушные пряди со лба и оставляет ещё один нежный поцелуй на губах Луи. Но этого так чертовски мало. Томлинсон выпутывает свои руки из хватки Гарри и обхватывает ладонью шею, не позволяя отстраниться. Он углубляет поцелуй, раздвигает губы Гарри языком и вылизывает его рот, пока мальчик не начинает извиваться на нём, тяжело дыша и сжимая пальцами плечи. Они целуются долго, страстно, и это стоит Луи всей его выдержки. Особенно когда Гарри теряет контроль и словно маленький ненасытный зверёк кусает его губы, оттягивая нижнюю зубами до лёгкой боли, и неосознанно двигает бёдрами, задевая и без того каменный стояк Томлинсона. Но никакого секса между ними быть не может. О чём Луи и напоминает, упираясь руками в сильно вздымающуюся грудь. — Стоп, Гарри, я… — но мальчик затыкает его, опять целуя. Горячая кожа под пальцами лишает воли, и хочется раздеть его, прижать к себе, не оставляя ни дюйма между телами. Член натягивает ткань белья, упираясь в затянутую джинсой промежность Гарри. И он тоже возбуждён, Луи чувствует, но… — Так, всё! — он хватает Гарри за волосы и оттягивает от своего лица. — Не хочешь меня? — зелёные глаза прищуриваются, и Луи сжимает кудри в кулак сильнее. — Ты знаешь, малыш, что хочу. Чертовски сильно хочу, — он опускает глаза вниз, указывая на свой стояк, и Гарри повторяет всё в точности, потому что из-за хватки в волосах не может двигать головой. Но руки свободны, и прежде чем Луи успевает перехватить запястье, ладонь мальчика поверх ткани сжимается вокруг его члена. — Нет! — Да-а-а-а, — стонет Гарри. — Не до первого свидания, малыш! — всё ещё сопротивляется Томлинсон. — Мы же договорились! — Брось, оно будет через пару часов, и как раз это время я хочу скоротать с тобой! Хочется поддаться, отпустить мальчика, откинуться на подушку и позволить ему ласкать себя на собственное усмотрение или самому наклонить голову вниз, заставить взять в рот и трахать, пока он будет давиться слюной и вырываться. Луи стискивает зубы, стараясь игнорировать удовольствие, что приносит рука Гарри, а так же свои грязные мысли. Именно из-за них он и отказывает своему парню в сексе. Своему парню. Словосочетание всё ещё пугает заключённой в нём ответственностью, но у Луи больше нет выбора. Гарри - центр его маленькой Вселенной, самая горячая звезда, самая холодная чёрная дыра. По велению его маленького рта Луи готов прыгнуть со скалы, стянуть собственную кожу с мышц и выполнить любой, самый странный каприз. Это ужасает, обезоруживает, но так же вносит в его серую жизнь краски, о которых он понятия не имел. Будто Гарри сдёрнул серые занавески и впустил солнечный свет не только в комнату Луи, но и в его жизнь. — Давай же, Лу, хочу тебя, — лихорадочно шепчет мальчик, и пока тот решается, запускает свою горячую ладошку в боксеры. Удовольствие огненной волной выжигает сомнения, как хворост, не оставляя после себя ни одной мысли. Впиваясь в сладкие губы Гарри собственническим поцелуем, он не думает больше ни о чём, кроме дрожащего мальчишеского тела в своей постели. Ладони на плечах притягивают ребёнка ближе к себе, и сквозь рык, заглушаемый стоном Гарри, Луи удаётся пробормотать что-то о занятии любовью. Мальчик отфыркивается, сжимает член сильнее в руке, под сноп разорвавшихся в голове фейерверков. Контроль почти на нуле. — Позволь мне быть твоим единственным, — шепчет Гарри. — Сквозь все эти беспорядочные связи, после всего, что произошло между нами - доверься мне целиком, Лу. Я не подведу тебя. Слова оседают на сердце прозрачной, серебрящейся на солнце паутинкой, сжимая его прочными нитями в тугой комок. Это Луи должен извиняться. Луи должен просить, обещать, умолять мальчика не терять в него веру. Гарри наклоняется, не спуская своего завораживающего и всё ещё наивного взгляда с затуманенных страстью глаз Луи, оттягивает резинку боксеров на себя и возмущённый стон перерастает в хрип, полный удовольствия, когда пухлые детские губы смыкаются вокруг члена. Язык скользит по стволу и эхо этих ощущений звучит во всём теле, заставляя пальцы трястись, а бёдра напряжённо замирать в попытках не толкнуться глубже. Это настоящая пытка для Луи, особенно когда Гарри в нетерпении стаскивает мешающее бельё до колен, тут же возвращаясь к члену. Жадность, с которой он делает минет, убивает Томлинсона, превращает в безвольное тело. — Гарри, пожалуйста… Гарри… — хрипит он, поглаживая упругие кудри. — Остановись, я хочу заняться любовью! Мальчик вскидывает голову, внимательно вглядывается в глаза в поисках ответа на не заданные вопросы, а Луи зажмуривается, потому что видеть его таким невозможно. Но картинка отпечатывается в мозгу против воли: алые губы, блестящие от слюны и смазки, потемневшие расширенные зрачки и тяжёлое дыхание. Гарри прекрасен в своей похоти. Луи сжимает подбородок пальцами, притягивает к себе и нежно проникает в рот языком, отчего Гарри стонет, подаётся вперёд. Язык скользит между губами мальчика, и поцелуй наполнен тлеющей нежностью, хотя внутри шторм, ломающий сдерживаемые из последних сил барьеры. Луи освобождает Гарри от одежды и молится, впиваясь ногтями в собственные ладони, чтобы боль отрезвила, прочистила затуманенную страстью голову. Медленно заниматься любовью слишком трудно для него, Томлинсон хочет повернуть Гарри и вколачиваться в его бледное тело с силой, с животным остервенением, но мальчик заслуживает большего. А ещё внутри всё ещё живёт страх потерять его. Луи не хочет возвращаться в безмолвную тьму, в которой провёл недели без Гарри. Поэтому он медлит, считает выдохи мальчика и его хриплые стоны, пока гладит нежные бёдра и целует колени. Этот момент принадлежит им. Луи чувствует, как сладость возвращается в тело и Гарри, как в тот первый раз, в их первый секс, с доверием и желанием выгибается, подставляясь под ласкающие руки. Кажется, он собирается утопить Томлинсона в этом болоте удовольствия, свести с ума своим поведением, отдачей и желанием, потому что смазка холодит пальцы, и Луи пытается не торопиться, а Гарри рычит, обхватывает торс ногами и притягивает к себе. — Сделай это! Ну же! — умоляет он, и Луи не смеет ослушаться. Он ведёт влажными пальцами от пупка вниз, рисуя блестящие узоры, расслабляя. Но Гарри настолько возбуждён, что бёдра дрожат, и сам он извивается, пытаясь получить пальцы Луи быстрее. Довольный стон, когда мальчик получает то, что так отчаянно хочет, вызывает рой мурашек и лёгкое пульсирующее чувство неудовлетворённости в груди. Лаская Гарри, Томлинсон отгоняет собственное желание дальше, но оно настырно лезет на первый план разрывающим давлением крови и сильнейшим напряжением мышц. Только мысленные уговоры сцепив зубы, и вид распростёртого под ним Гарри позволяют продержаться ещё немного. Мальчик толкается сам, хрипло умоляет, а Луи не может отвести зачарованного взгляда от тёмных волос, разметавшихся по простыне. — Я хочу твой член, — произносит Гарри, закусив нижнюю губу, и будто тонкое стекло с ярким звоном, бьётся и осыпается самообладание Томлинсона. С вызовом в глазах мальчик закидывает голову, открывая хрупкую шею, и Луи кладёт на неё руку, чуть сжимая. Гарри точно знает, как заставить Томлинсона потерять голову. Луи сам научил его, отдав все козыри в руки добровольно. Несмотря на подготовку и провоцирующее поведение мальчика Луи действует осторожно: входит медленно, до едва слышного шлепка бёдер, и замирает. Он учится дышать заново, глядя широко раскрытыми глазами в лицо, полное удовольствия, упираясь рукой в матрас над плечом Гарри, а второй поглаживая сжимающееся в судорожном глотке горло. — Так, Гарри? — спрашивает он, стараясь, чтобы голос не дрожал. Но эту миссию Луи провалил ещё до её начала. Мальчик коварно улыбается, и теперь уже очередь Луи сглатывать. — Двигайся, — просит он. Движения медленные, ленивые, а прошивающего лёгкими разрядами удовольствия явно не хватает. Гарри извивается, двигается навстречу, подталкивает, но Луи неумолим. Он прячет лицо в сгибе шеи ребёнка, сжимает простынь по обе стороны от плеч Гарри и двигается так медленно, как только может. Он занимается любовью, как бы тяжело это ни было. Лишь эта мысль не позволяет утонуть в эмоциях. Но контролировать ситуацию всё сложнее - нежный секс приносит почти физическую боль от желания обладать. Луи в агонии от того, что не может взять Гарри так, как хочется. Как привык. — Хватит мучить меня, — скулит Гарри ему в ухо. Детские пальцы оттягивают голову назад, и уже глядя в глаза со всей серьёзностью заявляет Гарри. — Если ты сейчас не трахнешь меня, я клянусь, мы расстанемся ещё до первого свидания! Он толкается и почти рычит, а Луи останавливается в ступоре. Замешательство длится секунду, после которой он покидает тело Гарри и рывком переворачивает его. Мальчик стонет, послушно подставляет попу, но Луи смотрит лишь на выпирающие лопатки. Он вздёргивает Гарри за волосы, заставляет упереться в стену руками и оставляет лёгкие укусы по всей спине. Так сложно не сомкнуть зубы сильнее на ароматной коже, не впиться пальцами в шею, оставляя синяки. А больше всего подкупает готовность, с которой мальчик следует за каждым движением Луи, его невероятная способность предугадывать каждое самое дикое желание. Резким в этот раз движением он насаживает Гарри на себя, под громкий стон последнего. Детские пальцы впиваются в стену, и мальчик прогибается в спине, позволяя трахать себя с громкими шлепками бёдер, сиплыми стонами Луи, который больше не пытается себя контролировать. Он позволяет себе утонуть. Позволяет Гарри утопить его под тёмной толщью страсти, будто океанической воды, которая утягивает всё глубже в пучину. Но страха больше нет. Не тогда, когда жар внутри Гарри разрушает запреты, стирая границы между их такими разными мирами. Мальчик прижимается спиной, заводит руку назад и цепляется за волосы Луи мёртвой хваткой. Он тянет к себе, обжигает горячим дыханием скулы. Их тела искрятся, бьют током, сгущают воздух вокруг, и Луи сильнее сжимает горячие влажные от пота бёдра, приподнимает Гарри выше, вколачивается в него. — Какой же ты… охуенный, — стонет мальчик, и Томлинсон хочет ударить его по губам за грубые слова. Он рычит, ловит нижнюю губу Гарри зубами, оттягивает, пока тот сжимает волосы в кулаке. Взаимная боль подогревает, и под громкие крики мальчика Луи кончает глубоко внутри его дрожащего тела. Едва дыхание приходит в норму, он проводит ладонью по острой лопатке, нашёптывая свой вопрос на ухо: — Ты не кончил, детка? Я могу… Резкое движение плечом заставляет отстраниться, а внутри неприятно тянет дурное предчувствие, когда Гарри, тяжело дыша, поворачивается и недовольно произносит: — Опять поимел меня. Сердце пропускает глухой удар и летит куда-то вниз, ухает будто с обрыва в пропасть. Беспокойство закручивается спиралью внутри, Луи сжимает кулаки и осторожно подбирает слова. Как объяснить, что это не тупой трах, а настоящие чувства, жестокие и оглушающие своей глубиной? Но Гарри закусывает нижнюю губу и подозрительно сдерживает уголки губ от улыбки. — Теперь я? Сомнения развеиваются так же быстро, как и появились. Цель Гарри ясна и понятна, и Луи бросает в дрожь от того, насколько огромными стали его зрачки, вытеснив яркую радужку, и твёрдый, жаждущий член. А главное, Томлинсон готов доставить это наслаждение своему малышу. Он покорно и безропотно опускается, приоткрывает рот, глядя снизу вверх на мальчика, поставившего его на колени во всех возможных смыслах этого выражения. Гарри осторожно касается нижней губы пальцами, не в силах поверить в это молчаливое согласие. — Я могу трахнуть твой рот? — робко спрашивает он, и Луи лишь кивает в ответ. Пальцы сжимают волосы на затылке и Томлинсон чуть откидывает голову, а когда влажный возбуждённый член касается его губ, произносит напоследок: — Не сдерживайся. Губы обхватывают головку и он заглатывает сразу глубоко, отчего Гарри хрипит, а хватка становится жёсткой. Он позволяет Луи действовать самостоятельно лишь несколько первых мгновений, а потом приходит в себя, и, зафиксировав голову, толкается бёдрами навстречу тёплому рту. Никто никогда не поступал так с Томлинсоном. Любой сделанный им минет был штукой крайне редкой и на вес золота, не говоря уже о том, что никому не было позволено насиловать его рот, не заботясь об удовольствии Луи. Никому до Гарри. Захлёбываясь слюной, кривясь от лёгкой боли в челюсти Луи продолжает принимать жёсткие толчки, лишь для того, чтобы услышать удовольствие Гарри в диком финальном вопле. Он не разочаровывает, кончая громко, обильно, почти вырывая волосы Луи, в попытках удержать сознание в рвущемся на части от наслаждения теле. Вкус малыша всё ещё чувствуется на губах, корни волос пульсируют едва заметной болью, а Гарри уже жмётся, как котёнок, благодарно вылизывая рот Луи, почти мурлыча от полученного удовольствия. Словно и не он только что насаживал этот рот на свой член. — Я. Так. Сильно. Люблю. Тебя, — говорит он, перемежая слова поцелуями, и Луи улыбается собственным мыслям, прижимая мальчика к себе. Томлинсон благодарен судьбе за то, что на его пути попался этот мальчишка, не по годам взрослый, совершенно испорченный, развратный и в то же время абсолютно наивный. А ещё определённо точно не умеющий заниматься любовью. И лишь когда Гарри начинает проваливаться в сон, уютно устроившись у него на плече, Луи приходит в себя. Мягко растормошив ребёнка, он оставляет нежный поцелуй на носу и, глядя в приоткрытые глаза, произносит: — Свидание, Гарри. Мальчик кивает, трёт правый глаз рукой и с тяжёлым вздохом садится на кровати. Неведомая ранее нежность обволакивает каждый дюйм эгоистичного сердца, рождая новые высокие чувства, и Луи хочется умереть и жить вечно одновременно. Он притягивает Гарри, и тот послушно отвечает на поцелуй, всё ещё мягкий и сонный. Луи кажется, он, наконец, узнал как выглядит счастье.✷✷✷
Локоть Томлинсона под пальцами успокаивает, дарит чувство защищённости, и Гарри почти удаётся расслабиться. До момента, пока они не оказываются носом к стеклянным дверям ресторана, в котором собираются его друзья, и, несмотря на все горячие заверения Луи, мальчик паникует, неосознанно впивается ногтями в кожу своего парня. — Мы всё обсудили, малыш. Нечего бояться, — Луи останавливается, нежно касается подбородка пальцами и заглядывает в глаза с такой преданностью, что сердце Гарри тает. Он готов отправиться за Томлинсоном на край света. На край света, но не в компанию взрослых ребят, успешных и уверенных в себе. Гарри зажимается, и чувство никчёмности вновь выплёскивается через край, затопляя не только его, но и отношения с Луи в целом. — Это твои друзья, — благоговейно шепчет он. Но Томлинсон лишь смеётся, прижимая его голову к своей груди. — И твои тоже, малыш! Энди и Элен там. Они не дадут тебя в обиду. Но главное - я, я не позволю никому ни единого косого взгляда в твою сторону. Он толкает дверь, втягивая мальчика в гудящую атмосферу праздника. Не поднимая глаз от пола, Гарри пытается нагнать Луи, и влажная от беспокойства рука выскальзывает из сильных пальцев. Томлинсон лишь перехватывает ладонь крепче. Чем ближе к столику, тем сильнее бьётся сердце, разрывая барабанные перепонки грохотом отбойных молотков. Гарри уверен, все в зале ресторана слышат этот звук и знают, насколько сильно он напуган предстоящим знакомством. Мягкое кресло принимает его как раз во время, ноги отказываются держать ровно. Луи садится рядом, пожимая протянутые над столом руки, раздавая приветствия, а Гарри всё не поднимает глаз, и единственная его победа над собой состоит в том, что он всё ещё смог не зажмуриться. Знакомые пальцы касаются ладони, и Энди чуть сжимает его руку, прежде чем поздороваться. — Привет. Гарри неловко улыбается в ответ. Элен перехватывает оторванный от скатерти взгляд и кивает. Его друзья. Плечи чуть расправляются, и собственнический рык со стороны Луи даже заставляет улыбнуться искренне и светло, когда Томлинсон просит “убрать свою грязную руку от моего парня”. Элен смеётся в голос, а Энди хитро подмигивает мальчику, прежде чем демонстративно поднять руки вверх, показывая Томлинсону свои самые чистые намерения. Ревность приятна, чего Гарри не может сказать о заинтересованных взглядах. Он жмётся к пахнущему табаком плечу Луи и случайно улавливает обрывок чужого разговора. — Вы вроде как были вместе? —спрашивает высокий брюнет у Луи, но отвечает ему Рэйчел, девушка, ненависть к которой долго выжигала внутренности Гарри. Ей было позволено целовать Томлинсона. — Нет, Сэм. Это совсем другое. Мы вроде как обменивались дружескими одолжениями. Гарри не настолько наивный, чтобы не понять - они говорят о сексе. Отголоски прежней ревности неприятно колят в груди, но парень приобнимает её, прижимает ближе жестом собственника, и только Луи достаётся его предупреждающий взгляд. — Я не думаю, что тебе ещё стоит об этом переживать, — тихо, но весомо говорит Гарри. Луи сжимает его колено под столом, но лицо всё такое же беззаботное, будто ничто в этом мире не трогает его, будто на всё плевать. Гарри знает, что Луи не плевать на него. И этого достаточно. Рэйчел улыбается, и негативные чувства к ней сглаживаются. Мальчику даже удаётся выдавить кривую улыбку в ответ. — Вау, вы и правда вместе, — произносит кто-то за столом, и Гарри кивает. Шатен в недоумении хмурит брови и задаёт закономерный вопрос. — Сколько тебе лет, малыш? Но тёплая ладонь Луи на колене придаёт уверенности, и мальчик отвечает, сдерживая раздражение: — Я Гарри. Не малыш, — Энди поднимает вверх большой палец, а гордая улыбка Томлинсона согревает. — Рано или поздно он подрастёт, Лиам, — подмигивает Луи своему приятелю, но тот не сдаётся. Он высказывает опасения, понижая голос так, чтобы Гарри не слышал их разговор. Ему и не нужно слышать, чтобы понимать - отношение окружающих к этой любви наполненно осуждением и страхом, и это нормально. Но Гарри знает, в их с Луи силах изменить мнение других. Сидящий рядом блондин улыбается от уха до уха и протягивает мальчику высокий стакан, наполненный тёмной жидкостью. Звон кубиков льда о стекло вызывает дикую жажду, и Гарри благодарно принимает напиток. — Это…? — Чай, — произносит тот, и Гарри кивает, осушая полстакана за раз. Лимон забивает горькое послевкусие, но терпкий запах бьёт в нос, и мальчик кривится, отрываясь от напитка. — Что за сорт? — хрипит он, прижимая пальцы к губам. — Американский, — хохочет блондин, похлопывая мальчика по плечу. — Лонг-Айленд называется. Не понимая шутку до конца, Гарри просто улыбается, и вновь берётся за стакан. Странная лёгкость в пальцах чуть напрягает, но голубые глаза незнакомца лучатся добротой. Он кивает, подбадривая, и ещё пару следующих глотков мальчик делает уже с удовольствием, пока Луи, наконец, не решает обратить на него своё внимание. — Найл! — кричит он, и Гарри вздрагивает, когда жёсткие пальцы Томлинсона забирают стакан со странным чаем, что начинает нравиться всё сильнее с каждым новым глотком. — О чём думала твоя ирландская задница?! В руках оказывается кола, но Гарри хочет свой чай назад. Шум в голове мешает услышать вопрос, который задаёт ему Луи. Мерно двигающиеся губы не позволяют как следует сосредоточиться. Мальчик водит головой вслед движениям Томлинсона, а потом неожиданно для себя подаётся вперёд, ловко завладевая желанным ртом, совершенно не заботясь о людях вокруг и о том, что Луи пытался сказать до того, как был грубо прерван поцелуем. — Да ты набрался, — выдыхает Энди. — Всего с половины стакана. Луи оттягивает сопротивляющегося Гарри от своего лица и сжимает его щёки в ладонях, удерживая от новых поцелуев. — Детка? — вопросительно произносит он. Гарри расфокусированно смотрит в его лицо, впитывая в себя каждую идеальную линию. Будто ангел перед ним, идеальный, эфемерный, с холодными глазами и жестокими, злыми губами. Но Томлинсон улыбается нежно, и в груди горит огонь, сжигая душу ребёнка. Гарри пытается понять, что это: действие алкоголя на его неокрепший организм или огромное чувство, зовущееся любовь. Но, несмотря на причины, ему кристально ясно одно - он сгорит до конца, превратится в пепел под взглядом этих пронзительных глаз. Гарри не против, если Луи остаток жизни будет смотреть на него так. С голодным обожанием внутри. А главное: у них впереди все поцелуи мира. И больше никаких запретов.