Меланж

Руби Лукас не нужны неприятности с вампирами. Ей нужно немного свободы, пара новых красных блузок и укромное место в лесу, где можно спокойно и без свидетелей переждать полнолуние и (желательно) никого (разумного) не убить. И уж тем более Руби не нужна своя собственная импровизация «Вестсайдской истории» в антураже бостонских больниц и грязных подворотен. Романтика, черт возьми – заблудшая волчица без собственной стаи и окончательно свихнувшийся на почве недоедания вампир. Хоть фильм снимай – правда, есть риск забрызгать камеру отнюдь не бутафорской кровью. Для нее здесь нет стаи. Нормальные оборотни не оставляют в спальнях у вампиров запах своих духов. Нормальные вампиры не доверяют волчицам своих тайн. Руби влипла. Руби влипла, по-розовому и по-девчачьи глупо решив, что Эйдан Вэйт не такой, как другие (вампиры), особенный и совершенно неповторимый. Ирония в том, что Эйдан Вэйт действительно – не такой. Эйдана ломает, как лишенного дозы наркомана, он готов сорваться в любую секунду и непременно сорвется, после чего снова наложит на себя бессрочную епитимью – и так уже на протяжении полутора веков. Год за годом, день за днем. Руби понимает. Руби понимает, потому что Питер был далеко не последним. Она протягивает свое запястье, крепко сжав накрашенные темно-алым губы, и приглашающе улыбается, когда Эйдан впивается в него, как голодный тигр в кость антилопы. В этот момент человеческое слетает с него, словно сухая шелуха, и не будь Руби Джульеттой бостонского разлива, она бы, может статься, повредилась в уме от ужаса. От ее волчьей крови Эйдана ломает еще сильнее и кошмарнее, но лучше так, говорит он, чем убить ребенка или старика. У Эйдана проблем выше крыши и без (отсутствия) крови – чистокровный оборотень с его вендеттой, подружка-призрак с раздвоением личности и толпы сводящих с ума своими живыми венами больных. Ну и еще собственная совесть, и с ней-то договориться труднее всего. Эйдан не такой, потому что нормальные двухсотлетние вампиры такой ерундой не заморачиваются. Эйдан не ищет легких путей, вечно пытается исправить свои (но чаще чужие) ошибки и предсказуемо делает лишь хуже, хотя, казалось бы, это невозможно. Вранье. В этой поганой жизни не существует дна. Руби смотрит на большую ущербную янтарную луну и говорит, что все будет хорошо, и иногда даже в это верит. Эйдан криво улыбается и кивает, тыльной стороной ладони стирая с подбородка красные потеки, и не верит совершенно точно. Вестсайдская история, в которой кровожадная Джульетта разрывает на части Париса, а Ромео вполне способен выпить половину Вероны, даже в теории никогда не кончится хорошо. Скорее всего, за ними придут Лоренцо и Джиованни с факелами (серебряными пулями для нее и осиновым колом для него) и обеспечат им непопадение в легенду. В легендах не напишут, как Эйдан в полнолуние заталкивает рычащую, наполовину превратившуюся Руби в подвал за толстую железную дверь. В легендах не расскажут, как Руби силой оттаскивает потерявшего человеческий облик Эйдана от одинокого прохожего на темной улице, не позволяя взять больше, чем следует. И уж тем более не расскажут о том, кто на самом деле черноволосая барменша в задрипанном бостонском баре, полвека назад жившая в западноевропейской деревушке, и почему так бледен новый медбрат в центральной больнице, в 1781 году сражавшийся в войне за независимость. Руби, впрочем, не стремится оставить след в истории. Руби дожидается Эйдана с ночного дежурства, красит глаза черной тушью, иногда ходит в гости к (нормальным) друзьям, считает дни до полнолуния и надеется, что их «Вестсайдская история» вопреки всем правилам логики кончится хорошо.