Все "за" и "против". Амберские драбблы

С утра устанавливается особенная, хрусткая тишина, и Моргенштерн начинает волноваться в своем деннике. Стоит конюхам приоткрыть дверь, как зябкий ветер врывается в конюшню и в теплое море терпких лошадиных запахов вливается ледяная, огуречно пахнущая струя. Это снег, в мире пахнет снегом, а значит, охоты сегодня не будет - Джулиан не любит охотиться, когда следы добычи видны так явно. Моргенштерн принюхивается и храпит, когда его выводят наружу, и пританцовывает перед своим всадником, пятная хрустящую белизну огромными следами копыт. В мире пахнет снегом, пахнет остро до головокружения, снег простирается перед ним во все стороны, летит ему под ноги и ложится на голову, белым огнем сверкая в гриве, прежде чем растаять. Джулиан взлетает в седло и ощущает, что Моргенштерн дрожит, как тетива: в мире пахнет снегом, и охоты сегодня не будет - но будет скачка. Едва дождавшись команды, Моргенштерн срывается с места и летит вперед - быстрее любого коня, быстрее снега, быстрее ветра, быстрее узкого клинка солнечного луча, пробивающегося сквозь обложные, низко висящие сизые тучи, - вперед, вперед, прочь от Амбера, пока душный Замок не скроется вдали и не захватит дух у того, чья рука в чешуйчатой белой перчатке сжимает его повод; легкий, горячий, как дыхание его всадника, - Моргенштерн летит быстрее снега, ветра, дыхания, едва ли не быстрее мыслей Джулиана. По широкой дуге вдоль зеленого еще Арденского леса, владений Джулиана, куда тот не хочет сворачивать в этот первый из снежно-белых дней, направо, на восток, к предгорьям Колвира - в сторону посеребренной инеем Рощи Единорога, широко расступающейся перед белым всадником на гигантском, не знающем устали коне; туда, к поляне с источником, куда Джулиан приезжает всякий раз, когда на сердце становится совсем тяжело. Там, спешившись, он бросает повод, и Моргенштерн, сделав вослед ему несколько шагов, послушно замирает и, должно быть, как и Джулиан, обращается в камень - во всяком случае, Джулиан не слышит ни фырканья, ни стука копыт, когда среди черно-белых ветвей, не сразу, но все равно внезапно, проступает белый, искрящийся силуэт. Джулиан не пытается приблизиться, просто не сводит глаз с чудесного зверя - того самого, что красуется на гербе Амбера, единственного зверя, которого у Джулиана с детства получалось рисовать, - не сводит с него глаз, но никогда ни о чем не просит... и никогда не упоминает дома о том, что, кажется, видел Единорога. Да и о чем рассказывать? Не о том же, что стоит моргнуть - и видение исчезает, шумно фыркает за спиной Моргенштерн, Роща становится обычной, сонной рощей, и дорога назад неспешной рысцой занимает уже не меньше двух часов? И не том, как на обратном пути поет под копытами коня звонкий снег, как блестит полированной сталью шкура Моргенштерна, как легко вливается в грудь сладкий, прохладный, упоительно чистый воздух. А о чем еще тут можно говорить, Джулиан не знает, как не знает, как и когда именно тьма отступает от его сердца: знает только, что Замок, в который он возвращается, снова прекрасен, как и полагается Замку короля Истинного мира, и что бы там ни случалось между ними, детьми Оберона - даже ему, Джулиану, еще может улыбнуться счастье. fin