Чудовище

             Шиноби уже намеревались уйти, когда один из бойцов окликнул своего командира.       — Вепрь, погоди. Посмотри, что у девчонки в кармане было.       Командир покрутил в руках поделку, отодрал заднюю часть, а саму коробку небрежно выбросил.       — Интересно, очень четкие линии. Никаким печатям не соответствует, но… Хм, — он оттопырил указательный палец и покачал им, — где-то я подобное видел. Да, точно, очень похоже на тренировочные пособия из Узушио. Функций не несет, но контроль развивает идеально. Это её?       — Да. Мы нашли похожие пластинки у неё в комнате. Это грани от детских кубиков.       — Выходит, талант у девочки даже больше, чем мы предполагали. Данзо-сама будет доволен.       — Всё равно в приют?       — Да, промаринуем под прессом полгода, а потом Корень её «спасет» и приставит к делу. Всё, ставьте печать на дом и уходим. Ещё одна семья пала жертвой девятихвостого демона. Какая жалость.       Шиноби не скрывали свой разговор, полагая, что я сейчас не способен мыслить, но печать отключила лишь мою вторую личность, маску. Естественно, ничего предпринимать я не стал и послушно стоял с пустым взором. Даже один АНБУ — это ошеломляющая сила, ни победить, ни убежать, а здесь их четыре. Поэтому я просто запоминал. Их голоса, поведение, оружие, неосознанные жесты — все шло в своеобразный архив, на будущее. Надеюсь никто из них не сдохнет раньше времени, и я смогу лично порвать их на лоскуты, медленно.       Детский дом располагался на отшибе Конохи, в одном из заброшенных кварталов и представлял собой аккуратное здание из серо-зелёного дерева. Никаких цветных пятен. Несколько околачивавших баклуши детей во дворе были одеты в такую же блеклую, серо-зелёную одежду. Вокруг дома стоял высокий забор, усиленный, как я успел заметить, рядом фуин-печатей. Что это были за печати, мне не удалось понять с ходу, но я резонно полагал, что время на это у меня ещё будет.       Директором детдома служила худая, чопорная женщина, не скрывавшая своего презрительного отношения к детям вообще и ко мне в частности. Она встретила нас на пороге, вцепилась мне в плечо своими ногтями и с силой потащила вовнутрь. В документах меня записали под настоящим именем, но возраст указали четыре года. Смысл этого обмана просматривался с трудом, но может какие-то местные правила или обычаи повлияли. Вслед за оформлением бумаг мне выдали одежду, тоненькое одеяло и впихнули в женский барак, иначе длинное мрачное помещение с рядами двухэтажных кроватей было не назвать.       В первую же ночь мне устроили тёмную. Посвящение, так сказать. Дети были обучены откровенно плохо, но их было много. Пятерых девчонок, лет десяти по виду, мне удалось вывести из строя, но потом в голову прилетел сильный удар, вогнавший меня в грогги и дальше я мог только судорожно отбиваться. Несколько минут шло избиение и, когда мне уже казалось, что серьёзных травм избежать не удастся, резкий окрик отогнал детей прочь. Директор, медленно цокая каблуками вошла в комнату, словно модель на подиум. Она окинула надменным взглядом валявшихся девчонок, меня, еле державшегося за стенку, и выплюнула:       — Не прошло и дня, а ты уже устроила дебош? Завтра будешь выпорота! Двадцать ударов!       — Но, кхе, это, кхе-кхе, не я, они напали, — я не ожидал справедливости, с первых мгновений было ясно, что эта женщина — садистка с весьма искаженной моралью. Вот только тюремщиков насторожило бы, не ответь я чего-то в таком духе.       — Конечно, — директор фыркнула, — они ни с того, ни с сего все на тебя накинулись. За ложь — ещё пять ударов!       — Но, но, — я размазывал кровь и слезы по лицу, — я пра… кхе, правду говорю.       — Ещё хоть одно слово и наказание удвоится! — она пристально взглянула на меня и, не дождавшись дальнейших возражений, продолжила, указав на бессознательные тела. — Этих — к медику. Всем остальным — спать! Немедленно!       На следующее утро меня вывели перед выстроившимися детьми, раздели догола и высекли вымоченными розгами. Увы, в отличие от дома, сёк пусть и слабый, но шиноби, и это было действительно больно и травматично. Спина, зад и руки после экзекуции сверкали окровавленными полосами. Удовлетворившись видом, директор отправила меня к медику. На мое удивление, раны ирьенин обработал очень качественно. Боль его мазь не убирала, но следов на следующий день не осталось никаких.       Так на некоторое время и повелось, мне устраивали подлости и драки, после чего, не важно, отвечал я или нет, меня «наказывали», а затем лечили. Управляющие детдомом контролировали процесс детской злобы. Не допускались только сильные увечья и сексуальное насилие. Как только появлялась опасность подобного, один из шиноби выскакивал рядом, словно черт из табакерки и «спасал» жертву. Циничные твари.       Помимо меня, «воспитуемых» в детдоме было ещё восемь, пять девочек и три парня. Все смазливые и талантливые, в возрасте трех-семи лет. Сближаться нам позволяли, ненадолго. После чего обязательно подстраивая сцену, где один из друзей предает другого. Остальные дети служили массовкой, питательной средой для нашей ненависти к миру.       Я терпел, изображал страдания, выяснял пределы дозволенного и запоминал. Ещё дюжина людей, которых нужно будет познакомить с моей страстью к красному цвету.       Каждый день, я уделял время на тренировку чакраканалов, и каждый раз, когда я попадал к доктору, процедуры в медицинском кабинете отбрасывали мой прогресс в развитии до нуля. Притом, такие качели существенно увеличивали контроль над чакрой. Сперва это показалось случайным, но постом стало ясно, именно этого эффекта и добивались местные изуверы.       Было немного смешно, когда мне «тайно» подкинули несколько книг по фуиндзюцу. Точнее навели на якобы выброшенные экземпляры. Естественно, я в них вцепился, оправдывая все ожидания тварей.       Ситуацию с мелкими ублюдками в конце концов удалось… упростить. Я убил троицу самых активных. Первой была мерзавка, порезавшая мне бритвой пятки, пока я «отдыхал» после очередного сеанса «доброты» в исполнении директора. Кстати, да, директор, наказывая, всегда вещала, как мы должны ценить проявленное добро и как она помогает нам стать «приличными людьми». Так вот, девочка упала во дворе, да так неудачно, что попала глазом прямо на торчавший из земли штырь. Вторым оказался парень, пытавший меня горячей головней. На него упал казан с горячим маслом, когда он в очередной раз получал на кухне сладости за свои мерзопакости. Третьей стала девчонка кинувшая мне пчел под одеяло. Она поперхнулась вишней, внутри которой, каким-то совершенно неведомым образом, оказалась оса.       Каждый раз я был совершенно в другом месте, под десятками взглядов. Немного планирования, немного фуина и вуаля, взрослые меня даже не заподозрили. А вот дети, эти мелкие твари правду знали. Я им ее сообщал, чуть заранее, ровно так, что они никого не успевали предупредить. О да, детки потом жаловались и доносили. Но это настолько не вписывалось в мое поведение и ситуацию, что взрослые списывали доносы на страх от прошедшей рядом смерти и «демонизацию» жертвы. А в глазах маленьких мучителей поселился ужас, все чаще в спину раздавалось «чудовище», «монстр». Эти возгласы неизменно дарили мне широкую улыбку. Когда страх достиг своего апогея, я заключил соглашение с самой сильной группой детей. Договор был прост — они делают вид, что мучают меня, а взамен остаются живыми и относительно здоровыми.       Жаль, но со взрослыми такой трюк провернуть было невозможно. Шиноби и убить сложнее, и расследовать смерть одного из них точно бы стали. Приходилось терпеть почти ежедневные «наказания» и другие унижения.       Через полгода пребывания под прессом местной «доброты», я, даже зная, что все подстроено, все равно испытывал благодарность и симпатию к тем АНБУ, что забрали меня и еще несколько несчастных из этого филиала детского ада.

***

      Прошло пять лет. Пять лет, в течении которых меня и остальных детей тренировали, учили, подготавливали. А вот к чему — это стало для меня очередной неприятной неожиданностью. Нет, подсознательно все было понятно еще тогда, в детдоме, я просто отказывался в это верить.       Шантаж, вербовка, шпионаж, обслуживание важных персон, получение перспективных геномов или кеккен гекай, как здесь говорят. Медовая куноичи. Когда я это окончательно осознал, ненависть острой волной омыла разум. Меня — в шлюхи?! Убью. Стократно убью, самым жестоким и болезненным способом.       Пять лет, в течении которых с нас окончательно снимали все моральные ограничители, прививали верность Корню и лично Данзо. В ход шли все возможные способы: психология, гипноз, закладки, печати. Теперь мне было ясно, зачем нужны были полгода в детском доме. Ведь поначалу это представлялось бессмысленной потерей времени. Выяснилось, что нельзя просто так наложить закладку на разум. Долговременное гендзюцу может лишь слегка сместить приоритеты и границы мышления. Можно преобразовать искреннюю благодарность в собачью преданность, но превратить ненависть в любовь возможно лишь на очень короткий срок.       Светлой стороной на очередном круге преисподней оказалось то, что учили здесь всерьез, быстро и качественно. Вначале нас превратили в пустых бесстрастных кукол, а затем привили навык идеально имитировать любую эмоцию и физическое состояние. Любой из выпускников местного борделя был способен изобразить, без малейшего использования чакры, только лишь поведением и гримом, какой угодно возраст — от четырех до девяноста.       В нас вдалбливали умение использовать любое оружие и использовать любую вещь как оружие. Самые талантливые из учеников были способны убить даже травинкой. Не меньшее внимание уделялось ирьеньдзюцу, ядам и прочей алхимии. Отравить, затуманить сознание, пытать или развязать язык? Нет проблем. Жаль только, что с лечебным приложением этой науки было хуже, на уровне запечатать рану, чтобы успеть добраться до настоящего врача, не более. Сложно объять сразу все, приходилось часть навыков приносить в жертву скорости обучения.       Следующим пунктом программы шли каллиграфия и фуиндзюцу. Множество печатей, школа исполнения которых значительно отличалась от общепринятых стандартов. Печати из дуг и прямоугольников, печати-рисунки, печати из разных, нетипичных материалов и даже выжженные чистой чакрой. Весьма прогрессивно, но все же учителя концентрировались лишь на готовых печатях, намерениях и элементах концентрации. Фактически основное, что они сделали — поменяли алфавит на произвольный, изменили форму, оставив принципы разработки печатей без изменений. До идеи выделения базовых чакра-схем местные умельцы так и не добрались.       Последним по очереди, но не по значению шло искусство любви. Хвала всем небесам, пока только в теории. Воспользоваться нашими телами раньше срока не позволялось никому, ни в каком виде.       Естественно, в программу входило еще многое, от этикета до гендзюцу, но эти области шли уже по остаточному принципу.       Для меня эти пять лет превратились в безумный бег с препятствиями в подготовке к сегодняшнему дню. Я сознательно позволил превратить себя в идеальную куклу, подчиненную правилам Корня. Безропотно и с нежной улыбкой я выполнял все указания своих «хозяев». Пытать незнакомца — хорошо, предать соратника — не вопрос, подружиться с врагом — запросто, убить друга — с удовольствием. Это то, что лежало на поверхности. То, что от меня ожидали мои надзиратели и даже немного больше того. Но за фасадом шел совсем другой процесс. Чтобы вырваться из ловушки, я сконцентрировался на самой сильной своей стороне, на фуине. Каждую свободную секунду за эти годы я посвящал тренировке разума, контролю чакры и разработке печатей. Ради конспирации все схемы приходилось держать в голове, все опыты проводить тончайшими нитями внутри своего тела. Паранойя стала моей второй или третьей, как посмотреть, натурой. Даже в те редкие моменты, когда меня оставляли без наблюдения, я, как бы не было очевидно обратное, предполагал его наличие. Ибо одна единственная ошибка — и я проиграл.       И вот этот день настал. Сегодня мое первое выступление в качестве шлюхи. Оно же должно стать и последним.       Данзо всегда лично снимал первые сливки со свежих всходов. Порой нам дозволялось на это смотреть. Что можно сказать? Дурная порнография в исполнении похотливого садиста-педофила. Но обычно бесстрастные мальчишки и девчонки следили за процессом с мутными глазами и чуть ли не пуская слюни. Даже не знаю, что больше тому виной, закладки или местное воспитание. Грязь. И мне приходилось, внутренне кривясь от омерзения, подражать одурманенным взглядам.       Я стоял перед дверью и меня трясло. Мне было страшно. В ближайшие десять минут все решится, никаких других путей не осталось. Вдох на десять ударов сердца, задержать дыхание, выдох на десять ударов, задержать дыхание. Повторить на пятнадцать и двадцать ударов. Все, я готов.       Дверь открылась в тускло освещенное помещение. Данзо неподвижно сидел с каменным лицом в центре комнаты на квадратном табурете. Я улыбнулся главе Корня и прошел к стоявшему у стены столу. Положил на него маленькую жаровню и установил сверху чашку с ароматной жидкостью. Это было обычное для шиноби массажное масло, инертное к чакре. Короткая вспышка катона зажгла под чашей маленький трепещущий огонек.       Оставив реквизит на столе, я танцевальным шагом пошел в центр, напевая бессмертное творение Джо Кукера. Несколько па из сальсы, поворот, выпад из танго, опять поворот, прогиб почти до мостика и узел юкаты подчиняясь незаметному движению руки стал распускаться. Широкая шелковая лента мягко зашелестела опадая на пол. В глазах Данзо сверкнул интерес, подобные пируэты смотрелись экзотикой по местным меркам. Когда мелодия закончилась и я остался в невесомой, почти прозрачной накидке на голое тело. Ранее бесстрастный взгляд мужчины намертво прикипел к моему силуэту.       Я отошел к стене и взял со стола чашу с разогретыми маслом. Опустил в жидкость сжатую в щепоть руку и поднял, позволяя маслу по капле стекать с тонких пальцев.       — Данзо-сама, Вы позволите?       Глава Корня всегда поощрял импровизацию и инициативу в девушках, точнее девочках. Он разрешил им вести поначалу свою игру, прежде чем безыскусно изнасиловать девственное тело. И этот раз не стал исключением. Короткое движение руки обозначило его согласие.       Шиноби этого мира не догадывались, что фуин можно создавать не только рисуя дорожки для прохождения чакры, но и обратным способом, негативом изолируя проводящий материал вокруг желаемой схемы. Мои мальцы порхали нанося слой за слоем ароматного масла на шею, спину, плечи, грудь. За восемь минут, необходимых мне для создания всех печатей, мразь так ничего и не заподозрила. Я отступил на несколько шагов, оглядывая внутренним взором на паутину окутавшую тело мужчины, на свое поистине зловещее творение. По щелчку пальцев заслонки на схеме открылись, и сознание покинуло Данзо.

***

      Данзо с трудом выныривал из тяжелого забытья. Он не понимал, что случилось за последние минут десять, как подсказывало чувство времени. Он не мог пошевелиться. Он не чувствовал своей чакры. Картинка перед ним прояснилась. Казалось ничего не изменилось, он сидел в центре той же комнаты, на том же табурете. Изменилась только одна деталь. Хоши, еще недавно так чарующе раздевшаяся перед ним, вновь облачилась в одежду.       Вид семилетней девочки, что сидела сейчас на столе и болтая ногами читала учебник по высшему фуину, вызвал у главы Корня иррациональный страх. Увидев, что он очнулся, Хоши соскочила со стола, взяла учебник подмышку и подошла ближе, немного наклонив голову.       — О, Вы проснулись, Данзо-сама? — голос девочки прямо лучился сочувствием. — Вам что-то мешает? Снять повязку?       И действительно, она взмахнула рукой и бинты разлетелись на лоскуты. Данзо тотчас поймал шаринганом взгляд девочки и…       — Что такое, Данзо-сама, никак не получается задействовать «подарок» Шисуи? Да, наверное это сложно с заблокированными каналами и без чакры. Он же сейчас еще и болит, так? А ведь казалось, идеальное оружие, и внушить что угодно можно и, на крайний случай, спастись. И вдруг такая неприятность, не получается, досадно, правда? — внезапно она сменила тон на жесткий и щелкнула пальцами. — Можешь говорить.       — Кхе, как? — мышцы гортани вновь подчинялись ему, в горле першило и он несколько раз сглотнул. — Как ты узнала? Кхе.       — Ну, ну, ты же не ожидаешь, что я отвечу? — она мило улыбнулась.       — Ты понимаешь, что…       — Творю? Конечно, Данзо-«сама». Конечно я понимаю.       — Ты заплатишь! Сутонгадо — райбу!       На десяток секунд воцарилась тишина. Данзо ждал, а Хоши внимательно всматривалась в стенку. Девчонка хмыкнула.       — Интересно, голосовая активация. Весьма оригинально, Данзо-сама, хвалю.       — Тварь! Как ты… — мужчина был ошарашен. Данзо много раз проверял охранный конструкт, он не мог внезапно сломаться.       — Опять глупый вопрос?       — Что ты хочешь, предательница?       — О? Какой громкий титул и главное от кого. Чего хочу? Мести, конечно.       — Мести? Какой мести? Я принял тебя как родную дочь, учил, дал цель в жизни…       Пока он говорил, девочка обошла его с боку и зашла за спину. Не имея возможности повернуть голову, Данзо оставалось только безумно вращать глазами. Хоши наклонилась прямо к его уху и стала шептать, щекоча кожу горячим дыханием.       — Да-анзо-сама. Не оскорбляйте мой разум такой, м-м-м, плоской и безыскусной ложью. Я прекрасно всё помню. И как Ваши люди убили моих родителей, как уничтожили мой дом, как по Вашему приказу надо мной издевались в Вашем детдоме, как Вы лично нафаршировывали меня закладками и печатями. Вы украли у меня пять с половиной лет жизни. И теперь придется пла-тить.       Мужчина окончательно осознал, что его оружие обратилось против него самого. Оставалось только одно, он с силой прокусил язык и завернул его в горло. Он был полностью уверен, что ничем не выдал совершенное, но проклятая мерзость в обличье ребенка тотчас вновь предстала перед его глазами.       — Нет-нет, Данзо-сама, так просто Вы от меня не сбежите. Замри!       Данзо парализовало. Маленькие пальчики с силой разжали ему челюсти, достали язык и тотчас прижгли его катоном и медчакрой.       — Подождите чуточку, я слегка доработаю печать. Так, так, — она полминуты поводила когтями по коже шеи, — ну вот, готово. Можешь говорить.       — Тфы — монстр, чуфдовище! — бессильная ярость билась в глазах Данзо.       — О да, это так, — её губы расплылись еще шире в улыбке. — Что? Неужели ты ожидал, что я буду отрицать? Зачем? Я прекрасно осознаю, чем являюсь на самом деле. Ты прав, я — чудовище, — она уперлась пальчиком ему в грудь и нежно провела рукой вниз, приняв самый невинный вид. — И именно ты это чудовище разбудил, поздравляю, Данзо-сама.