Время лишений

Год 174 4Э, Скайрим. Солитьюд. Класс, в котором он готовился перед приходом Мириам, был ожидаемо занят. Дивад прошёлся по второму этажу, заглянул на чердак, но и там между поломанным сундуком и разваливающимся шкафом пристроилась с арфой Эдис, а вот в комнате к вящему удивлению Дивада не было никого, даже Урага, так что он бросил на пол толстое одеяло, сел на него, разложил перед собой ноты и призадумался, с чего начать. Самое сложное было то, что к экзамену нужно было готовить не одно произведение, как раньше, а несколько, и уже экзаменационная комиссия выбирала, какое играть. У Дивада было три песни и два инструментальных отрывка, причём колыбельную он не успел выучить до автоматизма, а времени исправить это уже не было – до экзамена оставался час с небольшим. Мастер Виармо, его наставник, знал, что у него с ней проблемы, и Дивад надеялся, что он не станет его специально валить. Он выбрал лист, мельком глянул на него и тонко коснулся смычком струн: Благословенное дыханье… В просторах звезд и на земле - Во мне, в тебе – прими признанье И луч, родившийся во мгле. Взойди, о День великолепья, Танцует каждый атом Твой, Благодаря Ему столетья Вращают мир Его Игрой…[40] Мир един. Знойные пустыни и ледяные тундры, скалистые горы и лазурные моря, небо и земля, любовь и война – всё одно, всё создано единым Словом Руптги… Этот лист лёг в сторону, Дивад взял следующий. Она сидела за столом, гадала на кофейной гуще, Судьбу пыталась предсказать. Мой мальчик, не грусти, послушай, Что я хочу тебе сказать…[41] Вспомнилась Мириам. Было, было в ней что-то простое и непосредственное, словно не прилипла к ней грязь талморцев. Стоило, наверно, взять у неё адрес, написать, спросить, как доехала. Но уже поздно. И пусть знакомы они были всего ничего, она всё равно останется в памяти маленьким лучиком сегодняшнего солнечного дня… Он отложил и эти ноты. Мечи и копья. Им нет счета, А время убивает без расчета. Поводья как струна, и кони на дыбы. Галоп в ночи – превратности судьбы.[42] Галоп в ночи… Бескрайняя пустыня вокруг, низкое небо, полные луны – бегут их верблюды, пытаются догнать предательницу, но безуспешно. Остались позади беспечная юность, дружная семья, любимая девушка – всё осталось в прошлом, а впереди – лишь тревожное будущее да холодные скайримские ночи… Да, время на меня напасти насылало, И сердце стало поострей кинжала. А всякий раз, как я под стрелы попадал, Я слышал лишь удар металла о металл. Скавен взят талморцами. Может, и он предан, может, и там в отчаянном порыве пытались отстоять его защитники, десятками и сотнями погибая на его узких улочках под непреодолимым натиском чёрно-жёлтого войска талморцев. И там гибли мирные жители, и там убивали родителей на глазах детей и детей на глазах родителей, и там забирали красивых девушек для утех надменных талморцев… Дивад оборвал игру, несколько раз вдохнул и выдохнул, пытаясь отстраниться от ненужных воспоминаний. Именно эту песню, фальшивя и немного гнусавя из-за повреждённого в битве носа, напевал Шамар, когда они вьючили верблюдов, чтобы мчаться за предательницей. Тогда казалось, что это дело нескольких дней, а прошло уже два года, и нет Шамара… Нет, не надо вспоминать Шамара. Не сейчас. Я так устал от многочисленных дорог И дома отчего уже не преступлю порог. Зато я первый из несчастных Скорблю о тех, чья смерть была поистине прекрасной. Родители, друзья, Акорити… Прошло два года, уже потускнел в памяти их образ, вроде бы улеглась боль, а нет – снова сжимает сердце тоска о прошлом, которого не вернуть, о друзьях, с которыми он больше никогда не сыграет в шахматы, о девушке, которую больше никогда не подержит за руки… Он снова опустил смычок. Встал, выпил воды из щербатого кувшина, посмотрел на ноты и убрал их. Не нужно это повторять, не нужно ворошить прошлое. Лучше подучить колыбельную, которую он знает ни шатко ни валко… *** Среднеклассники толпились около аудитории, среди них царило нервное веселье, потому что в последний день, конечно, выяснилось, что Арнульв вообще забыл про «Песнь Сигрид», Корисара лишь смутно помнит, как играется «Ветер Алинора», Варний умеет играть «Солнце встаёт над Империей» только с нотами. Тальсгар – и тот путает концовки своих баллад. Спокоен был лишь Ураг, притащивший с собой орочий шаманский барабан. Он вообще не видел разницы между несколькими ритмами, которые ему задал мастер Виармо, а что-нибудь одно он как-нибудь настучит. – Прошу, – мастер Спинола открыл дверь и пропустил ребят в холодный ещё после зимы класс, – заходите, присаживайтесь. Дивад стал у стенки, ожидая, что его одноклассники займут передние парты, а он после них сядет в конце, но как оказалось, все ожидали того же самого от остальных, а потому стояли в проходах, нервно сжимая каждый свой инструмент и смотрели друг на друга. – Тьфу на вас, – проворчал в конце концов Ураг и демонстративно втиснулся на первую парту, уложив на неё барабан. Тальсгар вздохнул, устроился рядом с ним, оставив арфу у стены, после чего призывно махнул рукой Диваду и показал на место рядом с собой. – Предатель, – беззлобно прошептал он приятелю, укладывая перед собой ребаб. – Я надеялся сзади пересидеть. – Если уж пропадать, то всем вместе, – бодро отозвался Тальсгар. – Все надеялись сзади пересидеть, – проворчал Ураг. – И у кого-то эти надежды сбылись, – Дивад обернулся посмотреть, кому так повезло. Позади всех расположились рыжая Осбурх и невероятно счастливый Варний. Арнульв, оставшийся без места, некоторое время с сомнением разглядывал класс, мучительно выбирая, то ли ему присоединиться к Осбурх и Варнию, то ли проявить мужество и занять свободное четвёртое место в первом ряду. Мастер Виармо вопросительно на него посмотрел, и Арнульв, вздохнув, направился к Диваду. – Я к вам, – безрадостно сообщил он. – Присоединяйся, – ухмыльнулись одновременно Тальсгар и Дивад. – Для хорошего человека места под носом у комиссии не жалко. – Все заняли свои места? – благожелательно поинтересовался мастер Виармо, глазами быстро сосчитав учеников. – Двадцать один, – констатировал он. – Все. Мастер Спинола, мастер Инге, мы можем приступать? – Разумеется, мастер Виармо, – благодушно отозвался мастер Спинола. – Что ж, в таком случае, – глава Коллегии окинул взглядом занервничавших учеников, – мне хотелось бы начать… Нет, Ураг, на этот раз не с вас, в вашем мужестве идти первым на баррикады никто не сомневается. Варний, прошу. По классу пронёсся смешок, а довольная физиономия Варния тут же сменилась на растерянную. Сидевший перед ним Хвита ободряюще похлопал его по плечу, и имперец, взяв свою кифару, под аплодисменты одноклассников пошёл на сцену. – Справедливость восторжествовала, – прошептал Тальсгар. – Если следующим пойдёшь ты, – пробурчал Ураг, – я в это поверю. – Мастер Спинола, – мастер Инге положила перед собой список учеников и произведений, которые они готовили к экзамену. – Это ваш ученик, посему что ему играть, выбираем мы. О, какая хорошая песня – «Солнце встаёт над Империей»… Почему в классе смех? – Смех лучше, чем плач, – добродушно заметил мастер Спинола. – Мастер Инге, – даже не сказал, а пискнул Варний, – а можно что-нибудь другое? – Конечно можно. Но «отлично» вы уже не получите, даже если сыграете блестяще. – Я согласен, – имперец обречённо махнул рукой – он прекрасно понимал, что несчастное «Солнце…» он сыграет едва ли удовлетворительно. Когда его отпустили с отметкой «хорошо», мастер Виармо вызвал Арнульва. – Вот теперь выбираю я, – мастер Спинола бросил взгляд в список. – И я выбираю «Песнь Сигрид»… Опять смех? – Я так и думал, – признался Арнульв под хохот одноклассников и повернулся к комиссии: – Можно мне что-нибудь другое? – И вы? – мастер Инге укоризненно посмотрела на него. – Вот от вас я этого не ожидала. – И я, – покаянно признался староста. Следующей пошла Корисара, у которой, конечно же, попросили «Ветер Алинора». Ребята совсем полегли на парты от хохота, и мастер Виармо сделал жест, призывающий к тишине. – Вот что, – строго одёрнул их глава Коллегии. – Это никуда не годится. Третий человек подряд сознаётся в незнании произведений, которые он учил в течение всего семестра. За целый семестр не выучить всего пять – пять! – песен – это стыд и позор. Корисара, вам мы позволим играть другое произведение, разумеется, со снижением оценки, но больше отказы не принимаются. Или вы играете, или идёте на пересдачу. Всем понятно? – Угу, – вразнобой отозвались ученики, враз растеряв весёлость. Некоторые зашуршали нотами. – Вот даэдра, – прошептал Тальсгар. – Может, сразу попроситься на пересдачу? – Ну ты-то всё знаешь, – так же шёпотом возразил Дивад. – На «хорошо» ты точно сыграешь. – Это тебе так кажется, я хвосты путаю. – Не нервничай… – Первая парта, – недовольно повернулась к ним мастер Инге, – вы мешаете вашей коллеге играть. Тальсгар и Дивад умолкли. Корисара сыграла не ахти, и комиссия некоторое время совещалась, что ей ставить, в конце концов предложили или «удовлетворительно», или идти на пересдачу. Девушка расстроенно попросила пересдачу и вернулась на своё место. Ливия утешающе погладила её по голове. – Ну что, следующий, – мастер Инге недобро посмотрела на притихший класс. – Первая парта, вам не сидится спокойно. Дивад, прошу. – Нет справедливости в жизни, – констатировал Ураг. Дивад, сжав во вспотевшей руке гриф ребаба, а в другой – смычок, вышел перед классом, чувствуя, что у него от волнения слабеют руки. И вроде бы всё знает, даже ту же колыбельную как-нибудь да сыграет, а сердце всё равно колотится. Он сел на стул, поставил на колени ребаб и облизнул пересохшие губы. Мастер Спинола и мастер Инге глянули в список. – «Испытание временем», – довольно чётко произнёс на редгардском мастер Спинола, но на всякий случай уточнил: – Я справился с произношением? Дивад помедлил, кивнул и поднял смычок… … Шамар, фальшиво мурлыкающий эту песню себе под нос, взнуздывая верблюда. И изломанное тело, распластавшееся на камнях тундры Белого Потока… Он опустил смычок, попытался прогнать непрошенные мысли и видения, но те упорно цеплялись и множились. Если бы ему дали время сосредоточиться, он бы, наверно, смог очистить мысли, но времени не было. Раздражённо забарабанила пальцами мастер Инге, притих и без того тихий класс. Он снова поднял смычок, поставил его на струны – и снова встало в памяти тело Шамара, которое он сам хоронил в вечной мерзлоте тундры. Никогда ему больше не спеть этой песни… Дивад снова опустил смычок, сглотнул и посмотрел на экзаменаторов. Он хотел сказать, что не может играть и петь эту песню, но горло сдавило, и он смог только покачать головой. Никто в классе даже не улыбнулся. – Дивад, – строго и тоже с явным недовольством выговорил ему мастер Виармо. – Играйте! Или идите на пересдачу! Чем вы занимались весь семестр? Дивад глубоко вздохнул, на мгновение прикрыл глаза, пальцами левой руки зажал струны на грифе, а правой положил на них смычок. Короткий проигрыш… Мечи и копья. Им нет счета, А время убивает без расчета. Поводья как струна, и кони на дыбы. Галоп в ночи – превратности судьбы. … Бой на улицах Танета. Убитые соратники, тела мирных жителей, крики раненых. Он вырывает лук из ещё тёплых ладоней павшего воина, падает раненый. Гибнут в битве двое его братьев, а пока он отлёживается в храме Морвы, талморцы врываются к ним в дом и на глазах у пятилетней Дандсы убивают родителей и старшую сестру… А потом погоня под низкими звёздами Алик’ра… Кому давно не мил весь мир, Тот сам у мира не кумир. Руптге нет дела до своих творений, Как поутру тебе до сновидений. … На холодной каменистой тундре – изломанные и обожжённые тела друзей и умирающий на его руках Атор… А потом – бесконечные дороги чужой страны, такие же бесконечные таверны, разговоры со случайными знакомыми, холодные ночи, и из друзей – лишь верный конь… Пари, душа свободна и блаженна. Да, смерть твоя была чиста и совершенна. Как холодна твоя рука в моих руках. Ты жди меня, мой друг, на Дальних Берегах. Всё происходящее вокруг было словно в тумане, а на сердце – пустота. Он сорвался, не смог удержать собственную боль. Он провалил и этот экзамен… Нет, наверно, комиссия примет его игру и пение, может быть, даже на «отлично», но… Но он всё равно не сдал… Он вроде чувствовал, как мастер Виармо вынимает из его рук ребаб и смычок, берёт под локоть и куда-то уводит, вроде, были какие-то коридоры, но пришёл он в себя, только когда мастер Виармо сунул ему в руки чашку с горячим чаем на травах. Дивад машинально отпил, обжёгся, и это привело его в чувство. Оказалось, он сидит в мягком кресле в кабинете мастера Виармо, а сам глава Коллегии сидит в таком же кресле напротив и серьёзно и с тревогой смотрит на него. Дивад провёл рукой по глазам – нет, сухи, ни капли слёз. А ведь после падения Танета он ни разу не заплакал, даже тайком, пряча недостойные мужчины слёзы. Словно копилась боль внутри, лишь сегодня вырвавшись с песней наружу. Только не стало от этого легче, наоборот – песня разворошила тщательно замотанный клубок боли, что-то выбросила наружу, но больше оставила, и каждая ниточка сейчас кусала и сушила его изнутри. Давно ему не было так плохо, наверно, с того времени, когда умирал на его глазах смертельно раненный Атор. – Пришёл в себя, – своим низковатым для альтмеров голосом констатировал мастер Виармо, не спуская с него глаз, и спросил: – Кто у тебя умер? Дивад невидяще смотрел на его сцепленные в пальцах руки на коленях. – Отец, мать, – собственный голос казался чужим и пустым. – Братья, сестра. Девушка. Друзья… – Ты откуда? Дивад промолчал. При поступлении в Коллегию местом своего проживания он указал Элинир, но сейчас лгать мастеру Виармо не было сил. Тот понял и не стал настаивать. – Я должен просить у тебя прощения, – вздохнул он, расцепляя руки. – Я видел, что твой отказ играть «Испытание временем» был вызван не незнанием песни, к тому же ты играл её мне, и я знал, что ты её выучил. Но я не подумал, что причина в том, что тебе больно её играть. Но раньше-то ты играл её нормально. Что произошло сейчас? Дивад не ответил. Он сжимал ладонями горячую чашку, невидяще смотрел перед собой и вдыхал запах трав. Промелькнула отвлечённая мысль, зачем нужно было портить благородный напиток посторонними примесями. – Можно просто чаю? – невпопад попросил он. – Без травы. – Выпей этот, – велел мастер Виармо. – Потом сделаю тебе обычного. Дивад отпил глоток, прислушался к горьковато-тянущему привкусу во рту и теплу, побежавшему по пищеводу. – Что у тебя случилось, Дивад? – снова спросил глава Коллегии. Он ответил не сразу. – Сегодня мне сказали, – он сжал ладонями обжигающе горячую чашку, – что этой зимой талморцы захватили Скавен. Это наш город, на севере. И я вспомнил, – глухо признался он, – как… Как враги врываются в город, убивая всех, кто им встретится, даже детей… Меня ранили, я выжил, может, меня посчитали мёртвым, может, в той свалке было не до того, чтобы добивать раненых, может, меня отстояли – я не знаю. Но меня вынесли, у целителей дошли до меня руки, а много кто остался там, их добили, потому что мужчин-воинов талморцы в плен не брали, кто-то не дождался своей очереди к целителям. А потом ты не можешь смотреть в глаза родителям своих друзей, потому что я выжил, а их дети – нет… Мастер Виармо с состраданием покачал головой, затем с болью спросил: – Как же ты терпишь меня, если я альтмер, а ты и твоя страна пострадали от альтмеров? – Альтмеры – это альтмеры, – Дивад сглотнул комок в горле, – талморцы – это талморцы. Там, на стенах и улицах, с нами сражались не только редгарды. Там были люди и нелюди всех рас. И альтмеры тоже. И они тоже гибли от оружия и магии талморцев, пытаясь защитить город. И когда мы копали могилу – одну на всех – туда… Там хоронили и альтмеров. Поэтому, – он тяжело качнул головой, – нет, учитель, я различаю альтмеров и талморцев. Да и… Мне казалось, вы полукровка. – Вот как? – мастер Виармо не удивился. – Сам догадался, или подсказали? – Корисара говорила, но я и сам раньше думал, – он машинально сделал ещё глоток. – У вас голос другой, не такой, как у альтмеров. Тембр другой. Мастер Виармо едва заметно улыбнулся. – На самом деле я не знаю, кто я, – признался он. – Меня новорожденным подбросили на порог сиротского приюта в Рифтене, и кто мои родители, мне не известно. Но у альтмеров детей рождается мало, от них не отказываются, и если меня бросили в приюте, значит, что-то с моим рождением было не так. Потом, когда мне было три года, меня усыновила бездетная пара альтмеров, и они провели ритуал, определяющий степень моей расовой полноценности. И моя неполноценность оказалась настолько большой, что это почти определённо указывает, что одним из моих родителей был не то что не альтмер – вообще не мер… Смотрю, ты пришёл в себя. Чаю ещё сделать? Дивад прикрыл глаза, чувствуя, что его начинает клонить в сон. – Нет, спасибо, не надо… В моём чае что, снотворное? Глава Коллегии покачал головой: – Корень трамы, просто успокоительное. Думаю, это твоя игра забрала у тебя слишком много сил, поэтому тебе хочется спать. Ты сильно всех встряхнул, девушки и вовсе рыдали. – Что мне за экзамен? – без интереса спросил он. – «Отлично». Дивад сам себе покачал головой. Он провалил этот экзамен – пусть даже и с оценкой «отлично». – Постарайся отпустить свою боль, – мягко посоветовал мастер Виармо. – Я знаю, это тяжело, но иначе она будет притягивать тебя к прошлому. Ты молод, у тебя вся жизнь впереди, и лишения и боль, которые ты пережил – они тоже для чего-то были нужны. Ничего в этом мире не происходит просто так, всё для чего-то нужно. Сам-то ты чего хочешь в жизни? Молодой воин поднял глаза: – Освободить Хаммерфелл от талморцев. – Стремление, достойное воина. А теперь представь, что все смерти твоих близких были нужны для того, чтобы ты стал сильнее. Может быть, именно ты можешь сделать так, чтобы твой народ победил, ты, а не твои друзья или братья. И именно поэтому судьба распорядилась так, чтобы тебя вынесли из захваченного города и чтобы ты попал к целителям, когда ещё был смысл бороться за твою жизнь. – Но почему я? – Дивад сжал зубы. – Там было много достойных воинов. – Дивад, Дивад, – покачал головой мастер Виармо. – Осознаёшь ли ты в полной мере свой талант? Понимаешь ли ты, что твоей музыкой ты можешь поднимать воинов на бой и внушать страх в сердца врагов?.. Нет, вижу, что не понимаешь. Дивад сглотнул комок в горле и промолчал. Мастер Виармо тоже замолчал, задумчиво наблюдая, как его ученик допивает чай. Тот без охоты сделал последний глоток и отставил пустую чашку на ближайший столик. Вставать не хотелось, по телу разливалась неприятная слабость, хотелось вот так сидеть и не шевелиться. Было ли это действием успокоительного или последствием его сегодняшней игры, он не знал, да и не важно это было. Мелькнула мысль попросить у наставника вторую чашку чая, чтобы был повод посидеть подольше, но он заставил себя собраться с силами и неохотно встал. За ним поднялся и мастер Виармо. – Может, всё-таки вторую чашку? – Нет, спасибо, – Дивад покачал головой. – Я и так напряг вас. – Напряг – нет, а вот встревожил – да. Как ты себя чувствуешь? – Нормально, – неопределённо ответил он. Не признаваться же, что ему плохо так, словно он заново пережил и падение Танета, и известие о смерти семьи и Акорити, и гибель отряда Атора. Боль пройдёт, вернее, не пройдёт, а снова уляжется в плотно смотанный клубок, нужно только переждать и перетерпеть. Просто перетерпеть. – Что будешь сейчас делать? – Сейчас? Посплю, наверно. А завтра… Завтра поеду. И этим летом он поймает предательницу, чего бы это ему ни стоило. Он знает, где она обитает, знает вероятное место, куда она направится, нужно только сообщить Кемату и издалека присматривать за ней. А когда дело будет сделано, возвращаться на родину и становиться в ряды её защитников. Он больше не появится в Коллегии. Два года здесь – и так безумно щедрый дар судьбы. Жаль расставаться с учителями, с друзьями, но он нужен Хаммерфеллу. Просто очередная потеря на его жизненном пути. Их было много, и они ещё будут. Что ж зацикливаться на этой? И эта добавится в общий клубок и свернётся плотно, чтобы только изредка напоминать о себе глухой тоской о прошлом. – Счастливой дороги, – взгляд мастера Виармо, казалось, смотрел насквозь. – Жду тебя осенью. – Я… – Дивад хотел было признаться, что больше его здесь не будет, но осёкся. Зачем? Зачем лишние слова, расставания? Не лучше ли тихо уйти, раствориться в песках Алик’ра, чем долго объяснять главе Коллегии и друзьям, что время, отведённое ему судьбой, закончилось? Это ничего не изменит. – Что? Дивад поспешно покачал головой: – Нет, ничего. – Ты вернёшься осенью? Как тяжело лгать… – Да. Во взгляде мастера Виармо подозрение, недоверие, беспокойство. Чует ложь. Но… так будет лучше. – Если позволите, я пойду. Мастер Виармо медлит и печально кивает: – Да, конечно, иди, отдыхай. И… Я жду тебя осенью. ________________________________________ [40] Руми «Поэма атомов». [41] Низар Каббани «Гадалка». [42] Аль-Мутанабби «Испытание временем». Здесь некоторые строфы изменены автором.