Моя (не)идеальная жизнь

Прошло около трёх недель, и сочельник настал так же внезапно, как и моя новая жизнь. В Америке меня встретила ещё одна копия Пэйна, которая была максимально приближена к оригиналу. Точней, этот человек был шире, выше и старше, но черты лица у них были одинаковыми, так же как и стрижки, что сбивало меня с толку. Моя квартира-студия располагалась в пешей доступности от школы, в которую я прилежно успел отходить неделю, до наступления праздников. Ни денег, ни связей, ни каких-нибудь знакомых, ни-че-го. За мной никто не следил, и я не знал, как обстоят дела в Акацуки, я находился в изоляции и не имел понятия, сколько это продлится. Холодильник пополнялся с помощью курьера, который раз в несколько дней приносил пакеты с едой, иногда канцелярские принадлежности и предметы первой необходимости. Мои вещи пересылались мне партиями, а стирать можно было на цокольном этаже с помощью монеток, которые мне также передавал курьер. За моими перемещениями никто не следил, и камер я не обнаружил, но проблема была в другом. Под глазами у меня залегли огромные черные круги, кожа посерела и истончилась. Я жил по графику: еда, занятия, пробежка, еда, книги, душ, еда, отчет и попытка сна. Меню было вывешено на холодильнике, и я четко следовал инструкциям, принимая витамины, и всевозможные добавки. Трижды в неделю я наблюдался у врача, который следил за восстановлением моей конечности. Механическое существование, без тяги к жизни. Каждый вечер я открывал ноутбук, не подключенный к сети и записывал видео послание на веб камеру, отчитываясь о прошедшем дне. Смысла в этом я не видел, ведь ничего в моей жизни не происходило, я дышал и влачил своё жалкое существование, но это было одним из условий того, чтобы я вообще получил право на жизнь. Отчеты попадали к Джигокудо, но после аэропорта я с ним не виделся и не слышался, к слову я был лишен любых средств связи. Даже сильное снотворное мне не помогало, но я всё равно лежал в кровати, думая о том что мне делать, а то что я прохожу очередное испытание, доказывая что-то, я не сомневался. Пэйн говорил что я неуправляемый, не подчиняюсь, именно поэтому сейчас я делал всё по графику и рекомендациям. В школе всё шло через одно место, новичков в старших классах не любят, особенно таких как я. А я старался быть серым, не лезть ни к кому, заниматься и сносить все унижения молча, хотя мог запросто свернуть им шеи. Веселье, колпаки и бесконечное количество ряженых Санта Клаусов не заставили меня поднять глаз от асфальтовой дорожки парка, по которой я бежал уже восьмой километр и четвертый круг. Это провал. Моё фиаско. Согнувшись пополам, и уперев левую руку в колено, я хватал ртом ледяной воздух, приводя дыхание после бега, в норму. Я ждал. Ждал, что за мной в любой момент придут, чтобы убить. Ждал, что меня восстановят. Ждал, что меня забудут. Ждал, что со мной свяжутся, и я пойму, что не забыт. Но ничего не происходило. Темная комната, отсутствие ели и телевизора, а настенные часы грозили сомкнуть свою пасть, в виде тонких черных стрелок, на двенадцати. Уже как полтора часа я должен был лежать в кровати, но сегодня сочельник и нужно встретить Рождество. Хотя кому это нужно? Я не включал свет, и от не занавешенного окна исходил светлый прямоугольник, в котором я сидел в старом кресле. Вставить бы себе дуло в горло и закончить всё это… Пять…Четыре…Три…Две…Одна… - Эгееей! С Рождеством! – За тонкой перегородкой, в виде стены, я услышал шумных и веселых соседей, который принялись поздравлять друг друга. - Забери меня, Сасори… - Впервые, после того как я прилетел в Америку, я позволил себе заплакать.