Отщепенцы и пробудившиеся

      Северный ветер поспешно гнал тёмные серые облака с моря на столицу. Зима нынче пришла холодная, скользкий снег с дождём большими хлопьями оседал на перилах балкона и тут же стремительно таял. Королева зябла, спасаясь под горностаевой накидкой. Но холод она любила, зимой воздух становился свежим и приятным. Сад во дворце Солнца мучительно стонал, большие ветви деревьев пригибались к земле. Эмбер видела себя одной из яблонь, которая укуталась в снежный пласт и хочет постоять в тишине, но её тянут, рвут, зовут за собой.       В покоях Эмбер происходил нешуточный разговор.       — Мои люди провели все необходимые исследования, сомнений быть не может, Конел, этот мальчик — маг! Представляешь, Конел, маг родился здесь, в Зенруте! Боги затеяли с нами игру, мы пешки, над которыми они насмехаются. Конел, в Зенруте родился маг!       — Я верю тебе, Огастус, не нужно повторяться. Этот мальчик — удивительное явление, о котором мы должны узнать всё и наблюдать за ним, понять, как его происхождение поможет Зенруту. Но я решительно не понимаю твоих планов. Чего ты добиваешься от ребёнка? Оставь его в покое, силы мальчика послужат Зенруту, несомненно, но способ, который ты предлагаешь — безрассудный и жестокий. Ты уничтожишь ребёнка и его дар.       — Конел, он нужен твоим сыновьям! Не мне, а твоим детям. Уясни это.       Под шквалистым ветром происходила смена караула. Солдаты подставляли замёрзшие лица под мокрый снег и стойко маршировали, мечтая, чтобы погода смиловалась над ними. Королеве Эмбер Афовийской было не до их простых и заурядных проблем. Камерутский король Артевальд игнорировал все переговоры, его войска стояли в Зенруте. И Эмбер, королева Эмбер ничего не могла поделать! Её предки больше ста лет назад в ходе кровопролитной восьмилетней войны заключили со своим союзником Камерутом соглашение, позволяющее камерутским войскам занимать провинцию Санпаву возле границы, пока жива династия Афовийских. И было всё мирно век назад, пока король Артевальд не потребовал себе Санпаву. Эмбер в последнее время даже во сне видела эту Санпаву, самую северную и самую пустынную землю Зенрута, голую малолюдную степь: все, кому не лень, заваливали письмами её, что в глубине санпавских почв может быть сероземельник. Камень, дарующий магию.       О, проклятая магия! Эмбер устала от неё, словно сама родилась магом. Если спор с Камерутом не будет решён, то разразится война и ей придётся искать в соседнем государстве Тенкуни магов-воинов. Эмбер хватило Анзорской кампании, закончившейся полгода назад. И тут, словно прочитав её мысли, месяцем ранее королевские агенты сообщили, что в Зенруте родился свой маг, какой-то пятилетний мальчишка восстал против законов природы. Тысячи лет магия жила в границах островной Тенкуни, но вот дивная весть — маг родился в Зенруте.       Ссора двух любимых мужчин Эмбер не затихала.       — Огастус, ребёнок должен расти со своей семьёй! Ты ничему его не научишь! Тебе нужен воин — так найди другого воина, лучшего, талантливого, способного атаковать и защищать. Этого мальчика оставь учёным, целителям Тенкуни, в конце концов позволь ему и его семье жить как свободным людям свободной жизнью.       — Идиот, Конел, ты ничего не понимаешь. Он родился для этой цели, никто больше не подойдёт.       Её любимые мужчины, какими они были разными! Старший брат герцог Огастус, в давнюю пору наследник Афовийской короны, был черноволосым, грубым мужчиной, его брови всегда были нахмурены, губы плотно сжаты, он казался нелюдимым, задумчивым, не броским на слово. Эмбер редко слышала от него добрую речь и забыла, когда брат чему-то радовался. Иногда она с ностальгией вспоминала детство, улыбчивого Огастуса и его подарки в виде полевых цветов.       Принц-консорт Конел не мог хвастаться гладкой шевелюрой, он облысел к тридцати двум годам, светлые волосы росли внизу головы и по бокам, к тому же Конел обладал пышным телом, но его голубые глаза всегда искрились светом. Эмбер не чаяла жизни в своём муже.       Боги, мужчины какие ещё дети! Она разбиралась в зенрутских склоках с соседями — прошло шесть месяцев с окончания Анзорской войны, и тут Камерут стал предъявлять претензии! — она изучала схемы с залежами сероземельника, она назначала и снимала с постов министров и генералов, она решала споры дельцов, а их волнует какой-то мальчик, родившийся магом на зенрутской земле.       Эмбер покинула комнату, оставив брата и мужа решать свои проблемы наедине. Она шла в свой кабинет, возле которого её ждал премьер-министр Пинат Кэувс. Проходя возле детской, королева услышала голоса.       — Клянусь быть с тобой и в счастье, и в горе. Клянусь защищать тебя, закрывая спиной. Клянусь отдавать тебе кусок последнего хлеба. Клянусь и после смерти быть рядом с тобой. Клянусь любить тебя и другом называть, а коль отвернусь, то проклянут меня небеса! Клянусь своё сердце для тебя открытым вечно держать!       Эмбер заглянула в комнату и увидела своих сыновей сидящий на коленях перед большой фигурой Небесных Супругов-Создателей и их Тринадцати Детей. Мальчики держали ладошки у себя над головой, отчаянная вера исходила с их крохотных маленьких губ. Светлые, голубоглазые, в белых рубашках, которые сшила для них мать, они сами напоминали одно волшебное божье создание.       — Папа за нами зашёл! — вдруг мальчишка справа услышал скрип двери и тотчас помчался за шорох.       — Я не папа, — Эмбер улыбнулась и взмахнула с лица сына непослушную прядь волос. — Тобиан, ты опять растрёпанный?       Второй сын поднялся на ноги, подошёл к Эмбер и прижался щекой к её руке.       — Я соскучился, мама, по вам.       — Я тоже, Фредер. — Эмбер присела на одно колено и поцеловала мальчика в голову. Тобиан стоял возле неё, кивал и дожидался, когда же мама обнимет его. Наконец, Эмбер вспомнила про второго сына и прижала его к себе. Даже по прошествии семи лет ей было тяжело свыкнуться, что боги подарили ей не одного, а двух сыновей, близнецов, что были неотличимы друг от друга. Эмбер мечтала научиться думать о двух мальчиков сразу, как будто они две половинки её сердца, но вспоминала прежде одного сына, затем уже передавала свою любовь второму. — Вы во что играете? В свадьбу? — с задором Эмбер спросила сыновей.       — Нет, мама! — крикнул Тобиан. — Мы с Фредом приносим клятву братства и дружбы!       — Но это брачная клятва, — засмеялась она.       Фредер смущённо прошептал:       — Красивую клятву мы не смогли придумать. Эту решили взять.       Эмбер погладила сыновей по их золотым волосам и восхищённо вздохнула:       — Прекрасные слова для двух братьев. Вы уж храните верность своей клятве!       «Почему мои дети родились близнецами? — думала с болью Эмбер, подходя к своему кабинету. — Страшное дело, когда брат восстаёт на брата в борьбе за короной! Законы, законы, престолонаследие, первенец определился пятнадцатью минутами рождения, но что если тот, второй, скажет мне: «Мама, наследником становится первый ребёнок, но ты имеешь право выбрать другого наследника, если тебя не устраивает старший сын. Мама, я лучше, сильнее, достойнее. Мама, отодвинь моего брата в сторону ради меня. Подумаешь, старшинство, между близнецами оно составляет сущий пустяк». Что я скажу, если Тобиан однажды придёт ко мне с этим требованием? Я не смогу предать Фредера, но и подвергнуть его жизнь опасности, разозлив Тобиана… Близнецы это моё наказание, каждый ребёнок должен рождаться в свой собственный день, когда отец и мать выпросят его у богов».       У королевского кабинета Эмбер ждал премьер-министр Пинат Кэувс.       — Здравствуйте, Ваше Величество, — Кэувс склонился в глубоком поклоне. Он был толст, мал ростом, ниже самой Эмбер, которая всегда стеснялась своей коротковатости, он обладал бычьей шеей и маленькими глазами, Эмбер недолюбливала Кэувса, зная из первых уст, что Кэувс был к тому же страшным почитателем различных борделей, но о его кандидатуре два года назад заявил Огастус, и Эмбер не посмела отказать брату.       — Доброе утро, фанин Кэувс, — королева выждала, пока премьер поцелует ей руку и быстро убрала её, досадуя, что липкие неприятные губы Кэувса опять прикоснулись к ней. — Вы ко мне с отчётом о прошедших шести днях? Он большой или маленький?       — О нет, Ваше Величество, отчёт займёт у вас не больше часа! Я знаю, что Ваше Величество собирается сегодня утром в театр на премьеру спектакля, куда приедут также почётные дипломаты из Тенкуни.       — В таком случае, если вас не затруднит, то расскажете мне всё по пути. Надеюсь, я смогу выслушать ваш отчёт сидя в карете, чуть позже я подпишу какие нужно бумаги, так уж и быть.       — Да, конечно, — залебезил Кэувс. — Как вам будет угодно!       Королева ненавидела подхалимство Кэувса и его собачью покорность! Ненавидела, но сама попросила Огастуса подобрать премьера, который будет её слугой при зенрутской дуалистической монархии. Преданность приходится оплачивать отвращением.       Королева и премьер-министр вышли во двор и сели в золотую карету, на которой был изображён герб Зенрута — красная, даже огненная голова рычащего льва. Водитель положил руку на магический камень, направил на него свою мысль, взлетела.       — С какими вестями вы? Начинайте, — потребовала Эмбер.       — С хорошими… сперва, — Кэувс съёжился и поправил воротник своего фрака, а затем, поколебавшись, и галстук. — Данные уходящего года показывают хорошие цифры добычи угля, сланца, руды и сероземельника. Сероземельника, Ваше Величество, с каждым годом в Зенруте всё больше и больше, а вместе с ним увеличивается воспроизводство винамиатиса. Найдены новые месторождения этого волшебного камня в Зенруте, маги из Тенкуни к нам целыми судами плывут, чтобы получить работу в обработке этого камня. Ваше Величество, на днях в Анзории мы выкупили местную шахту с сероземельником, теперь анзорийцы у нас будут скупать вновь созданный из него винамиатис.       Рассматривая доклад премьера, королева невольно посмотрела в окошко, её взор упал на обычную стену дома, мимо которого проезжала её карета. Королева услышала тихое журчание воды. Медные трубы аккуратно переносили по дому горячую воду, согревающую его обитателей зимой. Эмбер не видела, но знала, что в толстой стене мирно покоится маленький камушек винамиатис. Красный, синий, жёлтый или переливающийся всеми цветами радуги винамиатис был источником магии для простых людей, манаров, как назвали их тенкунские маги. Он происходил из невзрачного сероземельника, запрятанного в недра земли. Сто лет назад люди узнали, что сероземельник хранит в себе магию, и что тут началось! Добыча сероземельника отослала в прошлые века уголь и руду, манары бросились за ним, чтобы тоже научиться хоть как-то жить на равных с магами, а маги, обладающие естественным правом «заряжать» камень, отправились в Зенрут и в другие страны получать прибыль за свою благородную работу. Вскоре обработанному, перерождённому, засиявшему всеми цветами радуги сероземельнику дали красивое название — винамиатис, что с древнего языка означал «вновь рожденный». Благодаря винамиатису люди больше не нуждались в каретах с лошадьми — повозки двигались на силе камня. Люди могли заглянуть за сотни миль всего лишь благодаря маленькому камешку, который находился в особом стекле, а другой стоял на нужном для человека месте, в соседнем городе или же стране. Для тепла не нужно было больше жечь дрова, винамиатис в камине давал тепло на несколько лет. Воду также не приходилось брать из колодца — благодаря магическому камню она сама шла к людям по трубам. Процесс изготовления винамиатиса был трудным и долгим. Длительное время уходило на то, чтобы превратить сероземельник в яркий красавец, а затем разбудить в нём магию должен был маг из Тенкуни. Богатые и умные страны быстро осознали, насколько труден путь превращения камня. Они закупали тонны сероземельника у бедных стран и делали из него источники жизни, которые затем продавали этим же бедным странам.       Зенрут считался одним из самых богатых государств на сероземельник. В этом была его слава и проклятье. Эмбер предчувствовала, что за хвалебной речью Кэувса последует что-то плохое. Так, наверное, происходило всегда, когда разговор с сероземельника и винамиатиса должен был перейти на другую тему.       — Ваше Величество, — Кэувс снизил писклявый голос. — Владельцы шахт жалуются, что им не хватает рабов при таком-то развитии добывающей промышленности, а свободные рабочие отказываются работать за бимы, им претит низкая зарплата, они же мнят себя выше рабов! Зенрут восполняет нехватку рабов искусственно созданными, выращенными в лабораториях людьми, но всё равно рабов мало. Ваше Величество, советник Лорианский высказал хорошее предложение набрать новых людей из заграницы. С помощью войны.       — Исключено.       Эмбер произнесла так твёрдо, что услышала, как Кэувс хлопнул ртом.       — Мы не варвары, а я не варварская королева. Захваты рабов прекратились несколько веков назад, Зенрут научился создавать рабочий люд в искусственных условиях. Что ещё надо ему? Пусть хозяева начнут обращаться с рабами должным образом, тогда рабы не будут умирать как мухи на работах и сами наплодят новых людей столько, сколько надо.       — Ваше Величество, с рабами у нас… одна неурядица, освободители так и хотят им всем свободу дать. Кружки и клубы освободителей появляются одни за другим. Зоркий сокол, конечно, вырезает их в зародыше, но год назад появились некие Каньете, супруги, они неуловимы. На их счету, по скромным расчётам, около тридцати выкупленных рабов и около десяти похищенных детей, у которых на шее ещё нет ошейника подчинения.       — Конкретно ответьте, какой смысл мне знать об этих Каньете? — Кэувс раздражал, он не договаривал до конца, млеял и делал большие паузы, которые терпеть не могла Эмбер. — Выкупают рабов и дают им вольную? Так пусть и освобождают дальше, коль денег в кармане много. Похищают государственное имущество — детей? Эта забота полиции, простой полиции, даже не Зоркого сокола. Вы скажите, чем так прославились ваши Каньете, что о них непременно должна знать я.       Кэувс, казалось, стал ещё ниже ростом. Яркие глаза Эмбер были направлены прямо в его лицо, и он не знал, куда скрыть свои глаза. Оставалось смотреть на свою королеву, изучая, пока подбирал слово, её красивый круглый овал лица и блестящие каштановые волосы.       — Каньете собрали вокруг себя целый клуб во многих городах. Они не просто дают вольные, а призывают в корне истребить рабство в стране, даже если придётся менять конституцию Зенрута, даже если придётся отказаться от монархии. Каньете вылезли в свет год назад, когда началась Анзорская война. Сначала в сельских газетёнках, потом в крупных городских они писали статьи, призывающие остановить Анзорскую войну и отменить рабство. Раз где-то страдает один несчастный раб, то и всё королевство, и вся ваша семья мучители, если один хозяин на окраине Зенрута посмел ударить своего человека, то тираны вы и на вас вся пролитая кровь. Каньете пока ограничиваются помощью рабам, но одни боги знают, в какую степь они пойдут через год.       — Фанин Кэувс! — Эмбер резко его оборвала. — Я правильно вас услышала, что вы, как глава правительства, за год не смогли предпринять никаких мер для устранения супружеской четы? Что получается, полиция оказалась перед Каньете бессильной, тайная полиция Зоркий сокол тоже слаба, и поэтому весть о Каньете разносится до главы правительства и до меня? Фанин Кэувс, законы борьбы с преступниками издаёте вы, вы и усиливаете полицию для их поимки.       «Боги, сколько можно!» — взмолилась Эмбер. Освободители, вопящие против рабства, плодились одни за другим. Подверженные новым модным течениям о свободе и праве, они кричали о своих убеждениях во всех городах и, как могли, пытались освобождать зенрутских рабов. Освободители, призывающие невольников взять в руки оружие и пойти с ним на своих хозяев, вопящие о всеобщем равенстве и равноправии, о милосердии к выращенным созданиями были страшнее войны с Камерутом. Камерут грозился, что только отберёт одну Санпаву, освободители желали перевернуть с ног на голову весь Зенрут.       «Чем только недовольны эти освободители?» — разразилась Эмбер. Она намеренно для их любимых рабов изменила конституцию, написав, что рабов нельзя убивать, а их женщин — насиловать. Она подарила им в конце рабочей шестицы выходной день, как у прочих людей Зенрута. Она разрешила священникам с позволения хозяина благословлять браки невольникам и молиться в храме об ушедших стариках. Что ещё нужно освободителям? Свободы? Так займите сперва места своих рабов в каменоломнях, так научитесь мыть полы и заваривать чай. Выскажите сперва своё недовольство не ей, а вольноотпущенникам, которые, обретя заветную свободу из рук благодарного хозяина, занялись сами работорговлей.       — И как называют свой круг единомышленников супруги Каньете? — спросила Эмбер.       — Отряд освободителей.       — Ну и название, долго старались над ним, — Эмбер усмехнулась. — Каждый ребёнок, пообещавший своей няне свободу, уже чуть-чуть освободитель, Каньете могли бы придумать своему обществу более кричащее название.       Наплыв новых освободителей был бы фатальной ошибкой, Кэувс думал о своих потерянных деньгах, если вдруг освободители лишат его и рабов, и виноградных плантаций, которыми владела семья Кэувсов, но Эмбер рассуждала шире. В конце концов рабство в далёком будущем будет изжито, и место рабов займут обычные люди, но это потом, а сейчас ни она, ни её страна не готовы к свободе. Зенрут жаждал сероземельника, тонны винамиатиса, прилив всё новых и новых тенкунских магов, Зенрут хотел наращивать боевую силу за счёт того же самого винамиатиса, встроенного в дуло нового ружья. И Зенрут, как и сама Эмбер, боялся будущей войны и недовольства, роптания в обществе. Она помнила ещё бурные восстания, когда её отцу приходилось выжигать села, а на улицах городов вешать или обезглавливать лидеров смуты. Тогда на казнях, будучи маленькой девочкой, Эмбер плакала, закрывая лицо рукавом Огастуса. Но год за годом, привыкая после кончины отца к своему правлению, Эмбер начинала страшиться другого — собственной гибели и смерти близких ей людей. Не раз Эмбер думала, кто её враг. Соседи? Так они метят лишь на запасы ресурсов её государства. Враги были намного ближе. Эмбер не понаслышке знала историю своего деда Джозефа, занявшего трон после внезапной смерти родного брата Реджира в обход своего малолетнего племянника. Говорилось, правда, что брата зарезали наёмники, коих заказала его обманутая жена, но и отец Эмбер, и сама Эмбер догадывались, кто руководил убийством. И по сей день потомки убиенного брата требовали вернуть им трон. Но не своих родственников, обмякших и обленившихся свиней Эмбер называла врагами, а их возможную силу — народную массу, ведущуюся всегда на красивые слова и хлеб.       Королевская карета остановилась перед большим зданием театра, возле которого собирались столичная аристократия и гости города. Кто успел до приезда королевы зайти вовнутрь, тем повезло, а толпящиеся возле дверей люди бросились кланяться Эмбер и хвалить её белую мантию, светло-бежевое платье и приятное цветущее лицо. Министр юстиции, приехавший на спектакль с женой и дочерью поинтересовался, почему Их Высочества герцог и принц Конел отказали своим присутствием театру. Эмбер отшутилась занятостью мужа и брата, но она не врала: голова брата была забита мальчиком-магом, Конел ещё до того, как узнал о приезде тенкунской делегации, обещал сыновьям свозить их сегодня в заповедник на отдых, и он сдержал своё мужское слово.       Предвкушая зрелищное представление, историю о стародавних временах, когда магия ещё населяла весь их огромный мир, когда люди боролись с богами за абсолютное право обладать магией, Эмбер взглянула на крышу театра. Возле мраморных изваяниях крылатых горгулий сидело странное существо, напоминавшее то ли обезьяну, то ли мускулистого человека, покрытого шерстью и с длинным хвостом. Глазницы были пусты, и существо замерло в настороженной печальной позе рядом с молчаливыми горгульями. Эту статую нашли весьма давно при раскопках старого дворца вождя Йосем Окровавленного, и она так понравилась архитектору театра, что он украсил ею своё творение.       «Как я раньше не замечала эту статую! Это они. Древние абадоны» — вихрь мыслей засвистел в голове Эмбер. Несколько лет назад ей попалась старая потрёпанная книжка, где на переплёте листов был нарисован этот странный зверь. Внезапно Эмбер почувствовала в плечо сильный удар. Королева закричала, но ей зажали рот.       — Ваше Величество, прячьтесь! — крикнул майор Беон, начальник её стражи.       Шум и крики пронеслись по улице, возникла беготня. Эмбер заслонили четверо гвардейцев, маг, охраняющий королеву, воздвиг каменную стену.       И в это мгновение заревел от неслыханной боли человек.       За криком последовал удар от падения тела. Затем прозвучал тихий предсмертный писк.       — Что… произошло? — Эмбер, придерживая у груди дрожащие руки, выглянула через спины гвардейцев. «Мои сыновья, мой муж, брат! С ними-то всё хорошо?» — Эмбер не хотела представлять самое худшее, она ничего не понимала, но первая мысль пришла страшная — началось восстание.       — Ваше Величество, возвращайтесь в карету, скоро маги перенесут вас во дворец, — взволнованно ответил майор Беон. — Не берите близко к сердцу, какой-то сумасшедший раб попытался наброситься на вас сзади. Мы его остановили.       Эмбер увидела через спины гвардейцев лежащее на тротуаре тело. Мужчина, которому из-за множества морщин, невозможно было определить возраст, лежал, раскинув руки. В рваной льняной рубахе, босой на одну ногу, он сжимал в кулаке маленькое медное колечко, подходящее только на детский пальчик, возле тела лежал нож. На шее мужчины дрожал металлический ошейник. В ошейнике ярко-красным светом сверкал чёрный винамиатис.       — Назад всем! — закричал Беон толпе перепуганных прохожих. Он поднял над головой револьвер — Я буду стрелять!       Но двое рабов сделали шаг вперёд.       Они успели лишь крикнуть от боли, и упали навзничь. На их шее дёргался ошейник.       — Разбудил ошейник сразу, не стал их пытать, даря им второй шанс, — процедил гвардеец за спиной майора Беона.       Гвардеец держал в руках чёрный камень, винамиатис, направляя на толпу. Ещё трое рабов, стоящие впереди свободных людей, замертво попадали.       «Какой позор!» — думала Эмбер, приходя в себя. Погибнуть от руки каких-то невольников, облачённых в тряпье. Ладно, если бы покуситель пришёл с мечом и доблестной шпагой, одолел её стражу и тогда бы уже заставил преклонить колено. Но это… жалкое существо, называемое лишь некоторыми незаурядными личностями «человек». В глазах почему-то крутилось маленькое колечко, которое даже после смерти раб не обронил. Он мстил за разлуку с дочерью, за её смерть, или может вещица принадлежала не дочери, а какой-нибудь племяннице, внучке? Эмбер так некстати вспомнила своих сыновей. Если бы не обещание Конела показать детям зимний лес, сейчас бы из кареты выбежал сломя голову Тобиан, за ним вышел такой крохотный, такой нежный и улыбчивый Фредер, рассматривал бы красные стены театра, любовался бы птицами на его стенах. А убийца бы поджидал Фредера!       «Заповедник! Они в лесу!» — воскликнула Эмбер.       — Дайте мне винамиатис и стекло! — приказала она.       Уже через минуту ей в карету принесли прозрачный камень и толстое стекло. Эмбер положила камень на стекло и закричала:       — Конел! Фредер! Тобиан!       Стекло и камень тотчас засветились, через несколько секунд на стекле образовалось раскрасневшееся и покрытое снегом лицо Конела, вдалеке заливались смехом дети. Эмбер выдохнула: они живы. Рассказав о неудачном покушении мужу, Эмбер потребовала, чтобы он немедленно возвращался с детьми во дворец. Она закончила разговор, камень и стекло померкли. Эмбер позвала к себе премьер-министра. Тот, держась руками за стражника, подошёл к королеве.       — Фанин Кэувс, — увесисто сказала королева, вспоминая своё прозвище — Эмбер Строжайшая. — Напомните мне, какая мера наказания полагается освободителю, который просто читает неграмотным людям свою вольную писанину о равенстве рабов и свободных людей, и на этом его пропаганда заканчивается?       — Пять лет тюрьмы, Ваше Величество, — ответил бледный министр, шатающийся на ногах словно простреленный.       — Фанин Кэувс, собирайте заседание парламента, я буду во дворце Солнца через три часа, специально для вас я задержусь возле своих сыновей, времени у вас хватит для сборов. Пора поговорить об увеличении тюремного срока до десяти или даже пятнадцати лет, а для болтунов с более широкими языками впору подумать о смертной казни. Пожалуйста, фанин Кэувс, побыстрее, я уверена, что на собрание придёт мой брат Огастус, я не хочу заставлять его ждать. Он и так сильно обеспокоится, когда узнает о покушении на меня.       При упоминании имени герцога премьер сменил цвет лица на зелёный и потом посинел как труп.       — Слушаюсь, Ваше Величество, — прошептал Кэувс. — Ваши приказы будут исполнены.