Отщепенцы и пробудившиеся

      Первяк. Что может быть хуже первого дня шестицы для сотни жалких, измученных работой невольников? День отдыха пролетел незаметно быстро. Разве может за один день женщина обласкать своё дитя, мужчина насладиться дурманом от нежной пивной пены? Вот уже перед носом раскрывают безжалостные пасти шахты, полные сероземельника. Трудиться, не покладая рук, до позднего окончания смены и всё с одной целью — вынести на поверхность ничтожные серые камушки, благодаря которым вся страна будет питаться магией. Вся страна, но не они!       Боги любят сарказм, поговаривают рабы. Как ещё объяснить, что землю, наделённую величайшей силой, добывают самые жалкие и бесправные? Говорящие животные, выращенные за стенами лабораторий, помогают своим хозяевам иллюзорно стоять на равной ноге с магами Тенкуни!       Но времени для философии у рабов нет. Работай, иначе разозлишь хозяина. А если разозлишь — прощай, любимая семья, верные друзья! Свалоу не бьют рабов плетями, не пробуждают ошейник, они просто продают ленивых или непокорных. Жизнь у Свалоу полна привилегий: ни тебе издевательств со стороны хозяев, ни лохмотьев, ни хижин, в которые противно заходить изнеженной кошке. Но рабство есть рабство. Впрочем, хватит думать, работай. Работай. Винамиатис не любит ждать.       Звук кирок не доносился до реки, где играла маленькая госпожа. Десятилетняя девочка, пухлая, щекастая, в тёмном батистовом платье, скрывающем её полноту, сидела на берегу, опуская чёрные лохматые волосы в воду, смотрела в спокойную речную гладь и напевала под нос тихую мелодию, пытаясь попасть в такт воды. Он её детского голоска поднималась тонкая струя и танцевала круговоротиком над поверхностью реки. Девочка робко прислушивалась, не ищут ли её. «Госпожа Нулефер, куда вы опять убежали!» — сию минуту её убежище может раскрыть старая морщинистая няня, и ей придётся в следующий раз уходить ещё дальше от дома, чтобы побыть одной. Нулефер любила отдыхать солнечными днями на речке, что протекала возле её большого семейного имения, но всегда искала уединённые тихие места, обходя стороной песочный пляж, на котором постоянно собирались ребятишки родительских рабов и толпились, обрызгивая друг друга. Ближе к лесу, у речного берега люди редко попадались, рабам не нужно было сюда ходить за водой, своих детей они не отпускали так далеко, пугая, что их украдут лесные чудища. Отец, мама и старшая сестра тоже запугивали Нулефер похитителями: если маленького рабчонка утащит в лес лесовик, то её непременно украдёт какой-нибудь освободитель.       Герматена, последний месяц весны, был любимым временем года Нулефер. Природа давно расцвела, исчезли проталины, по реке иногда проплывали оброненные в имении Свалоу цветочные венки. Если затаиться, можно увидеть выскочившего из леса зайца или лисицу, выведшую на водопой своих лисят. Нулефер поднимала руку и притягивала к себе воду. Она пыталась поймать крошечную рыбёшку, но как только ей это удавалось, то сила Нулефер переставала удерживать в воздухе воду и бросала её обратно в реку. Для Нулефер, как и для свободных детишек, дни отдыха продолжались. Она не пошла в школу. Сегодня в Зенруте был праздник — отмечали двухсотлетие правления Афовийской династии.       Нулефер, лежа на траве, взмахнула рукой. Солнце грело землю, от реки исходило тепло, прямо перед глазами выросла большая пирамида. Нулефер вертела в воздухе водяную фигурку и наслаждалась спокойствием. «Сегодня пирамидка стала ещё больше, я делаю успехи. Показать бы маме и папе, и Норе тоже, но они не оценят», — думала она. От одной мысли, что родители и старшая сестра никогда не похвалят её, Нулефер почувствовала во рту противную горечь.       Она родилась в Зенруте, в славном и богатом городе Рысь, в семье промышленников Оделла и Ханны Свалоу. Её родители были манарами, как и их родители, деды и бабки Нулефер, они прожили всю свою жизнь в Зенруте, приумножая благосостояние семьи. Нулефер ждала та же обыденная жизнь манаров. Но однажды всё изменилось, Нулефер помнила тот день ярко. Ей было всего пять лет, она играла в своей комнате и собирала из карт большой дворец, ставя по маленькому домику на нижний этаж. Окно было закрыто, чтобы не налетели насекомые, и в комнате зависла удушающая сонливая духота. Нулефер захотелось пить, но она боялась встать с кровати — карточный дворец дышал на ладан и развалился бы от любого шороха, а няня уснула в кресле, и будить её было жалко. Нулефер протянула руку к стакану, стоящему на столике в надежде дотянуться. Внезапно вода зашевелилась.       Нулефер вскрикнула испуганно и удивлённо. Она хорошо была наслышана, что только тенкунцы могут творить волшебство. Но протянула дрожащую ручонку к стакану, и вода снова заколыхалась. Нулефер вскочила с кровати, забыв про карты, и побежала к родителям:       — Мама! Папа! Нора! Я волшебница!       Родители и сестра сидели на диване в комнате для отдыха и смотрели по стеклу сказ.       — Я волшебница! — прибежала она. — Меня слушается вода.       Как сейчас Нулефер помнила, к ней повернулись тёмноволосые головы отца и мамы, медленно и величаво развернулась сестра Элеонора, и улыбнулись все:       — Какая ты молодец!       — Смотрите, как я могу! — похвасталась девочка и протянула руку к папиному стакану.       Но ничего не произошло.       — Я сейчас могла шевелить воду! — Нулефер ничего не понимала. — На подоконнике она двигалась!       Мама взяла её на руке и посадила между собой и Элеонорой. Её тонкие губы коснулись головы Нулефер.       — Просто подул ветер. Ты же знаешь, что мы, манары, магией не обладаем. Тем более, в шаем доме установлены замки, блокирующие магию, чтобы нас не ограбили.       Нулефер отчаянно пыталась пошевелить воду в папином стакане, но её попытки были пустыми.       — Я думала, что я волшебница, — обида подскочила к Нулефер, и она заплакала.       — Радуйся, что ты не волшебница, — засмеялась Элеонора. — Знаешь, что было бы с тобой, если бы ты, манарка, стала волшебницей?       — Что? — удивился ребёнок.       Элеонора оторвалась от стекла. Её чёрные пушистые локоны хлестнули Нулефер по лицу. Элеоноре было пятнадцать, но она считала себя взрослой женщина, постоянно вертелась перед зеркалом, гордясь своей осиной фигурой. Маленькая Нулефер увидела в глазах сестры усмешку.       — Нулефер, ты бы нарушила все законы природы, если бы стала волшебницей! А это приведёт к страшным последствиям, тебя отберут от нас учёные и будут ставить каждый день эксперименты. Резать, колоть как лягушку, может, голову отрубят и посмотрят, прирастёт ли она заново. Засунули бы под лёд и стали ждать, растает лёд под тобой или нет, растаял бы — засунули в печку и держали там тебя, пока ты не потушишь огонь. О, вон глянь, мы смотрим сказ про необычную девочку, которая родилась в Зенруте с магией песка!       Нулефер приникла к стеклу и сжала рот, чтобы не закричать. По ту сторону стекла стояла такая же маленькая девочка. Она могла повелевать песком. Малышка упрямо, как могла, защищалась песком, а в неё стреляли полицейские, за их спиной двое мужчин в белых халатах готовили непонятное зелье в колбах. Но самым страшным было, когда сухая худая женщина ткнула на девочку пальцем и крикнула: «Она не моя дочь! Убейте эту ведьму! Забирайте, мне она не нужна!»       — Элеонора, сколько раз говорить, чтобы ты не пугала сестру! — через минуту закричал Оделл. Он направил мрачный взгляд на стекло, и оно тут же погасло.       А Нулефер побежала к себе и прошептала:       — Как хорошо, что я не волшебница.       Ранним вечером ложась спать, Нулефер пошла мыть руки. Она нажала краник и оторопела. Вода шла в разные стороны. Она убрала руки, и вода полилась прямо. Поднесла руки — вода перестала идти совсем.       — Мама! Па…! — закричала Нулефер и услышала звон бьющейся посуды.       Возле двери стояли мама, папа и Элеонора. Их глаза были размером с чайные блюдца, сестра окаменела и даже почти не дышала, отец, казалось, поседел, мама дрожала, из глаз сочились слёзы, а на полу лежала дорогая хрустальная ваза, разбитая вдребезги.       — Это невозможно! — застонала мама.       — Немыслимо! — крикнул папа.       Элеонора была на грани потери сознания.       — Повтори, доченька, — протянула мама.       С опаской Нулефер протянула руки к кранику, однако на сей ничего не произошло. Вода шла своим быстрым ритмичным ходом, и никакие высшие силы ей не были указом. Нулефер ничего не понимала, а родители и старшая сестра с перепуганными лицами окружили её, стали всматриваться в личико, раздевать, что-то исследовать, крутить руки и ноги и повторять.       — А ну попробуй. Попробуй, малышка, — зашептала мама.       И снова ничего. Чудо, которое наблюдали трое ужаснувшихся людей, испарилось таким же невероятным образом, как и появилось. Первым в себя пришёл отец. Показалось. Так он всё объяснил, хотя сам не верил своим словам, но что ещё можно придумать, когда твоя дочь, рождённая за пределами Тенкуни, на какой-то миг подчинила стихию?       Всю следующую шестицу родные наблюдали за девочкой. К ней не подпускали подружек, рабов. Но способности больше не проявлялись. Родителям стало казаться, что Нулефер потеряла силу. Но через шесть дней Элеонора, гуляя с сестрёнкой возле речки, что протекала возле их владений, заметила на воде маленькую ямку. Нулефер пыталась приманить куском хлеба уток, а за ними было нечто вроде миниатюрного водоворотика.       — Нора, я её чувствую, — залепетала Нулефер. — Я чувствую воду.       Она двигала руки и куда указывала она, туда и следовала ямка. Нулефер ощущала в своих руках силу, ощущала связь с рекой. Она испытывала тепло в теле и странное спокойствие, идущее изнутри.       С того дня вода стала любимой игрушкой Нулефер. Она забавлялась с водой в стакане, любовалась ею на реке, когда никто за ней не смотрел. С каждым годом она чувствовала всё больше силы и больше талантов. Нулефер могла поднимать воду, писать ею различные слова, создавать незамысловатые фигурки. Но чем больше тешилось она, тем сильнее необычные способности придавали страха её семье. Родители изучили все архивы Зенрута, ездили за сведениями в Тенкуни, но не находили ответов. Они не могли понять почему их дочь — единственный маг, зачатый за пределами волшебной страны, за всю тысячелетнюю историю мира, как людям стало известно существование Тенкуни. Правила рождения магов в природе были строги. Маг мог появиться на свет от манаров только при очень сложных условиях: оба его родителя, а также бабушки и дедушки до того, как они дали жизнь его отцу и матери, должны были прожить половину жизни в Тенкуни перед тем, как зачать ребёнка. Семье редких манаров удавалось соблюсти эти условия. Ребёнку магов, зачатому в чужеземье, сила не даровалась; он становился манаром. Маги не рождались и на больших островах государства Тенкуни — Дирито и Синистра, захваченных у Зенрута в ходе войны двенадцать столетий назад, когда рухнула великая Рутская империя.       Отец и мать обращались за помощью к магу-целителю, который работал в их стране и умел по капле свежей крови определять родство людей до седьмого колена, родная ли Нулефер им дочь. Кровь ответила — Нулефер их дочь. Однако вопреки законам природы девочка была магом. Как позже выяснили родители, даже проявилось волшебство типичным для тенкунцев способом — внезапно пришедшее умение повелевать стихией, длящееся минуту, не меньше; потом спячка способностей в течение шести дней, а затем окончательное рождение магии. Как и все водные маги, Нулефер вскоре потеряла способность управлять водой, когда в доме были включены магические замки. Только дети в первые шестицы пробуждения магии могут преодолять силу замка, когда зарождается их робкий и неосторожный дар. Однажды по стеклу родители услышали о мальчике-соотечественнике, который оказался магом. Они облегчённо вздохнули — их дочь не одна. Но через день вещатели сказали — мальчик оказался приёмным сыном, его настоящая родина — Тенкуни, где его и усыновили добрые иностранцы. Спустя год мир потрясло новое известие — у двенадцатилетней девочки-манарки обнаружилась магия. Шестицу мир бурлил от такого известия. Но журналисты развеяли миф о магах и манарах вновь — мать и отец девочки родились в Тенкуни, откуда сбежали, опасаясь ареста за злостные мошенничества. Супруги не учли только одного — их дочь может раскрыть родителей-преступников. Что и случилось.       Нулефер любила свой дар, хоть и не понимала, почему он у неё. Оделл и Ханна Свалоу боялись её способностей, но ещё больше их пугало, что когда-нибудь мир узнает про их маленькую дочь. Они тщательно скрывали магию. Ни близкие друзья, ни рабы, живущие с хозяевами в одном доме, не были посвящены в семейную тайну. Нулефер строго-настрого запретили рассказывать кому-либо о своём даре. Каждый вечер, по триста шестьдесят шесть дней в году, по шесть раз за шестицу её учили молчать. В доме всегда стояли магические замки, Нулефер не разрешали играть на реке, даже одной. Иногда только, под строгим своим наблюдением или под присмотром Элеоноры.       Нулефер росла, ощущая себя сорняком, которому на волю мешают выбраться стены теплицы, она замыкалась в себе и находила утешение в играх с водой. И в еде, от которой стремительно набирала вес. Сестра расцветала, становясь завидной невестой. Родители седели и старели. За что? Почему я? Почему только я? — спрашивала Нулефер себя. Взрослые не находили ответов, поэтому Нулефер искать их сама. Она пыталась копаться в семейных вещах, узнать про своих родителей — мать с отцом не рассказывали дочери про себя, и Нулефер никогда не встречалась со своими дедушками и бабушками, дядями и тётями.       «Если магию дал мне могущественный маг, то почему он не объявился? — терзала себя Нулефер, ища хоть какое-то объяснение своему дару. — Почему выбрал именно меня? Кто я: случайная жертва опыта, или он увидел меня избранной? Если магия дана мне свыше, то почему небеса никому раньше из манаров не давали магию? У меня есть предназначение, я родилась для какой-то цели или я случайность?» И тогда Нулефер решила, что на этой земле у неё есть миссия, о которой она пока не ведает. Родители спокойно слушали выдумки дочери, но Элеонора в последние два года стала часто выходить из себя, слыша подобные небылицы.       — Не городи чепухи. Запомни, сестра, ты подданная зенрутской короны. Ты манар! Скорее я стану королевой Зенрута, чем у тебя появится миссия!       — А может быть, ты сама маг? — однажды шутки ради спросил её отец.       Элеонора хмуро окинула взглядом отца и важно заявила:       — Родилась бы я магом, я давно бы покинула нашу глушь под названием Рысь и уехала в Тенкуни.       На этом все разговоры о предназначении прекратились. Отец и мама занимались работой. Папа владел шахтой по добыче сероземельника, а маме принадлежал завод по производству винамиатиса. Родители, даря согражданам магию, руководили рабами. Элеонора пропадала целыми днями вне дома, и никто не знал, где она и чем занимается. Нулефер выкраивала минуты, когда взрослые были заняты своим делом, а няня забалтывалась с кем-нибудь из рабынь, и убегала на реку. К магии.       — Красивая пирамидка! — пронёсся восторженный мальчишеский голос за спиной.       Нулефер содрогнулась, побелев.       Её прошиб пот. Вода потеряла форму и обрушилась на неё, облив с ног до головы. Нулефер подскочила и увидела перед собой незнакомого мальчишку. Он был её ровесником, но чуть ниже ростом. Худенький, с тоненькими длинными руками, хилый на вид, он кутался в толстый большой свитер по самое горло, хотя стояла тёплая погода уходящей весны. Из-под кепки торчали каштановые волосы, мальчик улыбался, смотря на неё зелёными яркими глазами.       — Да, красивая, — испуганно пробормотала Нулефер и попятилась назад. Она оступилась, и нога булькнула в реку, намочив новые туфельки. Нулефер быстро вынула из воды ноги и застыла, уставившись на мальчика.       Он не чувствовал страх девочки, подошёл поближе к ней и бросил беглый взгляд на расползающиеся по реке круги.       — Я уж не ожидал, что в этом глухом лесу кого-нибудь встречу. Думал, дай-ка отдохну в одиночестве от всех, посижу на природе, мне не охота в городе среди людей находиться, неважно себя с ними чувствую. А тут ты! Не ожидал так не ожидал увидеть кого-то. Тем более девчонку, гуляющую одну! Тем более девчонку-мага! У тебя родители неподалёку гуляют, или ты тоже убежала?       У Нулефер во рту застрял камень, она словно разучилась говорить, могла только смотреть на мальчишку и глотать часто и сильно воздух.       — Ау, ты давно в Зенруте? Твои родители работают тут в Рыси или вы приехали город и страну посмотреть?       — Приехали… посмотреть… завтра уезжаем… в Тенкуни, — наконец Нулефер смогла хоть что-то из себя выдавить.       Она лгала. Вернее, пыталась лгать, спасая свою большую тайну, свою маленькую жизнь и дорогих себе людей. «Он принимает меня за жительницу Тенкуни!» — чуть не плакала от страха про себя Нулефер. Она родилась не в Тенкуни и никогда даже не была в стране магов.       — Смотри, не заболей, туристка, — добродушно засмеялся мальчишка, взмахнул рукой, и мокрая Нулефер вдруг высохла.       — Ты маг? — опешила она. Потрясений было больше, чем можно вообразить! Ладно бы её раскрыл кто-нибудь из соседей, из заблудившихся путников, или из мальчишек-охотников. Но это был тенкунец!       — Нет, манар. Что за глупые вопросы? Что ты смотришь на меня, как на зверюшку, а? — нахально спросил мальчик.       Хотя он говорил вызывающе, мальчик то и дело оборачивался назад, а глаза его сияли добрым и грустным светом. Не дожидаясь ответа от Нулефер, улыбка исчезла с его лица, глаза потускнели, и мальчик сам погрустнел. Он стал словно ещё худее. Мальчик протянул Нулефер руку.       — Меня зовут Уиллард. Уилл сокращёно. А тебя как? Здорово, что у нас одна магия. Ты меня не бойся, я не разбойник, просто в лесу один гуляю. Тяжело мне в городе… ну возле людей, — Нулефер взяла его за руку и заметила, что рука жилистая, сильная.       — Нулефер, — протянула Нулефер и по привычке добавила: — Мне десять лет, а тебе сколько?       — Столько же. Приятно познакомиться… э-э… соотечественница.       Голос мальчика был нежен и ласков, с нотками мужественности. Нулефер вдруг почувствовала, что на её лице возникла короткая улыбка! Неизвестно, что он делает в лесу, но он не причинит ей вреда, решила Нулефер. И с этой мыслью сердце маленькой девочки забилось. Вот он маг, истинный тенкунец, представитель её силы! Затормошить парня, выведать всё про магию — было единственным её желанием. Авось, что и узнает про себя! Но что ему сказать? Любое неправильно слово, и Уиллард раскусит, что она никогда не была в Тенкуни.       — А ты умеешь рисовать картины? — Уилл заговорил.       — Ты о каких картинках говоришь?       — О водных конечно же, — он удивился незнанию Нулефер. — Например, нарисовать водой на воздухе облака, лес, речку и гуляющих вокруг неё людей.       Нулефер покачала головой.       Уиллард взмахнул рукой, точно кистью, и часть воды отделилась от реки. Куда показывал мальчик, туда и следовала вода. Через минуту на воздухе появилась милое, но неуклюжее изображение рыси — символа города.       — Некрасиво получилось, но такой вот я художник. Как на бумаге малюю, так и на воздухе получается. Но если ты хорошо умеешь рисовать, то из тебя и водный художник отличным выйдет.       Уиллард разрушил картинку, и вода вернулась в своё русло.       — Молодец, Уилл! Ты гений! — Нулефер захлопала в ладоши. — Ты давно в Рысь приехал? У тебя родители работают на заводе Свалоу? — спросила она, поразившись своей смелости.       Уилл как-то странно сжал плечи, будто бы испугался вопроса, но поспешно ответил:       — Я просто по миру с родителями путешествую. Сегодня мы в Рысь заехали, у вас красивый город. И, кстати, я не гений. Вот моя учительница Урсула Фарар — она гений, я так… ученик.       — Фарар… Ты говоришь про дочь легендарного водного мага Яхива Фарара? Этим воином хотели обладать все страны!       — Урсула его племянница. У Яхива не было детей.       Девочка и мальчик уселись на широкий камень, что служил Нулефер скамейкой во время игр с водой. Уилл достал из кармана яблоко и протянул его Нулефер.       — Я вчера был в вашем зверинце. До чего же красивые рыси! Представляешь, кошечка Лира разрешила погладить себя! Я её за ушком почесал через клетку, пока охранник не видел.       — Я в зверинец не хожу, — нахмурилась Нулефер. — Жалко животных. Тебе бы хотелось, чтобы тебя забрали с воли и поместили в клетку?       Уилл поправил уголок воротника на своём свитере.       — Тогда посоветуй, где можно отдохнуть в вашем городе. — угрюмым голосом спросил он.       Страх Нулефер подошёл к концу — подумать только, сам тенкунец просит её помощи! И она стала проводить новому приятелю экскурсию по городу, правда, на словах. Она рассказала иностранцу о знаменитых рысиных магазинах, театрах, парках аттракционов, а после стала посвящать гостя в историю города — легенду о дикой кошке, которая спасла от волков первого короля Афовийской династии, и за это он приказал переименовать селение, чтобы увековечить память зверя. Кто знал, что спустя двести лет село разрастётся до большого города, а зверь-спаситель будет у всех на устах? Даже сейчас Афовийские не забывали Рысь, пока королева Эмбер с сыновьями праздновала юбилей династии в столице, её брат герцог Огастус приехал в Рысь с торжественной церемонией.       Время летело быстро, так прошло четыре часа. Ребята давно забыли про кошек и правителей и разговаривали на простые детские темы. Они были знакомы всего один день, но почему-то чувствовали себя лучшими друзьями. От Уилла исходила необъятная энергия, которая тянула Нулефер к себе. Казалось, она знает чудного иностранца всю жизнь. Но её смущало, что мальчик был не слишком разговорчив про свою семью. Нулефер трезвонила ему про своих родителей, про сестру Элеонору, про лучшую подружку Люси, а Уилл на простой вопрос, есть ли у тебя братья и сёстры, грустно сказал:       — Это неважно.       Уилл, как настоящий тенкунский маг, имел всё же привычку то и дело задавать Нулефер какой-нибудь вопрос, связанный с магией. «А почему ты не высохла сама? Не знаешь такого простого приёма? А почему ты не рисуешь водой, обычно все дети, кто управляют нашей стихией, пытаются научиться рисовать? А ты дралась когда-нибудь водой, пробовала себя в дружеских спаррингах?» Нулефер отвечала робко, отмахиваясь рукой, будто у неё занятия поважнее, а какая-то вода не шибко её интересует.       — Так почему же ты у меня всё расспрашиваешь про нашу силу? — Уилл ловил Нулефер на противоречии.       Она отнекивалась, постыдно отводя глаза в сторону. Одно дело врать своим соседям, а совсем другое замечательному тенкунцу, который с первых минут знакомства стал для неё как друг. Зелёные глаза Уилла были широки и как бы молчаливо говорили: «Я научу тебя всем магическим штукам, доверься только мне». Внутри у Нулефер защемило. Она сжала подол платья маленькими толстыми ручонками и прошептала:       — Я тебе соврала. Я родилась в Зенруте… в семье Оделла и Ханны Свалоу, это наше имение за этой рекой стоит. Уилл, я маг, но я родилась в Зенруте у манаров!       Уилл изумлённо уставился на неё большими глазами. Он стоял, покусывая губы, и не мог сам вымолвить слова.       — Ты не веришь мне?       — Да нет, верю… Но… Не знаю… Я слышал про Свалоу, когда сюда приехал, они рабовладельцы, винамиатис создают… а, может, тебя удочерили? У Свалоу на заводе маги работают, вдруг твоя мама-маг умерла, и Свалоу…       — Нет же! Мои родители мне настоящие! Мы проверяли у целителя наше родство! Просто… вот такой я родилась. Прошу, Уилл никому не рассказывай мою тайну, ты единственный, кому я раскрыла её. Сама не знаю, почему… Ты мне понравился.       — Я буду хранить твою тайну. Маги никогда не предают товарищей.       Уилл слабо улыбнулся уголками рта. Его блеклая печальная улыбка поразила Нулефер. Уилл прислушался к каким-то шорохам в лесу. Его ухо было постоянно востро, как он встретил Нулефер. Она тоже обращала внимание на каждый лесной шум, но она опасалась няни или кого-нибудь из взрослых.       — Ты не бойся, — Нулефер взяла на себя роль заступника. — Никого в лесу нет. Правда, иногда волчий вой слышно, но они далеко живут, волки не подходят близко к имению Свалоу, тут же люди живут. Знаешь, Уилл, — она засмеялась, — я тебя сначала испугалась. Подумала, что ты какой-нибудь злой освободитель, скрывающийся от полиции в лесах, родители меня всё время освободителями пугают.       — Они хорошие! — неожиданно Уилл подскочил и закричал: — Освободители помогают людям, ничего ты не знаешь! Ты Свалоу, ты — рабовладелица! Освободители спасают людей, которых такие, как вы, превращают в рабочий скот и надевают на шеи ошейники, чтобы они даже слово плохого не могли сказать. Освободители никого не убивают, они хотят, чтобы рабство мирно было отменено королевой, а хозяева чтобы поняли, что их рабы тоже люди, как и они!       — Рабовладельцы мои родители, а не я! — Нулефер подпрыгнула следом за Уиллом. — Я, между прочим, тоже не люблю рабство. Моя няня, мои друзья, они все рабы, и мне больно от этого. Папа с мамой хорошо обращаются с нашими рабами, никогда их не бьют и не пробуждают ошейник, но я не хочу быть рабовладелицей… Не хочу!       Нулефер бесило, когда кто-нибудь принимал её за безжалостную жестокую рабовладелицу. Её семье принадлежало две тысячи рабов, но для Нулефер это были обычные люди, хотя некоторые из них были выращены в лабораториях. В то время, пока отец, мама и сестра заботились только о сохранности тайны Нулефер, они не находили времени объяснить дочери, почему одни люди вынуждены подчиняться, а другие господствовать над ними. Нулефер видела старушку-няню, хлопочущую над её одеждой, наблюдала со смехом за усатым конюхом, разговаривающим с лошадями, выбегала из дома и тут же бросалась к подневольным детишкам. С маленькими рабами особенно Нулефер нравилось дружить, у неё были неплохие подружки в школе, но толстая, неуклюжая Нулефер не всегда сразу находила язык с прилежными и аккуратными ребятами. Рабы, может, и считали её уродиной, но никогда этого не говорили в слух и не отказывались от дружбы с Нулефер.       — Хочешь убедиться, что я добрая, что я не жестокая? — Нулефер воскликнула. — Так пошли ко мне. У моей подруги Люси, она рабыня, сегодня День Рождения. Приходи к нам, отпразднуем вместе. Ты же сам сказал, что сегодня до позднего вечера никуда не спешишь, верно? В шесть часов вечера, это будет через часик, сможешь, значит, сходить на праздник.       — Ну… я… — Уилл смутился неожиданному приглашению.       Он быстро запротестовал, что никуда ему не хочется. Но Нулефер крепко схватила его за руку и всеми силами стала удерживать. Уилл говорил, что его, оказывается, уже ждут родители, Нулефер утешала его, что он посидит на празднике всего один час и сразу же уйдёт. Наконец, Уилл вздохнул и сказал:       — Ну, уговорила! Позволь ромашек нарвать, не с пустыми же руками мне идти на день рождение к твоей Люси.

***

      Небольшой гурьбой дети с имения Свалоу и несколько соседских невольников собирались у маленького деревянного домика, стоящего возле широких дубов, что отделяли господскую усадьбу от шести домишек, в которых жили семьи наиболее любимых хозяйских рабов. Нулефер тащила за собой Уилла, она успела быстро забежать домой и захватить маленькую самодельную куклу размером с ладонь для подарка Люси. Ещё с порога пахло луком, жареным кроликом, разносился вкусный запах выпечки. Ребята, что заходили в дом, представляли пёструю толпу: кто был одет в чёрный пиджак младшего камердинера, кто носил длинную отцовскую рваную рубаху с рукавами до колен, у большинства детей руки и лица были перепачканы серой пылью от сероземельника, с десяти лет они помогали родителям в шахтах. Но у всех на шеях блестел от солнечных лучей ошейник. «Люси. Оделл Свалоу. Рысь, 168.» — такая надпись была у маленькой хозяйки торжества. Ничего особенно, имя раба, имя хозяина, адрес. Всё скромно и понятно, как и должно быть у вещей. Посреди шумной ватаги детишек мелькали две взрослые рыжие головы — родители Люси, Фьюи и Джина. Фьюи был крепким высоким мужчиной. Он умел читать и писать, по этой причине Оделл сделал его своим секретарём. Джина выполняла обязанности главной горничной, а ещё любила вкусно готовить. Нулефер считала, что Люси очень повезло с мамой, ведь никто не создаёт такие вкусные прекрасные блюда, как Джина. Её мама, Ханна Свалоу, без помощи слуг даже одеться не может. Джина не отличалась стройным телом, но её пышная длинная коса многим мужчинам приходилась по душе.       — Это все рабы? — Уилл уставился на толпу довольных детей. — Они так одеты хорошо… Ну не все, но многие… И бегают весёлые, тебя не боятся.       — Да, — кивнула Нулефер. — В Рыси хорошее отношение к рабам. А Фьюи и Джина любимые слуги моих мамы и папы, поэтому им папа даже дал выходной. Хотя папе не до рабов сегодня, он про Афовийских весь день слушает и читает. Тоже мне, юбилей! О, вот, Люси! Уилл, познакомься с ней!       Нулефер подвела Уилла к тоненькой розовощёкой девочке, что бегала всё вокруг родителей и помогала расставлять деревянные тарелки на потёсанный, но крепкий столик. На вид Люси была очень мала, хрупка, хотя ей исполнялось десять лет. Она ланью скакала по дому с посудой в руках и поражала своей юркостью, ловкостью, когда, совершая большие прыжки, ничего не роняла. Люси с раннего детства дружила с Нулефер, и Нулефер очень любила Люси за её честность, открытость и доброту, которую таило каждое её движение. Люси могла стоять на дороге и ждать, пока перейдёт вереница муравьёв. Если какой-то рыбак забывал на берегу ведро с ещё живой рыбой, то Люси брала задыхающееся животное и трепетно отпускала в воду. Впрочем, иногда позволяла себе драки, когда кто-нибудь из мальчишек дёргал её за пышные рыжие волосы и кричал: «Огонёк, смотри не загорись!»       — Здравствуй. С Днём Рождения тебя, я Уиллард. Меня пригласила к тебе Нулефер, — Уилл проговорил поздравление с пышной официальностью в голосе и протянул Люси букет полевых ромашек.       — Здравствуйте, господин Уиллард, — Люси улыбнулась. А вслед за ней на незнакомца обратили внимание все дети и в один голос воскликнули, тускло и расстроенно:       — Здравствуйте, господин Уиллард!       — Что вы, что вы! — подскочила Нулефер. — Это просто Уилл! Мой друг и, надеюсь, будет скоро вашим!       Но ребята всё равно хмуро поглядывали на незнакомца. Нулефер схватила Уилла за руку и потащила на скамейку, куда тут же села Люси. Подружка долго и смущённо поглядывала на своего гостя, Нулефер шептала ей: «Он такой же как и я, не стесняйся, будь собой». А Уилл оглядывал дом и детей. У Люси было тесно, как раз для житья троих людей, но в доме всё хватало: две прочные кровати, маленький платяной шкафчик, самодельные стол и стулья, часы, извещающие время. Дом был похож на жилище крестьянина, нежели на лачугу рабов. За окном кудахтали курицы и стояли клетки с кроликами.       — Дети все ваши? — Уилл шепнул Нулефер на ухо.       — Нет. Вот тот черноволосый крикун это Кам, он наш. Винни, Арра тоже наши, а эти трое — там в сторонке сидят — соседские ребята, они в доме служат, а хозяева сейчас уехали на месяц к родственникам, поэтому смогли к нам прибежать. Сэм тоже наша, — она показала на маленькую девочку, которая только в доме у Люси смогла отмыться от серой рабочей пыли.       Нулефер могла объяснить Уиллу проще: те, кто хорошо одет, те все наши, рабы Свалоу, а у ребят из соседних земель встречались и лохмотья, и босые ноги, и на еду они смотрели жадно и ненасытно. Но не стала хвастаться, не хотела, чтобы Уилл подумал, будто она показывает ему, что быть рабом Свалоу это хорошо, и еда у тебя есть, и тёплая крыша.       Мелодичное пение дудочки, на которой играл Фьюи, окутало маленький домик. Дети визжали, смеялись заливистым смехом, страх перед Уиллом пропадал, они уже не чувствовали в нём господина, чужака, видя, что Уилл сидит возле Люси и сам боязно смотрит на них. Иногда они спохватывались и вспоминали, что Билли или Фэрика нет с ними, и тут же кричали: «А ну его!» Ещё давно дети выучили, что, если товарища нет с ними рядом, это пустяк, он не продан, не сдан в наём, вечером или завтра днём они встретятся и тогда уже улыбнутся друг другу.       Уилл застенчиво сидел, забившись в угол. Из печки исходил жар, но он сжимался в шерстяной свитер как при ознобе.       — Ты почему такой пуганый? — дёрнула за руку его Люси.       — Не привык к большому числу людей, — скоро ответил Уилл.       — Хочешь булочку? — протянула она угощение.       — А теперь все к кролику! — внезапно раздался торжественный крик Джины.       И прежде чем женщина поставила угощение на стол, детвора дружно заняла свои места. Разумеется, Нулефер уселась возле Уилла и Люси. Ложки и вилки так и застучали, двое ребятишек чуть не передрались за яблочный пирог. Один из мальчишек, худенький чёрненький невольник по имени Кам, причмокнул губами и восхищённо отметил:       — Даже принцы Фредер и Тобиан такой вкуснотищи не едят. Тётя Джина, вы чудо!       — Эх, Фредер и Тобиан, — влюблённо протянула Люси.       Кам фыркнул.       — Опять ты про своих прынцев? Что в них ты нашла? Я лучше их!       — Они красавцы, — Люси важно вскинула голову. — И такие взрослые, не то, что ты. Принцам по двенадцать лет, а тебе девять недавно стукнуло.       И Люси грустно опустила глаза вниз: на неё смотрел сердитый отец.       — Может, они и милашки, — прикрикнул Фьюи, — но не забывай, Люси, что ты и твоя семья — рабы, благодаря родителям этих красавцев. И уверен я наверняка, что принцы пойдут по стопам своей матери королевы.       — Они не пойдут, — вдруг прозвучал тихий голос.       Он принадлежал Уиллу. Мальчик пожал плечами, когда все обернулись на него, прижал к груди свитер и взялся за мясо.       Еда из тарелок у ребят исчезала в два счёта. И когда опустели тарелки, они выбрались на улицу играть в салочки. Последней из-за стола вылезла Нулефер. Первым ловцом в игре стал Кам. Ему завязали глаза, и мальчик бегал за друзьями. Неповоротливая Нулефер всё мелькала перед ним, но Кам знал, что толстушку ловить неинтересно, и делал вид, что не замечает её. Главной его целью была юркая Люси, что порхала бабочкой вокруг. Однако её поймать и с открытыми глазами было сложно, что уж говорить про повязку. Нулефер вскоре стало скучно, да и замучилась она бегать. В ногах появилась слабость, спина вспотела, дыхание участилось. «Пока они играют, схожу за стеклом», — решила она и пошла домой.       Свалоу хранили все стёкла в комнате для отдыха. И как раз одно из них было горело светом, а все взрослые члены семьи собрались на красном диване и смотрели в стекло, висящее над незажжённым камином. В комнате было открыто окно для воздуха, иногда в него доносились детские весёлые голоса. Свалоу отчаянно обсуждали политику.       — Нет, я бы на месте Эмбер уничтожила парламент! Кто они такие вообще эти парламентарии? Камерут и Иширут живут прекрасно с единоличным монархом, и проблем не знают, — обиженно нахмурила брови Ханна, высокая круглолицая женщина, внимательно следящая за своей фигурой и выписывающая из столицы самые лучшие и модные платья. Но Ханну с недавнего времени стала беспокоить напасть — у неё появилась седина. Что немудрено, Ханне минуло пятьдесят лет.       — Жизнь течёт лучше всех в Тенкуни, экономика прекрасная, войн нет, про сумасшедших освободителей никто не слышит. Но вместо монархии совет старейшин, — усмехнулся Оделл. — Девять старейшин избираются народом в совет каждые десять лет. Десятый — первейший старейшина — каждые тридцать из числа тех девяти. Притом, Ханна, в совет избираются по три человека с трёх островов государства — Дирито, Синистра и, собственно, остров Тенкуни. Ну, на то Тенкуни и магическая страна, у них свои заморочки. — Оделл был статным мужчиной с благородной проседью, с плотным продолговатым лицом и живыми зелёными глазами. К появляющейся седине Оделл относился ровно и мало заботился о красоте своего лица, в отличие от своей жены-ровесницы.       Стекло отображало королевский парк, по которому шла Эмбер Афовийская с сыновьями — двенадцатилетними близнецами, похожими как две капли воды, белокурыми, кудрявыми. Принцы были достаточно высокими и коренастыми для своего возраста. Они были одеты в одинаковые чёрные костюмы, лишь галстуки им подобрали разные. Наследнику, Фредеру — зелёный, а младшему из близнецов, Тобиану, — красный. Вещатель говорил, что галстуки сыновьям сшила их мать, искусная рукодельница.       — Интересно, как их различить, если снять галстуки? — полюбопытствовала Ханна.       — Да это же легко! — засмеялась Элеонора, страстная поклонница монархической семьи. — Вот этот Фредер, — она указала пальцем на левого. — Он стоит такой важный и серьёзный, внимательно слушает мать. А вот тот правый — Тобиан. Кажется, мальчик не на юбилее своей династии, а на эшафоте, так его достала эта служба короне.       Внешностью принцы пошли в своего покойного отца Конела. Мать была их противоположностью. Низенькая женщина с гордым взглядом. Но королева была прекрасна. Величественный стан, пышные каштановые волосы, умное лицо — всё это вызывало в ней восхищение и уважение.       — Такую пышную церемонию пропускает Нулефер! — покручинился Оделл.       И в этот момент влетела Нулефер.       — Я за стеклом! — она крикнула и увидела собственное отражение в зеркале. От бега Нулефер раскраснелась, успела зацепить платье за какой-то угол и порвать его. Волосы торчали во все стороны, выползая из банта. Нулефер завистливо вскользь посмотрела на Элеонору. Вот где наследница семьи! Утончённая брюнетка с белоснежным тонким лицом, вздёрнутым носиком, волевым подбородком и изумрудными глазами. А у неё даже не волосы, а так, тёмная солома на голове.       — С нами не желаешь посмотреть стекло? — Элеонора плавным движением руки пригласила Нулефер на диван. — Скоро покажут выступление герцога Огастуса, он прошёл по Рыси сегодня. Я утром протиснулась в толпу людей и рассмотрела его.       — Не сегодня, — Нулефер копалась в шкафу. — Тебе Огастус понравился?       — Нет, хмурый, недовольный, ни разу не улыбнулся, — Элеонора махнула рукой. — Даже не по себе стало, что Огастус со своей свитой остановился в гостинице «Любимый путник», которая в трёх милях от нас по реке. Внешне тоже не красавчик: седеет, на макушке появилась лысина. Как у покойного Конела.       Нулефер застыла со стеклом в руке.       — Герцог Огастус… тут?       — Да, — ответила Элеонора. — Загородная гостиница «Любимый путник» самая знатная в Рыси. Свежий воздух, большие сосны, птицы и звери на деревьях, многие люди любят такое удовольствие, смешанное с изыском роскоши от мягкой мебели и дивных блюд.       Нулефер взяла стекло и побежала к друзьям. По её телу прошла мелкая дрожь, Огастус остановился недалеко от их имения, что если кто-то из его охраны патрулировал территорию, пока она забавлялась с водой и выследил её! А вдруг Уилл… Он вполне может быть шпионом Огастуса, сильным и взрослым мужчиной, обратившимся в ребёнка! Нулефер в раздумьях налетела на няню. Костистая старушка закричала своей госпоже:       — Ах вот вы где! Сколько можно убегать! За вами не угнаться и не найти!       Не угнаться! О, если бы так ей кричала не старая няня, а играющие в салочки друзья. Обычно Нулефер, когда шла к Люси, выходила через чёрный вход, откуда ближе всего было идти к домам рабов. Но недовольная няня, стоявшая в дверях и грозившая отчитать её, заставила Нулефер круто развернуться. Нулефер со стеклом в руках пошла через весь дом к главному выходу, на улице бы она обогнула особняк и минут через десять оказалась возле друзей, если бы поспешила. Но когда Нулефер вышла во двор, она увидела Джину, идущую по аллее к главным воротам имения. Это сразу насторожило Нулефер. Она вчера сама слышала, что отец дал Джине и её мужу выходной в честь праздника их дочери! Джина шла про протоптанной дороге и несла какой-то куль под мышкой.       — Почему Джина за работой? — недовольно спросила Нулефер у проходящей мимо горничной Ниры.       — Так она сама сказала вашей маме, что не знает, чем занять себя, — вздохнула девушка. — Дети накормлены, игра вся приготовлена, ребята заняты сами собой. Чем, говорит, госпожа Ханна, я могу вам услужить? Госпожа Ханна и говорит: «Иди, отнеси письма почтальону».       Для простой пачки писем посылка Джины была слишком большой, заметила Нулефер. Свалоу не так часто пользовались обычной письменной почтой, предпочитая живое общение через стекло с винамиатисом. Закралось любопытство, что же мама приказала Джине передать почтальону? Но сама Джина… Нулефер складывала мозаику в одну общую картину и не могла никак уяснить, почему Джина, так ждавшая день рождения своей единственной дочери, взяла и ушла с него прислуживать хозяевам. Джина и Фьюи были верными рабами Свалоу, но семья оставалась для них ценнее хозяйской любви. Нулефер осторожно потопала на Джиной.       Почтальон ждал рабыню у самых ворот, он был молодым, усатым чернявым парнем. Нулефер затаилась за деревом. Джина, оглянувшись назад, кивнула почтальону и дала ему холстинной пакет.       — Там пятьсот аулимов… — прошептала она. Нулефер пришлось чуть-чуть выглянуть из-за дерева, чтобы услышать Джину. Та продолжала шептать: — Двести пятьдесят аулимов это наше с Фьюи пожертвование в кассу отряда, вторые двести пятьдесят на нашу вольную. Всё, на что Фьюи смог незаметно обсчитать Оделла. За остальными суммами приходи через месяц. Погоди, не уходи, в конвертах, что наверху, записи к Грэди и Линде Каньете, в нижних конвертах письма госпожи Ханны. Смотри, не попутай!       Джина передала свёрток почтальону, зазвенели монеты.       — Фьюи, когда был в имении Фетеров, сопровождая Оделла, проник в кабинет Фетера. Паспорт, печать, подделка подписи Фетера — всё в пакете. Я надеюсь, что Грэди никто не заподозрит, когда он от имени Фетера подпишет вольную для Ненси.       Почтальон благодарно сверкнул глазами.       — Конечно, он справится, как и всегда! Эх, Джина, когда же вольная окажется и в ваших руках?       — Каньете обещают уже скоро, — Джина вздохнула. — Мы надеемся на самое хорошее, что сможем накопить много денег и уговорим господ дать нам вольную за деньги. Очень не хочется рисковать, прибегая к обману, к подделке документов, к этим тенкунским зельям превращения… Если обман вскроется, мы из тюрьмы никогда не выйдем! Правда, Грэди собрался идти на крупное дело — он хочет достать ключ, открывающий ошейник. Но… Но пока ключ не в его руках.       Нулефер слушала Джину во все уши. И не верила им! Она сызмальства знала и Джину, и Фьюи и даже не догадывалась, что родители её подружки связаны с освободителями. Да не абы с кем, а с самими Каньете, которых Зенрут ловит вот уже шесть лет. Нулефер слушала и сжимала кулаки от досады. Она ведь тоже мечтала освободить Люси и её родных, когда достигнет девятнадцати лет, она столько раз обещала им дать свободу. Но Джина и Фьюи трудились над этим за её спиной. Они обворовали её семью, забирали те деньги, которые сама Нулефер взяла бы и протянула отцу и матери в выкуп за друзей. Почему никто не верил её словам, а надеялся на себя? Нулефер представила, что сейчас кто-нибудь засечёт Джину и этого почтальона с конвертом денег, и чуть не расплакалась. Отец и мать добрые люди, но не простят своих рабов за воровство! Джина и почтальон продолжали разговаривать, из их слов становилось понятно, что это не первая кража денег. Родители Люси уже год члены Отряда освободителей, и как полноправные участники, они не только дают аулимы на себя, но и вносят деньги в общую сумму отряда, поддерживая штабы Каньете, их речи и тайные выступления.       Нулефер подошла ещё ближе, дабы внимательнее услышать разговор. Палка хрустнула под ногами. Нулефер крупными глазами взглянула на Джину, увидела, как бледнеет лицо рабыни.       — Я вас подслушала… Всё услышала… Знаю про деньги, про Каньете…       И побежала. Скорости Нулефер позавидовал бы сейчас любой, кто называл её улиткой, она мчалась, не смотря назад и шептала про себя: «Люси, ты мне не будешь врать, всё объяснишь… Я хочу помочь вам».       Люси с остальными маленькими рабами сидела на траве и смеялась, возле неё Уилл разбрасывался листьями. Нулефер схватила Люси и рванула за собой.       — Личный разговор! Вас он не касается! — крикнула она ребятам.       Отведя Люси за огород, Нулефер вскинула руками:       — Люси, я подслушала разговор твоей мамы с почтальоном. Люси, ты знала, что твои родители состоят в Отряде Освободителей? Это опасно, Люси. Опасно! Они обворовывают моего отца, и маму, наверное, тоже. Джина передала сейчас почтальону деньги, я не поняла… эта сумма на вашу вольную или помощь Отряду. Они ещё украли у Фетера паспорт, хотят вместо него освободить Ненси, должно быть, Ненси это та девушка, у которой возлюбленный год назад в шахте погиб… Люси, останови своих родителей, пока не поздно!       Люси отшагнула назад и её забила дрожь: Люси плакала. Косы болтались, а она всё вздрагивала.       — Я всё знала. Знала, Нулефер. Пожалуйста, не выдавай нас. Ты говорила, что нас освободишь, но мама с папой не верят… И потом, это будет через девять лет, а мы хотим жить сейчас свободными людьми. Нулефер, ты моя подруга, пожалуйста, молчи…       Послышался шорох в кустах — выбежала растрёпанная, с красными глазами Джина. Женщина рухнула на колени перед Нулефер и припала к её ногам. Джина целовала их, гладила, осыпала поцелуями платье и руки Нулефер.       — Прошу вас, госпожа Нулефер, родная вы моя, кровинушка дорогая, простите нас! Не рассказывайте родителям ничего! Мы всё вернём, в троекратном размере, мы вам лично всё вернём! Вас и только вас, только прошу, госпожа Нулефер, милая, поймите нас! Мы, я, Фьюи и Люси, устали жить чужой жизнью, мы хотим свою… Госпожа Нулефер, пробудите на мне ошейник, убейте прямо сейчас, каждый день пробуждайте и наказывайте нас, но дайте нам шанс стать людьми! Я буду вам и прежде служить, до конца своих дней. Пожалуйста, не губите Люси, она ваша подруга. Вы же её называете своей подругой, ради Люси не выдавайте, простите нас…       — Отряд Освободителей называют преступниками! — Нулефер отдёрнула от себя дрожащую руку Джины.       — Они не преступники, — неожиданно раздался голос Уилла. Мальчик медленно подошёл к Джине, и положил руки на спину ей и Люси, плачущей возле мамы. — Я знаю освободителей, в отряде состоит моя… знакомая Урсула Фарар. Извините что подслушивал… Нулефер так быстро побежала с Люси, я испугался, вдруг чего… нужен я…       Джина оторвала склонившуюся голову от земли.       — Вы тоже всё слышал? Урсула Фарар… кто вы ей?       — Знакомый… Хороший друг… — показалось, что Уилл забыл слова. — Урсула говорит, что за освободителями будущее. Освободители отменят рабство. Не бойтесь, я не расскажу ничего, Урсула ведь тоже помогает Освободителям.       — Урсула Фарар… её имя ходит на устах освободителей. Сильнейший маг Тенкуни, с недавнего времени она помогает членам отряда. Боги, господин Уиллард, госпожа Нулефер, пожалуйста, дайте нам пожить! — Джина схватила за руки Нулефер, её пронзительные болотные глаза так и впились в девочку. — Госпожа Нулефер, милая моя, не верьте, что говорят рабовладельцы про Каньете. Брешут! Они хорошие люди, они помогают нам освободиться. Они не враги. Освободители никогда не убивали, никогда не настраивали народ против королевы. Это всё ложь, рабовладельцам не выгодно само существование нашего отряда.       Осторожно, взвешенно Джина подбиралась к сердцу ребёнка, чтобы не спугнуть Нулефер. Она не говорила ничего лишнего и не рассказывала даже о своём участии в Отряде, просто показывала, что в Отряде стоят люди, которые не причинят никому зла, а лишь принесут в мир побольше добра.       — Один аулим может спасти жизнь человеку! — воскликнула Джина. — Что говорить о сотне!       — А что с вами будет, если мой папа заметит кражу? — взволнованно спросила Нулефер.       Джина не ответила.       Нулефер посмотрела на подругу, Люси невольно поправила вечный ненавистный ошейник. Как же Нулефер хотелось его снять, но это было невозможно! Ошейник нельзя снять голыми руками, нельзя разбить, металл не плавился под огнём. Спереди виднелось маленькое отверстие для ключика — единственная надежда на свободу. Но только особый комитет имел право брать в руки этот ключ. Если хозяин решал подарить рабу свободу, он приводил невольника в этот комитет. Нулефер понимала, что заставило родителей Люси помогать преступникам. Оделл и Ханна никогда не заикались о вольной для своих преданных слуг Фьюи и Джины. А Нулефер обещала, но своё обещание могла выполнить не раньше, чем через девять лет, когда станет совершеннолетней, и то, если отец передаст Фьюи и Джину ей.       — Даю честное слово вам, я буду молчать! Вы же знаете, я не люблю рабство. У меня никогда не будет рабов, когда я вырасту, — Нулефер прижала руку к сердцу. — Джина, только, пожалуйста, не воруй у моих родителей и скажи Фьюи, чтобы он не воровал. Я сама буду вам приносить деньги.       — Спасибо тебе! — кинулась на шею Нулефер Люси.       Уилл с широкой улыбкой смотрел на неё, глаза его блестели искренней радостью.       Ребят уже искали другие дети, им пришлось вернуться и продолжить игру. Нулефер, Уилл и Люси делали вид перед другими, что ничего существенного не произошло. Нулефер всего-навсего увидела красивую птицу и хотела показать её лучшей подруге. Однако перед возвращением к друзьям Нулефер шикнула Джине, что собирается с ней ещё раз поговорить и хочет видеть Фьюи тоже.       Салки давно были закончены у ребят, пока отсутствовали Уилл, Нулефер и именница. Начались прятки. Куда только ни пряталась детвора: в господском особняке, в подвале, покрытом паутиной, во всех деревьях и кустах. Но самое удивительное место выбрал Уилл, он спрятался в бочке с водой. Залез в бочку с головой и просидел так пятнадцать минут. Когда игра закончилась, то Уилл испарил влагу с одежды и важно заявил, что прятался за домиком Люси.       — Как ты не дышал в воде? — толкнула его в бок Нулефер.       — Спокойно пропускал воздух через воду, как через соломинку. Всё, молчи! — прошептал он. — Потом как-нибудь тебя научу.       И вот уставшие и довольные ребята решили отдохнуть от шумных игр. Они уселись на мягкую траву у дома Люси, отогнав от себя раскудахтавшихся кур. По магическому стеклу с минуты на минуты должен был начаться сказ, который никогда не пропускали все дети Зенрута. Разумеется, редкие невольники могли насладиться сказом. Нулефер зажгла стекло, ради которого час назад она так усердно бежала домой. Но сказ задерживался, до сих пор вещатель не умолкал про двухсотлетие династии, обещая Афовийским славное правление на новые сто лет. На стекле показывали Пината Кэувса, премьер-министра Зенрута, маленького и жирного мужчину.       — Какая отвратительная рожа, — поморщился Кам.       — Зато премьер он сильный, — сказала Нулефер. — Моим родителям он нравится, и в школе учителя нам рассказывают, что Кэувс самый умный премьер Зенрута.       — Хм, сильный, умный… простая марионетка, — неожиданно для всех произнёс Уилл.       Десяток детских головок уставились на одного мальчишку.       — Думаете, Пинат Кэувс настоящий премьер-министр? — удивлённо спросил Уилл ребят. — Нет. Герцог Огастус Афовийский — вот настоящий премьер и заместитель королевы. По конституции премьером не может стать близкий родственник монарха, поэтому герцог Огастус поставил вместо себя послушную марионетку. У нас хоть монархия и дуалистическая, но в последнее время можно утверждать об абсолютной власти.       — А что такое дуалистическая? — воскликнул кто-то из детей.       — Монархия, ограниченная конституцией, — серьёзно изрёк Уилл, поражая своими знаниями приятелей-рабов. — Эмбер Афовийская не такая уж добродушная фанеса, — важно крикнул он. — Законы, вызывающие острую полемику в обществе, приняты не парламентом, а ею. Вернее, герцогом. Герцог имеет над сестрой сильную власть. Ему надо было стать королём.       — А что такое полемика? — подскочила самая образованная, Нулефер.       — Ты-то свободный человек, неужели не знаешь?       Ответом ему было обескураженное лицо подружки. Впрочем, как и остальных ребят. Один за другим друзья стали закидывать Уилла вопросами о политике и королевстве, на которые он отвечал с достойной выдержкой. Детвора узнала о государственном устройстве страны, о разграничении власти между парламентом и королевой, о странном слове «конституция», о том, что десять процентов солдат в доблестной зенрутской армии — маги-наёмники с Тенкуни.       — Если нам всегда врут, если Эмбер — злодейка, Огастус — король, то… — белокурая девочка подняла руку, — то покойный принц Конал, муж Эмбер, умер не от Южной смерти? Его убили?       — Нет, он болел, — Уилл протяжно вздохнул и уткнулся носом в свой воротник. — Королева сильно любила Его Высочество, она не могла его убить… Он заразился случайно… И я не утверждал, что герцог Огастус — король! Герцог Огастус всего лишь имеет авторитет у сестры, — Уилл поспешно возразил. — Да и Эмбер на злую королеву из книжек не похожа, хотя характер у её ещё тот, странный, переменчивый. Как у всех политиков.       Из Уилла хлестала уверенность. Казалось, что он знает всё о жизни страны и государства, королевской семьи и магии. Дети слушали его, раскрыв рот, кроме Кама. Про главного весельчака во владениях Свалоу все позабыли, и Кама это жуть как бесило. Пока друзья слушали Уилла, Кам подметил, что умудренный приятель всё поправляет свитер. Кам тихо поднялся и незаметно для всех подошёл к Уиллу.       — Дай-ка погляжу, что там у тебя! — закричал он и схватил свитер.       Уилл хотел было сорваться и отскочить, но Кам сделал то, что хотел: загнул плотный воротник. На шее Уилла сиял ошейник раба.       Уилл быстро закрыл ошейник рукой и побежал прочь.       — Вернись! Уилл! — воскликнула взволнованно Нулефер. — Кам, ты подлюка! Вернусь — побью!       — Пусть не выёживается этот зануда! — крикнул своей госпоже Кам. — Политике решил нас поучить, раб. Имечко какое у него важное! Уиллард! Прямо как у хозяев.       Нулефер бежала за Уиллом, не разбирая дороги.       — Стой, стой! Остановись!       Уилл её не слушал, у него была только одна мысль — убежать. Подальше от этого позора. От правды. Но на пути ему встали каменные ворота Свалоу. Двери были закрыты, Уилл хотел перелезть, но воротник свитера запутался в плюще, окутавшим стену.       — Не убегай, Уилл! — поймала его на воротах Нулефер. — Мне всё равно, что ты раб.       Уилл слез с ворот и встал перед Нулефер. Они молчали, уставившись друг на друга. Нулефер не знала, с чего начать. Утром она робела при Уилле и мечтала исчезнуть, лишь бы он не выведал её тайну. Днём играла и болтала с ним как со старым излюбленным приятелем. Час назад уж решила, что Уилл — тайный агент, посланный к ней прямо из столицы. А тут она созерцает мага и раба в одном лице! Быть может, это чья-то жестокая шутка? Но кому есть смысл издеваться над ней и за что, самое главное?       — Твой ошейник… Ты родился в Зенруте у манаров? — шёпотом спросила Нулефер.       — Да, — грустно кивнул он.       Нулефер смотрела на Уилла как на неведомого пришельца, хотя сама же обладала магией.       — Ты такой же, как я… не может быть…       — Если мы родились с магией, значит, всё может быть, — по-философски изрёк Уилл, не отпуская руки с ограды.       Нулефер не находила слов, чтобы выразить своё удивление и радость. Она была не одна. На свете есть люди, разделяющие её горе и счастье, такие же изгои, как и она.       — Это здорово! Мы с тобой избранные! Оба! У меня не одной есть предназначение! — вдруг завопила Нулефер.       Лицо Уилла вытянулось, покраснело, окаменело. Он внезапно поднял руку, сжал кулак и замахнулся на Нулефер. Она испуганно отскочила. Но Уилл так же резко остановился и закричал:       — Заткнись! Ты не избранная! Ты ничего не знаешь о настоящей жизни! Я не хочу быть магом, не хочу иметь предназначение в жизни! Я хочу быть простым свободным человеком! Ты дочь богачей, у тебя нет и не будет миссии в жизни! И радуйся этому! Ты не знаешь, что такое, когда с пяти лет тебе диктуют про дурацкий долг! Ты не знаешь этого… Не знаешь ничего!       Уилл заплакал. Нулефер крепко обняла его и ощутила сквозь свитер холодный металл ошейника.       — Прости, пожалуйста, зря я так сказала… Расскажи мне о себе, Уилл. Может, и сумею тебя понять…       — Не могу. Мне нельзя, — блекло ответил Уилл.       — Ну хорошо. Ладно. Главное, мы вместе, — ласково сказала Нулефер. — Элеонора говорила мне, что, если у человека есть друг, он может смело смотреть неприятностям в глаза.       — Спасибо. Ты права, давай будем друзьями. Я не хочу тебя бросать.       Уилл улыбнулся уголками губ, так осторожно, словно улыбка может навредить ему. Но искренне, с благодарностью, которую не мог или боялся передать словами. Он хотел обнять Нулефер, протянул руки, и вдруг удержался — Уилл услыхал какие-то голоса невольников Свалоу. Нулефер даже не оглянулась назад, демонстративно махнула рукой и прижала Уилла к себе.       Она хотела прочитать его мысли, но не могла. Уилл скрывал в себе что-то таинственное и манящее. Взрослая тоска в глазах десятилетнего мальчишки, одетого в неуклюжий толстый свитер, неготовность довериться своей соплеменнице, страх чего-то извне — Нулефер чувствовала некую близость с этим странным мальчиком. Несмотря на его замкнутость и недоверие, она видела в глазах Уилла искренность и желание стать другом Нулефер. Она доверяла ему. От таинственного мальчишки исходила теплота и любовь.       Нулефер казалось, что она знает Уилларда всю жизнь, точно их связывают родственные узы.