///
— Не против? — спрашивает Титан, зависая над столиком Прим в столовой. Сцена получается слишком неловкой, потому что стол Дистрикта Два в другой стороне, и там точно есть свободные места. Но Титан со своим подносом продолжает стоять около Прим, и Лилиан тут же улыбается и приглашает Ван дер Гри к ним присоединиться. Прим старается следовать примеру матери и не показывать своего удивления. Ей не очень понятно, почему Титан вдруг решает сменить привычную компанию, но у него, вероятно, есть на это мотивы. Которые саму Прим никак не касаются. — Привыкаешь понемногу? — Лилиан первой нарушает молчание, пока Прим продолжает обедать. — В Тринадцатом все иначе, верно? — Это правда, — в своем добродушной манере отвечает Титан и берет в руки ложку. — Странно все время находиться под землей и совсем не видеть солнца. Хотя мне после бараков Шестого не на что жаловаться. Здесь хорошая еда, и все к нам добры. Я очень благодарен жителям Тринадцатого за помощь. Вряд ли к Титану так уж хорошо тут относятся. Прим слышала, что их несколько раз вызывали на допрос, вероятно, желая добраться до мельчайших деталей, которые могли бы помочь Президенту Койн в ее дальнейших планах. Все-таки Алексис Рапта была победительницей, а Патриция Майер работала в Академии профи. Они точно должны знать что-то важное. Не говоря уже о самом Титане, отец которого долгие годы был мэром. А старший брат — триумфатор Игр и личный козырь Альмы Койн в этой войне. — Здесь совсем нет жизни, — сокрушается Лилиан, снижая голос. — Вся зелень насажена искусственно, да и не найти ни единого цветка. Прим только недавно говорила, как ей не хватает цветов, пускай даже сорных. Она очень любила раньше собирать гербарии, в Двенадцатом у нас всегда был лес, который по весне расцветал целыми полянами. — Мама, — предупреждает Прим и оглядывается на солдат, которые сидят от них через стол. — Не стоит. Лилиан тут же замолкает, будто бы вспоминая, где она на самом деле находится. Они, как и беженцы из Второго, всего лишь гости. И за любой провинностью может последовать наказание. Критика Тринадцатого не приветствуется, здесь взращивают военный дух и беспрекословное подчинение. Вспоминать о прошлом тоже следует шепотом и за закрытыми дверьми комнат. — Ничего, — обнадеживающе произносит Титан. — Я понимаю. В моем Дистрикте есть горы, и я часто думаю о том, как приятно ходить по скалистым тропам. Можно найти настоящее сокровище, если знать правильную дорогу. — Не сомневаюсь, — печально улыбается Лилиан, отвечая и за себя, и за Прим. Ей бы тоже следовало что-нибудь вежливо проронить и, возможно, едва Титану улыбнуться. Но Прим просто не может с собой справиться. Она сидит с братом Катона Ван дер Гри, который на Играх охотился на Китнисс. А подружка Катона, Мирта Грэйн, Китнисс убила. Как сейчас убивает невинных людей в других Дистриктах. Нечестно возлагать на Титана ответственность за преступления, совершенные другими людьми, но Прим ничего не может с этим сделать. — Мне пора возвращаться в медицинское крыло, — выдыхает она, поднимаясь из-за стола. Обед остается наполовину несъеденным, но Прим уже сыта по горло всеми этими разговорами. Она быстро целует мать в щеку и относит к приемнику свой поднос, так быстро выскальзывая из столовой, насколько это возможно. Растерянность на лице Титана врезается ей в память укором. Но Прим не обязана быть к нему доброй или понимающей. Их совсем ничего не связывает, да и Прим не старается с кем-то подружиться. Теперь она понимает Китнисс, которая всегда держалась только за семью. До последнего. И в этом Прим старается походить на нее. Китнисс была сильной и несломненной, и Прим обязательно станет такой же. Чтобы вынести каждое испытание, через которое ей предстоит пройти. Возможно, Игры Прим закончились. Но выживает она до сих пор. Даже вне Арены опасность меньше не становится. И Прим вновь приходится защищаться, чтобы отстоять себя.///
— Выглядит лучше, — примирительно заявляет Прим, осматривая заживающую рану на плече у Катона. — Удивлена, что ты так легко отделался. Прим удивлена, что она — Мирта Грэйн — промахнулась и позволила Катону так легко уйти. Джоанна уже успела проболтаться, что именно Грэйн и стала виновницей всех травм Катона. У него теперь рана не только на руке, но и многочисленные ушибы по всему телу. Вывих на ноге Катона Прим тоже осматривает и позволяет себе немного расточительства, нанося заживляющую мазь поверх отека. — Мне повезло, — едва улыбается Катон, и в его глазах противоречиво загорается надежда. От которой еще недавно, казалось бы, не осталось и следа. После вылазки в Седьмой в Катоне что-то неуловимо меняется, и Прим даже не хочет думать о том, что это может быть связано с Миртой. Никогда не стоит отказывать во втором шансе. Именно поэтому Прим учится принимать Катона. Своими действиями он доказал, что у него не было выбора на первой Арене, и Китнисс стала жертвой обстоятельств, а не его намеренным выбором. Прим с этим не спорит, потому что если бы у Китнисс было чуть больше той самой удачи, то она бы расправился с Катоном. И, возможно, сейчас она бы сидела на больничной койке напротив Прим. (На глазах проступают непрошеные слезы, и Прим их ловко смахивает) Каждый заслуживает второго шанса. Но не Мирта Грэйн. — И все же постельный режим, — Прим напоминает Катону. — Не пренебрегай этим. Еще успеешь вернуться к тренировкам, сейчас важно, чтобы твои травмы не стали хронической проблемой. Тут нет чудодейственной медицины Капитолия, поэтому придется подождать, пока организм восстановится. — Да уж, его сложно заставить усидеть на одном месте, — раздается за спиной Прим, и она даже не оборачивается, узнавая голос Титана Ван дер Гри. Кажется, за последние дни они слишком часто встречаются. В столовой он больше не подсаживается, окончательно возвращаясь к своим, и Прим даже отдаленно чувствует вину за свое грубое поведение. Но сейчас Титан, скорее всего, приходит к Катону. Хотя он мог бы его навестить на нейтральной территории. Просто очередное совпадение. Не более. — Это у нас семейное, — усмехается Катон. — Знаешь, Прим, в десять лет Тит сломал ногу в двух местах на тренировке в Академии и уже через пару дней сбежал из дома, чтобы продолжить занятия. — Я был первым в рейтинге своего года! — защищается Титан и подходит ближе. — И не мог пропустить обучение, иначе бы меня обошли. — Со сломанной ногой ты точно блистал, — кажется, это самый искренний смех, который Прим слышит от Катона. И она застывает, будто бы подсматривает слишком интимную сцену, не предназначенную для посторонних людей. Точно так же когда-то она перешучивалась с Китнисс, подначивая ее по поводу вылазок в лес с Гейлом. Вот только Китнисс и Гейл каждый раз рисковали собой, выходя на охоту, чтобы их семьи не умерли от голода. А братья Ван дер Гри учились в привилегированной Академии, чтобы изощренно убивать неподготовленных трибутов. Они не одинаковые. И никогда друг друга не смогут понять. Прим знает, что такое слезы и голод. Она помнит апатию матери и мольбы Китнисс после смерти отца, когда выплата мэра по утрате кормильца закончилась, а в долг не давали даже крыс в Котле. Конечно, Титан столкнулся с нуждой в Шестом. Да и бежал из Второго он явно не от хорошей жизни. Вот только и Титан, и Катон всегда жили в том мире, где у них было сытое и безбедное будущее. А Прим была этого лишена просто по факту рождения. Ее злость неразумная. И все же она цепями сковывает Прим, не позволяя ей даже на толику потеплеть в отношении к Титану. Отчего-то она так не цепляет Катона, испытывая к нему благодарность за спасение на Арене. Он ведь несколько раз мог позволить Прим умереть. Она чуть не сорвалась с обрыва в первые же дни Квартальной бойни. Но Катон довел ее до самого финала. И помог переправиться в Тринадцатый. Титан со своим легким отношением к жизни совсем не похож на раскаивающегося Катона. И этим он нещадно Прим задевает. В Тринадцатом повсюду сплошные пострадавшие, у каждого человека за плечами непомерная трагедия. А Титан умеет безоблачно улыбаться. И закрывать глаза на все смерти, которые привели его сюда. — Я вас оставлю, — произносит Прим, справляясь со своими эмоциями. И она вновь выходит в коридор, с удивлением распознавая за своей спиной торопливые шаги. — Примроуз, подожди, — просит Титан, и она вынужденно останавливается. — Просто Прим. — Прим, — солнечно повторяет Титан и пропускает одну из медсестер вперед, намеренно оставаясь с Прим наедине. — Не хочешь как-нибудь прогуляться со мной? Я знаю, что в Тринадцатом особенно никуда не выйти, но мы могли бы просто пройтись по Главной площади. — Не думаю, что… — Начинает Прим, но тут же замолкает. В глазах Титана горит такая же светлая надежда, как у Катона. Такое чувство, что ему действительно необходимо увидеться с Прим, для него это непомерно важно. И Прим, наступая на свои же терзания, скомкано кивает. Тем самым искупая вину за свою прежнюю грубость. — Завтра вечером, — сообщает Прим. — Перед отбоем. — Я зайду за тобой, — отвечает Титан и действительно ликует. Будто бы он перехватывает невероятный приз, о котором мечтал. Прим его совсем не понимает, но еще раз кивает и идет к следующей палате, стараясь не обращать внимания на румянец, который неправильно распаляется на щеках. Она ведь совсем не волнуется. Правда? С чего бы ей вообще переживать.///
Лилиан заплетает ей всего несколько крупных кос, оставляя почти все волосы каскадом спускаться по спине. Прим это кажется лишним. Она и так не просила мать помогать ей со сборами, но не может отрицать, как хорошо она выглядит с прической. Не с рабочим ободком кос, который Прим туго подкалывает каждое утро. А почти с прической, которую она раньше так любила. — Я не знаю, какие тебе нравятся, — взволнованно произносит Титан, встречая Прим около ее комнаты. И протягивает ей совсем маленький букет из нескольких полевых цветов. — Это тебе. На ландыши, еще даже не распустившиеся, Прим смотрит с настоящим обожанием. Она берет в руки хрупкие цветы и с восторгом прикасается к мелкой россыпи бутонов. Это же настоящее чудо для подземного Тринадцатого, где действительно нет места ни растениям, ни цветам. Тут и люди-то с трудом выживают. (Кажется, именно ландышами Китнисс на Арене выкладывала погребальный саван Руты ) — Не стоило, — выдыхает Прим и не может отвести взгляд от букета. — Спасибо тебе. Ты совершил невозможное. Титан сияет. И кивает Прим, приглашая следовать за ним. — Как тебе это удалось? — Прим все не может поверить в то, что цветы в ее руках настоящие. Она обязательно поставит их в воду, как вернется в комнату, и будет теперь ближайшие недели просыпаться под тонкий цветочный аромат. Ее надежда выглядит именно так. В виде ландышей. — Я знаю нескольких людей, которые выбираются наружу, — доверительно сообщает Титан и подмигивает Прим, заходя в лифт. — Только это наш секрет, договорились? Прим впервые улыбается. Не заставляет себя проявлять дружелюбие, а неосознанно растягивает уголки губ в благодарной улыбке, впервые чувствуя к Титану не только раздражение, но и признательность. Он ведь запомнил этот опальный разговор в столовой. И постарался раздобыть для Прим подарок, пускай она все эти дни относилась к нему просто ужасно. Какой же она была несносной в ответ на простую вежливость Тита. — Я знаю, что тебе сложно со мной общаться, — неуверенно произносит Тит, выходя на Главную площадь, где прогуливаются еще несколько жителей Тринадцатого. — Но я думаю, что если мы узнаем друг друга получше, то сможем поладить. Ты не против? — Не против, — соглашается Прим и оценивающе смотрит по сторонам. На них никто не оглядывается, и это радует. Тита, возможно, Тринадцатый никогда не примет окончательно, но на него уже не так возмущенно смотрят. Значит, и Прим сможет прожить внутренние травмы, с ними так или иначе справляясь. — Меня назвали в честь цветка примулы, — первой начинает Прим, заново знакомясь с Титом. — Но это любимые цветы моей мамы. — А твои? — с интересом спрашивает Тит. И, похоже, составляет себе заметки на будущее. — Васильки, — признается Прим и тут же улыбается. — Китнисс часто собирала для меня их летом в лесу. Я очень любила это время. Каждый раз, когда Прим вспоминает про Китнисс, у нее внутри что-то угасает. Эта боль никогда не пройдет, даже если Президент Койн победит, и в Панеме наступит мир. Такая победа не вернет Китнисс. И не позволит Прим забыть о всех годах нужды, из-за которых отец был вынужден сутками работать в шахте, а Китнисс — уходить на охоту. Но, возможно, следующие поколения смогут прожить жизнь без страха, который до сих пор не оставляет Прим в покое. Ради этого действительно стоит бороться. И именно поэтому она идет в медсестры по стопам матери. Прим может облегчить боль других людей. Даже если совсем не справляется со своей. — Я знаю, что мои слова для тебя ничего не значат, — тихо говорит Тит и останавливается в центре площади. — Но мне правда жаль, что все это случилось с твоей сестрой и с тобой. Вы не заслужили такой участи. — Ты прав, — глухо отвечает Прим и вновь опускает взгляд к цветам. — Мы этого не заслужили. От былой радости не остается и следа. — Ты наверняка думаешь, что мы слишком разные, — продолжает Тит и делает незначительный шаг вперед. Прим только сейчас понимает, насколько Тит ее выше. О на целую голову возвышается над ней. — Но я знаю, каково терять близких людей. Моя мама умерла от болезни, и я почти ее не помню. Все, что я о ней знаю, со слов Катона и отца. Об этом Прим никто не рассказывал. Жизнерадостность Тита она приняла как данность. И сама же сделала вывод о том, что он не знал горя, раз сумел сохранить в себе такую сильную искру жизни. Которой нет у того же Катона, например. — И моя семья, — горько усмехается Тит, сжимая ладони в кулаки. — Их больше нет. Знаешь, мой отец был действительно достойным человеком. Он не поощрял жестокость и всегда справедливо управлял Дистриктом. Он смог вырастить меня и Катона хорошими людьми, и за это я ему всегда буду благодарен. — Ты часто о нем вспоминаешь? — в голосе Прим звенит сочувствие, и она на мгновение боится, что Тит от нее лишь отмахнется. Но он так не поступает. И с такой протяжной тоской смотрит в ответ, впервые так откровенно обнажая душу перед Прим. Пускай его прежнее веселье не было напускным, Тит действительно такой человек. Но теперь он раскрывается по-настоящему. — Постоянно, — шепчет Тит. В его глазах блестят слезы, но он не отворачивается, чтобы их спрятать. И это вызывает уважение. — Его звали Люциан, и он был замечательным. Мой отец не заслужил такой смерти. И все то, что сейчас Креон Грэйн делает в моем Дистрикте, омрачает его память. — Мне жаль, — замечает Прим и чувствует, как стена льда, которую она так упрямо поддерживала, понемногу тает весенней капелью. — Действительно жаль. — Все в порядке. Но Прим видит, что Титу тяжело. Вероятно, он ненамного старше ее самой. И тоже был вынужден смотреть, как его брат отправляется на Арену. Катона забирали целых два раза, и все это время Титан наблюдал за тем, как Президент старательно пытался прикончить его брата. Прим была очень несправедлива к Титу. И сейчас она делает наименьшее из того, что могла бы. Прим берет его за руку и осторожно сжимает, выражая поддержку. Возможно, у них действительно больше общего, чем казалось на первый взгляд. Иногда общая боль сближает людей куда сильнее, чем времена радости. — Наверняка ты считаешь нас всех монстрами, — запальчиво произносит Тит, но руку Прим не отпускает. — Возможно, Катона в меньшей степени, и все же. Но мы не выбирали этот путь. Ты родилась в Двенадцатом и прожила ту жизнь, которую должна была. Так же и мы. И я, и Катон, и даже Мирта. — Ты ее защищаешь? — неверяще выдыхает Прим. И вздрагивает. Она знает Мирту Грэйн и не может к ней относиться даже с минимальным сочувствием. На Арене Мирта заявила, что готова всех убить. Она заботилась лишь о том, чтобы выжить, и помогала их союзу, потому что точно бы не справилась в одиночку. Джоанна как-то упомянула, что Мирта Грэйн не знала о планах Катона. И на самом деле она тоже должна была отправиться в Тринадцатый, если бы не погибла (или почти погибла) на Арене. Вот только это не умоляет ее прежних грехов. Мирта убила Китнисс, и это Прим ей никогда не простит, даже если у Мирты не было выбора. Такое не забывают, и Прим до самого конца будет помнить, как безжалостно Грэйн перерезала Китнисс горло. — Прости, — Тит печально улыбается, видимо, осознавая, что Мирту не стоило упоминать. — Я знаю, что она кажется тебе недостойной жалости. Даже Катону сложно ее понять, но он бы не полюбил плохого человека. Знаешь, то, как он всегда говорит о Мирте… То, как сильно он ее любит. Не думаю, что если бы Мирта была такой ужасной, как ты думаешь, Катон бы стал ее спасать. Мне кажется, мы до конца не знаем, какая она на самом деле. Но ее отец — настоящее чудовище, а мать и того хуже. И это чудо, что Мирта не стала такой же социопаткой, как они. — Да уж, вот это повезло, — неприятно усмехается Прим. Но все же к Мирте у нее даже близко не просыпается сочувствие. Если Грэйн однажды умрет, то Катон, конечно, тяжело воспримет эту новость. Но Прим только обрадуется. Это будет означать, что в их мире все еще осталась справедливость, а Мирта находится в начале списка на праведное возмездие. — Я немногое знаю о цветах, но мне очень нравится оружие, — Тит здраво переключается на другую тему, чтобы больше не травмировать Прим. — И я действительно умею с ним управляться. Наверно, это мой единственный талант. — Каким было твое оружие в Академии? — Прим старается не думать о том, что эта тема такая же людоедская, как и предыдущая. Но Тит выдержал ее эмоции и разговоры о цветах. Прим может пойти ему навстречу в этом вопросе. — Мечи, как и у Катона, — гордо сообщает Тит, вновь возвращаясь к прогулке по площади. — Но мне всегда больше нравились копья. Тит увлеченно рассказывает о своих тренировках, и он так виртуозно увлекает Прим своими историями, что она совсем не замечает, как снова начинает улыбаться и даже смеяться. Если не думать про Голодные игры, то детство Тита оказывается похожим на подготовку в военном лагере. И он с радостью вспоминает все годы, проведенные в Академии. Пускай и несколько раз ему приходилось справляться с травмами и переломами. — А еще я отлично танцую. — Танцуешь? — удивленно переспрашивает Прим. Вот это уже точно неожиданность. — Танцую, — довольно подтверждает Тит. — Во Втором часто давали приемы по случаю государственных праздников, и семья мэра обязательно должна была на них присутствовать. И обязательно танцевать, поэтому наш отец позаботился о подготовке. Прим смеется, представляя себе братьев Ван дер Гри в костюмах посреди праздничного вечера. И Титан, и Катон сложено достаточно внушительно, поэтому они наверняка выглядели крайне неуклюже на танцевальной площадке. — И что же ты танцуешь? — любопытствует Прим. — Вальс, — радостно сообщает Тит в ответ. О, конечно же. В Двенадцатом это были простые танцы на улицах, когда у Дистрикта выдавались хорошие времена. Необязательно было знать движения, их обычно учили в танце. А Титан владеет академическим мастерством. Чего еще от него ожидать? — Я покажу, — тут же воодушевляется Тит и протягивает ладонь Прим, едва склоняясь перед ней. — Позволишь пригласить тебя на танец? Правда, тут совсем нет музыки, но мы ее вообразим. — Я могу спеть, — стихийно предлагает Прим и тут же смущается. — Обычно мне всегда пела Китнисс, но я помню некоторые мотивы. Улыбка Титана такая мягкая, что она за мгновение покоряет сердце Прим. Ритм пульса сбивается. — Пожалуйста, спой для меня, — тихо просит Тит. И осторожно притягивает Прим к себе, когда она вкладывает свою ладонь в его руку. Тит помогает Прим встать в правильную позицию, другую руку опускает ей на талию, и помогает устроить ладонь Прим, с зажатыми в ней ландышами, у себя на плече. — Вот так, — затаенно произносит он. — А теперь доверься мне. И Прим начинает петь. У нее тихий серьезный голос, но она вспоминает самую прекрасную песню, которую знает. Где-то под ивой — так всегда пела Китнисс, и Прим наизусть знает слова. Поначалу ее голос срывается, стоит Титу плавно повернуть в танце, но Прим быстро приспосабливается. И действительно Титу доверяется, позволяя ему вести. В его движениях нет ни скованности, ни неуклюжести. И Прим проникается этим танцем, со второго круга уже запоминая движения. Ее голос становится громче, а улыбка шире, но все это меркнет, как только Прим пересекается взглядами с Титом. И пропадает в той непомерной нежности, которую она встречает в его глазах. — Это была хорошая песня, — говорит Тит, когда Прим перестает петь. И они оба останавливаются, по-прежнему оставаясь друг у друга в объятиях. — Это был хороший танец, — в тон отвечает Прим и вновь смеется. Ни разу до этого ей не было так хорошо в Тринадцатом. А сейчас, рядом с Титаном Ван дер Гри, ей кажется, что все на свете можно пережить. И потери, и войну, и даже отсутствие цветов под землей. Тем более, что цветы вновь появляются в ее жизни. Стараниями Тита. — Спасибо тебе, — порывисто шепчет Прим и неожиданно даже для себя обнимает Тита за шею. — Ты даже не представляешь, как много сделал для меня. Тит смущенно обнимает ее в ответ и лицом зарывается в волосы. Прим чувствует, как густо краснеет; ей невероятно нравится такая близость. У Тита крепкие руки, но он крайне бережно обращается с Прим, не сжимая ее до потери дыхания. (Пускай оно у Прим все равно сбивается) — Мы увидимся завтра? — с надеждой спрашивает Тит, когда провожает Прим до ее комнаты и неловко замирает на пороге. Он вновь смотрит на Прим с небывалой надеждой. Как тогда, в коридорах медицинского крыла. — Я буду ждать, — едва слышно произносит Прим, чтобы не потревожить соседей. И на прощание она быстро вытягивается, доставая со своим ростом до лица Тита, и оставляет на его щеке мимолетный поцелуй. Прим ничего не знает о симпатии и знаках внимания, но ей очень хочется показать Титу, какой замечательный вечер они сегодня провели. Его стараниями. — До завтра, — прощается Прим и, открывая электронный замок, тут же скрывается в комнате. Она прислоняется спиной к двери и счастливо зажмуривается, прижимая к себе букет ландышей. Это все слишком невероятно, чтобы так просто осознать. Будто бы очередной капитолийский фильм, который разрешили к показу в их Дистрикте. Прим поднимает ландыши к лицу, чтобы скрыть от матери свои эмоции, и пытается представить, что все это действительно произошло именно с ней. И подарок, и танец, и отличная прогулка — это все случилось с Прим. И никто эти воспоминания у нее не заберет. Ландыши Прим аккуратно устраивает в стакане и оставляет на тумбочке около своей кровати. Засыпая, она все не может перестать думать о Титане Ван дер Гри, который раскрывается перед ней самым неожиданным образом. Он невероятно храбрый. И в то же время слишком разумный для своих лет. Прим невольно замечает, что думает о нем теперь с каким-то непривычным восхищением. Потому что несмотря на все потери, Тит по-прежнему верит в эту жизнь. И отказывается отчаиваться. Глаза Прим накрывает ладонями. Но даже это не спасает ее от катастрофически радостной улыбки, которая так и светится в темноте. — Кажется, у тебя был хороший вечер, — тихо замечает Лилиан с кровати напротив. Настолько, что заснуть после такого не выходит. — Да, — мечтательно выдыхает Прим. — Он замечательный. Титан Ван дер Гри. И их вечер тоже.