Требовать, добиваться, негодовать — значит вести себя не по-английски. Это, впрочем, отнюдь не означает, что англичане вовсе не любят ворчать. Совсем наоборот: тут то и дело слышишь, что ворчание для них — своего рода национальный спорт. А коли так, то в данном пристрастии должны быть и свои неписанные правила. Основное из них, пожалуй, можно сформулировать как правило обратной пропорции: чем незначительнее повод, тем больше полагается по нему ворчать, и наоборот.
В. Овчинников
— Спасибо, что помог с вещами, — скромно прорезался голос Артура сквозь умиротворённое сумеречное безмолвие жилого квартала. — Может, подержать, пока ты дверь откроешь?.. — вкрадчиво начал он, но Франциск, нащупав в кармане джинсов ключ и обхватив свободной рукой две небольшие коробки, почти сразу же отмахнулся от непрошеной вежливости своего супруга: — Как-нибудь обойдусь. — Он знал, что Артур не договаривает по поводу своей правой руки: когда они выписывались, медсестра настоятельно рекомендовала «приглядывать» за состоянием вечно отвергающего всяческие попытки помощи Кёркленда. Собственно, Артуру все равно придется явиться в больницу для окончательного осмотра — и до тех пор придется доказывать ему, что с ним пока что не всё в порядке. — Только не шуми, — перехватив супруга за здоровое запястье, шепотом предупредил француз и, как можно осторожнее опустив коробки на пол, прислушался к тихому жужжанию «лавового» ночника в детской. — Кажется, малышня уже спит… Англичанин замер: дыхание перехватило от одной лишь мысли, что теперь его маленькие комочки всегда будут рядом с ним. Вот только… Смогут ли они когда-нибудь его простить?.. И Мэтти… Как бы хотелось поговорить с ним прямо сейчас, сказать, что теперь всё будет хорошо, что он постарается, чтобы его отец был счастлив и чтобы их семья больше никогда не была поделена на два вооруженных обидами и скандалами фронта. Но сейчас… Наверное, нужно поговорить с Франциском?.. Хотя бы попытаться объясниться за свои поступки… — Франциск… — прошептал он, когда они зашли в спальню и, опустившись на колени около коробок, начали разбирать его вещи. — М? — тихо пробубнил блондин и взглядом зацепился за своего заметно поникшего супруга. — Голоден? Могу что-нибудь разогреть… — Да нет, — перебил он и, поджав губы, опустил глаза. — Я… Я хотел обсудить с тобой… Ну… То, что произошло… — Брось, не сейчас, — отрезал француз и принялся возиться со шнурами от ноутбука. — Но… — Артур хотел было настоять, но резко отяжелевший взгляд супруга заставил набор его и без того несвязных слов скомкано встать посреди горла. Франциск протянул ладонь и в успокаивающем жесте зачесал выбившуюся светлую прядку волос Артуру за ухо. Он слишком скучал по своему маленькому англичанину для того, чтобы так просто позволить ему начать их первое примирительное уединение со скандального разбора полётов. — Франциск, ты злишься? — ещё более севшим голосом удостоверился Кёркленд, всё еще не решаясь приблизиться к своему на удивление спокойному супругу. — Нет. — Блондин поднялся на ноги и наспех затолкал в шкаф какую-то скомканную белую наволочку. — Тогда почему ты не хочешь говорить со мной? — В общем-то, англичанин и не ждал, что француз примет его обратно с распростертыми объятиями: в конце концов, несколько дней назад он предложил ему развестись… — Я буду говорить о наших с тобой проблемах только в присутствии своего психолога. — Франциск закрыл шкаф и, отодвинув пустую коробку в угол, на почти бетонных от усталости ногах отправился к кровати. — Да к черту этого психолога, нам нужно поговорить сейчас! — шепотом возмутился Артур, неуверенно последовав за супругом. Однако стоило только французу расстегнуть свою рубашку, как он замер и с ужасом осознал, что, возможно, не сможет спокойно заснуть, будучи с ним в одной кровати. По крайней мере до тех пор, пока не поймет, что в этой семье больше никто не держит на него зла. Франциск смерил Артура непонимающим взглядом и, ненадолго задумавшись, с виноватым выражением лица протянул ему ладонь. — Прости, совсем забыл про твою руку. Может, помочь раздеться? Тихо вздохнув в ответ, англичанин присел на кровать и позволил теплым ладоням супруга аккуратно снять с него рубашку. Всё было таким правильным, таким отлаженным… И дыхание пропадало по мере того как ниже спускались до боли родные и будто бы наэлектризованные от нестерпимого желания прижать к себе покрепче руки француза… И прежде чем Артур успел открыть рот, Франциск обнял его за пояс и мягко уложил рядом с собой на кровать. Англичанин уже синел от нехватки кислорода, и, когда супруг накрыл его одеялом и бережно прижал к себе, все внутренности, казалось, задрожали в одном пугающе болезненном темпе. Он настолько сильно хотел высказаться, что его лихорадило чуть ли не от кончиков волос на затылке. Да, они с Франциском оба виноваты. Но именно он был тем, кто хлопнул дверью. Он сделал больно своим самым любимым мальчикам и должен предпринять хоть что-то, что вернет ему их доверие. Он должен… Им нужно… Нужно поговорить. — Арти, ты уверен, что не голоден? — Франциск не мог не реагировать на молчаливо-истеричное состояние англичанина, но знал, что если позволит ему устроить разборки, то снова не сдержится и, возможно… на этот раз потеряет его навсегда. — Может, выпьешь чего-нибудь горячего? — Он уже было принялся гладить Артура по голове, но вздрогнул, стоило только супругу уткнуться носом ему в грудь и, прижавшись, с нездоровой хрипотцой в голосе выдавить: — Да что же ты за скотина такая? Ты можешь просто поговорить со мной, черт тебя подери? Я не засну, пока мы не обсудим, как нам жить дальше! Франциск прикрыл глаза, мысленно попрощавшись с очередным мотком собственных нервов. — Я слушаю. Артур немного приподнялся и, присев на колени, впился в супруга настолько пронзительным взглядом, что французу на мгновение почудилось, будто бы вместо зелени в глазах его плескается яд. — Скажи честно, пока мы были в разлуке, ты с кем-нибудь спал? — Что?.. — У Франциска внутри что-то подорвалось. — Ответь мне. — Артур нахмурился, и французу — хотя и польстило, что Кёркленд до сих пор ревнует его к каждому столбу — далеко не импонировала идея начинать их «общение» с параноидальных докапываний его мужа. — Черт тебя подери, Артур… — А когда мы были вместе? — Кёркленд и сам не верил, что все-таки спрашивает, но раз уж на то пошло… — Может, я лучше врежу тебе и мы, наконец, ляжем спать? — Франциск сощурился от резко вонзившейся в глотку горечи, и Артур, хотя и пребывал всё в той же непоколебимо-серьезной позе, ощутил, как с души его свалились гигантские кандалы. — Хорошо. — Едва слышно выдохнув, англичанин прикрыл глаза. — Я верю тебе. Франциск уже было собрался потерять ревнивого супруга из поля своей видимости и спокойно задремать лицом к тумбочке, как вдруг Кёркленд снова заговорил: — А почему тогда ты вел себя так, как будто… — Да мать твою! — Франциск вымученно застонал и, схватив подушку с другой стороны кровати, прижал ее к голове. — Господи, Артур, какой же ты, блять, занудный! — Я просто хочу поговорить! — возмутился англичанин и, отобрав у француза свою подушку, встретился взглядом с его драматично скривившимся выражением лица. — Просто скажи, почему у нас тогда три месяца не было секса? — Ты что, ушел из-за секса?! — Франциск едва сдерживался, чтобы не начать кричать. Все-таки не хотелось будить детишек и, что ещё хуже, позволить им услышать, из-за чего поднялась вся пыль. — Нет! — Но Артур уже был на грани того, чтобы говорить во весь голос. — Я ушел, потому что… — И сразу же проглотил слова. — Я… — Его глаза покраснели. — Да к черту тебя, ты все равно не хочешь меня слушать! — Он нарынул под одеяло и, накрывшись им с головой, с тихим шмыганьем уткнулся в свою подушку. Несколько мучительно долгих секунд Франциск лишь молча глядел в потолок. Прикрыв глаза, он едва слышно чертыхнулся и все-таки окликнул своего притихшего англичанина: — Арти, пожалуйста, расскажи, почему ты ушел. — Потому что ты начал относиться ко мне как к данности, — хрипло отозвался Артур из-под одеяла. Блондин изогнул бровь. — В смысле?.. — Ты начал считать, что даже если будешь вести себя как скотина, я никуда от тебя не денусь. Может, так было, потому что ты полагал, что, кроме тебя, меня больше никто не сможет полюбить. И да, ты, вообще-то, прав: я ведь совсем не подарок. Меня даже родители не особо любили, а ты… Ты знал, что я с трудом меняю привычный уклад жизни, поэтому не боялся меня потерять. Даже твои шутки… становились такими обидными… Мне казалось, что ты просто… Просто пользовался тем, что мне было не к кому и некуда идти… А ты… Ты красивый… Ты можешь менять любовников, как перчатки, мы ведь оба знаем… И ты был уверен, что я буду за тебя держаться — просто потому, что если стану тебе неугодным, то ты легко заменишь меня кем-нибудь получше, а я… Останусь один. — Это не так, Артур! — Франциск наклонился над свернувшимся калачиком Артуром и уместил ладонь на, как он понял сквозь одеяло, его плече. — Артур, неужели я плохо к тебе относился? Я ведь… Я ведь никогда не скрывал свои чувства. Разве я не говорил тебе, что люблю тебя? Разве делал что-то плохое, разве… — Когда я пришел к тебе несколько дней назад, у тебя был такой вид, словно ты вообще не понимаешь, в чем виноват. Будто мы ссорились только потому, что я этого хотел. Будто я, блять, хотел, чтобы мои дети видели во мне врага народа. Черт, ведь из-за того, что твоя, якобы, мягкость, не позволяет тебе повышать голос на детей, именно мне приходилось их воспитывать и ругать. Они боятся меня и считают, что именно я причина тому, что их жизнь превращается в череду беспробудных кошмаров… Они винят меня во всём, и я знаю, как тебе удалось выйти чистым из воды: ты ведь всегда был для них хорошим, а я… Лишь вечно недовольный и хмурый надзиратель… Который даже их ангельскому папе испортил жизнь. У француза задрожали руки. — Артур… Что… Что ты такое говоришь? Неужели ты правда… Так плохо обо мне думаешь? — Прости… — снова послышался надломленный голос Кёркленда. — Тогда… — Франциск и не думал, что Артур сможет ранить его ещё глубже, однако… впервые задумался о том, что что-то из этого могло оказаться правдой. — Зачем ты вернулся? — Потому что люблю тебя и своих детей и не знаю, что с этим делать. Они оба замолчали. Артур высунулся из-под одеяла и снова присел на колени — так, чтобы оказаться лицом к лицу с французом, что все это время отчаянно пытался не смотреть ему в глаза. — Франциск, прости. Я просто не хочу, чтобы о моей личной жизни судили какие-то посторонние люди. Даже если это просто психолог. Я… Я не знаю… — Скажи, у тебя остались ко мне хоть какие-то теплые чувства? — все еще отказываясь восстанавливать зрительный контакт со своим супругом, почти севшим голосом удостоверился француз. Артур, хотя и знал, что парень на него не смотрит, кивнул. — Да. Я же сказал тебе… — Тогда почему ты хотел отобрать у меня сына и уехать? — Я просто хотел… Забыть тебя… Я… Я не знал, что делать. Просто был уверен, что у тебя кто-нибудь появится и… Я этого не выдержу. — Ты просто кретин. — Глаза Франциска заслезились, и он зажмурился, отчаянно пытаясь бороться с накалом жгущих где-то у самой его груди страстей. Он ни разу не мог подумать о ком-либо в своем доме, в своей кухне, в своей постели, кроме своего англичанина, а он… Он будто всю жизнь был уверен, что его супруг не умеет хранить верность. И, видимо, не умеет любить. — Ты долбанный кретин, Артур. — Я… — Кёркленд, хотя и протянул ладонь к щеке супруга, все еще боялся к нему прикоснуться. — Прости… — Ты говоришь полную чушь, — сквозь зубы процедил Франциск и, наконец, взглянул Артуру в глаза. — Дети никогда тебя не боялись — это было элементарное уважение, которому я, признаюсь, даже немного завидовал. И, честно… До того, как в моем доме появились вы с Альфредом, я и не думал, что дети могут вызывать проблемы: мой Мэтти рос ангелочком — ни одна голосовая связка не напрягалась, чтобы добиться его послушания, а вот Альфред… Я… Просто хотел приучить его реагировать не только на тысячу сварливых замечаний, но и на мягкое слово — тоже. И я вовсе не думаю, что ты как-то не так его воспитывал… Мы… Мы просто с тобой разные, Артур. В глазах Кёркленда, казалось, сгустились болотные топи. Он отвел взгляд и опустил протянутую руку на свое колено. — И да, Артур… — Француз выдержал паузу и дождался очередного зрительного контакта. — Любовников всегда можно заменить, но любимых — никогда. И снова молчание. Молчание, что лишь у Артура нашлось смелости оборвать: — Значит… мы еще можем всё исправить?.. Ты ведь хочешь… Хочешь вырастить наших мальчиков вместе со мной? Вместе со мной побывать на их выпускном, посмотреть, кем они станут в будущем, ворчать у камина, развалившись на кресле качалке со старческим радикулитом… Франциск впервые за всё это время рассмеялся. — Конечно, Арти… Вот только последнее звучит страшно. — Это еще почему? — Артур скрестил руки. — Уже представляю, какой ворчливой задницей ты будешь в старости. — Блондин снова состроил гримасу, и Артур, покраснев и нахмурившись от столь неожиданного упрека, раздраженно процедил: — Я тут, видите ли, романтику из себя выдавливаю, а он свои шуточки плоские шутит! — Да кто ж шутит! — Франциск всплеснул руками и, ухмыльнувшись, притянул к себе надувшегося, словно бойцовский петух, англичанина. В любой другой ситуации Артур бы его оттолкнул, но, видимо, сейчас он тоже слишком сильно скучал… Он так ждал, когда снова почувствует тепло родных объятий, что почти сразу же забыл, из-за чего возмущался. Француз увалил супруга на подушки и настойчиво, почти беспардонно увлёк его в их самый первый и самый крепкий спустя столь долгий беспочвенный раздор поцелуй. И Артур… просто растаял от безумно сладких и теплых воспоминаний о том, как «неправильно» всё у них начиналось…***
Кёркленд поднял на руки зевающего трёхлетнего Альфреда и, на какое-то время задержав дыхание, дрожащей ладонью потянулся к звонку. Он не верил, что снова пришел… Не верил, что вернулся к французу после того, что он делал с ним несколько дней назад, но ноги, казалось, сами несли его сюда. — Кёркленд? — Кажется, Франциск тоже не ожидал. Он застыл в дверях и, смерив Артура и сынишку у него на руках изучающе-прищуренным взглядом, почти сразу же расплылся в самодовольной ухмылке. И англичанин покраснел, не зная, куда деть глаза. — Ну проходи, раз уж ты здесь, — всё еще излучая довольство каждой черточкой своего лица, призвал француз, и откуда-то из детской послышался скромный голосок его маленькой крохи: — Papa, qui est-ce? * — Мэтти, привет! — громко поздоровался Альфред, даже не разобрав, что мальчик имел в виду. В прошлый раз Франциск предложил Артуру «остаться на ночь» — как бы взамен на то, что они замнут инцидент со сломанным носом его сына и разойдутся. Вдобавок ко всему, он намекнул, что Артур — по своему усмотрению — может приносить «конфетки» для его мальчика, но, признаться, не ожидал, что он воспримет это столь буквально. — Я… — на выдохе начал Артур и вдруг нахмурился, пытаясь удержать брыкающегося сына и вместе с тем подобрать наименее подозрительные слова. — Я принес конфеты для Мэтти… С неугасимой улыбкой на лице Франциск перенял Альфреда у парня из рук и оценивающе взглянул на небольшой пакетик с разноцветными мармеладками. — Смотрю, тебя всё еще мучает совесть. — Он вызывающе подмигнул, заставив Артура стыдливо отвести взгляд. — Ладно, я… — Англичанин вздохнул и, уже откровенно жалея о том, что вообще сюда припёрся, потянулся за сыном на руках у блондина. — Я пойду… Если Мэттью стесняется поздороваться, то можешь передать ему наш с Альфредом привет. Но Франциск отстранился и опустил неугомонного мальчика на пол. — Стой, погоди! — Артур хотел было уцепиться за уматывающего куда-то в сторону детской сына, но в конечном итоге лишь столкнулся с французом, который тут же перехватил его и с завлекающей галантностью приобнял за пояс. — Я просто… — Артур растерялся и, испуганно уставившись на ухмыляющегося парня, почувствовал, как полыхает кровь на его щеках. — Ей богу, мог бы сразу сказать, что соскучился, — мягко шепнул Франциск и, наклонившись к слегка поджатым губам невысокого англичанина, прижал его к себе так, чтобы у него не было возможности вырваться. — Ты как раз к ужину. — Напоследок взглянув смущенному парню в глаза и едва слышно хмыкнув, он уместил ладонь у него на макушке, тем самым не дав ускользнуть от глубокого поцелуя и неожиданного продолжения в виде нескольких влажных покусываний чувствительной кожи у него за ухом. Артур почувствовал, как пальцы француза зарываются ему в волосы и, как бы оттягивая их чуть назад, вынуждают открыть шею для поцелуев и засосов, что наутро будут напоминать о себе яркими алыми пятнами по всему периметру его ключиц, плеч и, возможно, даже груди. Англичанин лихорадочно вздрогнул от резкого соприкосновения своей спины со стеной и, Дьявол… Как он так быстро разобрался, за какие ниточки нужно тянуть?.. Будто бы ни секунды не сомневался, что маленький англичашка, которому он давал в рот и даже учил, что и как нужно делать, чтобы сделать именно Ему приятно, снова явится за возможностью чувствовать, как его прижимают головой к кровати и, крепко обхватив за бедра, по-собственнически насаживают, зажимают рот, дабы он не будил спящих детишек, нежно и одновременно с этим развратно шепчут «Терпи, малыш, сейчас всё пройдет», «Ну чего ты, крошка, не канючь, смотри, как глубоко нужно войти, чтобы достать твою сладкую точечку», «Ну же, расслабься, Арти, дай мне сделать тебе приятно» и зачем-то больно кусают в шею, дабы внутри него стало узко и можно было кончить, в последний раз насадив так, что воздуха в его легких хватает лишь на сдавленный мычащий стон в крепко зажимающую рот руку… — Стой! — Артур дернулся, но француз инстинктивно вжал его в стену. — Погоди, не приставай ко мне, а то он вырастет таким же извращенцем! — Кёркленд уставился на любопытно выглядывающего из-за двери сына и перевел ошарашенный взгляд на Франциска. Француз обернулся, метнув в сторону мальчика до одури нежную улыбку, и, снова ухмыльнувшись, вызывающим шепотом обратился к англичанину: — Ничего, пусть смотрит, кто приручил его папаню. Артур захлебнулся воздухом от возмущения, но маленький Альфред, особо не вникая в ситуацию, подбежал к дрожащему в руках любовника отцу и беззаботно прощебетал: — Папа, а можно мне тоже конфетку взять? Франциск на какое-то мгновение застыл с неопределенной эмоцией на лице и затем, каким-то странным образом, вернул своему голосу добродушный тон заботливого папаши: — Маленький, проголодался? — Он отпустил Артура и сразу же сконцентрировал всё свое внимание на столпившихся у двери в кухню детей. — Нет, вам сначала нужно покушать, а потом можете трескать свои сладости. — Он схватил всё еще пребывающего в прострации любовника за руку, и уже через несколько минут они все сидели за столом. — Это так странно, — спустя полчаса, когда на столе оставалось лишь несколько тарелок и два недопитых бокала вина, что Франциск настоятельно рекомендовал Артуру попробовать, озвучил свои мысли вслух англичанин. Француз лишь озадаченно повел бровью и расслабленно отпил из своего бокала. Артур позволил себе улыбнуться. — Ты… Очень заботливый. — И мысленно добавил: — «И даже несмотря на отсутствие в доме женщины, здесь невероятно тепло, уютно и опрятно. Так и хочется упасть где-нибудь на белом ковре в гостиной и задремать в обнимку с диванными подушками». — Ну да. Я же не один живу, а с сыном, — с улыбкой прокомментировал парень и задержал взгляд на тихонько крадущемся к полке с конфетами Мэттью. — Мэтти, — мягко позвал француз, и мальчик, покраснев от пяток до макушки, сразу же спрятал мармеладку за спину. Так как в доме был англичанин, он решил, что стоит обратиться к ребенку по-английски: — Мэтти, а ну положи обратно. Тебе больше нельзя. Малыш опустил взгляд и, шмыгнув носом, со смущенным взглядом притопал к Артуру, на что тот лишь в некой растерянности выдал: — Нет-нет, не надо ко мне идти. — Но Мэтт уже смотрел на него во все глаза. — Нет, Мэтти, если папа тебе не разрешает, то я уж тем более не могу… — И в этот момент мальчик протянул ему мармеладку. Артур остолбенел от неожиданности, и Франциск, тихо хохотнув, умиленно проурчал: — Ты ему нравишься, Арти. Обычно он даже на глаза не показывается, когда дома кто-то чужой. — Может, ему нравится Альфред? — предположил Кёркленд, все еще не решаясь взять конфету из маленькой ладошки мальчика. Мэтти протянул её чуть настойчивее и, снова не получив никакой реакции, обиженно поджал губки. — Артур, ну ты чего. — Блондин озадаченно уставился на любовника, и тот, сразу же сообразив, что тормозит с отцовским инстинктом, наклонился, подняв мальчика на руки вместе с его зеленой мармеладкой. И Мэтт молча затолкал её ему в рот. — Мда, у него точно есть что-то от тебя, — не без иронии подметил Артур, как только конфета под торжественные хлопки мальчика отправилась в поход по его пищеводу. Франциск расхохотался и, залпом допив содержимое своего бокала, задержал взгляд на наручных часах. — О, я совсем разболтался. Мэтти уже минут как двадцать должен спать. Артур поднялся вместе с притихшим мальчиком на руках и кивнул в знак согласия. — Тогда и Альфреда нужно уложить. — И тебя. — Иронично усмехнувшись в ответ на недовольный прищур англичанина, француз перехватил улепётывающего Альфреда за руку и, подняв его на руки, отправился в детскую.***
— Франциск, — зазывающе шепнул Артур парню на ухо, когда тот, лежа на кровати, наспех отсылал своим коллегам отчеты по электронной почте. — Сейчас-сейчас, Арти. Я просто не знал, что ты придешь, и не успел кое-что сделать. Англичанин прилег рядом и, уместив голову у любовника на плече, отсутствующим взглядом уставился на экран ноутбука. — Когда мы познакомились, у тебя была щетина, — снова подумал он вслух и как бы невзначай коснулся ладонью гладкой щеки француза. — Тебе она не понравилась, — сквозь тихий смешок проконстатировал парень и тут же почувствовал, как Артур отстраняется. — Эй, Арти, что такое? — Он отложил свой ноутбук и поспешил перехватить резко мрачнеющего Кёркленда за запястье. — Ты ведь знал, что я вернусь, да? — процедил он сквозь зубы, как только любовник вынудил его развернуться и заглянуть ему в его небесно голубые глаза. — Нет… — честно ответил француз и, заметив, что ответ его все равно не удовлетворяет, уместил ладони на теплых щеках своего?.. англичанина. — Нет, я не думал, что ты вернешься. Мне показалось, что тебе было больно, хотя ты и говорил, что у тебя были парни до меня. — Ты что, серьезно? — Артур лишь иронично хмыкнул. — Во-первых, ты даже не пытался быть со мной нежным. И во-вторых, черт возьми… — Он отвел взгляд и снова почувствовал предательский костер на своих щеках. — Зачем тебе парни с таким членом? Повисло неловкое молчание. — Надо же… — Франциск удивленно вскинул брови. — Какой комплимент. — И тут же натянул уже отчасти слившуюся с присущим ему манерным образом самодовольную ухмылку. — Его умиляло, как пытающийся выглядеть уверенным и опытным Артур застенчиво прячет взгляд, стоит только намекнуть на то, что своим приходом он предоставил любовнику абсолютно легальное право привязать его к своей постели. И если англичанин снова даст ему себя приручить, если снова покорно опустится на колени и на бледной коже его засияют собственнические засосы и отметины, то запах его фруктового геля для душа, без сомнений, будет вынужден навечно заселиться на всех простынях этого дома. — У тебя руки пахнут лавандой, — хрипло отозвался Артур, уже не на шутку запереживав, что ладони любовника загорятся от алого пламени на его лице, и француз, усмехнувшись себе под нос и все еще не отпуская щеки англичанина, мягко потерся о губы парня большим пальцем. Артур прикрыл глаза и, спустя какое-то мгновение, позволил ему проскользнуть в свой рот. — Черт возьми, крошка… — Франциск задержал дыхание, почувствовав, как теплый язык Артура на каком-то инстинктивном уровне принялся массировать чувствительную подушечку его пальца. — Какой ты там влажный… — Единственное, что не давало ему усомниться в опытности своего любовника, так это его поразительно умелый рот. И от одной только мысли о маленьком англичанине, гармонично расположившимся между его ног, уместившем ладонь на придерживающей его за волосы руке и пытающимся принять его в свою теплую влажность поглубже, в штанах становилось тесно. Его горячий язычок, его сбивчивое дыхание… Он должен смотреть, как он пробует его губами, как старательно вылизывает, как… — Блять. — Француз сдавленно простонал и резко отстранил ладонь от мало что соображавшего в данную секунду англичанина. Артур вздрогнул и, сразу же перехватив француза за запястье, с до безумия искренним сожалением принялся изучать его пальцы. — Ох, черт, прости… Я что, укусил тебя?.. — Он попытался заглянуть блондину в глаза, и тут же понял, что тот едва дышит. На этот раз пришла очередь Артура самодовольно хмыкнуть. — Чего это ты так возбудился? Мы ведь еще ничего не… — Спустись на пол, — зажмурившись от чувства постоянно плывущего перед ним пространства, скомандовал француз и потянулся стаскивать с Кёркленда рубашку. Как только Артур, какую-то секунду заколебавшись, но всё-таки опустившись на колени и оказавшись лицом на уровне его ширинки, поднял свой вопросительно-невинный взгляд, Франциск не сдержался: — Только не бери его в рот сразу, ладно? — А что ты хочешь? — Артур выглядел растерянным. — То, что ты делаешь своим языком. Покажи мне. — Я думал, в тот раз тебе не понравилось… — Парень опустил взгляд, и француз непонимающе замычал. — Я хотел тебя изучить и попробовать, но ты дергал меня за волосы и почти сразу же заставил взять его целиком. — Mon Dieu, я боялся, что с твоими «способностями» кончу еще до того, как мы доберемся до кровати, — признался блондин и заметил, как на губах Артура возникла и сразу же погасла призрачная улыбка удовлетворения. Он потянулся к его ширинке и, чуть приступив штаны вместе с нижним бельем, изучающе провел своей теплой ладонью по всей его возбужденно-твёрдой длине. На мгновение коснувшись губами головки и ощутив, как пальцы француза зарываются ему в волосы, Артур напоследок осведомился: — А можно мне… — Всё что хочешь, малыш, — на выдохе отозвался блондин и сразу почувствовал, как влажный язык Кёркленда плавно скользит от головки до самого его основания. Сегодня его англичанин снова будет скулить под ним, снова подставлять шею и покорно раздвигать ноги; и, может, ещё несколько таких раз, и Арти перестанет быть настолько невыносимо узким — и можно будет играть с ним, брать жестче и не тратить время на пятиминутную растяжку для неизбежно болезненного секса. Он хотел делать ему приятно, хотел быть нежным и чутким по отношению к его желаниям, но теперь, когда ладонь, будто бы по собственной воле, давит любовнику на макушку и заставляет заглотить его член поглубже, рассудок разлетался на щепки. Арти сладкий, Арти податливый, Арти даёт ему собой наслаждаться и как тогда… Как вообще можно держать свою похоть под замком? Нет, француз любил быть нежным, но только не в постели и только не с ним. Однако никто и не говорил, что Артуру это пришлось не по нраву… — Тише, малыш, ты же детей разбудишь, — тепло прошептал Франциск задыхающемуся под ним англичанину на ухо. — Я ведь говорил — с завязанными глазами ощущения крышесносные. — Артур болезненно сглотнул и вцепился в крепкие плечи любовника, как бы пытаясь разглядеть его сквозь повязку. — Но ты же помнишь, что обещал не скулить? — Я… — начал было хрипеть Артур, но тут же дернулся и застонал от жаркого ощущения твёрдой заполненности внутри. Он не видел, но представлял, как Франциск хмурится, пытаясь не потерять дыхание от безустанно давящей неподатливой тесноты внутри своего?.. англичанина. — Чееерт, — выдавил он и невольно поддался навстречу крепко сжимающему его бедра французу. — Не могу терпеть, не могу, ты большой, черт… Черт! — Ну тише, крошка. — Француз боялся, что если Кёркленд продолжит в том же духе, он просто не сдержится и, возможно, опять сделает ему больно. Он стиснул зубы и, перевернув Артура к себе спиной, почти сразу же поставил его перед собой на колени. Англичанин вцепился в простынь и разочарованно замычал, ожидая, когда снова почувствует в себе всю длину своего любовника, который, впрочем, не мог позволить себе заставлять его ждать. Артур ощутил, как его тянут за волосы, и, инстинктивно выгнувшись в спине от неожиданно горячих, резких толчков твердой плоти внутри себя, сдавленно застонал в скомканное под его дрожащими пальцами одеяло. — Смотри, Арти, я могу полностью войти в тебя, и ты уже почти не хнычешь. — Франциск наклонился и, обхватив тихо постанывающего, раскрасневшегося англичанина за шею, губами приблизился к его уху. — Давай, малыш. Нагнись и расслабься. Ты заслужил, чтобы тебе сделали сладко.***
Почти в беспамятстве сопя у Франциска на груди после принятого горячего душа, Артур вдруг понял, что неуклюжие детские шажочки где-то в нескольких метрах от кровати ему вовсе не чудятся. — Мэтт? — хрипло окликнул парень, сразу же вырвавшись из крепких объятий блондина. — Ты как сюда?.. Франциск моментально очухался ото сна и перевел расфокусированный взгляд на волочащего своего громадного белого мишку по полу сына. — О, не переживай, Арти. Он иногда приходит ко мне, когда ему страшно. — Француз помог малышу забраться на кровать и, уложив его рядом с собой, вежливо поинтересовался: — Ты ведь не против?.. — Нет, только… Теперь Альфреду будет страшно спать одному. — Альфред за дверью, — тихо зевнув в макушку своему медведю, пробормотал Мэтти. — Сказал, что папа ему не разрешит. Кёркленд устало выдохнул. — Ну ладно, Альфред. Иди… — не успел он договорить, как дверь со скрипом распахнулась и мальчик помчался запрыгивать на постель следом за сыном Франциска. Впрочем, Артур не помнил, что случилось потом. Кажется, они просто заснули и с тех пор… Это стало лучшим воспоминанием за всю его жизнь вместе с французом.***
И здесь, в реальности… Он вдруг понял, что снова просыпается с тем же чувством. С чувством, что Альфред умиротворенно сопит ему в макушку и Франциск… прижимает к груди своего улыбающегося сына.