К новым берегам

      А ночь явно решает продолжить безумные традиции последних дней, явив ей пресловутого старосту, гоняющегося за Рени, которая временами толкала его метлой и смеялась, как умалишённая. А аккомпанировала им тёмная ночь под вуалью светлой Луны. Ведьма и тёмный колдун уплетают своё счастье, смакуя каждый кусочек, наслаждаясь каждым пережитым мгновеньем. И радость эта сияет, как тысяча зажжённых свечей.       В этом сне Эфи — лишь один из этих многочисленных огоньков, что тихонько перешёптываются меж собой, в недоумении глядя на беснующихся созданий. Элфирия прислушивается к этим ощущениям, несущим в себе тепло и покой древнего храма, и девушке остаётся только наблюдать за кружащимися в танце не совсем людьми. Ведь теперь ей отчасти видна их природа — человеческое в них есть, но вместе с этим присутствует некое могущество, не видимое ей прежде: два огненных силуэта, что переплелись в извилистой позе, сверкая величием и пустотой.       Но утро унесёт этот сон; как сорванный с ветки лист, улетит он прочь, чтобы потом вернуться уже в новом качестве. Ну, а пока — можно насладиться моментом и постараться впитать как можно больше покоя, изъятого из танцующих теней.       И оно наступает: люто и неизбежно врывается, унося сладостную картинку, но оставляя те ощущения радости с привкусом величия. И она вспоминает их по пути на кухню, ведомая разнообразными ароматами невиданных блюд. Утро встречает её пением птиц и запахом чего-то вкусного внизу. Конечно, Рени встала раньше неё и даже не подумала разбудить. Эфи усмехается, но мысленно благодарит подругу. Обильный сон явно пошёл на пользу: расплёл спутанные думы, прикрыл на время невесёлые мысли о Джеффри Хэлли, смерти и прочих мерзких вещах; ободрил, настраивая на новый и, возможно, тяжёлый день. В доме тепло, как в жаркий летний день, когда солнце стоит в зените. Элфирия замечает это сразу после пробуждения, лишь опустив босые ноги на пол, который, вопреки ожиданиям, оказывается тёплым-тёплым. По-быстрому нацепив одно из новых платьев — то, что поскромнее — она стремглав спускается вниз, направляясь в сторону комнат с посетителями. Она уверена, что Рени уже успела побывать там, но делает это просто по привычке, на всякий случай. И результат заставляет её улыбнуться — какая же её сестрёнка молодец! И перевязки сменила, и поесть принесла, и даже прибралась! Надо будет обязательно порадовать её чем-нибудь!       Бегло осмотрев комнаты да пожелав всем доброго утра, она проходит в сторону гостиной. И тут же натыкается на спящего Лоусея, едва не наступив на него. Он лежал у камина, свернувшись почти как кошка, что с его телосложением и ростом, казалось бы, невозможно. Его голова покоится на скрещенных руках, как если бы он уснул за столом, а сами руки — на коленях, подтянутых почти к носу. Дышит он тихо-тихо, почти незаметно, и, если бы не движение его волос, могло показаться, что дыхание попросту отсутствует.       Эфи чуть слышно вздыхает и приглядывается повнимательнее. Он что, так и спал всю ночь? Даже не накрывшись? Подумав, что с неё не убудет, берёт со стола недавно выстиранную простынь и бережно накрывает. Наверняка он устал, когда нёс того медведя, так что теперь пускай выспится всласть. Вот только стоило ей пройти чуть вперёд, как за спиной слышатся шорохи. Всё-таки проснулся.        А когда она добирается до кухни — видит радостную Рени и прямо противоположно настроенного брата. — С добрым утром, — улыбается Рени, глядя на Эфи с Лоусеем. — Садитесь завтракать. — С добрым, — соглашается Эфи, но смотрит куда-то вдаль, за спину Лоусея. Усмехается неким своим мыслям, а рука её поглаживает кольцо, подаренное не так давно. Тем не менее послушно садится возле Рени и начинает есть. Выходит куда медленнее, чем обычно, ведь мысли девушки сейчас не здесь и не с ними; она всё пытается вспомнить тот сон, что навеял эту многослойную эйфорию.       Запах вкуснейшей стряпни глушит все чувства на корню, и Эфи с готовностью налегает на запечённое мясо, поедая его с неторопливостью кита. Мягкие кусочки тают во рту, а взгляд девушки невольно теряет фокус, устремляясь куда-то далеко; за грань сна. Она пытается сфокусироваться на образах из ночного видения, но они продолжают таять, пока не оставляют лишь ощущения. Но и этого достаточно. Эфи чуть улыбается уголками губ, её веки тяжелеют, а взор становится мутным, хотя она встала не так давно. Забытьё вновь манит окунуться в его пучины, обещает предоставить новое видение слаще прежнего, но резкий звук обрывает шёлк фантазии; слышится лишь глухой треск рвущейся ткани, а затем перед глазами предстаёт Рени, глядящая вслед ушедшему… Лоусею? С минуту Эфи лениво смотрит на Рени, переводит взгляд на место, где раньше сидел её брат, а потом тяжело вздыхает и улыбается, глядя на Рени с неким пониманием. Чем-то Лоусей напоминал ей Нану — та тоже была донельзя свободолюбива, предпочитая многое делать самостоятельно. Что поразительно — это качество нисколечко не мешало ей обладать добрым нравом и ласковым взором. И всё это при том, что ей всего-то восемь лет. Что же будет, когда ей исполнится четырнадцать? Эфи улыбается, представляя сестрёнку во взрослом амплуа, но радость меркнет, когда приходит осознание того, что, скорее всего, их с сестрёнкой пути разойдутся. Уже, можно сказать, разошлись. Стоило ли отпускать её так далеко? И всё ли с ней будет в порядке? Чувство тревоги пришло внезапно спустя неделю после уезда Наналли. Она хочет задать этот вопрос Рени, но потом вспоминает её слова. Лесная целительница всецело доверяла её интуиции. Не сказав ни одного лишнего слова, она утешила её вмиг. Скорее всего, это лишь волнение, не больше.       Рени встревоженно смотрит в сторону двери, куда, скорее всего, ушёл Лоусей, а потом поворачивается к Эфи. — Что такое? — спрашивает Эфи спокойно, но в глазах уже видна тень нарастающей тревоги. — Опять ушёл, — недовольно фыркает Рени. — Что ты за тварь, а, Лоусей? Кто тебя таким сделал?       А потом сплёвывает и спокойно продолжает есть. И, когда завтрак начинает подходить к концу, Эфи слышит звук открывшейся двери. И девушка, кажется, знает, кого именно к ним занесло лихим ветром. — Утречка, — улыбается стоящий в дверном проёме Джеффри Хэлли. — И приятного аппетита.       Рени почти тут же давится и отрывается от своей миски. — Поешь тут, как же, — недовольно фыркает она и поднимается из-за стола. — Пошли, покажу твоих людей.       Кольцо становится теплее, но не обжигает, а просто начинает немного нагреваться. А ещё тело чуть трясёт от какого-то инородного страха и переживаний, словно что-то раскроется или поблизости бродит опасность. Эфи вздыхает и зачем-то прячет нагревшийся аксессуар, накрыв руку с кольцом ладонью. Сдержанно приветствует и хочет выйти, но Рени быстро берёт ситуацию под свой контроль и уводит «горного шакала» прочь из кухни. А вслед ей доносятся немые слова благодарности, которые она, к сожалению, так и не сможет услышать. И кажется Эфи, что вместе с ними уходит и её тревога. Кольцо чуть остывает, но не до конца, да и страх немного утихает. А может, оно живое? Нет, это невозможно. Оно никак не может быть живым.       Возвращается подруга спустя добрую половину часа в гордом одиночестве, и по её лицу видно, что она чувствует великое облегчение. Странно, Эфи казалось, что они с Джеффри Хэлли ладят. Неужели что-то произошло? — Меня почему-то напрягает присутствие Джеффри в твоём доме, — объясняет она, пожимая плечами. — А когда Наналли приедет? Я хочу её увидеть.       Элфирии даже не приходится задавать вопрос. Целительница, словно подхватив её мысль, тут же объясняет своё настроение, чуть скривив лицо. Что ж, в этом девушка с ней полностью солидарна; присутствие Джеффри Хэлли явно не идёт на пользу энергетике этого места. А вот упоминание Наналли застало девушку врасплох, и это ясно видно по чуть вздрогнувшим рукам и опустившемуся взору. — Точно не знаю. Думаю, через пару недель. Но, может быть, и дольше. Они с Лайсергом хорошо подружились, не думаю, что она захочет оставлять его так скоро, — несмотря на несколько смущённый вид, голос звучит спокойно и, когда девушка поднимает фиалковые глаза, в них совсем не видно тревоги, скорее интерес: что сейчас творится у Наналли и хорошо ли она проводит время.       Рени поджимает губы, замолчав ненадолго, а потом вскидывается и выдаёт с улыбкой на лице: — А если договориться с ними, чтобы по две недели? Ну, или чтобы на неделю приезжала. С… — чуть запинается и продолжает, — Лайсергом. Я не спутала? Как я понимаю, у них чувства зарождаются. Пусть вместе приезжают.       Очередной вопрос о Наналли застигает врасплох, вырывая из кокона тяжких дум и возвращая в реальность. — Чувства? — Эфи склоняет голову в лёгкой задумчивости, а когда поднимает — в глазах её пляшет озарение. — Твоя правда. Мне до сих пор становится приятно на душе, когда вспоминаю их улыбки.       Девушка и сама растягивает уголки губ, с теплотой взирая на комнату, где ранее обитала сестрёнка. Если подумать, она действительно успела по ней соскучиться, хотя, казалось, та уехала совсем недавно. А спустя ещё несколько секунд она весело выдаёт: — А знаешь, сегодня же напишем ей письмо! И я предложу им твою идею. Думаю, они одобрят! — и только от этих мыслей хочется жить дальше. Даже находясь на расстоянии, Наналли помогала ей, избавляя от тревоги, и Эфи была благодарна сестрёнке, так рано познавшей тяготы жизни. Вот теперь-то они могут быть спокойны.       В любом случае, сейчас-то всё встало на свои места и можно не беспокоиться. И затишье это продлится вплоть до следующего прихода Джеффри Хэлли, который, явившись, вновь принесёт смятение в их души.

***

      Последующие несколько дней оказались относительно спокойными; некоторые драконоборцы отошли в миры иные, оставив целительницам повреждённые тела да слёзы чужих вдов и матерей. Вновь при выходе из дома их караулили косые взгляды оставленных, но позже и они прекратились. Признавать утрату близкого человека — тяжело, но не остаётся ничего, кроме как смириться. Некоторые, конечно, выбирают иной вариант, но даже мысли о подобном страшат. Но, так или иначе, остальные выжили и медленно, но верно поправлялись. Заботу о большинстве взяла на себя Рени, сократив усилия Эфи до минимума. Так, к концу недели большинство охотников покинуло их, рассыпаясь в бесконечном потоке благодарностей. Рени на это лишь кивала да отмахивалась, а Эфи стояла в стороне и наблюдала, радуясь за этих людей; в каком состоянии они пришли и в каком покидают их. Конечно, не все из них смогут и дальше заниматься любимым делом, вернее — многие не смогут. Но девушки сделали всё, чтобы их жизнь мирно протекла ещё несколько долгих лет. Быть может, им удастся осчастливить хотя бы несколько семей?       Джеффри Хэлли больше не приходил, как и Лоусей. Отсутствие последнего немного огорчало, хоть и знакомы они были всего ничего. А может, он ушёл в другое место, более безопасное? Эти мысли вызывали тонкие ноты тоски и грусти, которая, впрочем, не мешала работе. А вот Рени, похоже, не волновалась за брата. Возможно, с ним и правда всё хорошо, а она, Эфи, просто привыкла к этому странному человеку? Поневоле возникают мысли и о Лоусее: где же он? В безопасности ли? Рени не сильно беспокоится и всякий раз утверждает, что он-то сможет за себя постоять. Почему-то Эфи хочется ей верить; она беспокоится о нём, практически не зная. Но пока тяжёлых предчувствий нет и можно дышать спокойно. Рени — самый близкий ей человек после сестры, ей можно доверять. А значит, с Лоусеем всё хорошо.       Многие охотники на драконов идут на поправку семимильными шагами, так что Рени даёт им дальнейшие инструкции по лечению, некоторое количество отваров и отправляет восвояси, наказав показываться не реже, чем раз в три дня. А оставшихся, что выздоравливают медленнее, оставляет в доме. Человек пять из них скончались на второй день после прихода Джеффри Хэлли, а вот остальные постепенно поправляются. — И у кого он учился, — как-то насупилась Рени после вечернего обхода. — Или наугад ляпнул?

***

      А через неделю встают на ноги последние охотники. Рассыпаются в благодарностях, почти ноги целуют, ведь самые последние при поступлении были в жутком состоянии. На предупреждения Рени о том, что они больше не смогут охотиться на драконов и это была их последняя битва, отмахиваются, мол, жизнь важнее, и вновь рассыпаются в благодарностях. Обещают чуть ли не звезду с неба за спасение, а потом Рени, когда ей надоедают эти завывания — как-никак у них ещё работы выше крыши — прогоняет их и запирает дверь. — Уф, — выдыхает она, съезжая на пол. — Еле выгнала. Не понимают, глупые, что у нас дел и без их долгих благодарностей хватает. Правда, Эфи? А теперь пошли на кухню. Отдохнём немного и продолжим.  — Угу, — задумчиво кивает Элфирия, глядя вслед выдворенным наружу бедолагам. Но спустя пару секунд вновь обращает взгляд к подруге. — А ты не хотела бы… прогуляться? Запас кое-каких нужных трав подходит к концу, и не помешало бы немного восполнить его.       Она смотрит на Рени умоляющим взглядом в надежде на её согласие. Ей нравится жизнь в этом городе, но шелест листвы за окном так и манит повидаться с приятелем-лесом. Хочется вновь ощутить небрежные касания веток, дуновение тёплого ветра на щеках, умыться чистой озёрной водой. Мать иногда шутила, называя дочь дриадой, на что Эфи заливисто смеялась, кивала и убегала к манящей зелени крон. И — что самое удивительное — ни разу не заблудилась. Лишь однажды она вернулась позже положенного срока — за полночь. Ох, мать тогда устроила! Были пролиты литры горьких слёз, крики вырывались из мощной глотки, слова лились бурным потоком, обволакивающим пространство вокруг. Возможно, их слышало полдеревни. Но, так или иначе, факт оставался таковым — Элфирия ни разу не заплутала в этом лесу, предпочитая задерживаться там как можно чаще. О причинах девушка всегда умалчивала и мечтательно улыбалась, ни слова не выходило вытянуть из неё. Со временем к этим улыбкам привыкли, и родители лишь изредка кидали на дочь укоризненные взгляды, что, конечно, не сильно им помогало. И теперь Эфи спешно поднимается наверх, за корзинкой, почти наверняка зная, каким будет ответ её подруги. — А ты ещё спрашиваешь? — подруга в недоумении вскидывает брови и кричит вслед поднимающейся Элфирии. — Я, между прочим, тоже обожаю лес! А ты думаешь, почему я в лесу поселилась? У нас с ним роман! И у тебя тоже! Или я не права?       Предлагая прогуляться, Эфи, конечно, ожидала положительного ответа, но реакция подруги всё же заставляет её улыбнуться. — Роман? — глаза девушки так и светятся энтузиазмом, а лучистый смех, кажется, наполнил всё вокруг, — Ни за что не додумалась бы до такого сравнения! — она всё продолжает смеяться так по-детски наивно и заливисто, что слова выходят скомканными и разобрать что-либо не представляется возможным. — И всё-таки ты точно гений! — Именно, что роман, — подтверждает Рени. — Или я не права?       Подруга смеётся, забыв о Джеффри Хэлли.       На пару секунд Эфи замолкает, переваривая эдакое сравнение, но потом выдаёт: — Не знаю, можно ли назвать это так, но… Наверное, да, — говорит в итоге Элфирия и, схватив замешкавшуюся подругу за руку, быстро выбегает, и обе девушки стремительно несутся в лесную даль.       Лес встречает девушек, словно давних-давних друзей, которых долго не видел. Хотя отчасти так и есть. Даже нет, не друзья, а самые-самые близкие друг другу существа. В этот раз он не злит, не рвёт ветвями одежду, а словно указывает путь.       И вновь ушей касается безмолвный шёпот леса, что с присущей ему заботой раздвигает могучие ветви в приветствии. Повинуясь внутренней жажде, Эфи тут же убегает вперёд, чтобы с разбегу упасть на мягчайшую траву. Счастье завладевает всем существом девушки, закружив её в стремительном водовороте чувств; разные оттенки серебрящихся эмоций мелькают на возбуждённом лице, сменяясь с неестественной частотой, будто Эфи впала в далёкую пору детства. А вслед за ними по телу разливается томное спокойствие летнего дня, уволакивая в лёгкую полудрёму. Разноцветные пятна плывут в темноте закрытых глаз, плавно перетекая в легчайшие видения, что будто собраны из тончайших нитей шёлка. Возможно, это месиво чувств и зовется таким замысловатым словом «эйфория».       Солнце ярко светит на ясном безоблачном небе… Как вдруг светило скрывается за облаками или тучами, словно наступило затмение.       Но череду прекрасных эмоций прерывает звонкий возглас неподалёку, принадлежащий, очевидно, Рени. — Вау… — Хм? — Эфи не очень хочется отпускать смутные образы едва пришедшего сна, но пресловутое любопытство берёт верх, заставляя девушку обернуться.       Рени стоит на месте, заслоняясь рукой от солнца, что скрылось на время, и смотрит в небо сквозь пальцы. А в небе… В небе кружат два дракона: крупный и величественный изумрудно-зелёный и поменьше розовый, как тот, которого она видела в лавке. Они словно играют друг с другом, не замечая ничего и никого вокруг. То кружат будто в танце, то подобно игре в салки летают друг за другом. Розовый, играя, периодически несильно бьёт изумрудного крыльями, что были больше него самого и немного больше зелёного дракона, а потом стрелою отлетает прочь, чтобы вернуться, сделав небольшой круг.       От увиденного хочется немедленно воскликнуть, но лишь кроткий вздох срывается с губ девушки при виде чудесных созданий, переплетённых в замысловатом танце. Но вместе с восторгом приходит страх. Тлеющая в пламени деревня, отчаянные мольбы её жителей и огромный силуэт улетающего дракона… Всё это всплывает в памяти настолько ясно, что кажется, будто реальность искривилась и отнесла девушек в тот крохотный промежуток реальности, где смерть пылала бешеным огнём. Конечно, Эфи и не заметила, как судорожно схватила Рени за руку, сжав так крепко, как была способна девушка её комплекции. Девушка плакала, а глаза её никак не могли отпустить танцующих драконов. То были слёзы горя и восторга одновременно.       Рени провожает долгим взглядом пару драконов, крепко сжимая руку Эфи, словно говорит так: «Не волнуйся, всё будет в порядке, они тебя не тронут». — А вот её я вижу впервые, — выдыхает Рени, глядя на резвящихся драконов. — Откуда она, хотелось бы знать?       Драконы ещё немного кружат в небе, а потом скрываются из виду, нырнув в гущу леса, лишь тогда жидкость прекращает свой бег и Элфирия утирает красные от рыданий щёки ладонью. — Да что со мной творится? В последнее время я что-то часто распускаюсь, — голос звучит вяло, а глаза чуть мерцают из-за оставшейся там жидкости, что слегка переливается в солнечных лучах. Всё-таки частые встречи с сэром Джеффри приносят свои плоды: нервы медленно, но верно расшатываются, грозясь забрать с собой и ту светлую ауру, окружающую целительницу. Нет, раскисать нельзя.       Чтобы как-то замять неловкую ситуацию, она задаёт вопрос: — А ты видела много драконов? — в интонации мерещится некая наигранность, граничащая, однако, с заинтересованностью. Вспоминались сказки детства, в которых также фигурировали эти величественные, но такие жестокие создания, ослепляющие своей красотой и грацией. — А? — девушка словно сбрасывает с себя оцепенение. — Достаточно для своих лет. Вот только её вижу впервые.       Во взгляде Рени роется беспокойство и какая-то ревность в перемешку с собственничеством, и это не может скрыться от глаз Эфи. Словно она знает изумрудного дракона и не хочет его отдавать этой драконихе. Или это просто игра воображения?       Остаток дня они проводят за весёлой болтовнёй, обсуждая различные темы, начиная с историй о драконах и заканчивая ужином. Пожалуй, именно такого беспечного общения, напоминающего о былых временах, им и не хватало, ибо настроение обеих заметно выправилось и только едва заметное покраснение возле глаз могло выдать недавнюю грусть.       В тот вечер девушки больше не видели этих драконов. Рени была задумчива, похоже, её не так уж впечатлил танец драконов, а вот один из них заинтересовал. Точнее, не столько он, сколько его происхождение и появление в этих краях.       А опомнились девушки гораздо позже, когда небо окрасилось алым и розовым, а облака налились тяжестью, предвещая дождливую погоду. Эфи оборачивается в сторону дома и тянет за собой Рени — им стоило бы вернуться до темноты, ведь ночной лес совсем иной; он более не шепчет ласковых слов, не играет солнечными бликами; нет более того запаха жизни. Но он имеет собственный неповторимый аромат душистых трав, сила которых пробуждается лишь в это тёмное время, когда множество существ выходит на охоту за заблудшими огнями душ. И лучше не оставаться в нём на ночь без крайней нужды, а иначе существует огромный риск навеки затеряться меж тенистых стволов в мирах иных.       Но Рени отнюдь не спешит уходить, вместо этого она сворачивает в другую сторону и ведёт Эфи за собой. — Эфи, там кто-то вдали, видишь? — быстро объясняет она. — И ему нужна помощь.       Сперва девушка лишь разводит руками на её слова: как она ни всматривается и не вслушивается, лишь пышные деревья щебечут закатную свою песнь. Тропа ведёт их всё дальше, как вдруг нога резко натыкается на что-то. Лёгкий вскрик — скорее от испуга, чем от боли — и Элфирия плашмя падает на землю, мысленно ругая так некстати подвернувшийся камень на чём свет стоит. Потом ухватывается за него в попытке встать и удивляется: минерал источает равномерное тепло, а ещё он на удивление мягкий, словно живое существо. — Ты ведь знахарь, девочка? — спрашивает камень, зашевелившись. — Я никогда не просила о помощи людей, но чувствую, что ты хороший человек, раз тебе помогает Белнистраз. Его душа в кольце, что на твоём пальце. Так со всеми драконами. Они отдают часть своей души сокровищам, поэтому, если забрать у дракона его богатство, он слабеет.       Заслышав голос, Эфи сначала настороженно оглядывается вокруг, и только потом понимает, что он тоже исходит от камня. И она продолжает слушать тот же странный и приятный голос, пока камень сдвигается, являя девушкам истинную сущность свою. Элфирия вздрагивает в который раз за день, лицезря переливы на чёрной, как агат, чешуе, покрывающей мощное тело драконицы. Вот только не одной лишь красотой исполнена она. — Вы… ранены… — констатирует девушка, изумлённо глядя на покалеченное крыло и рваные раны, не сразу заметные за блеском чешуек. И картина эта совершенно не вписывается в гладкий и сказочный мир Эфи, который отрицает это зрелище всеми силами. Как можно так серьёзно увечить такое могущественное создание? Страх постепенно уходит, стоит только заглянуть в её дымчатые очи, исполненные такой человеческой надеждой. — Я щедро отблагодарю тебя, девочка, — выдыхает дракониха. — Я знаю, что ты сможешь, если захочешь. Но у меня только одна просьба. — Она не выдаст тебя, — тихо шепчет Рени, обнимая дракониху за шею. — И я буду помогать. Ты сможешь добраться до города? Мы поможем тебе дойти.       Дракониха смотрит на девушек почти с надеждой, возможно, даже ожидая помощи. Дракон примет помощь от людей. Элфирия не слышала про такое ранее. Кому расскажешь, не поверит, но ведь и не надо рассказывать. Верно? — Рени… спасибо… Я тебе верю. — Не… надо. И… я никому… не скажу… — слова звучат всё ещё неуверенно, но осознание того, что она — им не враг, медленно вползает в голову, вытесняя недавнюю горечь. Конечно, на это потребуется время, но оно обязательно придёт.       А пока Эфи судорожно думает, как же ей вылечить огромную драконицу, та на глазах преображается, и спустя несколько секунд они с Рени видят… человеческую девушку. Конечно, были в ней и необычные черты, как, например, антрацитовые глаза, в которых словно плескались звёзды, или тело, что казалось хрупким и вместе с тем таким женственным; казалось, что она — идеальна, если не считать ран. Светлые кудрявые волосы, словно нимб, обрамляют голову и лицо. Ростом она примерно с Эфи, может, чуть выше или ниже. В оборванном платье, что видны и ноги, и руки, и даже немного тонкой талии. Вот подошли бы подаренные Элфирии платья. — К чертям конспирацию, — улыбается она.       Рени тут же подхватывает девушку за талию и перекидывает через шею руку. — Никогда бы не подумала, что настанет день, когда ты будешь нести меня, — несмотря на ранения, она улыбается.       Её фигура — почти идеал для молодой девушки. Если бы ещё и грудь была больше, тогда точно все девушки бы обзавидовались. — Надо будет послать потом в лес телегу, чтобы забрали тела, — вдруг вспоминает девушка, а потом обращается к Элфирии. — Я Кейден. Старая знакомая Рени. Когда-то я учила эту взбалмошную девчонку. А как твоё имя?       И Элфирия смотрит во все глаза, не желая верить в происходящее. Дракон, обратившийся в человека. Эфи читала о подобном в сказках, но и подумать не могла, что такое на самом деле возможно. Стоило бы присмотреться к окружающим людям, чтобы попытаться понять: есть ли среди них драконы? Хотя нет, бесполезное это занятие; не могут же всякие красавцы аль красавицы драконами быть. Что ж, время подумать будет, а пока… — Эфи, — тихо выдаёт девушка, следуя за спутницами в сторону дома. Сумерки уже накрыли лес, являя старушку-Луну, которая уже готова заступить на ночную смену.       И сейчас драконица, такая хрупкая и покалеченная, идёт с людьми, опираясь на их хрупкие плечи. Крови почти нет, только раны, на которых давно запеклась корка. Она мягко ступает по земле, чуть подрагивая от вечерней прохлады.       За всё время дороги Элфирия не проронила ни слова.       Они приходят ближе к ночи, когда круг солнца уже скрылся за горизонтом и на деревню спустились сумерки. Рени помогает Кейден войти в дом, почти взвалив ту на себя. Усаживает на тот же стул, куда Эфи тогда усаживала Лоусея, помогает раздеться и ведёт мыться, а Эфи наказывает пока приготовить лекарства, подобные тем, что она готовила для Лоусея.       Они выходят, когда тёмная ночь взяла всё в свои руки. Кейден тепло улыбается и даже идёт почти без помощи Рени. На ней уже не то рваное платье, а один из нарядов, что принесла с собой Рени, но отсеял Лоусей. — Спасибо, — улыбается Кейден, а потом, вспомнив что-то, молвит: — При людях зовут меня Тея. Люди не знают, что многие драконы могут принимать их облик.