***
- Сто пятьдесят восемь. - Что? - Я разговариваю сам с собой.***
- Сто восемьдесят три. - Что? - Просто бормотал под нос, Джон.***
- Двести! - Расскажи мне. - Что? - Расскажи мне, Шерлок. Шерлок не рассказал. - Ты что-то считаешь. Каждый день. Что? Шерлок не рассказал. Ни в тот момент, ни на следующий день, ни на день после следующего, даже, когда он сам себя поймал посреди фразы: «Двес…-» Но день после следующего, однако, был тем днем, когда Джон впервые сделал то, что в будущем будет делать еще не раз в ситуациях, которые того остро требуют: Он напоил Шерлока. Под предлогом отмечания. - За день, когда я официально стал врачом! – провозглашал доктор, опрокидывая стаканчик скотча. Они выпили по три каждый, когда Джон спросил: - И какой сегодня счет? - Сто восемьдесят три, - машинально ответил Шерлок. – Но еще четыре часа до того, как мы пойдем спать. В постели Шерлок уже почти уснул, когда Джон пробормотал: - И каков финальный итог? Шерлок сонно фыркнул: - Двести двадцать. Двести двадцать… чего? Джон не был гением дедукции, но Джон выяснит это. О да. Завтра. На следующий день. Он раскроет это дело. Поцеловав Шерлока между лопаток, он уже был готов пожелать ему спокойной ночи, как вдруг Шерлок прошептал: - Двести двадцать один. И Джон понял.***
Большая власть подразумевает большую ответственность. Превосходящие силы провоцируют повышенные амбиции. Большие шкафы громко падают. Существует масса выражений, суть которых сводится к одному: у любого дара есть цена. Гениальный пианист не может решить простой математический пример. Трехкратный обладатель Оскара два раза по столько же был в разводе. Самонадеянный консультирующий детектив думает, что мужчина, который его любит, в конце концов уйдет. И потому он считает. Сколько месяцев, недель и дней прошло после того, как они с Джоном впервые занялись любовью. Сколько ласковых прозвищ есть для него у Джона. И поцелуи. В основном, Шерлок считает поцелуи. Он ведет подсчет ежедневно, подводя итоги еще и по неделям, и по месяцам. С самого начала Шерлоку было важно знать. Знать, сколько будет поцелуев, чтобы он знал, сколько поцелуев было. Когда Джон начнет раздражаться, когда он полностью осознает, что Шерлок знает лишь пару вещей, да и те вещи, которые он знает? Они делают его странным. Ненормальным. Не очень-то и хорошим. И навсегда делают его не способным любить Джона так, как его следует любить. Поэтому Шерлок считает нежности. Дни. Поцелуи. Ждет того дня, когда Джон решит, что с него довольно. Что возвращает Джона к происходящему сейчас: глотку мокко, остывающему на красивом паркете, потому что, когда Джон спросил, - «Что ты будешь пить, Шерлок?» - Шерлок пробубнил, - «То же, что и ты,» - и продолжил писать смс Лестраду. Джон вернулся с их чашками, вручил одну Шерлоку, взял в руки Гардиан, и собирался уже присесть и счастливо оставаться игнорируемым сколько бы времени ни понадобилось перед тем, как Шерлок опять бы куда-нибудь их потащил. Однако, прежде чем у Джона появилась возможность хотя бы развернуть газету, Шерлок отхлебнул глоток из своей чашки и, как ненавидящий-мокко-латте-ребенок пяти лет, выплюнул напиток на пол. Коричнево-бежевая струйка едва не попала на брюки и правый ботинок Джона. На мгновение Джон подумал, что Шерлок выплюнул его, потому что обжегся. Он сказал было что-то по этому волнующему поводу, но тут Шерлок прорычал: - Мокко латте? Серьезно? А потом начался бубнеж в панике. Все эти Прости, Джон, прости, прости. Предложения купить больше латте. И еще кое-что. Шерлок делал нечто, что он иногда делает, нечто, что он не хотел бы, чтобы Джон видел, но Джон замечает. Он быстро моргал, сжав руки в кулаки, и он считал. Только считал он не поцелуи или ласковые слова, это были та жопошная штука, что я только что проделал, плюс та жопошная штука, что я только что сказал, умноженные на сколько еще раз Джон сможет это выносить, прежде чем скажет «Да ну нахер.» Прежде чем Шерлоку удалось помчаться покупать полдюжины латте, которых никто не хотел, прежде чем он успел перестроить выражение лица в безразличие вместо страха, Джон взял Шерлока за запястье. Потом Джон посмотрел на собственный мокко латте. Тот, что остывал на низком столике кафе. Тот, от которого он успел отпить три глотка еще до того, как отошел от прилавка, потому что Джон Уотсон любит мокко латте почти так же сильно, как делать Шерлоку минет, а Джон обожает делать Шерлоку минет. В общем, на этот самый кофе Джон смотрел до тех пор, пока на него не посмотрел и Шерлок. А тогда Джон поднял ногу и спихнул чашку со столика. Мокко латте расплескался по всему полу. - Да ну нахер, - сказал Джон. А потом Джон улыбнулся Шерлоку, и Джон повел Шерлока домой.***
У них самое прекрасное одеяло. Оно из ткани с уровнем термостойкости в бла-бла-бла, и теплоотдачей в ваттах на квадратный дюйм примерно да похер какая разница. Просто надо сказать, что под их одеялом было тепло, а поскольку это было холодное декабрьское утро, Джон был очень рад находиться под ним. И еще более рад тому, что обнаженный Шерлок находился под ним. Джон тоже был обнажен, но не это сейчас было важно. Что было важно, так это натянуть одеяло им на головы, как палатку, и целовать Шерлока. Целовать его прямо посреди груди. Потом в каждый сосок. Потом под каждым соском. Потом во впадинку на шее, с обеих сторон горла, под подбородком, в щеки, глаза, нос, губы, уши, макушку, потом снова вниз через горло, грудь, соски, и дальше к ребрам и бедрам, пупку, животу, члену, мошонке, через каждый дюйм бедер, колен, икр, вниз к каждому пальцу ног – поцелуи настолько легкие, что Шерлок целиком стал сверхчувствительным и ерзающе-хихикающим и задыхающимся. После этого путешествия Джон ворочал своего мужчину, пока тот не оказался на животе, Джон пытался начать со ступней и подниматься вверх постепенно, но он слаб, а потому начал с задницы Шерлока, целуя каждый роскошный дюйм этих изгибов, а потом он покрыл поцелуями и остаток Шерлока, от подошв до крестца до плеч. Джон мухлевал, когда он целовал Шерлока, потому что Джон трындел. В основном, он задавал вопросы – где от поцелуя было щекотнее всего? где ощущения были самые лучшие? – и пока Шерлок отвечал, Джон быстро-быстро целовал четыре-пять-шесть раз в одном и том же месте. Снова, и снова, и снова он делал это под одеялом, целовал, болтал, целовал, пока Шерлок не перекатился на него сверху и сказал: - Я не могу, не могу, не могу вести счет. И Шерлок понял. Джон увидел это, увидел, как в широко раскрытых бледных глазах загорелись лампочки, и он прошептал в губы Шерлоку: - Я буду делать это каждый день. Каждый день я буду будить тебя поцелуями в каждый палец и каждую веснушку. Я буду целовать твои родинки и твои губы. Я буду целовать тебя в затылок, когда мы будем стоять в очереди за кофе, и в макушку, когда ты сидишь на унитазе. Я буду целовать твои пальцы на ногах, когда ты лежишь на диване и притворяешься, что не смотришь со мной фильмы, и когда ты поджигаешь что-то на кухонном столе. Я буду целовать любую скулу, что окажется в досягаемости моих губ, любое ухо или плечо. Я буду целовать тебя, когда ты спишь, и до тех пор, пока у меня не потрескаются губы, я буду целовать тебя, пока тебе не станет скучно от поцелуев, и даже после этого я еще немного тебя поцелую. - Я буду целовать тебя, пока ты считаешь мои поцелуи, Шерлок, пока ты знаешь, сколько их было. Потому что это знание – не есть сила. Мне хочется плакать от того, что ты это считаешь, а потому я буду целовать тебя, и целовать тебя, пока мы оба не станем старыми, беззубыми, и даже после этого. Ничто не исцеляется мгновенно. Кости нужно вправить, синякам дать время побледнеть, а мужчине, который слишком долгое время верил, что недостоин, нужно только одно: позволить себя любить. Это тяжкий труд, и Шерлок Холмс, как исторически сложилось, - ленивый человек, но что хорошо в исцелении, так это то, что оно происходит вне зависимости от того, хочешь ты этого или нет. И так Шерлок перестал считать поцелуи, потому что одним зимним утром в декабре, под одеялом, он потерял поцелуям счет. Спустя примерно год он потеряет счет разным нежным прозвищам, которые есть для него у Джона, после того, как они проведут полдня в «дискуссии» по поводу того, является ли ах ты роскошный самодовольный мерзавец-детектив двумя прозвищами, одним, или ни одним, а также является ли ах ты гребаный потрясающий говнюк ласковым прозвищем вообще. А потом, примерно спустя год после этого, Шерлок перестал считать, сколько раз Джон говорил о том, как они состарятся вместе, после перепалки, в которой Джон настаивал, очень громко, в большом кафе в разгар утреннего наплыва посетителей, что… - не может быть, чтобы ты серьезно так считал, Шерлок, очевидно же минет беззубым ртом будет намного приятнее, чем когда о твои яйца трется лысая башка, ну слушай, ты вообще хорошо это продумал? А спустя еще год Шерлок окончательно потерял счет тому, сколько месяцев, недель и дней прошло с тех пор, как они с Джоном впервые занялись любовью, и это произошло потому, что Джон выяснил, что Шерлок все еще вроде как знает, сколько именно, и поэтому начал бессистемно отмечать – тоже громко и в людных местах… - …сто один миллион восемьсот восемьдесят восемь тысяч девятьсот два. И… - …сто два миллиона четыреста семьдесят тысяч четыреста двадцать один. А также… - …сто три миллиона триста тридцать четыре тысячи четыреста восемнадцать. А потом… - …сто четыре миллиона… - Джон. - …двадцать пять тысяч… - Джон. - …шестьсот пятьдесят три… - Я понимаю, к чему ты клонишь. Тебе не надо продолжать… - …секунд с тех пор, как мы стали парой. Мало ли, может ты хотел знать. - …намекать. - Хотя я не учитывал високосные годы. - Спасибо, Джо… - А я мог бы. Учесть их. Погоди минутку, сейчас я… Поиграли и хватит. Шерлок притянул к себе Джона за лацканы. Джон привстал на цыпочки. Очередь в кафе обтекала их по сторонам. И ни Джон, ни Шерлок не считали, сколько эспрессо сделал бариста до того, как они перестали целоваться. (Пятнадцать.)