♪mozart — symphony №6
— Ведьме — пламя! — кричали они, брызжа слюной и размахивая руками. Взоры были устремлены на хрупкую девушку, чьего лица не было видно из-за спадающих на него спутанных огненно-рыжих прядей. Её грудь резко вздымалась под тонкой тканью белой рубахи, а ладони были сжаты в кулаки. Больше всего на свете она боялась этого столба, который вот уже несколько лет грозно возвышался в центре Большой площади. Страх чёрным оловом струился по венам, колол где-то в груди и грозился вырваться наружу вместе со всем скудным содержимым желудка. А людей на площади становилось всё больше, и гул нарастал, вбивался в ушные раковины, заставляя девушку судорожно вздрагивать и выдыхать проклятия на тех, кто сейчас окружал её. Она ненавидела всех и каждого по отдельности, особенно её — Ким Джуни. Облачённая в тёмно-коричневый плащ, она стояла на ступенях одного из каменных домов, и на губах её играла безжалостная, ядовитая усмешка. «Это она ведьма! Это она! Она!» — хотелось закричать рыжей, но язык её будто прилип к нёбу, а сама она лишилась дара речи. «А я говорила тебе быть осторожной и не кричать на каждом углу о своих силах, — мыслям рыжей вторил глубокий голос Джуни. — Люди боятся всего „другого“; один неверный шаг, одно слово, и они привяжут тебя к ведьминому столбу и безо всякого сожаления будут подкладывать к нему солому. Ты думаешь, что мы с тобой единственные ведьмы в этом городе? Ошибаешься. Они живут среди обычного люда, занимаются самыми обычными делами и подкладывают солому вместе со всеми, насмехаясь над нерадивыми „ведьмами“, которым „посчастливилось“ оказаться на столбе. О настоящих ведьмах никто не знает, и никто о них не слышит». Джуни говорила это тысячи раз: шёпотом, громко, за ужином, за работой, — но рыжая либо не слышала её, либо не понимала. И однажды угораздило её поспорить со своими подружками и похвастаться своими способностями — вот и поплатилась. Хвастовство — это порок. — Жги её! — раздалось в толпе, отчего Джуни дёрнулась и, перестав улыбаться, спустилась со ступеней и вошла в толпу, наблюдая за тем, как её сестру закидывали камнями. «Дура, — думала Ким, прижимая ладони к груди, — вот и расплачивайся со своей гордыней на костре. Ведьме — пламя!» Но из мыслей Джуни вырвал резкий толчок в спину. Кто-то врезался в неё и, грубо оттеснив в сторону, продолжил дальше пробиваться сквозь плотную толпу. Ведьма узнала в нём До Кёнсу — ухажёра своей сестры, который жизнь готов был отдать за неё. И сейчас он бежал к столбу, крича что-то, что терялось в гомоне и громких «ведьме — пламя». «Такой же дурак», — усмехнувшись, подумала Ким и с интересом наблюдала за тем, как парень, раскидывая сложенный у ног рыжей солому, отбивался от стражи. Кто-то в толпе начал издевательски улюлюкать, и камни полетели в нерадивого спасителя, а стража, которой надоело получать по лицам, просто скрутила юношу и бросила куда-то в сторону, как бездомную псину. Джуни лишь усмехнулась и перевела взгляд на палача, который уверенно шагал по брусчатой доске, держа над собой горящий факел. Сначала он вплотную приблизился к привязанной к столбу девушке и, потянув её за яркую копну волос, заставил поднять голову и болезненно застонать. Джуни заметила промелькнувшую на лице палача блаженную улыбку. Толпа загудела ещё громче, а рыжая в упор смотрела на свою сестру ненавидяще. И одними губами прошептала: «Умри». Ким усмехнулась, продолжая нагло глядеть на ведьму. «Сама виновата». Отойдя на безопасное расстояние, палач что-то крикнул толпе, которая тут же ответила дружным воплем, и бросил в сухую солому факел. Он зажёг её моментально и стремительно поедал сухие ветки и доски, подбираясь к босым ногам вопящей ведьмы. — Пожалуйста! Нет! — нечеловеческим голосом просила она. Её накрыла волна чистого безумия, заставляя вырываться из пут, молить о пощаде и всем телом тянуться куда-то вверх. «Не нужно было снимать заклятие, — недовольно подумала Джуни, наблюдая за тем, как огонь добрался до рыжих локонов и принялся с жадностью пожирать их, облизывая белоснежную кожу хрупкой шеи, — умерла бы с достоинством. — Джуни продолжала наблюдать за воющей в дикой агонии девушкой, и издевательская усмешка не сходила с её лица. — Жалкое зрелище». Развернувшись на каблучках, она медленно зашагала по каменной кладке, легко пробираясь сквозь толпу. А за спиной слышались последние вопли умирающей Ким Чанми — знахарки с большим сердцем, яркими рыжими волосами и невероятно красивыми карими глазами. А ещё она была слишком хвастливой, чтобы прожить счастливую и долгую жизнь.***
Дом встретил Джуни горячим дыханием старой печи и запахом сушёных трав. Только в родных стенах, закрыв наглухо все ставни и дверь, девушка скинула с себя тяжёлый плащ, обнажая тонкое тело, фарфоровую кожу и белоснежные локоны. Родители наградили своих дочерей невероятными волосами и силами, которые одной из них обернулись смертью. Их мать была сильной ведьмой с копной цвета снега, а отец — искусным знахарем с рыжей шевелюрой, которая своей яркостью проигрывала только солнцу. Джуни одновременно ненавидела и безумно скучала по родителям, которые оставили её с новорожденной сестрёнкой. Мать — при родах, отдавшая свою жизнь по сделке, которую заключила с Тёмными силами, чтобы Чанми родилась здоровой. А отец — следом за ней. Его сердце не выдержало смерти горячо любимой жены. Джуни тогда было девять лет, и, оставшись совсем одна, она не знала, что делать и как жить. Несколько дней она просидела в спальне, где начали разлагаться тела родителей, а Чанми всё не прекращала утробно кричать. Тогда девочка чуть не решилась на убийство, но, увидев медные волосы сестры, разрыдалась, прижимая к себе тут же затихшую малышку. Она укачивала её, обещая защищать и оберегать. Обещала никогда её не бросать и всегда быть рядом. Но, только повзрослев и набравшись опыта, Ким осознала, что новорожденный ребёнок не смог бы несколько дней жить без пищи в одной комнате с разлагающимися трупами. И тогда её охватил ужас. Неужели этот ребёнок — потомок Тёмных сил?.. Несколько месяцев Джуни провела за книгами матери, изучая сделки с силами и их последствия и только утвердилась в мыслях, что Чанми — опасна. И от неё нужно было избавиться, пока силы не проснулись. Джуни всячески отгораживала сестру от колдовства, но та всё время лезла и расспрашивала о книгах, читала их тайком. А однажды старшая проснулась из-за того, что сестра чуть не вызволила на волю демона четвёртого уровня прямо в их доме. Тогда Джуни решила, что лучше обучать младшую грамотно использовать свои силы, и обнаружила в ней дар знахарки. Её зелья и отвары были самыми лучшими, а заговоры — мощными и действенными. И старшая уже и забыла о тёмной стороне Чанми… Но совсем недавно, глубокой ночью, в дверь стала ломиться городская стража. Даже не открыв её, Джуни почувствовала, что этот приход был связан с сестрой. Тогда ей сказали, что Чанми, одержимая Демоном, чуть не убила ни в чём неповинных людей. И Джуни не сомневалась, что Тёмные силы проснулись в её маленькой хрупкой сестричке. И ей ничего не оставалось, как изобразить испуг и сказать, что она не знала о том, что Чанми ведьма. — Ты не понимаешь… — шептала Чанми, когда старшей удалось уговорить тюремщика разрешить ей повидаться с сестрой. — Я всё отлично понимаю, — возразила Джуни. — Идя на поводу у гордыни, ты поставила под угрозу не только себя, но и меня! Я тебя предупреждала, чтобы ты не кричала на каждом углу о своём даре! И ты чуть не убила невинных людей! — Я никому не причинила бы зла, если бы… если бы… — и Чанми долго плакала, умоляя сестру уйти и больше не попадаться ей на глаза. — Ты — дура. Это хорошо, что совсем скоро на одну проблему у меня станет меньше. Завтра на рассвете тебя казнят. Счастливого пути, сестра. — Джуни уже развернулась, чтобы уйти, но остановилась, услышав тихий шорох за спиной. — Я тебя ненавижу, — прошипела Чанми. И подошла к металлическим решёткам. — Я расскажу всем, что ты тоже ведьма. И ты отправишься вслед за мной. — О нет, не выйдет, — Ким усмехнулась и, бросив на младшую презрительный взгляд, зашептала старинное заклинание, которое Чанми прекрасно знала, но не предприняла никаких попыток защититься. И, прежде чем Чанми успела что-либо сказать, заклинание сковало голосовые связки и лишило её дара говорить. Джуни надеялась, что ей станет жить легче, потому что теперь не нужно было ежесекундно беспокоиться о состоянии младшей сестры, но горячие слёзы вот уже несколько часов не высыхали, а девушку трясло от непрекращающейся истерики. Она осталась совсем одна. А единственную родную кровь она загубила своими же руками. Сметая с полок все пузырьки, срывая с верёвок травы, Ким утробно кричала, проклиная сестру, прах которой сейчас кружил по улицам проснувшегося города. Уже шумели продавцы, бегали по мощёным дорожкам дети, а за ними спешили мамаши. Солнце стремительно подбиралось к зениту, и его золотые лучи пробивались сквозь ставни, оставляя кляксы света на пыльном полу, усыпанном сушёными травами и цветами. А Джуни всё ещё металась по дому, словно обезумела, и рвала, ломала, выбрасывала всё то, что принадлежало сестре. И в груди ныло от боли, гудело от невероятной тоски и отвращения к самой себе. «Не сдержала обещания! Не сдержала!» — кричала Ким, шагая босыми ногами по осколкам, не чувствуя боли и оставляя на деревянном полу кровавые лепестки. Она не знала который час, не чувствовала, что ступни превратились в кровавое месиво. Она, наконец, опустилась на развороченную постель и села, прижав колени к груди. На белых простынях тут же распустились алые бутоны. Джуни успокоилась только к вечеру, когда синие сумерки принялись поглощать золотой свет и акварелью расплываться по каменным улицам, разгоняя всех по домам. Это была первая ночь, которую она должна была провести с мыслью о том, что её сестру сожгли на костре. Кёнсу всё ещё лежал на разноцветных камнях, которыми была вымощена Большая площадь. Не в силах пошевелиться, заставить себя подняться, он глухо рыдал, уткнувшись лицом в пыльные холодные камни. И никто за весь день не подошёл к нему, не помог. Все считали его заколдованным, несчастным, который попал под чары рыжей ведьмы. Кто-то прошептал, что сейчас из него выходят злые чары. На следующее утро он и не вспомнит об этой прислужнице Дьявола. Но сам Кёнсу так не считал. Нельзя забыть человека, из-за которого в груди протяжно ныло сердце. Нельзя забыть того, кого любил несколько лет кряду, кого оберегал и не сберёг в самый последний момент. Ким Чанми была для Кёнсу всем. Только из-за неё он тоже полюбил знахарское дело, занялся лечебным ремеслом и был одним из лучших лекарей. Благодаря Чанми юноша узнал о полезных свойствах многих трав, которые он использовал в своих отварах и настойках. Почти каждый житель этого города жив и здоров благодаря Кёнсу и знаниям Чанми. Если бы не она, До Кёнсу никогда не стал бы тем, кем являлся. Он пытался донести это до людей, но натыкался лишь на колючую изгородь ненависти и страха. Люди всегда боялись того, что было за гранью их разума. Пепел всё ещё летал по пустынной площади, которую укрыла собой ночь, будто стыдясь всего произошедшего, и пыталась скрыть металлический столб. Он был тёплым и хранил едва уловимый запах жжёной человеческой плоти. А Кёнсу всё лежал, прижавшись щекой к остывшим камням, не представляя, как и для чего жить дальше. Ради кого?.. Он всегда испытывал потребность заботиться о ком-то. Сначала это была мать, которая скончалась несколько лет назад, а затем это была крошечная семья Ким. Правда, старшая всё время отгораживала его от себя, не позволяя приближаться ни на шаг. Не пускала в их дом, не разговаривала, не смотрела в его сторону. Зато младшая, Чанми, тут же откликнулась на заботу юноши и старалась делать всё, чтобы он чувствовал её благодарность и симпатию. Шли годы, они взрослели. И если сначала Кёнсу принимал заботу о сёстрах Ким как способ отвлечься, чтобы не вспоминать о своём одиночестве, то с годами это превратилось в необходимую потребность. Провожать Чанми до школы, гулять с ней по лесу, собирать травы, разговаривать и подолгу сидеть под сенью раскидистой омелы. И однажды она рассказала ему о том, что влюблена. До тогда подумал, что вот он, тот самый момент, когда и он сможет признаться ей в своих чувствах. Сможет сказать ей, что тоже влюблён в неё, но весь его маленький мирок разрушился в одночасье, когда услышал имя: «Ву Ифань». Он был странствующим торговцем и приезжал к ним в город раз в месяц. И Кёнсу до сих пор не мог понять, как Чанми могла влюбиться в него? Ведь она совсем ничего о нём не знала. Он прибывал ровно на сутки, продавал на рынке своё барахло, а на рассвете исчезал. Так когда же Ким удалось с ним познакомиться?.. Увы, но теперь для Кёнсу этот вопрос навсегда останется не отвеченным. И поцелуи с Чанми для него будут навсегда неизведанными. В памяти лишь её кукольное лицо с большими карими глазами, а ещё частички её невинных прикосновений к его коже. И всё, и больше ничего. Она не знала, сколько просидела, прижав колени к груди. Не знала, который час и как заставить себя подняться. Чанми для неё была слишком дорогим человеком. Так почему же она попрощалась с ней как с врагом? Почему не сказала ей, как любит её? Почему не попыталась её спасти?.. Страх? Трусость?.. Из мыслей Джуни вырвал тихий стук в дверь. Она долго смотрела на неё, не понимая, кого могло принести к ней, когда Чанми не было дома. Все знали, что старшая Ким - девушка нелюдимая, замкнутая и очень странная. На рынке её никогда не видели, и в праздники она не приходила на площадь. Никто не знал, сколько ей лет, и многие уже не помнили, как выглядела эта девушка. Знали, что есть такая, что сестра яркой Чанми. «Неужели они догадались?» — промелькнуло в голове, и Джуни почувствовала резкую боль в ступнях. Поморщившись, она попыталась отлепить их от простыни, но они намертво прилипли к хлопковой ткани. Резко дёрнув ногой, девушка сдавленно застонала, но всё же сумела спустить ноги на пыльный пол. Колени тут же подкосились, когда девушка попыталась встать. Немного постояв, приходя в себя, она медленно двинулась к двери. И пусть это будет стража, и пусть её тоже казнят. Ей уже было всё равно. Стук не прекращался, а становился только настойчивей. Джуни дрожащими руками повернула массивный ключ, и дверь с тихим скрипом отворилась. Девушка ждала, что в её тихую обитель тут же ворвутся, схватят за волосы и поволокут к проклятому ведьминому столбу. Но ничего из этого не произошло. А в открывшемся проёме она увидела До Кёнсу. Он теребил край грязной рубахи. Одна его щека вздулась, под носом виднелись кровавые разводы. Заплывшие глаза смотрели на Ким испуганно, метались из стороны в сторону, и ведьма почувствовала, как по венам её заструилась приторно-сладкая сила. Страх всегда приносил ей удовольствие. — Простите, я подумал, что вам понадобится помощь, — хрипло заговорил Кёнсу, осматривая разрушенную комнату позади Джуни. — Мне не нужна помощь. Ничья, — металлическим голосом ответила девушка и уже хотела захлопнуть тяжёлую дверь, но юноша нагло шагнул вперёд и встал прямо на выступающем порожке, почти вплотную к ведьме. И она почувствовала его учащённое дыхание. — Тогда мне нужна помощь. Пожалуйста, — выдохнул Кёнсу, старательно отводя взгляд в сторону. — Прошу вас, пожалуйста. — Что тебе нужно? — не сдвинувшись с места, спросила ведьма. — Мне?.. — юноша нахмурился и невольно отступил. — Просто, пожалуйста, можно войти?.. — Я смотрю, на нервах ты совсем осмелел? Или ты ещё не понял, что Чанми здесь нет? — и девичье лицо исказила злая усмешка. — Тебя здесь больше никто не ждёт. Проваливай отсюда и никогда не приходи… — Пожалуйста! — вскрикнул Кёнсу, когда Джуни попыталась закрыть дверь. — Пожалуйста, на одну ночь… можно я останусь здесь на одну ночь? — Что за чушь ты несёшь? У тебя своего дома нет? — ведьма хмыкнула, но, ведомая какими-то силами, отступила в сторону, приглашая юношу войти. Ей тоже нужна была эта ночь. Она бы не смогла провести её одна. Слишком тяжёлая, провонявшая костром и пеплом. Невыносимо душная и до боли одинокая. Кёнсу, не надеясь, что его услышат, удивлённо посмотрел на отступившую девушку и неуверенно шагнул в омут тёмной комнаты. Под ногами что-то зазвенело, когда юноша попытался пройти вглубь, чтобы Джуни смогла закрыть дверь. Несколько минут он стоял в темноте, прислушиваясь к тихому шороху и звону, а затем комнату озарил тёплый свет от фонаря. До изумлённо распахнул глаза, когда увидел царивший здесь разгром: окровавленные половицы и осколки, разбросанные по полу цветы, которые они с Чанми собирали совсем недавно, разорванные платья, пролитые снадобья. Кёнсу украдкой взглянул на старшую Ким. Её лицо было похоже на его: такое же опухшее, с заплывшими красными глазами. Белоснежные, коротко стриженные волосы были спутаны, а на светлом платье просматривались бурые пятна крови. Стоило юноше посмотреть на её ноги, его сердце тут же болезненно сжалось. — Ваши ступни… — прошептал Кёнсу. — Если их не обработать, можно получить заражение крови. Но Джуни не отреагировала. Продолжала стоять в дальнем углу, разглядывая гостя и не зная, что сделать, чтобы избавиться от сковавшей её неловкости. Прежде ей не приходилось находиться с чужими людьми в одном доме. Она общалась только с Чанми. — Я вам помогу, — выдохнул юноша, не получив ответа. Осторожно обходя битое стекло, он подошёл к Ким и легко коснулся её руки. Девушка дёрнулась и зло посмотрела на До. — Простите, — тут же отпрянул Кёнсу, — я вам помогу, — он кивнул на окровавленные ноги. — Не нужно, — отрезала Джуни и, морщась, отправилась в свою спальню, на ходу бросив: — Чтобы наутро тебя здесь не было. — И тонкая деревянная дверь захлопнулась. Кёнсу остался один в разрушенной комнате. Устало опустившись на стул, юноша сжал пальцами виски и шумно выдохнул. Старшая Ким нагоняла дикое напряжение. Её холодная красота заставляла дрожать, а пронзающий острый взгляд не давал возможности глубоко вздохнуть. Кружилась голова от запаха трав, а пальцы рук непроизвольно подрагивали. Теперь этот дом был слишком чужим. А ещё вчера они с Чанми сидели здесь, около печи, и пили чай с печеньем. Младшая Ким приглашала его только тогда, когда сестры не было дома. «Она такая странная. Иногда мне кажется, что я живу с мертвецом. Ещё ни разу я не видела её улыбки. Она только ухмыляется», — рассказывала Чанми, а Кёнсу лишь смеялся и не верил ей. Теперь он убедился в этом лично. Фонарь догорал, а юноша всё ещё наводил порядок: собирал осколки, травы, расставлял на полках уцелевшие снадобья. И он не заметил, как сквозь щели стали пробиваться серебряные лучи рассветного солнца. Подняв с пола последний флакон, Кёнсу замер. В стеклянной бутылочке была прозрачная жидкость, которая пузырилась от каждого плеска. Юноша помнил, что это — яд. Стоит сделать один глоток, и мгновенная смерть остановит время для отравленного навсегда. До рассматривал флакон, пока не услышал за спиной тихие шаги. Сунув яд в карман штанов, юноша резко обернулся, тут же наткнувшись на сонный взгляд Ким Джуни. — Простите, я потерялся во времени, — прошептал Кёнсу и поспешил к выходу, но остановился, услышав тихое: — Спасибо. Кёнсу медленно повернулся к девушке, украдкой поглядывая на изящную фигуру, контуры который были видны сквозь тонкую белую ткань ночного платья. «Полная противоположность Чанми, — подумал До. — Ким Джуни — это холодная луна. А Ким Чанми — яркое солнце». — Не стоит, — выдохнул юноша, — это было моим долгом. Я не мог допустить, чтобы вы мучились от заражения крови. — Этой ночью он, пересилив страх перед старшей Ким, тихо отворил дверь и зашёл в тёмную спальню. Умелыми и отточенными движениями, лекарь промывал раны на ступнях. — Ещё никто… — Джуни резко замолчала, и её взгляд снова стал холодным и пронзающим, а губы дрогнули в усмешке. — Уходи. Кёнсу вздрогнул и, ничего не сказав, поспешно вышел из дома сестёр Ким. Но ещё долго стоял на крыльце, прижавшись щекой к холодной деревянной двери. А с другой стороны Ким Джуни сжала в ладони ключ, не решаясь повернуть его, чтобы запереть дверь. Она чувствовала, что До ещё не ушёл. Он стоял совсем рядом. И стоит протянуть руку, и он снова окажется в её доме, а его тёплые пальцы снова будут пробегаться по её коже. Этой ночью она впервые ощутила нежные прикосновения к своему телу. И пусть то были всего лишь ступни, но дрожь прошлась по всему телу. Тряхнув головой, ведьма отпрянула от двери и, шумно выдохнув, снова скрылась в своей спальне.***
Снег выпал неожиданно. Ещё вчера светило холодное, но всё же яркое солнце, а уже сегодня весь город был укрыт белоснежным ледяным покрывалом. С самого раннего утра дети повыбегали из домов и тут же кинулись в ближайшие сугробы, громко вопя и звонко смеясь. А вот торговцы на рынке их радости не разделяли. Мало того, что снег завалил все торговые места, так ещё и холод собачий, на котором предстояло стоять до позднего вечера. Джуни наблюдала за тем, как один плотный мужичок, укутанный в несколько слоёв одежды, выгребал из-под лавки сугробы, а бегающий вокруг него мальчонка жадно слизывал с варежки снежную крошку, за что получил от матери. Натянув платок пониже, ведьма отвернулась, чтобы свернуть за рыночную площадь и выйти на узкие улочки, где снег доходил до колен. И пахло здесь не свежестью, а всё той же канализацией. Поморщившись, девушка медленно зашагала к неприметной деревянной двери, которая плотно была запорошена снегом. Несколько раз постучавшись и не получив никакого ответа, Джуни принялась разгребать сугроб. Яростно разбрасывая снег в разные стороны, ведьме удалось расчистить порог. Отдышавшись, она дёрнула за ручку, и дверь с противным скрипом распахнулась. В нос тут же ударил резкий запах краски, мочи и фекалий. Ведьма, всё ещё не привыкшая к этому запаху, отшатнулась, чем позабавила сидевшую в углу женщину, которая утонула в своих жировых складках. Джуни всякий раз поражалась, как на эту медсестру продолжал налазить белый халат. Раздражённо кивнув ей, девушка уверенно зашагала к тускло освещённой лестнице. Окон в этой больнице не было, всё освещалось посредством нескольких фонарей, что были расположены только на первом этаже. «Зачем сумасшедшим свет?» — как-то раз пожала плечами медсестра, когда Джуни спросила про тёмные коридоры. Это был дом для душевнобольных, и никто не собирался их лечить. За четыре месяца Ким стала свидетелем как минимум десяти смертей. Больные загибались от голода или какой-нибудь заразы и, крича что-то нечленораздельное, уходили в мир иной, покидая это забытое богом место. Почему сжигают ведьм и травниц, но не сжигают жадных правителей, бесчувственных врачей или вот таких жирных медсестёр? Не сжигают тех, кто наживается на людских страданиях? До боли странный мир. Поднявшись на второй этаж, Джуни поёжилась, когда в уши врезался тихий стон из-за приоткрытой двери. Девушка не знала, кто там находится, но знала, что совсем скоро и этот человек умрёт. Несколько дней его труп будет разлагаться там, в палате, а затем, когда вонь будет стоять невыносимая, лекари вынесут гниющее тело и выбросят в лес. Люди, что доживали здесь свои последние деньки, не имели ни семей, ни друзей. Они никому не были нужны, и никто не собирался их искать. Но один пациент отличался. Он находился в самой дальней палате, в которую никто не входил, кроме Джуни. Она приходила к нему каждый день по нескольку раз, убирала за ним, кормила, разговаривала и сжимала тёплую ладонь. До Кёнсу сошёл с ума четыре месяца назад. Сначала он просто бредил, доказывал всем, что видит умершую Чанми, сбегал в лес и подолгу сидел под сенью раскидистой омелы. Его каждый раз находила Джуни, брала за руки и приводила в свой дом. Там он, кажется, приходил в себя. Долго надрывно рыдал и не мог объяснить своего состояния. Джуни надеялась, что со временем его горе испарится, и он сможет прийти в норму, но всё стало только хуже. Однажды Ким нашла его в лесу, когда тот попытался повеситься. И последующие его попытки наложить на себя руки становились всё чаще. В короткие часы, когда он приходил в себя, он умолял Джуни покончить с его безумием и вкладывал кинжал в тонкие ладони. Но девушка отбрасывала оружие в сторону и прижимала Кёнсу к себе. «Всё будет хорошо», — говорила она. Но всё это было наглой ложью. Кёнсу оказался в этой грязной больнице, запертый в одиночную палату, в которой даже окон не было. — Здравствуй, — ведьма коснулась осунувшейся щеки и, не получив никакой реакции, тихо вздохнула. Сбросив с себя тяжёлый зимний плащ, девушка принялась убирать за юношей, а затем раскладывать на маленьком столике баночки с едой. — Тебе нужно поесть, — шептала она, протягивая Кёнсу ложку с куриным супом, но он даже не вздрогнул, не повернулся в её сторону. Смотрел куда-то перед собой и изредка судорожно выдыхал. С каждым днём ему становилось всё хуже. И Джуни впервые в жизни узнала, что такое страх. Она впервые боялась потерять кого-то. Даже с родной сестрой она рассталась не так болезненно, как переживала медленную, но верную смерть уже небезразличного До Кёнсу. — Если бы в ту ночь я не выгнала тебя из дома… было бы сейчас всё иначе? — хрипло прошептала она, прижимая его костлявую ладонь к своей щеке. — Джуни, — вдруг раздался голос Кёнсу, отчего девушка вздрогнула и тут же заглянула в большие, полные страха и отчаяния, но живые глаза, — спасибо вам. — За что? — её голос дрожал, а на ресницах появились капельки слёз. Но До снова ушёл в себя и так ничего и не ответил. Просидев в палате до поздней ночи, девушка накинула на плечи плащ и поспешила убраться из этого места. Сердце в груди билось как умалишённое, а перед глазами то и дело всё покрывалось мутной пеленой. Все, кем она дорожила, покинули её. Родители, сестра, а теперь от неё уходил Кёнсу. Человек, пробудивший в ней доселе неизвестные чувства.***
Снова прежний маршрут. Снова она разгребла снег у порога. Снова поморщилась от противного запаха и кивнула жирной медсестре. Снова тёмный лестничный пролёт, врезавшиеся в уши болезненные стоны и скрипучая дверь последний палаты. Кёнсу спал. Решив пока его не тревожить, девушка по обыкновению принялась убирать за ним, но тут заметила пустой стеклянный бутылёк. «Откуда он здесь?» — подумала Джуни, поднося его горлышко к носу. И тут её накрыла волна ужаса. Сжав в кулаке флакон, девушка кинулась к бледному Кёнсу. — Зачем?! Проснись! Как ты посмел?! — она кричала, захлёбываясь в слезах. Руки тряслись, а ноги отказывались держать её. Джуни прижималась к исхудавшему телу, не переставая просить Кёнсу проснуться. Но теперь-то он точно не ответит ей. Теперь она точно потеряла всех до единого.***
— Мы знали, что ты придёшь к нам, — вкрадчивый шёпот, и Джуни вздрогнула от пронзающего холода. — И цена твоего желания велика. — Я знаю цену, — дрожащим голосом ответила ведьма, продолжая сжимать в ладонях серебряный кинжал своей матери. — Я готова. Что-то со звоном треснуло, надрывно лопнуло и оборвалось. Фарфоровая кожа на груди пошла красными трещинами и на снег упали алые лепестки. Закрыв глаза, Джуни быстро зашептала заученное наизусть заклинание. И всё пошло чёрно-белой рябью. Тут же забылись все знакомые имена и лица, забылись важные события и даты. И только тихий всхлип качающейся на ветру омелы попрощался с беловолосой ведьмой. Огромный сугроб поймал её в свои объятия, и её бездыханное тело утонуло в белом ледяном пламени. А где-то там, в дальней палате, распахнул глаза исхудавший юноша. Он недоуменно разглядывал тёмное помещение и не мог вспомнить, как сюда попал. Но знал одно точно: он живой. А в ладони у него была ветка омелы, и ощущение так, будто только что он потерял что-то очень важное.— Марине спасибо, что не бросила меня спасибо, что позволила дописать эту работу