isabelline

trapexion — умри если не любишь меня

«Ни имбирного чая, ни теплых объятий» — в очередной раз думает Хосок, делая большой глоток до ужаса горького кофе. Тэхён ушел в прошлый четверг, как раз после дождя. «Как символично» хмыкает Хосок и идет покупать сигареты. По дороге домой он заходит в супермаркет и дополняет к одинокой пачке честера красного две бутылочки питьевого ягодного йогурта. Тэхёну. По привычке. «Умри, если не любишь меня» — последняя фраза, брошенная Кимом, больно саднит в глотке, царапает нёбо и воняет ржавым железом. «Сдохни от одиночества и боли в легких» звучало бы в стократ подходяще. Цветы на подоконнике и кремовые шторы, купленные вместе, колют глаза, вызывая прилив ничтожности и желания сжечь все во славу сатане. Вещи из квартиры Тэхён забрал, вот только кто соберет все то шмотьё, будто ураганом разбросанное, в хосоковской душе? Не понятно. Кухня под плотной осадой табачного дыма выглядит убого -Хосок боится подходить к форточке и открывать ее, дабы не трогать многострадальную светло-бежевую ткань, совсем недавно скрывающую от посторонних глаз что-то между любовью и зависимостью, он же не сдержится — сорвет ее к чертовой матери. А потом внезапно ой, и найдет ножницы, а дальше «блин, хорошие же шторы были, ну земля им пухом» Тэхён ушел, но ключи от квартиры на тумбочке не оставил. Может, у него фетиш такой и он их как трофеи собирает? Интересно, хосоковские по счету какие? Чон уже представляет себе доску с маленькими цифрами под каждым крючком, — вот эта, восьмая связка, с дурацким брелком Пикачу, от квартиры Чон Хосока, жалкого типа, не заостряйте на нем свое внимание. — как бы говорит Тэхён, водя людей по своему мини музею. Ким в понимании Хосока — живое детище, воплощенное из работ великих творцов — будь то Эдвард руки-ножницы, то Парфюмер, который с маниакальным огнем в глазах вешает на свободный крючок пропуск в чужую квартиру. Не бывает такого, что человек был в жизни, а потом моментально испарился, ни оставив после себя ни следа. Отпечатки на ручке холодильника, спинке кровати или на кнопке чайника, светящиеся как под ультрафиолетом, напоминают о когда-то спокойной и размеренной жизни без битья посуды и швыряния вещей друг в друга. Даже после смерти. От того, что человек умер, его нельзя перестать любить и спустя день прекратить заваривать чай на двоих. По привычке. Особенно, если он был лучше всех живых. Вот Хосок берет кружку, из которой Тэхён пил свой чертов имбирный чай, вот Хосок рассматривает ее — обычная кружка ярко-оранжевого цвета, прямо как волосы ее обладателя, теперь уже бывшего, раз она была оставлена на вражеской территории. — Нас с тобой бросили, — Чон зачем-то говорит это посуде, — не мне же одному страдать. — и разжимает пальцы. Звук битой керамики разлетается по всей кухне, и от этого почему-то хочется плакать.