Вторая попытка

- 3 – (сейчас) - Вам чего, девушка? – капитан смотрит на меня недоверчиво, снизу вверх. Почему снизу вверх – понятно. Потому что сидит за большим деревянным столом, а я стою напротив. Почему недоверчиво – тоже понятно. Я бы на его месте сама с собой и разговаривать бы не стала. Влетает в кабинет такое вот чудо в перьях, волосы всколочены, глаза красные, пальто нараспашку, блузка мятая, ботинки на босу ногу и шрам в пол лица. Он, конечно, уже не так страшно выглядит, как когда-то, но люди всё равно невольно вздрагивают и глаза отводят. Хотя сейчас я, пожалуй, впервые в жизни предпочла бы сменить старый шрам на свежий. Свежими-то никого не удивить. А вот лишний раз в прошлом колупаться – не с руки. - Ну? – военный не выдерживает томительной паузы. - Возьмите меня на войну, - бормочу я, обращаясь не то к туфлям, не то к маленькой выбоине на паркете. Смелости хватило ровно на два шага от порога. - Что-что? – переспрашивает капитан. Он похож на тумбочку. Маленькую злую тумбочку, которая отгородилась от меня дубовым столом. – Ты вообще понимаешь, куда пришла? - Да. Хотелось бы, конечно, сказать это «да» гордо глядя ему в глаза. Сказать, и ещё раз повторить… Но я и раньше-то не слишком хорошо умела общаться с людьми и отстаивать своё мнение, а за последние годы и вовсе разучилась. Да что там общаться… Я из дома-то выходила раз в неделю, до соседнего магазина. - И зачем тебе это? - Да… - Что «да»? Зачем тебе, спрашиваю? - А… ну… у меня подруга там. И вообще… - Вот из-за таких, как ты, я вынужден тратить рабочее время на всякие «вообще». А время, между прочим, крайне ценная вещь. Так что брысь отсюда. - Возьмите, пожалуйста… - шепчу я, и уже сама себя чувствую героиней анекдота, но остановиться не могу. – Я должна её защитить… - Дура! Ты себя в зеркало видела? Какая тебе может быть война? Кого ты защитишь, если даже меня боишься? Иди лучше в больницу, там всегда рабочих рук не хватает. Ближайшая вон, за углом. В бывшей третьей школе. И не устраивай мне тут… это… Ничего не устраивай, короче! - Я не могу в больницу. Я туда не пойду. Мне нельзя. - С чего это вдруг? Всем можно, а ей, видите ли, нельзя! - Я… там кровь… Я туда не пойду. - А на фронте что, крови меньше? - Там другое. Там… Ну пожалуйста! – Кажется, у меня губы дрожат. И руки дрожат. Дрожат настолько, что это со стороны заметно. Вот это уже совсем нехорошо. - Ещё пореви тут! Всё! Всё, я сказал!!! Шагом марш за дверь, и чтоб я больше тебя не видел. Поняла? Это очень, очень злая тумбочка. Только это сравнение помогает мне хоть как-то держать себя в руках. Если разревусь, ничем хорошим дело не кончится. Датчиков тут наверняка более чем достаточно. - Я кому говорю? А? А ну пошла отсюда? – тумбочка кричит так, что не слышит, как за моей спиной стучат в дверь. Раз, другой… Затем дверь открывается. Видимо, у стучавшего кончилось терпение, или запас вежливости. Или и то, и другое. - Что за шум, а драки нет? Виршев, зачем барышню пугаешь? – Голос мужской, мягкий, приятный. Почему-то сразу понятно, что говорящий улыбается, что глаза у него чуть сощурены, и в уголках притаились лукавые морщинки. Понятно, или… Или просто вспомнилось? Я чувствую, как сердце сжимается в комок и пытается замереть на месте. Не получается, удары становятся ещё более частыми и, кажется, такими громкими, что слышно по всему кабинету. Прошлое взрывается в голове вихрем разноцветных картинок. Я думала, что он погиб. Я надеялась, что он погиб… - А вы что хотели, барышня? «Не вспомнит», - твержу я себе. – «Не сможет вспомнить. Столько лет прошло. Да и выглядела я тогда совсем по-другому…» - Да не бойтесь вы его так. И меня не бойтесь. Рассказывайте, зачем пришли. Не просто же так в гости заглянули, верно? - На войну хочу, - бормочу я, стараясь не встречаться взглядом с мужчиной. – А он не берёт. - И правильно делает. Таким милым девушкам на войне не место. Милым?! Он ещё и издевается! Как будто я не знаю, как выгляжу! - А подругу у меня взяли. Это нечестно! Я её одну не брошу! - Вот те раз! А ещё говорят, что женской дружбы не бывает. А тут такой пример. Нет, барышня! Раз вы такая, что ради дружбы даже на войну, то вас непременно надо сберечь. А чтоб сберечь – оставить здесь, в городе. Благо, у нас пока тихо. Согласны? - Не надо меня беречь! - Да почему же? Надо, ещё как надо, - смеётся гость из прошлого. - Идите-ка вы домой, барышня. Наверное, пойти домой – это, действительно, самое правильное, что я могу сейчас сделать. Потому что сердце всё ещё колотится, как сумасшедшее, и в висках стучит, и перед глазами разноцветные круги от напряжения. А расслабиться нельзя. Ни на секунду нельзя. Датчики, чёртовы датчики! - Зря вы так. Я же серьёзно вам говорю про войну. Я… я всё равно туда попаду. Пешком пойду, если понадобится. Я должна защитить… - нелогично это всё выглядит, да, знаю. Зато там датчиков нет. Но об этом лучше помолчать. - Идите уже, барышня. Идите. - Нет. - Точно? - Да! - И я наконец-то решаюсь посмотреть ему в глаза. Он почти не изменился. Разве что новые морщины появились, да волос седых стало больше, чем русых. Но глаза те же самые. И улыбка та самая. Только она вдруг куда-то исчезает. - Паспорт ваш покажите, будьте добры, - голос мужчины резко теряет всякую мягкость и ироничность. Он смотрит на меня. Взгляд, обжигая, впивается в шрам, будто мужчина хочет отодрать его вместе с кожей и посмотреть, как бы я выглядела без этого «украшения»? Да какая тебе разница! Прекрати! Оставь, мне и так неплохо! То есть плохо, конечно… но всяко лучше, чем до этого. Так что не надо так старательно заглядывать мне в глаза и пытаться вспомнить… Вспомнил. Скотина, он меня всё-таки вспомнил! Когда я протягиваю ему паспорт, у меня трясутся руки. У него тоже. Чуть заметно, но я очень наблюдательна. Гость из прошлого недоверчиво и чуть удивлённо рассматривает зелёную книжицу, открывает, читает имя и тут же захлопывает документ. - Анна Михайловна, значит?