8.
Когда-то у Баки была своя комната, но не теперь. Он спал в гостиной, а в детскую переехали любимые сестрички. Он не жалел, но каждый раз, оказываясь в небольшой комнате Стива под самой крышей невысокого дома, Баки словно окунался в колодец памяти. Вода в нём всегда бодрила и пробирала холодом до костей. Эта комната была наполнена Стивом, и все мелочи, что Баки в ней то и дело находил, действовали одинаково. Сначала кожа покрывалась мурашками от воспоминаний, а потом тело окатывало теплом, которое медленно затапливало его до самой макушки - от осознания, что Стив тоже помнит. И хранит. Вот, к примеру, пришпиленная к стене рядом с деревянным стеллажом дурашливая картинка. Картинка, которую второпях рисовал ему Баки в прошлом году. В тот день Стив впервые пришёл на танцы. Он не танцевал, даже ни одного раза не попытался пригласить девчонку. Баки знал причину - танцы Стиву не давались совсем. То ли он так сильно стеснялся своей хрупкости и роста, то ли не танцевал просто из вредности. Но он пришёл и, вытащив потрёпанный блокнот и карандаш, смотрел на танцующих. Рисовал. Он поглядывал на Баки и то, как уверенно и играючи он крутит вокруг оси свою среднюю сестрёнку, Бекки; как улыбается, ослепляя белозубой улыбкой, как смеётся. Баки чувствовал этот тяжёлый, наполненный теплом и интересом взгляд спиной, затылком, да чем бы он ни повернулся. Но стоило ему попытаться поймать взгляд Стива - у него не выходило. Стив будто бы смотрел куда угодно, только не на Баки. Ему удалось только раз, и тот взгляд с лихвой компенсировал все неудачи. Стив смотрел на него жадно, с ровно горящим, незатухающим восхищением. Так он обычно смотрел на репродукции картин мастеров Возрождения в энциклопедии. И - никогда - ни на кого больше. Наверное, тогда в голове что-то и переклинило, подумал Баки в который раз. Впрочем, он никогда не отступал от принятых на холодную голову решений. В тот момент его, конечно, просто размазало от ощущения собственной значимости. Ему было всего шестнадцать, и на него впервые смотрели так, что вышибало из лёгких воздух, и почему-то хотелось плакать; пускай всего несколько секунд, пока Стив снова не упёрся в свой блокнот и не зачеркал карандашом. Но это переплетение взглядов было, и оно что-то сделало с ним, сделало бесповоротно. Отовсюду звучала музыка, джиттербаг сменялся чарльстоном, а тот - вальсом, а потом по новому кругу, бэнд играл и играл без устали, и все вокруг танцевали, стуча каблуками и распушая цветастые юбки. Баки совсем расхорохорился от полноты чувств и принялся соревноваться в джиттербаге с одним темнокожим парнишкой, и они зашли так далеко, что все расступились и дали им место для поединка, хлопая и подзуживая выкриками. В тот раз Стив не дождался его и ушёл домой первым. Баки искренне расстроился, но ненадолго. Ничто не могло выбить из него ощущение всепоглощающего счастья. В следующий раз они возвращались вместе, Баки трепался без умолку, обнимая рукой едва ли не каждый столб, а Стив всё слушал и улыбался. "Научишь меня? - спросил он однажды. - Нарисуй мне движения. Я потренируюсь". И Баки, смеясь, нарисовал ему чарльстон. Схематично, глупо, со стрелочками и зачёркиваниями. Возможно, Стив и тренировался. Баки так и не видел, чтобы Стив хоть раз танцевал. Но когда мог, он всегда приходил смотреть и рисовать. Впрочем, рисунки те он Баки тоже не показывал. "Когда ты уже пригласишь на танец будущую миссис Роджерс?" - подначивал Баки, хотя слова горчили на языке. "Как только стану хоть немного изящнее твоих кривых человечков с той картинки, что ты мне рисовал. Пока что они впереди на пару шагов". Стив ехидничал и чувственно - Баки ощущал именно так - улыбался. Баки смеялся в ответ и чувствовал себя совершенно счастливым. Идти домой вместе, практически в обнимку, после танцев, было тоже одним из самых приятных воспоминаний. Эта кривая картинка с тех пор так и висела, пригвождённая к обоям иглой для раскройки. С танцами, правда, было связано одно не очень приятное воспоминание. Из-за него они со Стивом крупно поссорились и впервые не разговаривали несколько дней кряду. "Почему ты не познакомишь меня со своими друзьями? - спросил Стив однажды на обратном пути из танцевальной залы, имея в виду, что когда Баки возвращался без Стива, всегда был в компании нескольких мальчишек. Они хохотали и насвистывали выученные мотивчики. - Я недостаточно хорош для них?" Стив был зол и почему-то обижен. Баки не понимал, в чём проблема, и тоже разозлился. "Потому что они - это они, а ты - это ты!" - выпалил Баки, сам загоняя себя в ловушку. Он сказал искренне и от всего сердца, практически открывая Стиву свой секрет, но Стив отчего-то сильнее округлил глаза и выдохнул со злостью: "Дерьмоед ты, Баки Барнс!" и, хлопнув дверью перед его носом, скрылся в своей квартире. Серьёзно, он так и сказал, и это было самое страшное ругательство, что Баки от него слышал. А потом, сколько бы Баки не стучал, дверь так и не открылась. Помирились они только через несколько дней, и Баки совершенно случайно понял со слов Стива, что тот правда думал, что недостаточно хорош, чтобы знакомиться с его друзьями. Баки на это шумно вдохнул, поражаясь осознанию, и выдохнул: "Дурак! Это они тебя... Ай!". Он осёкся и махнул рукой, а потом потащил Стива к мороженщику и купил ему в знак примирения клубничный рожок с карамелью. Стив так и не понял ничего толком, просто смирившись с положением дел. А Баки не смог сказать вслух, что не собирается Стива делить ни с кем, тем более с мальчишками с танцев. Так и не сказал, что это они недостаточно хороши и плохо следят за языками, чтобы находиться в его обществе. Баки иногда выпускал пар и сквернословил, весьма похабно обсуждая девичьи прелести на общей мальчишеской волне. А после этого втайне думал - как же хорошо, что Стив его таким не знает. Ещё сам деревянный стеллаж. Эту махину они сколотили собственными усилиями года три назад, а то и больше. Баки помнил, как тихонько таскал доски из столярной мастерской друга его отца. Помогал там по силам, по мелочи, задерживаясь допоздна. Отец хвалил - какой работящий и выносливый у него растёт парень, даром, что все остальные девчонки. А Баки втихую таскал остатки пиломатериала и почему-то не чувствовал угрызений совести по этому поводу. Никаких. Наверное, это было как с яблоками. Получал за доски он только от Стива, но как только соорудили из них стеллаж, и на нём прижились первые книги, стеклянный стакан с карандашами и коллекция морских камушков, глаза Стива потеплели, и он успокоился. "Что с тобой делать, тащишь всё, что плохо лежит". Баки только посмеивался, потому что обычно не замечал за собой подобной тяги. Рядом со Стивом на него что-то находило. И камушки эти... уже семь штук. Разные, большие и поменьше, гладкие, бугристые, однотонные и рассечённые полосками других пород, это были камушки с каждого их открытия плавательного сезона. Глупость, наверное, но Баки помнил каждый. Вот этот, когда купались в ещё по-весеннему холодной Ист-Ривер, на спор, раздевшись и сиганув прямо с пирсов в Бруклин Бридж Парке. Стив потом слёг с простудой из-за переохлаждения, и всё закончилось затяжным бронхитом и пахучей синей микстурой. Эти, причудливые, с Кони-Айленда. Они все лежали вереницей сбоку на четвёртой снизу полке, и Баки знал - у каждого снизу нарисованы цифры. Дата, когда они были на пляже и купались впервые в году. Баки надеялся, что на новом камушке будет стоять дата завтрашнего дня.9.
Он вздохнул и снял с плеч дрожащего Стива подтяжки, расстегнул пуговицу и потянул штаны вниз - с ширинкой Стив так и не смог справиться сам. Баки не раз слышал, как про них - про Стива - говорили за спиной, когда они в обществе друг друга шли с танцев. Почему-то все считали, что заморыш-Стив спит и видит, как бы покрепче в Баки вцепиться. Ведь Баки такой, Баки сякой, и ясно как день, что больше такого друга Стив нигде не найдёт. Вот и пристал, как репей. Баки от таких рассуждений окатывала белая слепящая ярость. Он держался как мог, но однажды, когда Стива не было рядом, всё же заехал по зубам старому знакомцу. Тому, что смеялся и говорил гадости громче всех. "Это чтобы не болтали у меня за спиной", - пояснил он для других и ушёл домой один, потряхивая саднящую руку. После этого разговорчики как-то сами собой сошли на нет. Удар у Баки был крепкий, хорошо поставленный. Почему-то все вокруг думали, что это он, Баки, был нужен Стиву больше. И никто даже представить не мог, как сильно они ошибались. Стив всегда был самодостаточен. Болезненный, хилый, вечно мёрзнущий из-за особенностей кровообращения, он был до того упёртым и порой острым на язык, что даже Баки хотелось сбежать куда подальше. Потом, когда дружба стала чем-то огромным и тёплым между ними, Стив помягчел, приоткрыл колючий панцирь и дозволил заглянуть, что там внутри? Баки всегда был уверен и не прогадал - в раковине Стива было на что посмотреть. Вместе с его доверием и дружбой в жизнь вошёл Жюль Верн, картины и скульптуры Микеланджело, хитроумные приспособления Леонардо да Винчи, "зелёное золото", "индиго" и "персиковая чёрная" в скрученных тюбиках, разномастные простые карандаши, названия созвездий, которые можно было разглядеть с крыши их дома... Баки узнал множество нужных и не очень житейских хитростей, начиная от того, что газетные стельки очень помогают справиться с запахом и потением ног летом: вечером выкинул, сунул новые - и вуаля; заканчивая рецептами минимум двух полноценных блюд, которые можно приготовить из одной грудки индейки. Стив знал, как намертво пришивать пуговицы, и одна, пришитая им после драки, держалась на рубашке Баки дольше всех остальных, что пришивала мать. Нет, конечно, Баки и сам многое мог. Только мама у него почти всегда была дома и не давала его талантам толком развернуться. Поэтому при первой же возможности он сбегал к Стиву. Миссис Роджерс считала с точностью до наоборот. Всё, что требовалось Стиву в жизни, он умел делать сам и без её помощи, и делал на отлично. Конечно, если не болел и не был совершенной задницей, как, например, сейчас. Со Стивом было интересно всегда. С ним хотелось говорить, его хотелось слушать. Со Стивом было надёжно, и если он что-то обещал, то выполнял, даже если это стоило ему слишком больших усилий. Со Стивом было дурманяще сладко этим летом. Баки открыл для себя однажды ночью, что чуть пониже уха кожа Стива пахнет сдобой с корицей. Этот запах оказался таким острым и неожиданным, что Баки отшатнулся. А потом снова приник носом и дышал им, кажется, до рассвета. Шея сзади под линией роста волос нежно пахла кремом. Стиву часто натирали воротнички - очень нежная кожа - и он мазал шею в надежде убрать раздражение. Баки знал, что ниже пояса Стив пахнет солью и ещё чем-то, от чего в голове словно распускался цветок и становилось щекотно, от чего жаром каменно наливалось в паху и хотелось дотронуться до себя рукой. Баки чувствовал этот запах на простыне, и ему казалось, что он сходит с ума. Он держался изо всех сил, хотя каждую ночь в доме Стива единственное, чего ему хотелось до самого пробуждения - это обвить руками и ногами и дышать, уткнувшись носом в шею. Он не мог, конечно, потому что тогда Стив мигом узнал бы о его проблеме. Баки почему-то думал, что он вряд ли обрадуется. Когда-нибудь - конечно, этот момент рано или поздно наступит, невозможно с такими вещами тянуть вечно - Баки знал, что когда-нибудь он признается. Получит в глаз, скорее всего, но хотя бы скинет уже этот груз удовольствия и вины со своих плеч. В то, что Стив совсем от него отвернётся, Баки не верил. Назовёт придурком, дерьмоедом, подуется несколько дней и простит. И всё станет как прежде. Баки никогда не думал, что с ним происходит что-то плохое. Но он отлично знал, что обычно у людей своё мнение на каждую ситуацию. И реакцию Стива было несложно предположить. Вот и тянул так долго, как только мог. Он ещё надеялся, что успокоится, но становилось только глубже и больнее.10.
- Не урони меня, Дон Кихот, - просипел Стив и закашлялся надсадным кашлем. Баки как раз освобождал его от мокрой насквозь под мышками рубашки, оставляя в одних трусах и майке, тут же подтыкая простынь со всех сторон и укрывая сверху тёплым пледом. - Мне холодно. Холодно, Бак, так холодно. Стив громко стучал зубами, и это клацанье отдавалось мурашками по коже Баки. Он потянулся и тронул пальцами лоб, тут же отдёргивая руку. Горяченный. Такой горячий, что Баки и не помнил, был ли таким Стив хоть раз. - Чёрт... Сейчас. Подожди, я сейчас, Стиви, - сказал Баки и ушёл в ванную. Добрался до аптечки, открыл её и... ничего. Бинты, перекись водорода, моток лейкопластыря и несколько таблеток аспирина. Всё. - Стив? Где лекарства? - крикнул он из ванной, но потом пришёл прямо с аптечкой в комнату. - У вас всегда были лекарства... жаропонижающие, - растерянно сказал он, вообще не представляя, что теперь делать. Стив лежал и тяжело, с присвистом дышал под одеялами. Он не открывал глаз и тихо постанывал сквозь зубы. - Я н-не знаю... Съел все. Н-новые маме ещё н-не дали. Баки подошёл ближе и оставил разворошённую аптечку на столе. Толку с неё теперь. Разве что аспирина дать - вдруг поможет? Над верхней губой Стива выступили крупные капли испарины. Баки провёл по лицу, и Стив подался к его руке, надеясь продолжить ласку. Его трясло, и это... было страшно. - Стив, я не знаю, - Баки сглотнул загустевшую противную слюну, - что делать. Понятия не имею. Я... боюсь за тебя, Стиви. Давай я сбегаю в госпиталь к твоей матери? За лекарствами? Я быстро, десять минут, не больше. Одна нога тут, другая там. Ладно? Стив захрипел и кое-как открыл мутные глаза. Попытался облизнуть потрескавшиеся губы. А потом Баки почувствовал, как раскалённая, жаркая ладонь слабо обвила его запястье. - Н-не уходи, - просипел он, клацая зубами. - Н-не уходи, пожалуйста. Мне страшно. Стив всё смотрел на него больными глазами, и Баки уже сдался, хоть и слова не сказал. - Болит что-нибудь? - Г-горло. И х-холодно очень. - Я не уйду, Стиви, - вздохнул Баки и крепко сжал безвольную, очень горячую руку. Пульс под пальцами частил. В кои-то веки ладонь Стива не была ледышкой, и в другой ситуации Баки бы даже обрадовался. - Только поставлю снова чайник, ладно? Тебе нужно много пить, чтобы сбить температуру. Я рядом, не волнуйся. Спи, если сможешь. Стив попытался кивнуть и снова закатил глаза. Баки поджал губы и поплёлся на кухню. У него самого сердце заходилось, и всё ещё сильно подмывало выбежать на десять минут за миссис Роджерс. Ему было страшно, так страшно за Стива впервые. Потому что не ясно, что с ним происходило, и не было никаких лекарств, и Баки откровенно не знал, что делать. Он поставил чайник и вдруг вспомнил, как мать последний раз делала отцу, когда у него была высокая температура. Умудрился заболеть в межсезонье. Баки нашёл на тарелочке сдавленный лимон, сыпанул в кружку две ложки сахара, положил туда лимон и залил всё это тёплой водой из чайника. А потом отвинтил крышку фляжки и налил скотча на глаз. Подумал и налил ещё немного. Это, конечно, не смородиновый морс с коньяком, но тоже действенно, думал Баки. Напоить крупно дрожащего Стива оказалось той ещё эпопеей. Зубы клацали по керамике, и Баки пришлось держать крепко обеими руками - и Стива, и кружку. - Ч-что это за отрава? - прохрипел Стив уже когда допил. - Семейный рецепт, - ответил Баки и заставил себя улыбнуться. - Скоро станет легче, я надеюсь. Слышишь меня? Он поставил кружку на письменный стол и осторожно примостился рядом, на край кровати, прямо поверх одеяла. Повернулся к Стиву и легонько обнял его рукой. - Попробуй поспать. Пожалуйста, - сказал Баки и зевнул. За распахнутым окном совсем стемнело. В комнате было душно, воздух словно застыл в четырёх стенах. С улицы не доносилось ни дуновения, только приглушённые голоса припозднившихся парочек. - Спасибо, Бак, - услышал он едва понятное за мгновение до того, как нырнул в чёрную непроглядную темень сна.11.
Баки вскинулся в темноте от того, что Стива трясло. Весь кокон из пледа, простыни и Стива под ним ходил ходуном. Баки потёр глаза кулаками и потянулся к нему, надеясь, что скоро будет хоть что-то различать в темноте. - Что такое? Стив? - Холодно, - простонал тот в ответ. - Я весь мокрый. Пропотел, с облегчением подумал Баки и на ощупь нашёл лоб Стива. Ещё горячий, но уже не обжигал пальцев. Баки принялся убирать плед, и уже под ним простынь была мокрая. Майка, трусы, простынь под спиной, - всё вымокло. Стива колотило, и Баки поспешил помочь ему освободиться от влажных тряпок. Когда на пол упали трусы, Баки отвернулся. Молочно-белая кожа Стива словно светилась в темноте, и было слишком хорошо видно - и острые косточки ключиц, и розовые окружия нежных сосков, и тёмную лунку пупка, и паховые волосы ниже - совсем как у него, Баки, разве что светлее немного. И член - небольшой, мягкий, к которому мучительно захотелось притронуться. Стив повернулся, и Баки невольно уставился на небольшую округлую задницу. Это было слишком даже для него. - В туалет, - проскулил Стив, и Баки подхватил его за руку, привычно взвалил на себя и, покачиваясь, повёл до туалета. Он старался не смотреть вниз и всё равно смотрел. Стив притягивал его всем собой, даже больной, даже немощный. Стив с ума сводил. - Сам справишься? Смотри, не свались. - Уж как-нибудь, - пробурчал дрожащий Стив, закрывая за собой дверь. После Баки уложил его, покрытого от шеи до ног мурашками, на сухой плед и пледом же укрыл. - Х-холодно, - выдохнул Стив. - Подожди. Сейчас принесу попить. Лимона не осталось. Баки прошуршал по тёмной кухне, налил воды из чайника в кружку и вернулся в комнату. Стив пил жадно, и его затылок под рукой был мокрый и горячий. Баки не знал, что делает. Просто разделся и, скинув одежду на стул, полез под плед к Стиву. - Ты ещё горишь, - сказал он шёпотом, положив руку на голую грудь, туда, где колотилось сердце. В темноте, накрытые с головой, они не видели даже друг друга, хотя лежали так близко, что соприкасались коленями. - Мне х-холодно, Бак. Пожалуйста, - прошептал Стив и сделал это - потянулся к нему, неуклюже обнимая. - Ты заболеешь, - простонал он удручённо, когда Баки подался в ответ всем телом, стукнулся лбом о лоб и обвил рукой за плечо, притянул ещё ближе. Стив крупно дрожал и обжигал собой. Они лежали каждый на боку, дыша одним на двоих воздухом, почти касаясь носами в темноте. - Не заболею, - севшим голосом ответил Баки. - Только такие дохляки, как ты, и болеют в летнюю жару. - От д-дохляка слышу, - привычно огрызнулся Стив. Баки усмехнулся. Под шерстяным пледом было жарко, ему пекло по всему телу, и дело было совсем не в летней жаре. Сердце колотилось как сумасшедшее. Стив прижимался к нему и дрожал, и Баки не спасала ни тонкая майка, ни свободные трусы. Член неотвратимо наливался желанием, и он знать не знал, что с этим делать. - Х-холодно, Бак... - Тебя знобит, - выдохнул Баки и закусил губу. И вдруг притронулся тёплыми, широкими ладонями к горячей тонкой шее, очертил пальцами адамово яблоко, пригладил выпирающие ключицы. Стив тяжело, надсадно дышал, и в совершенной темноте не было видно ничего. Баки искал его по наитию, вслепую, гладил и растирал нежную кожу руками, пытаясь успокоить и прогнать дрожь из этого худенького тела. Прогнать жар, только кого он обманывал. - Если мы переживём эту ночь, - прошептал Баки, ныряя в ощущения с головой. Отпуская себя совсем немного. - Если вдруг. Научишь меня молиться? Стив не ответил. Его била дрожь. Баки огладил вспотевшие снова бока вниз от подмышек, провёл ладонями обратно, до груди, и случайно коснулся маленьких, острых сосков. Смутился и положил руки на мягкий, нежный живот, тронул кожу вокруг пупка, как вдруг... Стив резко выдохнул, а Баки напрягся. Кажется, он забрался слишком низко. Баки закусил губу и почувствовал, что сердце колотится прямо под кадыком, отдаваясь в ушах. - Прости, Бак, - прохрипел Стив, - оно само. Баки зажмурился до белых пятен перед глазами. А потом осторожно обернул руку вокруг чужого, каменно стоящего члена. Вокруг члена Стива. Небольшого, аккуратного в руке, но такого горячего, что пальцы тлели. - Ч-что ты... - Тш-ш, - прошипел Баки, не понимая толком, что творит. Он держал Стива в своей руке и чувствовал, как под большим пальцем пульсирует венка. - Всё нормально. Всё хорошо, Стиви. Это приятно. И он двинул рукой на пробу, совсем легко, но Стив вскинулся и вцепился в его плечо со всей силы, вдавливая ногти в кожу. Воздух со свистом вышел из его лёгких, а член дёрнулся в ладони Баки. - Это очень приятно, - прошептал он снова, случайно касаясь губами приоткрытых губ и, очертя голову, задвигал кольцом ладони по плоти. Еще и еще. Нежнее, чем себе. Ласковее. Под пальцами стало влажно. Стив напрягся всем телом, намертво цепляясь руками за плечи. Он перестал дрожать и только дышал часто, с присвистом. Баки сжимал его крепкий член между пальцев, вздрагивая каждый раз, когда задевал гладкие, чуть выпирающие края сверху. Стив тихонько застонал, в руке стало твёрже, горячее, и это произошло - Стив кончил, излился в кулак Баки и забрызгал его живот. Ощущение тёплых капель на собственной коже подействовало, как ледяной душ. Баки осторожно выпустил помягчевшую плоть и вытер руку о свои трусы. Собственное возбуждение, секунду назад давившее даже на барабанные перепонки, отступало от шока осознания. - Чёрт, - выдохнул Баки прямо в губы Стиву. Тот помолчал, а потом спросил торопливо, скрывая смущение: - Это был секс? Баки задумался. Сердце никак не успокаивалось, в голове было мутно и пусто. Ему показалось, что он разглядел блестящие в темноте глаза Стива. - Похоже на то, - сипло ответил он. Помолчал и неожиданно ляпнул: - А ещё после такого обычно целуются. Стив глубоко вдохнул. И вдруг неуклюже ткнулся пересохшими, искусанными губами в его губы. - Так? - М-м... Баки понял, что сегодня, видимо, ночь исполнения желаний, и опустился на губы Стива своим ртом, влажным и мягким. За то мгновение, что они касались друг друга губами, Баки казалось, что даже если за окном сменится эпоха или начнётся война, он этого не заметит. Так сладко, так хорошо ему было. Он отстранился и прижался лбом к тёплому лбу Стива. Счастливо вдохнул и выдохнул. Под пледом было нечем дышать и отчётливо пахло семенем, но ему было плевать. - Спи, - прошептал он. - Ты тоже, - ответил Стив, и Баки почудилось, что он улыбается.12.
Стив проснулся утром и скинул с лица плед. Тело ломило, но ни единого признака вчерашнего недомогания не было. Его не знобило, горло чувствовалось совершенно здоровым. Он потянулся всем телом и понял вдруг, что лежит один. И испугался. Так сильно испугался, как не пугался с тех пор, как мать слегла с воспалением лёгких. Он вспомнил резко, целиком всё, что случилось с ними ночью, и даже опустил руку вниз, положил на пах. Сморщился от ощущения слипшихся вместе волосков и засохшей на члене жидкости. С ним это было впервые, и он знать не знал, что из утренней проблемы можно добыть столько удовольствия. Стив почувствовал, как к ушам и щекам приливает краска. Это было слишком интимно. И от мысли, что Баки открыл ему это, Баки трогал его так, снова заныло внизу живота. А потом накатило осознание и страх. Баки никогда не вставал раньше него. Когда заболела мама, Стив впервые задумался о том, что в шаге от совершенного, стопроцентного одиночества. Он тяжело вздохнул, завернулся в плед и встал с кровати. Его чуть покачивало, и голодно ныло в пустом желудке. В распахнутое окно дышало свежим утренним ветерком лето. В кустах стрекотали цикады и верещали пронырливые воробьи. Кто-то в соседнем доме просыпался и собирался всей семьёй к воскресной мессе. Это лето сводило с ума жарой и яркими запахами, а от образов в голове постоянно хотелось рисовать. Стив задумался на мгновение, кто там, наверху, отвечает за то, чтобы люди встречались, становились друг другу самыми важными, а потом вдруг разбегались в разные стороны из-за какой-то ерунды или, пускай, не ерунды, но всё же? Кто за это в ответе? И если есть такая особенная канцелярия, может, есть возможность отправить туда жалобу? Ведь всё это так... не честно. Щёлкнул дверной замок, Стив взволнованно замер и прислушался; кто-то вошёл и захлопнул за собой дверь. Стив вцепился в подоконник, намеренно, до рези в глазах всматриваясь в слепые, зашторенные окна дома напротив. Баки - больше некому - чем-то звенел и шуршал на кухне. А потом, судя по звуку шагов, зашёл в комнату. - Я думал, что ты уже не вернёшься, - глухо сказал Стив в окно. В кусты возле дома, где мельтешили воробьи, прыгнул рыжий кот с подраным ухом. Никого не поймал и взвыл с досады. Стив его прекрасно понимал. - С чего это? - спросил Баки из-за спины. - Чушь выдумал. Я молока купил, будешь? Успел урвать бутылочку. И захватил свежих булок. Стив? Стив развернулся и уставился на яблочный пирог с горящими свечами, который Баки держал в руках на круглой большой тарелке. - С днём рожденья, - сказал он и улыбнулся. С какой-то затаённой грустью, печально. Стив посмотрел, вопросительно выгнув бровь. - Загадай желание и задуй. Тут ровно семнадцать. Исполнится. Он шагнул ещё ближе, и пирог вместе с заволновавшимися язычками огоньков на свечках очутился ровно между ними. Стив задумался на мгновение, посмотрел на Баки, который глаз с него не сводил, и изо всех сил дунул. - Отлично задул, - заметил Баки. - Как самочувствие? - Спасибо, - ответил Стив и улыбнулся. - Как ни странно, на высоте. Подыхать не собираюсь, так что готовься учить "Отец небесный". Баки прикрыл глаза и застонал. - Ты ведь шутишь? Может, лучше пойдёшь и посмотришь, что я тебе за подарок приготовил? - Нисколечко не шучу. Сам попросил. А теперь будь добр, выйди и дай мне одеться. Подарки откроем после завтрака. Баки смотрел на него ровным, тёплым и совершенно счастливым взглядом. Он улыбался.13.
На Кони-Айленд они, конечно, не поехали. Баки пообещал наверстать на следующих выходных. Стив до самого вечера рисовал океан, волны с белёсыми бурунами и чёрно-белых чаек, а Баки лениво валялся на кровати и заглядывал ему через плечо. А на следующий день Баки всё же заболел. Он слёг с лихорадкой и не показывался сутки. Стив ходил к нему домой, но мать не пустила дальше порога - карантин. Стив согласился и протянул ей крупный жёлтый лимон. Его миссис Барнс приняла с удовольствием. В квартире Стива в доме напротив стоял в комнате первый в его жизни мольберт. С виду и не скажешь, что самодельный - Баки постарался на славу. На подставке уже теснились несколько набросков, рядом лежали приготовленные кисти и тюбики с масляными красками. Стив рисовал своё семнадцатое лето.