5.
Стив никак не мог закончить последний рисунок к вёрстке - холёного джентльмена с моноклем и козлиной бородкой под тонкой нижней губой. Иллюстрация шла к рекламной статье, и мистер Перрелли отдал её без разговоров уже под конец рабочего дня. Порой кто-то не справлялся со своей частью работы, и тогда человека увольняли, раскидывая его рисунки на дорисовку по соседним столам. А сегодня как назло ещё и Элайза не вышла; вчера свалилась с лихорадкой и не пришла дорисовывать свои эскизы. Часть из них опять же отдали Стиву - давай, дружище, выручай, в десять вёрстка. И он, тяжело вздохнув, рисовал. Не хотелось терять место, да и в деньгах он нуждался всегда. Хотя и терпеть не мог, что с ним, взрослым шестнадцатилетним парнем, обращаются столь высокомерно. Порой Стиву до зуда на кончиках пальцев хотелось взять с железной подставки свежую, с ещё не застывшей типографской краской газету и со всех своих сил впечатать её в лицо мистеру Перрелли. Ему было бы очень любопытно посмотреть, как его шаржи и иллюстрации переплетутся чёрными линиями с морщинами и складками на одутловатом лоснящемся лице. Но нет, он, конечно, никогда не сделает этого. Ко всему, Стив очень любит рисовать. Если бы он мог, он бы пошёл подмастерьем в столярную мастерскую или маляром на стройку. Чем не творческие профессии? Сейчас найти временную работу было в несколько раз проще, чем, к примеру, в конце двадцатых, лет пять назад. Но древесная и песчано-бетонная пыль, вечная спутница таких подработок, вызывала неконтролируемые частые приступы астмы. Ему становилось дурно, липкий, холодный страх опускался на позвоночник от невозможности как следует вдохнуть; лёгкие жгло огнём, кружилась голова и отчаянно мутило - он пробовал продержаться в мастерской у знакомого Баки хотя бы вечер. Не вышло. Поэтому и сидел тише воды ниже травы в небольшом частном издательстве над иллюстрацией и получал свои законные пять центов за картинку. Стив любил рисовать, но сегодня только и мечтал о том, чтобы поскорее закончить с последним портретом. Ему нужно было домой. За маленьким узким распахнутым окном, высоко - почти под потолком - стремительно темнело. Старинные часы на стене, каждый час заставлявшие Стива подпрыгивать от низкого боя, показывали начало десятого, а это означало, что у него не более получаса, чтобы закончить. Сегодня он надеялся разобраться со всем поскорее, чтобы уйти чуть раньше. Они с Баки не договаривались на какое-то конкретное время, но Стив знал - друг будет у него не позже семи. Баки всегда отличался особенной пунктуальностью в вопросах перехода из одного соседнего дома в другой. Стив очень ждал сегодняшнего вечера и ещё больше - завтрашнего дня. Впервые в этом году Баки собрался съездить вместе на Кони-Айленд, и Стив от этой новости только что на месте не прыгал - так был рад и предвкушал. Он мысленно даже приготовился к жаркому солнцу и прямым обжигающим лучам, он даже смиренно предполагал, что снова сгорит, а кожа его на лице, плечах и руках расцветится новыми и новыми россыпями невнятных рыжеватых веснушек. Его это не заботило, к этому он морально приготовился. Стив безумно хотел искупаться. Волны и прохладная, освежающая вода - вот, что его манило. Он обожал плавать, обожал чувствовать тугую воду между пальцев, и то, как скользило в ней при нырке разгорячённое от летней жары тело, было так хорошо, что не описать словами. А Баки являлся тем человеком, в чьём обществе плаванье было ещё и безопасным. Даже если у Стива сведёт ногу, если он внезапно начнёт задыхаться и тонуть - Баки без труда выплывет с ним на берег. Такое уже было один раз, пару лет назад, и сначала Баки вообще сказал на берегу, как только отдышался, что больше никогда - подумать только, никогда! - не поедет с ним к океану. Стив тогда его чуть взглядом не прожёг от обиды. Ну, подумаешь, свело мышцы, разве он виноват? Плавать он от этого не разлюбил. И он сказал Баки, что тогда поедет без него, найдёт компанию. Конечно, Стив блефовал. И обычно Баки его на раз раскусывал - все те случаи мелкого дружеского вранья, когда не очень хотелось говорить правду. Но не блеф. Блефовал Стив искренне и красиво. И Баки уступал. "Только попробуй, - сказал он в тот раз со злостью. - Если даже не утонешь, сам тебя утоплю, если вычудишь. Будешь плавать со мной". Они дулись друг на друга до самого дома, хотя внутри Стив был до стыдного счастлив-счастлив-счастлив. Баки плавал, как морской бог. А на берегу выглядел даже в свои семнадцать как бог суши. Куда до него Стиву. Стив и не пытался дотянуться. Когда мог - всегда огрызался и делал по-своему, как получалось, но всегда сам. Но уж когда не мог... смиренно сжимал зубы и принимал руку помощи. От Баки это было почему-то совершенно не стыдно. И не очень-то обидно, если хорошенько подумать. Это был Баки, и от него что угодно выглядело, как само собой разумеющееся. Стив думал иногда, что, наверное, просто слишком к нему привык.6.
Стив сидел за столом, каких, кроме его, в небольшом полуподвальном помещении стояла ещё дюжина. Друг от друга заваленные стопками бумаг и эскизами рабочие места закрывали высокие стеллажи, такие же неопрятные и погребённые под завалами старых газетных подшивок и вырезок, заставленные грязными кружками и усыпанные огрызками сточенных карандашей, как и всё в этой душной комнатушке. Сегодня их осталось только двое - Стив и Алекс, который работал тушью и тоже взял на себя часть иллюстраций заболевшей Элайзы. Алекс был штатным сотрудником, и к нему относились намного уважительнее. Да и получал он за свои картинки больше. Стив не завидовал. Но порой мечтал, что когда-нибудь и ему должно повезти стать "штатным". Воздуха не хватало всё сильнее, карандаш в пальцах дрожал. Оставалось двадцать минут до того, как мистер Перрелли придёт с выговором и, возможно, увольнением. Тех, кто неплохо рисовал, было в Бруклине пруд пруди. Желающих взять на работу тощего, вечно болеющего мальчишку оказывалось в разы меньше, поэтому Стив то и дело вытирал изнанкой ладони взмокший лоб, закусывал в жесте усердия солёную от выступивших капелек пота верхнюю губу и моргал. Моргал, прогоняя туман перед глазами, и крепче сжимал трясущийся карандаш. Стиву было жарко. Так жарко, что, казалось, мозг медленно запекается в черепной коробке. - Эй, Алекс, - крикнул он, наконец. - У тебя окно открыто? - Вроде да. А что такое? - Не могу. Умираю просто от жары. - Хочешь, поделюсь с тобой лимонадом? Мать сунула в сумку с утра, - и Алекс, низенький, добродушный и с очень открытым круглым лицом, уже встал и пошёл к нему, шурша на каждое движение и тихо поругиваясь, когда слишком высокую стопку бумаг сходу перешагнуть не удавалось. Наконец, он добрался до его рабочего стола, чуть прищурился от резковатого света настольной лампы и поставил на стол стеклянную бутыль с мутной полупрозрачной жидкостью. Уже ополовиненную. Стив взял её и без раздумий присосался к прохладному горлышку. Во рту с первым же глотком всё свело, язык сковала оскомина, но было так вкусно и так сильно хотелось пить, что он даже не обратил на это внимания. Только запрокинул голову и глотал, глотал, глотал. Пока не выпил всё без остатка. - Эй, приятель, что-то ты неважно выглядишь, - задумчиво сказал Алекс и уже потянулся ко лбу рукой - должно быть, в инстинктивном жесте - как Стив резко и привычно среагировал. Ушёл от прикосновения, наклонился вбок и криво улыбнулся. - Я в порядке, Алекс. Спасибо за лимонад. Он отдал бутылку и вздохнул с облегчением. Между языком и нёбом до сих пор каталась лимонная мякоть. - Как знаешь, - растерянно пожал плечами Алекс. - Но у тебя всё лицо красное, словно ты обгорел. Стив мысленно зарычал. А губы его изобразили дружественную улыбку. - Спасибо. Всё в порядке, правда. Алекс вздохнул и развернулся, принявшись пробираться обратно к своему столу сквозь бумажные вражеские укрепления. Стив штриховал тени внезапно окрепшими пальцами и повторял про себя, чтобы не забывать ни на мгновение: "Баки, Кони-Айленд, Кони-Айленд, Баки... семнадцать". Завтра ему исполнится семнадцать, и, кто знает, вдруг всё поменяется к лучшему в его бестолковой и никудышной жизни? Стив заканчивал штриховку, насупившись, мысленно он находился уже на полпути к дому. Стив держался на одной только своей упёртости. Из окна-бойницы под потолком доносились звуки просыпающейся ночной жизни: неторопливо шуршали шинами автомобили, порой гнусаво гудели клаксоны. Кто-то цокал подбитыми железными набойками каблуками по асфальту, озорно смеялись девушки и громко обсуждали последний бейсбольный матч парни. Стив закончил с рисовкой в без пяти минут половину десятого, еле вытащил левой рукой из сведённых дрожащих пальцев правой свой карандаш, отложил его вбок и выключил настольную лампу. Домой, подумал он и выдохнул напряжение долгого выматывающего дня. К Баки, подумал он. - Пока, Алекс. - До понедельника, Стив. Не заболей.7.
Баки успел вдоволь намотать кругов по маленькой кухне в доме Роджерсов до момента, как входная дверь щёлкнула и открылась, и за ней на пороге показался Стив с шало блестящими глазами, яркими алыми щеками и такими же губами. Баки даже успел задремать ненадолго, прямо на локтях, уложенных на кухонный стол рядом с яблочным пирогом, старательно утыканным семнадцатью свечками, и маленькой жестяной фляжкой. Сегодня Баки решил сыграть по-крупному и ещё дома, ночью, отлил в неё немного скотча из бутылки отца. Если тот узнает, он его выпорет, даже не посмотрит на возраст. - Стиви, - довольно выдохнул он, поднимаясь со скрипнувшего стула. Улыбнулся тепло. - Ну неужели. Я уж думал, не дождусь. - Привет, Бак, - Стив смиренно принял похлопывание по плечу и то, что Баки принялся забирать у него сумку и тубус, словно он сам был не в состоянии пристроить их куда-нибудь. Подставленное ему, покачнувшемуся, плечо он сначала воспринял как излишество, намертво схватившись за косяк побелевшими пальцами. Но Баки посмотрел в глаза, нахмурился, вздохнул и приобнял его под мышкой, помогая разуться. Стив промолчал, потому что его и правда штормило. Комната ощутимо раскачивалась в разные стороны, словно они плыли на корабле из Ирландии в США, и в ушах яростно шумели волны, а по вискам стучали маленькие хрустальные молоточки. - Эй, - прошептал Баки в ухо. - Эй, дружище, ты как? Ты горяченный просто. Стив? Стив со стоном опустился на стул и упал головой и грудью на стол, лицом в протянутые перед собой руки. Его начинало знобить, в глотке скребло и изнутри жарило так, что хотелось раздеться догола и выйти на балкон под вечерние ласковые ветра с залива. Стиву вдруг захотелось пропахнуть рыбой и гниющими водорослями, лишь бы не этот дурманящий, расслабляющий запах свежеиспечённого пирога и дома, и резкого, от которого внутренности сладко переворачивались, одеколона Баки. Бак уже брился, год как, а Стив - ещё ни разу. Нежный, золотистый пушок покрывал низ его подбородка и скулы, и Баки шутил и улыбался, иногда щипая за него. Обзывал курёнком и всегда получал за это пяткой по колену, больно. Когда появился этот одеколон и несколькодневная щекотная щетина, а потом - гладковыбритый подбородок Баки каждый раз по субботам, жизнь Стива усложнилась ровно в несколько раз. - Что-то мне нехорошо, - простонал Стив сквозь дерущее горло в свои руки. Внутри тонкий голосок пискнул "Кони-Айленд" и замолчал. Кажется, насовсем. - Ты шутишь, - упавшим голосом сказал Баки и осел перед ним на корточки, схватился за острое колено. - Лето, жара, начало июня, Стив, скажи, что ты шутишь? - Мне плохо, - уже уверенней ответил тот, не поднимая головы. - Я не виноват, что я такой, какой есть. Уж прости, другого Стива Роджерса тут не наблюдается, но ты всегда можешь пойти, поискать кого-нибудь дру... - Заткнись, - сквозь зубы сказал Баки и поднялся, пошёл к плите ставить чайник. Чиркнула спичка и мимолётно запахло газом. - Поешь что-нибудь? Есть тушёные овощи. Стив еле-еле замотал головой, елозя лбом по своим рукам. Его уши горели алым, и Баки подумал на мгновение с уже стихающей обидой, что об них можно обжечься. Болеющий Стив всегда проверял его выдержку. Он становился совершенно невозможным, изо всех щелей лезли колючки и остроты, и Баки уже знал: чем больнее они приходились, тем хуже Стив себя чувствует. Словно этими колкостями и едкими словами он цеплялся за жизнь. Словно крючьями, впивался ими в борта и мысленно командовал - "На абордаж!". Каждая болезнь была чем-то сродни рукопашной в тёмной подворотне, и никогда не было ясно, кто же в этот раз победит. Поэтому услышав хриплое, с присвистом дыхание и увидев то, как плечи Стива дрожат, Баки занервничал. Так случалось уже не раз и не два, и даже не десять. Он был рядом с ним много, много раз когда Стив болел, но всё равно не выходило относиться к этому совершенно спокойно. Каждый раз Баки чудилось - пускай на самом краю сознания, но кто-то тихо-тихо вякал: "А что, если этот раз - последний?" Никто не мог знать. Баки на секунду до боли от впившихся в кожу ногтей сжал кулаки; выключил конфорку под засвистевшим чайником и заварил свежего чая. Ложка без горки на кружку, крепко и сладко, как Стив любил. - Попей-ка, - сказал он, разбавив горяченный напиток холодной кипячёной водой из банки. Поставил кружку на стол. Стив снова закрутил головой. Проговорил сквозь зубы. - Н-не могу. Чувство, словно упаду, д-даже если только подниму голову. Это какой-то вирус. Элайза с-слегла вчера с лихорадкой. - Вот чёрт! - выругался Баки, про себя подумав намного, намного крепче. - И ты в таком состоянии сидел до ночи и рисовал для этого итальяшки Леонардо чёртовы картинки? У тебя голова вообще варит? - П-получше многих, - огрызнулся Стив. В отместку Баки ощутимо запустил пальцы ему в отросший светлый вихор и, сжав сверху, поднял голову с рук, осторожно придерживая за лоб. Стив вздрогнул, а потом открыл мутные глаза - когда носа коснулся тёплый край большой кружки. - Пей давай. Я нашёл порезанный лимон, и надеюсь, он был не сильно нужен твоей маме. Стив нахмурился, будто вспоминая, а потом принялся пить. На десятом глотке вдруг отстранился и замотал головой, избавляясь от хватки в волосах. Скривился и зажмурился. - В туалет хочу. Поможешь? Баки вздохнул и, взваливая половину чужого веса себе на плечо, довёл Стива до туалета. Его руки и пальцы крупно дрожали, и Баки пришлось помочь расстегнуть пуговицу и ширинку. - Д-дальше сам, - прошипел Стив и скрылся за дверью. Комнатка была узкая, только одному человеку и развернуться. Баки успел увидеть, как Стив схватился рукой за стену, чтобы не упасть, и чуть наклонился над унитазом. Баки, покрасневший и уже вспотевший от жары, понял, что благодарности ему за сегодняшние подвиги не светит. Не то, чтобы он её ждал. Стив никогда не благодарил за помощь, по крайней мере, словами. Было неприятно и тяжело думать о том, насколько Стиву плохо, раз он такой... невозможный. Вот тебе и день рождения, вздохнул Баки, съезжая по стене на деревянный пол возле туалета. Вот тебе и Кони-Айленд. Стив вышел, пошатываясь, и направился в сторону своей комнаты. Ровно посередине недлинного коридора он покачнулся и чуть не упал. Баки успел поймать его. Успел также и получить пару слабых тычков кулаками в грудь, в плечо и живот, успел расслышать сдавленное шипящее "ненавижу себя... ненавижу это тело... ненавижу". Баки слышал, как Стив всхлипнул и украдкой вытер мокрое лицо о рубашку на его груди. Глаза его, почти прозрачные, блестели той болезненностью, от которой заходилось сердце. Вкупе с мутью на дне зрачков и льдисто-голубой радужкой, стучащими зубами, влажной от пота чёлкой и горящим, красным лицом Стив производил неизгладимое впечатление. Из распахнутых настежь окон в маленькую комнатку дышала ленивая вечерняя жара. Баки уложил Стива на кровать и принялся стаскивать с него уличную одежду.