Мальчик и чудовище

Стайлз припарковал джип в паре сотен ярдов от границы заповедника Бикон Хиллс. Достаточно далеко, чтобы автомобиля не было видно с дороги, если отец ночью будет патрулировать в этой части города, пока сам Стайлз добирается до своей цели на своих двоих. Как и большая часть молодёжи Бикон Хиллс, Стайлз прекрасно ориентировался в заповеднике. Даже темнота не пугала его: над деревьями сияли звёзды и яркий диск полной луны. В общем, проблем с поиском пути не было, хотя, пару раз споткнувшись о торчащие из земли корни, он и приобрёл на память грязные колени и ссадины на ладонях. Ему с детства разрешали играть в этом лесу (ну, как только он смог самостоятельно ездить на автобусе). Скотт, его единственный друг, был болен астмой, поэтому все приключения в заповеднике Стайлз исполнял сольно. Если честно, бродить по лесу одному было совсем не страшно. В своё время мама заставила его накрепко запомнить (наверно, то же знал каждый ребёнок в Бикон Хиллс): если заблудился, надо забраться высоко-высоко и громко-громко кричать: «Я потерялся! Помогите!» Если будешь достаточно громким, говорила мама, кто-то из семьи Хейлов услышит. Их жилище располагалось, считай, в заповеднике, а принадлежащая им земля, ничем не огороженная, вплотную прилегала к общественному лесному массиву. В их большом старом доме всегда было многолюдно, и кто-нибудь из них обязательно приходил на помощь, если как следует крикнешь, останешься на месте и не будешь паниковать. Теперь в том доме не жил никто; он сгорел шесть лет назад. Стайлз двигался в его сторону, больше держась знакомых тропинок между деревьями, нежели колеи, идущей от дороги до подъезда к дому. По пути он вспоминал, как не раз ребёнком ходил здесь. Стайлз ни разу не заблудился; ну, по крайней мере, он никогда не признавался самому себе, что заблудился, пока не попытается выбраться самостоятельно. Играя в одиночестве, он множество раз забредал на земли Хейлов или пересекался с кем-нибудь из них. Так он познакомился с мистером и миссис Хейл, а позже и с детьми семейства: Лорой, Дереком, Хизер и Марком. Стайлз подозревал, что они, неясно как, каждый раз обнаруживали его раньше, чем он их замечал. Взрослые обычно окликали его и спрашивали, не потерялся ли он; дети, каждый из которых был старше Стайлза, просто не обращали на него внимания. Ему было интересно узнать всё о таком большом доме и большой семье Хейлов. Однажды летом, когда ему было восемь или девять, пошёл ливень, и он добежал до их дома и укрылся от дождя на крыльце. Там он встретил бабушку Хейл, что улыбнулась ему и вынесла из дому вкусное домашнее печенье; присев около Стайлза, она вместе с ним принялась наблюдать за дождём. Мальчик рассказывал истории, где он побывал в лесу и что там увидел, а она внимательно слушала — так делала мама Стайлза, когда не была слишком занята. Он приходил ещё несколько раз; бабушка Хейл каждый раз встречала его на крыльце и подолгу беседовала с ним, прежде чем он вновь убегал играть в лес. В этом, впрочем, не было ничего особенного: милая старушка относилась к нему так же добродушно, как и многие другие взрослые в городе; все они, в конце концов, знали его родителей. Когда кончилось то лето, Стайлз нашёл другие интересные занятия и перестал ходить туда. Особняк сгорел, когда Стайлзу было десять. Бабушка Хейл, большинство взрослых Хейлов, Хизер и Марк погибли. Дерек и Лора уехали, а Питер Хейл, что однажды застукал его за сбором маленьких фиолетовых цветков и громко накричал, попал в госпиталь и больше не вышел. С тех пор никто уже не мог тебя услышать, если ты потерялся в лесу; лишь медленно разрушался огромный обгоревший дом, а лужайка вокруг него зарастала сорной травой. Стайлз остановился на краю лесной чащи и оглядел развалины дома, бросавшие мрачные неровные тени от света луны. Прежде чем идти дальше, ему нужно было собраться с духом. Меньше недели назад в лесу был найден труп Питера Хейла, убитого каким-то зверем. С тех пор отец Стайлза работал сверхурочно, пытаясь разобраться во всей этой чертовщине. С одной стороны, было очевидно: виной всему взбесившиеся волки. Судмедэксперт сообщил, что, судя по двум различным наборам укусов, по крайней мере, две особи напали на Питера Хейла. Все были ошарашены новостью про диких хищников; вообще говоря, они не были проблемой именно шерифа, но ему всё равно многое пришлось выслушать на эту тему. С другой стороны, Хейл был прикован к инвалидной коляске и в принципе не мог добраться до леса самостоятельно. Полиция опросила его сиделку, на данный момент уже уволенную за оставление пациента в опасности и находящуюся под угрозой предъявления уголовного обвинения. Та вдруг понесла какую-то дичь о том, что на самом деле Лора Хейл убила дядю; в ответ на замечание, что Питера загрызли волки, она твердила лишь, что всё это — дело рук Лоры. Джон Стилински пытался найти её — не только из-за сумасшедшего рассказа медсестры, но и для захоронения тела Питера. Но ни Лору, ни её брата так и не нашли, несмотря на все переработки. Отец пил слишком много кофе и мало спал, поэтому Стайлз решил взять дело в свои руки. Ему казалось, что лес — именно то место, где её надо искать. Единственное, что было ясно: произошло что-то очень странное. Питер Хейл не только как-то скрыл своё выздоровление, но и пошёл прогуляться в лес, где его ненароком задрали два волка, которые, как известно, не живут нигде поблизости от Бикон Хиллс? Да безумие же. Но тогда почему бы не послушать того, кто говорит безумные речи? Может, никто не нашел Лору по месту жительства, потому что она всё ещё скрывается в лесу? Стайлз её вроде как помнил. Когда Лора покидала город, она была старшеклассницей, а Стайлз учился в пятом классе, зато он несколько раз видел её в лесу и даже раз или два ехал в одном автобусе, где она была в компании невероятно крутых Девчонок Из Старшей Школы. Таких воспоминаний наверняка хватит, чтобы её опознать, да и вообще, если он встретит темноволосую женщину в лесу, кто ещё это может быть? Он не был уверен, что найдёт её. Хейлы всегда знали этот лес лучше, чем кто-либо другой в Бикон Хиллс, а Лора, скорее всего, очень хотела бесследно раствориться среди деревьев, раз от этого зависела её свобода или жизнь. Но Стайлз решил, что стоит попробовать — уж точно можно проверить подходящие для укрытия места, начиная с развалин дома Хейлов. Было бы круто, если бы он нашел её или по крайней мере доказательства её пребывания в лесу. Стайлз помог бы своему отцу, в школе начали бы его уважать, и, возможно, богиня Лидия наконец-то заметила бы его. Возможно, тогда и Скотт вспомнил бы про своего бро, или хоть про что-то, кроме попадания в первую линию в лакроссе или обнимашек с новенькой из класса. Не то чтобы Стайлз погряз в жалости к себе, нет, он был рад за друга, что тот выбрался со скамейки запасных и нашёл подружку, тогда как Стайлз всё ещё оставался одинок — больше, чем когда-либо. Он не впал в самокопание. Это — противоположность самокопанию. Это — проактивный подход к разрешению личных проблем. Честно говоря, возможно, не исключено, было бы проще не шариться с одним лишь фонариком ночью в лесу, а пойти на вечеринку и мило поболтать с парочкой классных девчонок, старательно пытаясь не оттолкнуть их своим поведением. Скотту же удалось попасть в первую линию, так что нет ничего невозможного, так? Однако Стайлз выбрал лес. По крайней мере, он хоть что-то делал. Стайлз, покачиваясь на пятках, продолжал стоять у кромки леса, всматриваясь в чернеющие руины дома. Жаль, что Скотт не с ним. Он бы сейчас ныл о том, как это опасно, и указывал на всё, что может пойти не так; Стайлз бы спорил с ним, а не просто застыл как нерешительный маленький мальчик. Он сделал глубокий вдох, а затем бегом припустил через лужайку к крыльцу, парой прыжков одолел ступени и вновь замер перед входной дверью. Он знал, что многие дети и подростки постарше, побродив по заповеднику, добирались до крыльца, но никто из них не заходил внутрь. Но по меньшей мере фасад дома очень неплохо сохранился, и значит, именно здесь самое то место, чтобы спрятаться, если ты шизанутая дядеубийца — или, корректнее говоря, женщина с очень крепким мотивом убить дядю, которая прямо сейчас сильно не хочет быть схваченной полицией. Навеваемая этим местечком жуть так и так послужит отличным прикрытием. — Если вы тут, то за полчаса времени вы наверняка меня заметили, и вас уже здесь нет, правда? — громко сказал Стайлз, сглатывая вязкую слюну. — Меня совсем не надо убивать, ведь вам просто надо не попадаться. А раз вы быстренько сбежали, то и проблемы нет. Мне можно просто войти и осмотреться. Стайлз стоял, будто ожидая ответа. От порыва ветра мрачный дом заскрипел, а ветви деревьев заволновались, шумя и отбрасывая хаотические тени под холодным лунным светом. Стайлза пробрала дрожь. — Хорошо, — пробормотал подросток; ни Скотт, ни кто-либо ещё не материализовался за его плечом и не отговорил от глупостей. — Значит, поехали. Он толкнул дверь и посветил фонариком внутрь. Дом выглядел, в целом, как дом, учитывая, конечно, что был весь обугленный и пыльный. Прямо по курсу была лестница на второй этаж, наверху которой виднелся вестибюль; вокруг находился обширный холл, который широкими дверными проёмами соединял все комнаты первого этажа. Крыша в этой части дома осталась целой, поэтому свет проникал только через закопчённые окна. Поблизости не было ни единого признака чьего-то присутствия. Стайлз припомнил старую истину: не знаешь, где находишься — заберись повыше. Он взглянул на лестницу. Высоко — значит безопасно, свысока можно наблюдать за местностью. Если Лора здесь была, разве не постаралась бы разместиться наверху, чтобы следить за округой? Стайлз собрался с духом и двинулся вверх по лестнице, выверяя каждый шаг, чтобы не провалиться. Лестница натужно скрипела, но успешно выдержала его вес, и вскоре он добрался до второго этажа. Здесь можно было ощутить себя почти как на дереве — через окна видно небо, вокруг беспрепятственно задувает ветер. Стайлз направился налево, где через дверной проём лился лунный свет. Дойдя до порога, он остановился: у этой комнаты не было крыши, как и внешней стены. Подобно сцене, комната была огорожена только с трёх сторон, для неба же она была открыта, начиная с пары футов от порога; внешняя стена представляла собой торчащие через равные промежутки обгоревшие балки. Стайлз посмотрел на верхушки деревьев и поёжился. По углам комнаты валялись кучи листьев, а ближе к наружной стене, похоже, сквозь половицы что-то проросло. Стайлз направил туда фонарик и, не задумываясь, вошёл в сожжённую комнату, держа путь к маленькому зелёному побегу в кружке света. На полпути его подошвы внезапно заскользили по гнилым листьям; он отшатнулся назад, затем вперёд, размахивая руками и пытаясь поймать равновесие, которое вновь и вновь ускользало от него. Наконец, ему удалось выпрямиться; в тот же момент он обнаружил себя на самом краю — перед ним был лишь ветер и заросшая земля где-то внизу. Он выронил фонарик и вцепился в обугленную доску, оставшуюся от стены. Он подумал «Окей», а затем дерево под его рукой затрещало, и в его мыслях пронеслось «Нет-нет-нет, будет больно!». И он упал. «Ой», — попытался сказать Стайлз, но не произвёл ни звука. Почему-то было очень темно. Он попытался вспомнить, что делал и что случилось, но весь мозг заполняло только сплошное «Ой. Ой. Ой». Слово ничего не значило, просто больше ничто в голове не держалось. «Ой». Руки под ним; он лежит на траве. Надо подниматься. Тренер может разораться, если он будет так лежать. Где Скотт? Он опёрся руками о землю — под ладонями сыро — больно, больно-то как в запястье; но всё равно надо вставать. Он оторвался от земли на дюйм, и оглушающая боль, неизведанная раньше, пронзила голову и запястье. Стайлз издал сдавленный крик, переходящий в скулёж, рухнул на бок и прижал левое запястье к груди. Боль была невыносимой. — Ай, — Стайлз хрипел, вдыхая воздух со свистом, прямо как Скотт во время астматического приступа. — Блядь, больно, кто-нибудь может мне… Он резко замолчал. «Помочь». Моргнул, щурясь. И заметил, что лежит прямо у каменной стены. Фундамента. Он один в заброшенном доме Хейлов. Один в лесу. И нет никого, кто может услышать зов о помощи. *** Сознание Стайлза всё не могло определиться, где он сейчас: вот он думает, что на тренировке по лакроссу — вот он думает, что лежит в постели — вот он ничего не думает, ему просто очень плохо. Снова и снова он порывался встать, но каждое движение запястья отдавалось ошеломительной болью. Какое-то время спустя он снова заметил перед собой каменный фундамент и вспомнил, что находится у дома Хейлов. Запястье, скорее всего, сломано, и он получил сотрясение мозга. А ещё он замёрз. Сильно замёрз, так что дрожало всё тело, заставляя ещё больше страдать от собственных повреждений. Он просто окоченеет здесь. Совсем один. — Нет, — пробормотал он. Он совершал ошибку, на которую сам протестующе вопил при просмотре фильмов. — Нет. Телефон. Стайлз, стараясь не тревожить левую руку и голову, медленно потянулся правой рукой к карману. Рука тряслась как проклятая, а движение причиняло боль — Стайлз непроизвольно поскуливал — но всё же он нащупал телефон и вытащил его. Когда он нажал на кнопку включения, ничего не произошло. Он немного потряс телефон — частью специально, частью из-за тремора — и на его лицо посыпались куски пластика. — Нет, — со злостью прошипел Стайлз, закрыв глаза. — Нет, чёрт возьми, нет. Кто-нибудь найдёт его машину утром. Они обыщут лес, возьмут К-9. Его найдут завтра. Но прямо сейчас как-то надо пережить ночь, а вокруг холодает, а у Стайлза рана и, возможно, кровотечение. Он даже не может понять, насколько серьёзно ранен. И если он ошибался насчёт Лоры Хейл, значит, именно волки убили Питера Хейла, который, вероятно, не был так беззащитен, как он сейчас. Если волки есть, то, скорее всего, бродят где-то в лесу, а Стайлз сейчас — определённо легкая добыча. — Помогите, — прохрипел Стайлз, потому что не мог кричать. — Я потерялся, помогите, прошу. Даже этот хрип его утомил. Он обмяк, разбитый телефон выскользнул из рук. Позади что-то послышалось — что-то негромкое, навроде дуновения ветра, если не считать того, что воздух был совершенно спокоен. Стайлз замер, зажмурился и стиснул зубы, боясь издать малейший звук. Что-то приближалось. Это не был человек; человек сказал бы что-нибудь. Даже если его собирались убить, какой смысл подкрадываться? Он никуда не денется. Что-то зафырчало, и Стайлз, не сдержав тихий стон, попытался свернуться в клубок. Сердце гулко стучало в груди; он знал — надо бежать, он знал — он даже не встанет. Тело непроизвольно дёрнулось, и вспышка боли от этого движения ослепила его. — О мой бог, это правда волки. Блядь. Не ешьте меня, ладно? Пожалуйста? Он вздрогнул, еле сдерживая крик, когда нечто коснулось его шеи сбоку, прямо под ухом. Это «нечто» было влажным и холодным, прямо как нос собаки, и обнюхало шею, а затем прошлось выше. Стайлз внезапно понял, что плачет, и плачет уже давно, и у него всё лицо мокрое. Волк лизнул его щёку. Стайлз постарался повернуть голову в сторону зверя, но добился лишь того, что её прошило болью. Волк прекратил облизывание и обошёл его: теперь Стайлз мог видеть его глаза, а тот смотрел в ответ. На долю секунды Стайлзу показалось, что в глазах напротив мелькнул странный отсвет луны — почему-то ярко-красный; он тут же вздрогнул и отвёл взгляд. Волк тихонько фыркнул, провёл носом по его щеке и остался стоять, будто ожидая реакции. Когда Стайлз снова посмотрел на него, глаза волка были обычного светлого оттенка, серые под лунным светом. Они просто смотрели друг на друга, и зверь не скалил зубы, не рычал и не собирался нападать. Стайлз почувствовал, что понемногу успокаивается. «Может, это собака», — подумал он; однако со всей очевидностью это было не так. Собаки так на человека не смотрят. Он не хотел получить угощение или игрушку и не хотел вцепиться в его мягкую плоть. Он его просто изучал, как человек изучает незнакомца, ведущего себя странно. Вообще говоря, в этот момент сам Стайлз точно так же изучал волка, но думать о волчьих причудах было крайне тяжело, учитывая, что голова и запястье пульсировали болью, а прочие части тела сковало холодом. Наконец волк, будто что-то для себя решив, ещё раз обнюхал Стилински и легонько толкнул его носом в грудь и в плечо. — Эм, чувак, я тебе мешаю, да? — неловко пробормотал Стайлз. Волк поднял голову и посмотрел парню в глаза. Да, очень глупо разговаривать со зверем, но, в конце концов, у Стайлза серьёзная травма головы. Может, у него галлюцинация, и волк на самом деле парамедик, или бомж, или его вообще нет. В любом случае, почему бы с ним не поговорить? — Полагаю, с моей стороны слишком нагло просить тебя привести помощь, да? Ты как-то не очень походишь на Лесси*… Волк фыркнул, причём на этот раз звук напоминал хмыканье. Затем он медленно повернул голову и потянулся мордой к правой руке Стайлза. Тот попытался отдёрнуться, безуспешно; ладонь правой руки непроизвольно сжалась в кулак. Осторожно, не касаясь кожи, волк прихватил руку зубами за рукав рубашки и потянул вверх. Оперев её на свою холку, он отпустил рукав и поднырнул под руку; Стайлз обнаружил, что его правая рука обёрнута вокруг шеи волка. — Чего?.. — вопросил Стайлз, на что волк отфыркнулся и, не сбрасывая руку, потянулся к подолу рубашки и подёргал зубами её правый край. Одна лишь мысль о том, что его сейчас поднимут, мигом развеяла туман над сознанием и заставила участиться сердце. — Ты что, сейчас меня… В этот момент волк прилёг вплотную к нему. Стайлз оказался приткнут очень близко к мохнатому боку, его рука всё ещё обхватывала волчью шею, и он очень остро ощутил тепло. Боже, да какая разница, к кому он прижимается, если от него пышет таким приятным и нужным сейчас жаром. Придерживая левое запястье у груди, Стайлз попытался перекатиться на спину волка, по минимуму двигая голову. Мир вокруг плясал, разгоняемый новым взрывом боли, но тем не менее дело шло к успеху. Волк по-прежнему спокойно лежал. Стайлз забросил на его спину правую ногу, перенёс вес тела и вжался лицом прямо в мех на загривке. Он всё ещё содрогался от переохлаждения, но волк под ним был такой тёплый, мягонький и пушистый, прямо как плюшевый медвежонок, с которым Стайлз, конечно же, не спал вплоть до средней школы. Наверно, он именно о таком и мечтал. Об очень-очень большом плюшевом волке, чтобы обжиматься с ним в тяжёлую пору. — О, так-то лучше, — пробормотал Стайлз, чувствуя, как накатывает густая болезненная сонливость. — Ты крут. Намного круче Лесси. Волк выдал низкий взрык, который Стайлз ощутил всем телом, и начал медленно подниматься. Голова и запястье отозвались уже хорошо знакомой болью, она всё нарастала и нарастала, и вместе с ней нарастало головокружение и какое-то неприятное тягучее ощущение, и… — Ой, — рот Стайлза заполнился слюной. — Не на… Последнее слово утонуло в звуках рвоты. Стайлз успел перенести голову на сторону. Волк неподвижно ждал. Наконец, тяжело дыша, Стайлз упёрся лбом ему в загривок и обессиленно пробормотал: — Ох, прости, гадость какая, прости-прости. Волк двинулся, унося его от вонючей лужи и от дома. От всего этого. Всё это было очень странно — ехать вот так верхом на волке, чувствуя запах рвоты и сильнейшую боль, но из-за последней не удавалось сосредоточить мысль ни на чём: ни на том, что вообще происходит, ни на том, куда волк его, собственно, несёт. Через некоторое время волк замедлил ход и опустился на землю; поблизости в тусклом лунном свете серел разложенный спальный мешок. Стайлз переполз на мягкую, а главное — неподвижную поверхность; резко стало холодно, зато удалось избавиться от противного запаха рвоты и изнуряющей качки. Волк несильно толкнул его пару раз, фыркнул и убежал прочь. — Спасибо, — пробормотал Стайлз и подумал, что надо бы забраться в мешок. Вместо этого он свернулся калачиком, дрожа из-за холода, пока туман в его сознании не сгустился до непроглядной черноты.