***
— Интересно, что это там за шум на улице? — осведомился господин Ульс, потирая затылок. Мужчина пребывал в необыкновенно благодушном настроении в тот прохладный вечер. Немного поспрашивав наймитов о Мае он окончательно пришел к выводу, что сумеет с помощью этого проходимца отбить свои деньги, и как следует прижучить нахальца Пузыря. Правда, какая-то мысль все же не давала ему спокойно расслабиться. И самым отвратным было то, что, сколько бы он не силился понять, никак не мог словить эту самую мысль. Одно он знал точно: этого Мая он уже когда-то видел. Но вот когда… Добрик, к разочарованию господина Ульса тоже не многое смог поведать, представив парнишку простым путешественником. Конечно же, начальник городской стражи в это не поверил, решив на досуге, как следует «потрясти» этого Мая. — Эй, что у вас там такое? — Добрик моментально подскочил со своей софы, чуть ли не по пояс, высунувшись из окна. Сгущающиеся сумерки не были помехой для него, ведь еще в прошлом году Добрик установил у дома парочку новомодных газовых фонарей. Именно благодаря им он и увидел, как парочка неведомых что-то громко обсуждали с его охраной. Охране явно надоело развлекать случайных прохожих, решив уладить вопрос кулаками. Против обыкновения неизвестные не стали убегать, атаковав в ответ. Действовали кулаками они, виртуозно очень скоро одолев добриковских стражей. — Ну, что там? — Ульс заинтересовано приоткрыл один глаз, следя как стремительно начало бледнеть лицо купца. — Кар-раул! — не своим голосом заорал Добрик, отскочив от окна и метнувшись к двери. Будучи человеком сообразительным он быстро сопоставил, что к чему, безошибочно распознав в неизвестных Лана и Адина. И хотя парни старались сохранить инкогнито, натянув поверх одежды черные плащи, фигуру варвара-переростка не смог бы узнать разве что слепой. Да и слегка сутуловатую фигуру Лана он за прошедшее время успел хорошо запомнить. — Ирриил с тобой, — Ульс и сам поднялся, мигом остудив пыл купца. — Что так тебя напугало, друг мой? Другом Добрик господина Ульса не считал, но все же ответил: — Это дружки той девки Солохи заявились. Решили сорвать нам сделку! Чтоб их Чернобог побрал! Начальник городской стражи заинтересованно приподнял брови. — Какая еще девка, Добрик? — Сестра этого Мая… — резко стушевавшись, ответил купец, нервно покрутив ус. — Ага, вот значит, как, — Ульс не стал вдаваться в подробности очередной добриковской авантюры. — А ты растешь, купец! — В этот момент к господину Ульсу пришла очень занятная идея. Мужчина самодовольно крякнул, не спеша поднявшись с дивана: — Сестра, говоришь? Покажи ее что ли… — Как прикажете, ваше благородие! — подобострастно откликнулся купец, метнувшись к двери и на манер лакея открывая перед начальником городской стражи дверь.***
Май готовился. Стоял в темной казарме, глядя на древко верных граблей. Удивительно, сколько всего они успели пережить за этот переход! Май тут же поклялся, что если выберется живым из этого проклятого всеми богами места, то обязательно обновит рукоятку, да и лезвия заточит, как и подобает. Вполне логичная мысль заменить грабли более легким, а главное настоящим оружием в голову частенько приходила. Но оборотень всякий раз гнал эти мысли прочь. Более легкий, привычный для руки клинок быстро выдаст его в Столице. Даже покойником, Дорский ухитрялся связывать своего ученика невидимыми путами. Его стиль владения клинком был слишком приметным, особенно для мастеров, знавших Жориха лично. Поморщившись, манул прикрыл глаза, стараясь выровнять, отчего-то бешено колотящееся в груди сердце. Его попытки оказались безуспешными. Звериная суть, лишившись зрения стала воспринимать окружающую обстановку еще острее. Сырость подземелья, воздух, пропахший потом сотен воинов, треск факелов, закрепленных на стенах, наводили манула на давно и тщательно скрываемые воспоминания. Воспоминания его первых боев на гладиаторском поприще. Тогда, когда еще не было Дорского, когда куратором их роты был господин Ульс, тогда еще просто командир десятой роты новобранцев-рекрутов. По сути, просто мелкая сошка, никогда бы не достигшая верха, если бы в один прекрасный день Май не решился бросить ему вызов.***
Солнце в тот год палило неимоверно. И от него не было спасения. От жары двоилось в глазах, жег горло сухой, раскаленный воздух. Нестерпимо болели ноги, стоптанные до крови долгими переходами. Рядом, неспешно шли такие же, как и он, приговоренные на долгие годы мучений и верной службы царю — рекруты. Впрочем, о верности речи не шло. Каждого военнообязанного тащили насильно, у каждого была своя причина, послужившая попаданию в долгосрочный ад. Подтверждению тому стали раскалившиеся докрасна цепи и деревянные колодки, сковывавшие шею и руки. — Эй, а ну пошел! — гаркнул один из надзирателей, заработав кнутом. Идущий подросток вскрикнул, повалившись в пыль. За ним следом свалилось еще пару обреченных. Ход был нарушен. Подтянулись другие надзиратели. Виновник тихонько заскулил, всеми силами пытаясь подняться. Сильная жара, отсутствие воды и усталость давали свое. Не помогал подняться даже исправно стегающий по спине кнут. Подросток с ужасом начал понимать, что даже боль перестает мотивировать его. Оказавшись на грани, стирается всякая чувствительность. — Скот, — рыкнул один из погонщиков, сплюнув. Он был опытнее других и понимал, что рекруту уже не жить. Махнув рукой своим помощникам, он пошел вперед. Вот-вот на горизонте должны были показаться стены Белграда. Обученные понимать своего командира с полуслова мужики подошли к страдальцу, отцепив его от общей колонны. Остальные рекруты вяло следили за этим, провожая товарища в последний путь. Тем временем, протащив страдальца подальше в поле, один из стражников вытащил клинок, не раздумывая, всадив сталь в живот подростка. Парнишка тихо упал в траву. Надсмотрщик же, оттерев клинок, вернулся в строй, заработав более привычной плетью. Указом царя-батюшки страже надлежало заботиться о будущих солдатах, однако никто не посчитал нужным сообщить, в чем же именно заключается эта забота. По меркам стражи добить издыхающий скот уже акт милосердия. Остальным рекрутам оставалось только шагать дальше. Никто из них ни разу не обернулся. Иссохшее тело умершего так и осталось лежать под присмотром вечного Солнца и задувающих с запада степных ветров… Вечер рекруты провели уже в Белграде. Новобранцев освободили из колодок, загнав в казарму. Впервые, после долгого перехода людям предоставили право немного отдохнуть. Впрочем, каждый из обреченных понимал, что настоящий ад их только ожидает. — И за что Белобог нас так не любит? — шептал, тихо скорчившись в своем углу один из мальчишек. Он, как и многие другие в их новосформированной роте был крепостным у влиятельного барона. Но из-за своей неуклюжести он быстро попал в немилость и был сослан в рекруты. — Хватит ныть! — осадил его другой мальчишка, известный в отряде своим взрывным характером и злым, цепким взглядом. Молодой и рьяный он больше напоминал необъезженного норовистого жеребца, зачастую получая от надсмотрщиков больше остальных. На его спине, груди и лице не сходили кровоподтеки и раны. Но сколько бы его ни били, он вставал, глядя на мучителей зло, и несокрушимо. На памяти остальных приговоренных он был единственным парнишкой, который никогда не жаловался на Белобога, на судьбу, на своего барина, отдавшего на верную смерть. Однако при всей своей запальчивости среди рекрутов общался он только с Плаксой — так втихаря прозвали между собой неуклюжего нытика. — Май! — загундосил мальчишка, хлюпнув носом. — Тут так темно, я боюсь! Названный Маем лишь фыркнул презрительно, но после недолгих раздумий произнес: — Что с тобой поделать? Иди сюда. Плакса улыбнулся, обняв своего товарища. Мальчишка тут же заснул. Подле своего товарища он быстро успокаивался. — И на кой-ляд он тебе сдался? — прошипел презрительно еще один из приговоренных. — Я в долгу перед его семьей. Это —малое, что я могу сделать для него, — спокойно ответил Май, поглаживая уснувшего парнишку по волосам. На следующий день новобранцев подняли рано, погнав на утреннее построение. Май шел настороженно косясь по сторонам, словно бы только выискивая лазейку, чтобы удрать. Надсмотрщик, заметив это, быстро пресек даже мысль о побеге, заработав дубинкой. Остальным новобранцам приходилось только поражаться той силе, что двигала этого парнишку действовать. Побитый, он выпрямился, вытерев рукавом грязной рубахи текшую из разбитой губы и носа кровь, встав в строй. Рядом по обыкновению захныкал Плакса, то и дело косясь на товарища. — Итак, говна куски! Запомните раз и навсегда! Тут вам не поле и не барский сортир! Тут армия! И спрашивать с вас будут не как с крепостных, а как с рекрутов! — заголосил, проходясь вдоль шеренги их командир — тучный и краснощекий мужик. Шагал он уверенно, держа под лопаткой нагайку. — За любой проступок последует неминуемое наказание! За попытку побега — смерть! Я же ваш командир, и обращаться ко мне надо «ваше благородие, господин Ульс»! Усекли?! — Так точно, — гаркнула рота единодушно. — А сейчас… — взгляд капитана невольно зацепился за Плаксу. В глазах благородия Ульса загорелся недобрый огонек. — Шаг вперед, новобранец! Плакса замешкался, недоуменно оглядываясь. Он долго соображал, кому именно следовало выйти. И лишь когда стоящий рядом Май легонько подтолкнул его, парнишка неловко шагнул вперед. — Имя? — презрительно прищурившись, выплюнул командир. — Б-бакота… Стоящий рядом Май покачал головой, прикрыв глаза. В тот же миг Плакса полетел на землю, держась за пораненную щеку. — Как я сказал называть меня, ты, чернобожий выродок?! — Ульс торжествовал. Это читалось в его самодовольной ухмылке, в румянце, украсившем щеки и в масляном взгляде. — Простите, — проканючил Плакса. — Ваше благородие господин Ульс, — дополнил его командир, наступив Плаксе башмаком на голову. — Жри землю, тварь, пока не запомнишь, как надо обращаться к твоему господину и командиру! Парнишка заплакал, отчаянно задергавшись. Командир же только сильнее вдавливал каблуком его голову в песок. Стоящяя поодаль рота потупилась. Всякий понимал, что на месте Плаксы мог оказаться кто угодно. Бакота заплакал, отчаянно замолотив в воздухе руками. — Прошу, пощадите! — закричал он, отчаянно хрипя. Второй башмак господина Ульса переместился ему точно на спину, одним ударом вышибив из груди весь воздух. — Ваше благородие господин Ульс, — педантично поправил его командир, замахнувшись нагайкой. Плакса завыл, отчаянно и обреченно. И чем жалостливее становился его вой, тем больше распалялся командир. Он и сам покраснел от натуги, раз за разом хлестая провинившегося. Рота поспешила отвести глаза от кровавого торжества, внутренне содрогаясь от этой неслыханной жестокости. Даже помощники командира, уже закаленные войной люди, стоящие неподалеку про себя отметили, что в этот день «ваше благородие» изрядно перегибает палку. — Остановитесь, ваше благородие, господин Ульс, — командир обернулся, опустив плеть. Говорившего он быстро вычислил, тут же отступив. В тот же миг внутренний голос прошептал ему, что ломку этого мусора надо было начинать не с самого слабого, но с самого норовистого. И теперь, глядя на дерзкого пацаненка Ульсу, пришлось признать, что скота, валяющегося сейчас в беспамятстве, надо было оставить на закуску. — Один шаг вперед, живо, — рыкнул капитан, развернувшись всем корпусом, и убирая ноги со спины Плаксы. Вперед Май вышел покорно, но Ульс быстро понял, что за равнодушием скрыто сердце настоящего бунтаря. Бунтарей Ульс любил, особенно ломать. — Я разрешал говорить? — командир стремительно подлетел к парнишке. — Никак нет, ваше благородие, господин Ульс, — равнодушно отозвался парень. Его показное равнодушие было последней каплей в небольшой чаше терпения господина Ульса. В тот же миг командир вскинул руку, замахнувшись нагайкой. — Тогда почему ты заговорил, тварь? — рыкнул он. — Потому что не считаю, что вы имеете право убивать собственность нашего царя-батюшки, — мальчишка неожиданно ловко уклонился от просвистевшей у него над головой плетки, заставив щеки господина Ульса окраситься пурпуром. — Я разве разрешал тебе что-то считать?! Или думаешь, тебе тут позволено думать? Ты никто, и звать тебя никак! Ноль без палочки, уяснил! — загорлопанил мужчина вновь подняв на рекрута руку. Остальные новобранцы поспешно отвели взор. — Господин Ульс! — капитан, так и не замахнувшись, замер. К шеренге не спеша, шёл мужчина. Ослепительный блондин, высокий и подтянутый. Его можно было бы назвать красивым, если бы не жуткий шрам, рассекающий его правую щеку. Тянулся шрам по шее до самого низа, теряясь в складках белоснежного воротничка. — Господин Дорский, чем обязан? — лицо господина Уэльса потемнело. Он поспешил отвесить собеседнику уважительный поклон. Дорский кланяться не стал. Лишь легонько кивнул, окончательно подтвердив, что по статусу стоит на порядок выше командира десятой роты. — Вы так орали, что потревожили моё утреннее чаепитие. Я всего лишь решил поинтересоваться, что вас так разозлило, — вежливо ответил Дорский, чуть приподняв уголки пухлых губ. — Воспитывают молодняк. Уж больно непокорные пришли. Обычно мясо тихое приходит. А это… — сокрушенно пожаловался Ульс Дорский удивленно вскинул брови, невольно покосившись на окровавленное тело валяющегося неподалеку Плаксы. Затем он внимательно прошелся вдоль шеренги, пристально рассматривая бледные, вспотевшие лица новобранцев. Взгляд его ненадолго задержался на Мае. На какой-то миг их взгляды встретились. Май поспешил опустить голову, Дорский же вздрогнул, схватившись за пораненную щеку. — И это вы называете непокорным? — Дорский выглядел ошарашенным. — Как же, по-вашему, должен выглядеть покорный тогда? Надеюсь, вы еще не забыли, по какому поводу я вообще тут нахожусь, капитан? Это не исправительная колония, капитан! Наша цель не замучить их до смерти, наша цель воспитать верных слуг царя-батюшки! Куда только смотрел прошлый канцлер*? Теперь я не удивлен, почему царь-батюшка лично назначил меня на эту должность! Я должен немедля доложить обо всем высшему начальству! — Ох, что же это вы! Не стоит судить так категорично! — Ульс смертельно позеленел, перекрыв своей тушей дорогу новому канцлеру. — Все это лишь досадное недоразумение! Наверное, вы просто все не так поняли! Этот рекрут просто показывал свои умения, только немного перестарался, — с этими словами Ульс кивнул в сторону застывшего Мая. Остальная рота испуганно выпучила глаза. За подобные речи их товарища могли запросто обезглавить. Впрочем, Дорский не был настроен казнить невиновных. — Значит, я вынужден буду доложить начальству о том, что вас следовало бы научить правильно отдавать приказы. Если вы не врете, то вы же видели, что ваш солдат избивает другого солдата? Почему же не вмешались? Прямое игнорирование предписаний? — Не успел, — голос Ульса звучал настолько искренне и виновато, что проняло даже Дорского. Канцлер презрительно скривил губы, решительно зашагав прочь, к зданию командования.***
Вечер стал желанной передышкой для новобранцев. Рекруты с большой охотой наелись армейской похлебки и беспрепятственно позволили охранникам загнать себя обратно в казарму. Май, по обыкновению забился в угол, прижавшись горящей спиной к холодной стене. По его щеке покатилась одинокая слезинка. Дорский не успел во время остановить их командира. Прибывшие на место происшествия лекари дали ясно понять, что после таких травм и силачи редко выживают. Не выжил и Плакса, к вечеру скончавшись. Удивительно глупым показалась парнишке судьба этого человека: пройти такой тяжелый переход, чтобы скончаться на первый же день учений! Не это ли называют иронией судьбы? Двери казармы со зловещим скрипом разъехались в стороны, заставив рекрутов испуганно отскочить в стороны. В помещение вошли пара бравых солдат. — Кто из вас Май? — крикнул один из них. Рекруты взволнованно переглянулись — Я тут! — ответил парнишка, выходя на свет. Солдаты брезгливо осмотрели его. Худосочный, костлявый, весь израненный, он смотрелся жалко. Они отчаянно не понимали, почему таким скотом вдруг заинтересовался сам господин Ульс. — Пошли. И без глупостей, — наказал говоривший. Май кивнул, выходя. Бежать он пока все равно не собирался. Территория казарм для рекрутов утопала во мраке, где-то на стенах перекрикивались постовые. Май шел спокойно, даже расслабленно, чем вызывал немалое удивление стражи. Сам же парнишка философски рассудил, что от судьбы не сбежишь. А раз бежать не получиться, значит, надо встретить ее во всеоружии.***
— Господин Ульс, мы привели его, — отчитался все тот же страж, впихивая в кабинет рекрута. Парнишка вошел, окинув помещение пустым взглядом. — Хорошо, свободны, — Ульс поднялся из-за стола, подхватив свою фирменную нагайку. Солдаты, вежливо поклонившись, вышли, закрыв дверь. — Догадываешься, зачем ты здесь? — капитан не спеша, подошел вплотную к Маю. — Нет, ваше благородие, господин Ульс, — бесцветным голосом отрапортовал новобранец, так и не подняв взгляда от пола. — Странно, утром ты был посообразительнее… — хмыкнул недовольно Ульс. — Мне было приказано не думать, ваше благородие, господин Ульс, — тихо ответил рекрут, ссутулив спину. Ульс рыкнул, схватив рекрута за волосы, и резко дернул на себя, запрокинув парню голову. — Смотри мне в глаза, тварь! — истерично крикнул он. — Думаешь, тебя спасёт напускное спокойствие? Май молчал, широко распахнутыми глазами глядя в лицо беснующегося командира. Его равнодушный, абсолютно инертный взгляд пуще прежнего разозлил господина Ульса. Мужчина побагровел. Он хотел увидеть страх, мольбу в глазах своего подопечного, из-за которого сегодня так некрасиво подставился новому канцлеру. Но в этом отсутствующем взгляде не было и намека на смятение или же покорность. Парнишка просто отрешился от происходящего, умело закрыл сознание от непрошенных гостей. Ульс не содержался, отвесив новобранцу пощечину. Бить командир умел. В шее паренька что-то хрустнуло. По щеке потекла свежая кровь. — Больно? — мужчина усмехнулся, вновь задрав голову парнишки вверх. — Никак нет, ваше благородие, господин Ульс, — откликнулся послушно малец. Губы командира изогнулись в зловещей улыбке. Он умел быстро злиться, но так же и успокаиваться он умел скоро. Ульс быстро понял, что обычными запугиваниями ему не разбить мощной скорлупы напускного спокойствия своего подопечного. А сейчас, глядя на упрямца, Ульс осознал, что до дрожи хочет увидеть его страх и то, как он будет молить о помощи, просить, чтобы милостивый господин Ульс простил его за дерзость. — Это хорошо, что у тебя ничего не болит, — Ульс медленно обошел вокруг замершего рекрута. — Ведь в гладиаторских ямах с серьезными ранами долго не повоюешь! Май пока не знал, что такое гладиаторские ямы, потому отреагировал равнодушно, тем самым только раззадорив интерес господина Ульса.***
В голове было непривычно пусто. Израненное, истекающее кровью тело действовало скорее на инстинктах, нежели подчиняясь воле сознания. Перед взором мелькали десятки разозленных, разгоряченных битвой лиц. Сверкала побуревшая сталь, пахло потом и смертью. Знай Май, что именно за забаву придумает себе его командир, он бы наплевал на гордость, позабыл честь. Он бы упал перед ним на колени, молил о прощении, только бы никогда не попасть в этот ад, именуемый гладиаторскими ямами. Поначалу все шло не так плохо… До того самого момента, когда ворота распахнулись и его с еще десятком угрюмых уголовников не выпустили подобно зверью на поле сечи. Каждого на выходе осчастливили, выдав оружие. Маю досталась мощная секира, которую он даже поднять не был в состоянии. Так и носился по полю с этой гирей, уворачиваясь от налетающих со всех сторон воинов. По сигналу рожка сеча началась. Внезапно вспыхнувшая в глазах вояк ненависть, решимость, с которой они убивали друг друга, до дрожи в коленках испугала мальчишку. А когда его ранили в первый раз, пришло четкое осознание всей тяжести и безысходности положения. Дурацкая секира больше мешала, нежели помогала, и парнишка быстро избавился от оружия, принявшись загнанным зайцем метаться по полю. Однако убегать было некуда. Лишь победителю будет позволено выйти из этой западни. На его окрики, мольбы стража попросту не реагировала. Зато реагировал господин Ульс, сидящий на передних рядах. Заметив его торжествующий взгляд, Май побелел от гнева. Не страх, но уже злость руководила его затухающим сознанием. Невольно вспомнилось искаженное ужасом лицо дурачка-Плаксы, беспомощного перед жестоким ублюдком, возомнившим себя божком местного разлива. Сам не осознавая, что он делает, парень ринулся обратно, в сгущающиеся над дерущимися клубы пыли. Пыль-то его и спасла. Укрыла от пытливых глаз нетерпеливой публики, охочей до зрелищ. Надежно скрытый, парень позволил себе вольность — выпустил когти, ринувшись на врага. Для оружия он был слишком слаб, но верные когти оборотня никогда его не подводили. Спасли его и тогда. Не помня себя, он дрался с отчаянием безумного, вспарывая подворачивающимся под руку воякам животы, налетая со спины и вгрызаясь зубами в шею. В этому ему, помимо собственных когтей помогла старенькая, изъеденная ржавчиной шашка, которую он успел выбить из рук одного убитого им наемника. Он и сам не заметил, как стал упиваться боем, вернее резней. Запах крови будоражил кровь, вид бледно-розовых кишок ласкал взгляд. И под этой эйфорией ему уже не было дела до собственных ран, до усталости. Остановился Май только тогда, когда один из воинов ударил его по голове, заставив повалиться на песок. Тогда-то ему пришлось вспомнить, где он и кто. Выронив окровавленную шашку, он мешком повалился в пыль. Победитель пнул мальчишку в живот, заставив перевернуться. Май, надрывно захрипев, упал на спину, запрокинув голову. Над ним стоял мужчина. Простой человек. Необычайно сильный, он усмехался, скаля зубы. В его руке блестело древко копья. Им-то этот вояка и воспользовался. Но, если в прошлый раз удар он получил древком, то сейчас его шею должен был пригвоздить к земле наконечник копья. Острый, с рваными краями, он выглядел до омерзения притягательно, приковав все внимание Мая. Он успел пронестись к самой шее, да так и застыл, словно бы в нерешительности. Затем, вообще исчез. Исчез вместе с воином. Вместо них на горизонте вырисовался мужчина. Красивый блондин, вид которого портил только жуткий шрам. Май прищурился, силясь вспомнить, где же он видел его. За ним шел еще один важный господин, украдкой оглядываясь по сторонам. — Итак, господин Ульс, что же я вижу? — Дорский усмехнулся, пристально рассматривая Мая. — На лицо явное нарушение… — Ваше высокоблагородие? — Ульс смотрел не на Дорского, но на мужчину шедшего сзади. — Я всего лишь наказывал виновного, ясно! Вы и сами видели с утра! В конце концов, это мои подчиненные… — Вот, значит, как вы устав трактуете, Ульс, — мужчина шедший позади Жориха вздохнул. — Признаться, Дорский, я до последнего не верил, что подобное происходит в нашей армии. Но то, что я увидел лично… — Как видите, решение батюшки-царя было очень полезным для нас. Из-за повальной коррупции мы оставались слепы к реальному положению дел. Ведь капитан Ульс отнюдь не единственный, кто откровенно превышает свои полномочия. Детально я описал это в своем отчете, - вмешался Дорский. — Да, я его видел, — кивнул мужчина важно. — Хорошо, что я смог воочию убедиться во всем. Капитан десятого отряда, ваш чин, все привилегии и звания будут аннулированы сегодня же. Так же, отныне вам запрещается занимать в армии любые управленческие должности. Соответствующие записи писарь затвердит. Завтра на рассвете состоится официальная часть трибунала. Советую вам морально, и физически подготовится. На это все. С этими словами важный человек поспешил удалиться прочь, оставив Дорского и бывшего командира Ульса наедине с мальчишкой. — Что, теперь доволен? — зло выплюнул Ульс. Лицо исказилось гримасой гнева и отвращения. — Из-за какой-то падали подставил меня! Ну, погоди, не долго тебе править этой шарашкиной конторой осталось. Ты не бессмертен, помни об этом! С этими словами командир от души пнул рекрута, уйдя прочь. Дорский же, проследив за его уходом, склонился над полубесчувственным парнишкой, провел рукой по спутанным, заляпанным кровью колтунам, обвел пальцем контур растрескавшихся губ. — Дайте хоть умереть спокойно, — прохрипел парнишка тем временем. — Разве пристало оборотню так говорить? — Дорский хитро прищурился, следя за тем как быстро «возвратился с того света» мальчонка. — Да, я знаю, кто ты и я не буду тебя выдавать. — Почему? — только и смог прошептать пораженный мальчишка. — Нравишься ты мне, — Дорский подхватил рекрута на руки, зашагав прочь с арены. — Так что будь добр, пока не утолишь мой интерес, не смей умирать. — Да я сам тебя убью, — злобно рыкнул мальчонка, оскалив моментально удлинившиеся клыки. — Придет время — убьешь. А пока я развлекусь с тобой всласть, — оборвал его Дорский.***
Губы Мая тронула невольная усмешка. Вот уж чего он точно не ожидал, так это вновь попасть в бездну, именуемый гладиаторскими ямами. Впрочем, он уже был не просто запуганным мальчишкой, но настоящим воином, имевшим за плечами не одну битву. Потому предстоящее погружение в ад оборотня не страшило. Волновало лишь то, сдержит ли Добрик свое обещание, и не вспомнит ли часом господин Ульс своего бывшего рекрута, послужившего причиной раскрытию целой сети коррупционеров и продажных военачальников. — Эй, пацан, твой выход! — вывел оборотня из размышлений окрик ведущего. — Иду, — крикнул ему манул. — Готов? — ведущий тут же подскочил к Маю, подозрительно косясь на грабли. — Может, вам оружие выдать? — Давай, — оборотень двинулся вперед. Все же, на мощность изрядно поношенного древка он не мог положиться, решив перестраховаться. За Маем поспешил и ведущий, на ходу всучив манулу старенькую шашку. Ему-то уж точно было все равно, кто выживет, а кто умрет в предстоящей резне. Его заботой было вовремя дать сигнал, и следить, чтобы гостям не надоела кровавя забава.