Колыбельная моего старшего брата...

Скользкое и влажное помещение стекает перед глазами, я задыхаюсь холодным, обжигающим своей невозможной и нереальной оболочкой, воздухом. Воздухом твоего дома. Смотрю на мрачный потолок, светит коварный месяц… Ты украл мою душу, Рихард… Влажная засуха, неестественное положение моего тела, привязанное к твоей жёсткой кровати, душа твоего гнилого дома — все разрушающие стихии — пытаются погубить меня, уничтожить и разорвать на части. И ты тоже. — Пауль, братик мой, не плачь, слёзы — это конец… И, казалось бы, всё шло, как ни в чём бывало, чувствовал я, что наша с тобой связь потечёт в другое русло, когда шёл в этот поганый вечер к тебе. Хотел узнать, что с тобой стало. А вслед за тобой самый оглушительный тембр из всех ночных звуков, словно пронзительный звук из ружья, — твой голос. Я вижу, что ты такой же сломленный, как я. Старший брат, я, наконец, нашёл тебя… Но и тогда, и даже сейчас, я не подозревал, что все загадки прояснятся и ужаснут меня своей откровенной чудовищностью. Я видел их мёртвые глаза. Не выражающие ничего, кроме безликой пустоты. В твоей комнате тихо, прохладно, но я горю оживающими картинками нашего с тобой далёкого прошлого. В памяти всплывают звуки — тихие, грустные, стонущие… Они зовут нас с тобой в тот далёкий день, когда мы ещё были знакомы. Но сегодня, чёрт побери, мы познакомимся заново. — Рихард, когда пойдёшь к Мюллерам, возьми Пауля с собой, а то он совсем заскучал.  — Хорошо, мама… Очертания твоего родного профиля сливается с темнотой внутри тебя — я всегда её видел, её растущее сумасшествие, но не знал, в чём именно она проявляется. С детства ты отличался своими притягательными глазами, оставляя отпечатки восхищения во мне. Ты был во мне. Глубоко внутри. Всегда. — Рих, когда я вырасту — я стану фокусником, буду творить чудеса. И буду смешить тебя, чтобы ты, наконец-то, улыбнулся… Помнишь, у меня был перочинный нож? Я не расставаться с ним… Но я подарил его тебе, потому что ты был всегда на первом месте. Блики, мгновение за мгновением отражают капризные настроения — это наши тени. Мы знали давно, что между нами есть что-то неправильное. Что-то больше, чем братское… — Пауль, у тебя ведь вроде брат есть?  — Да.   — А где он?   — Я не видел его уже давно… И как бы велико не было убийственное расстояние между нами, приплыв на наш остров, мы понимаем, что сделали лишь половину пути страданий. Мы будем страдать рука об руку. Тонкие струйки дыма сигарет до сих пор расстилаются белым покровом — я даже прикрывал тебя от родителей. Знал, что они ненавидят курящих людей. А ты куришь до сих пор. — Пауль, где Рихард прячет свои сигареты? Ответь.  — Мам, он не курит… Наши зрительные контакты плыли всё дальше и дальше от сказочного города, в который мы верили в детстве, с его обычаями, тихими и нелюдимыми обитателями, загадочными и нереальными, как тёмный бор, в котором они родились. Мы жили там только вдвоём, и не пускали туда никого. Мы видели, что эти два состояния почти неразличимы, что они сосуществуют в различных сочетаниях на скользящей шкале, лишённой строго фиксированных точек. У нас всё было слишком непросто. — Пауль, не говори об этом маме, хорошо? Я принесу тебе щенка, если ты ей не расскажешь. Ты ведь хочешь щенка? Я вздрагиваю от плачущей ностальгии, а ты смотришь. На меня. Обнажаешь свою настоящую сущность, которую я не мог до конца разглядеть в твоих многозначительных взглядах. Ты так соблазняешь меня? — Пауль, я и мать надеемся на тебя. Не иди по стопам Рихарда. Не повторяй его ошибки…  — Пап, почему вы скрываете от меня, что произошло с ним? Куда он ушёл? В полусне я слышу детский смех, когда мы, мальчишки, играли в прятки — ты всегда был неуловим. А я никогда не мог тебя найти. Я плескался и утопал в твоём образе, захлёбываясь и задыхаясь им изнутри — хотел быть похожим на тебя. Хотел быть тобою… Быть одним целым — неотделимым. Ты манил меня своим загадочным образом, оставляя после себя маленькие записки. Я до сих пор их храню. Даже через столько лет. И тоже начал курить, повторяя за тобой, хоть у меня и аллергия на эту горькую дрянь. Теперь наша черта пришла к концу. Моя и твоя. Я словил тебя… Но я боюсь. Боюсь тебя, грязная мразь — гнида, которая… Оглядываюсь: трупы мужчин, их дохера много… Рихард, это ты их убил? По новостям показывали, что в городе завёлся маньяк-некрофил с гомосексуальным клеймом — совпадение ли это? Ты ведь и есть он? Да? И если это так, то… Что же ты сделаешь со мной? Когда завязанный я лежу на твоём ложе, когда я застукал тебя за мастурбацией перед мёртвыми телами, когда я, наконец-то, пришёл к тебе. Такой уязвимый и беспомощный, поглощённый твоими глазами. Доведёшь до смерти, а потом? Всё дело, что привидений слишком мало, или нет совсем. Есть только я и ты. Убитые друг другом. — Рихард, они сказали, что хотят отправить тебя в псих-больницу… Но ты ведь нормальный! Они не имеют права так с тобой поступать!   — Мне главное, чтобы ты считал меня нормальным. На них мне плевать. И я не особо удивлён. Теперь я знаю, что за силуэтная темнота росла в тебе, что именно ты так тщетно скрывал ото всех. От меня. Вглядись поближе в мельчайшие чешуйки, постоянно падающие с кожи тех, кого ты лишил возможности жить и дышать, и ты увидишь тщательно выделанные кристаллические многоугольники, поверхность которых состоит из прозрачных, кератиновых пирамид. Они — подобно кровельной дранке, расположились вокруг центрального волокнистого стержня. И не говори, что не видишь. Ты всегда возбуждал меня… Мой хрупкий мозг ломается от твоих искушений. Я только и ждал момента, чтобы ты меня… — Глупый Пауль, как ты умудрился так порезаться?  — Рих, я не глупый! Всё сходится к одному. Твой взгляд вырезает из меня всё живое — что ты хочешь этим сказать? Ходишь медленными и нервными шагами по комнате, вырисовывая круги на холодном полу, внимательно следя за мною. Тупорылые люди всегда ненавидели в тебе твою непохожесть на всех. — Маленький, маленький и глупенький братишка… так… Пауль, не ходи за мной, лучше иди назад домой. Родители будут волноваться. Здесь опасно находится…  — Но я хочу пойти с тобой! Раздаются крики осенних ворон. Все части нашего с тобой существования, чем бы мы ни были, ощущали континуум за тем, что мы считали смертью. Мы родились мертвецами, но не видели смерть. Мы были двумя разными частями, но не имели права существовать отдельно. Мы были созданы, чтобы отнимать кислород друг у друга. Целовать наши губы до идентичной крови на коже. Кусать, драть и пиздить… Два зелёных огня, таких испытывающих, наполненных маниакальными слезами, блестят. Рихард, ты плачешь? — Не подходи, Пауль, тебе лучше уйти…  — Рих, я боюсь за тебя. Я не могу оставить тебя просто так… Неважно, что вызывает остановку сердца — собственный мозг или недоброжелательные мысли и действия других. Жизнь гибнет от шока. А мне уже нечего терять. Необычайная скорость, при которой картины следуют одна за другой в хронологическом порядке. Я ждал этого всю жизнь. Все годы, с кем бы я ни был, во мне мелькала только одна мысль: где ты, мой старший брат? Рихард, вернись… Вернись, мать твою. Ты убежал из дома, поругавшись с родителями уже окончательно, оборвал все связи, не оставляя мне хоть какую-нибудь подсказку, где найти тебя. Ты лишь молча поцеловал мои дрожащие пальцы и исчез. Навсегда. — Мам, как ты можешь так о нём говорить — он же твой сын! Такой же сын, как и я!   — Пауль, милый, понимаешь… Рихард… он не в порядке… Поэтому… Даже в тех прошедших мгновениях ты убивал меня. Тихо и потихоньку, заражая собой. Резал мои кровавые вены, ослеплял своим чёрным сиянием, ставил жёсткие отметины, заставляя кричать от этого невыносимого и неправильного влечения к тебе. Я даже сделал татуировку с твоим именем. — А когда мы снова пойдём на озеро?  — Скоро, братик, скоро… Родители считали тебя психически-больным, когда нашли твои рисунки, заляпанные кровью животных — голоса, мучавшие тебя ночью, полностью захватили твою двойственную суть сейчас. Назад дороги нет. Знакомые считали тебя аутистом. Никто не понимал тебя, а я не мог. Даже сейчас не могу понять, почему ты молчишь, приближаясь ко мне. Изверг, зачем же ты так со мной? — Маленький шалун, ты всё-таки нашёл меня… — говоришь с придыханием, словно голодный хищник. Ну, давай, я готов ко всему! Я весь для тебя, так сделай это со мной уже наконец! Чего ты так ждёшь?! Я вижу твоё лицо, и мне хочется сжаться от боли и осознании конца. Ты — моя боль, но только ты можешь вылечить её. Я стискиваю зубы, твоё сильное тело полностью нависает надо мной. Кульминация моей, пропитанной тобой, жизни… — Братик, почему ты плачешь? Я же говорил: слёзы — это конец… — твой голос предательски дрожит. Ты взволнован. Слеза катится по твоей бледной щеке. Мы плачем оба, потому что понимаем, что это — конец начала. Мы — взрослые мужчины… — Пауль, вставай!  — Ри-их, отстань… Дай поспать…  — Вставай, Пауль! Посмотри на рассвет — я никогда не видел ничего более красивого … Ты содрал с меня почти всю одежду, поглаживаешь меня твёрдо, будто в последний раз. Две животных части сливаются воедино, прикрепляя к себе твои руки. Морда волка, морда койота, твоё лицо… Я еле и смутно различаю всё это. Эти мерзкие твари и сущности захватили твою беспомощную душу — она кричит мне о помощи. Всегда кричала, но никто её не слышал. — Рихард, не уходи, не оставляй меня, пожалуйста…  — Я здесь, Пауль. Рядом. Я никуда не ухожу. Кровавая луна освещает твоих демонов, Рихард. Они пожирают сознание, царапая твоими когтями меня. Я не могу отвести взгляда от твоего лица, которое сменяется чужим всё быстрее и быстрее. Эта гнида захватывает тебя… Теперь ты больше не убежишь от меня? Не оставишь одного? Твоя горячая плоть упирается, ты кусаешь губы от напряжения до ран. Зверь приближается, касается меня, хочет меня… В тебе течёт чёрная кровь, в твоём сердце провальная дыра, в твоих глазах только… — Убей их, они не достойны жить, Пауль, пойми меня… Люди — это зло… Ты на пределе как тогда, когда сжимался от злости, но сейчас ты не в гневе. Ты… — Пауль, всё будет хорошо… Показатели смерти у живых сто процентов, каждого из нас сочтут клинически мёртвым. Но я умер, когда родился твоим младшим братом. Я видел, как ты плевался и кашлял кровью, но не рассказывал об этом никому. И раздражался, когда я волнуюсь. Я всегда волновался за тебя. Ты был болен не только физически и морально, ты был больным в душе. Ты болен, Рихард. Закомплексован и разорван в клочья собой. — Рих, а когда ты научишь меня плавать?  — Позже, братик, позже… Ты всегда откладывал. И исчезал, подобно ночи утром. Мне не хватало тебя, я не мог насытиться тобой до конца. Мне было мало проведённого времени с тобой. Ты — тень гротеска… А я ждал тебя. Всегда ждал. Бежал за тобой, подобно влюблённому псу за хозяином, я был твоей тенью. Но ты был слишком быстр и хорошо убегал. — Что, Поль? Твой брат совсем ебанулся, что скоро тебя трахать будет?  — Заткни свою пасть, мать твою. Мой брат не ебанутый! Я всегда защищал тебя, хоть ты меня об этом не просил. Я не знал, что именно ты ощущаешь, когда все тебя ненавидят. Все хотят и хотели видеть твои страдания. Но я не верил им. Ни им, ни родителям. Я всегда был на твоей стороне, но не знал тебя до конца. Я всей поганой душой хотел убить этих мерзких тварей, которые обсирали тебя. Мне хотелось отмудачить их, отправить в самый страшный ад. Я хотел видеть, как они горят в безжалостном огне, утопают в их собственной грязной крови, захлёбываются слезами беспомощности, когда они оскорбляют твоё имя. Но я ничего не мог поделать… Меня это так бесило, чёрт подери! Я ничего не мог сделать для тебя! — Пауль, обещай, что ты будешь счастливым. Даже если меня рядом не будет. Ты обещаешь мне?  — Рих, что за хрень ты говоришь? Мы всегда будем вместе. Конфронтация со смертью — это только один из аспектов психоделического опыта. Твоя ледяная рука скользит по моей возбуждённой плоти. Дыхание зверя обжигают кожу, звуки доносятся чётче. Все картины, словно длинная лента, едут как спешащий поезд. Пульс теряется в мигании, и больше грёбаного контроля не будет. Больше не будет недомолвок, лжи и лицемерства, мать их. Вся игра между нами — светлые воспоминания, душевные разговоры по ночам, ребячьи проказы ранним утром — брат, хватит убегать от меня. Хватит, пожалуйста! Я разве не нужен тебе?! — Пауль, у тебя ужасный вкус.   — Почему? Нелле очень милая…   — Если ты продолжишь общаться с ней, то ко мне не подходи.    — Но Рих, почему?   — Не задавай лишних вопросов. Кажется, что это произошло после того, как ты ушёл в порыве гнева, когда увидел меня с соседской девчонкой. Я до сих пор помню тот твой взгляд — полный боли, презрения и… Ты ревновал меня? Ревновал? Поэтому на следующий день я мельком увидел тебя трахающимся со своим приятелем по тренингам. В тот момент я понял две вещи: Ты — тащишься далеко не от девчонок, и я сам тебя… — Пауль, ты единственный, кого бы я не смог убить… Пыль в моих лёгких и мёртвые кости в твоей квартире. Три сущности рвутся овладеть мною — отыметь по полной, убить к чёртовой матери, выебать нахрен, высосать все внутренности. Но ты… Почему ты так смотришь на меня? Словно мы выживали, измучились за всё это время, а теперь встретились снова. Потому что всё неправильное было поддержано, а правильное нет? — Братик, а это правильно, когда два парня целуются?   — Пауль, зачем тебе это?   — Сегодня я кое-что увидел… Мимолётность. Полчаса, час, два часа — это бесконечный и невыносимый предел. Страх сменяется мгновением на секунду, наши тела максимально приближены. Наше дыхание… Вот. Вот этот самый момент. Всё сводится к одному, одному и правильному концу. Лёгкое, но плотное прикосновение, мягкость твоих губ сводит меня с ума. Завязанные руки сжимаются от скрипа в моей голове. Во сне течёт мольба, а сейчас — ты реален. Я чувствую тебя, сквозь всё тяжёлое бремя, свалившееся на твои маниакальные влечения к трупам. Ты — моя любимая дрянь. Бесконечное мучение — наркотик, которым я никогда не смогу насытиться… Я отдаю себя, дарю, подчиняюсь. Возьми уже меня… Манипуляции твоих сладких и грешных губ — именно так и должно быть. Твой влажный язык пробирается сквозь мои сжатые губы, потому что так правильно. Наш первый поцелуй… Это правильно… Всегда было правильно. — Рих, а на кого ты поступаешь?  — На хирурга.  — А я могу приходить к тебе на пары?  — Конечно, мне будет скучно без тебя… Первая фаза психоделического процесса на этом уровне может быть вызвана космическим поглощением. Мир кажется тёмным и угрожающим, как клаустрофобный кошмарный сон, но я не убегу от тебя. Не могу. И никогда не мог. Даже если бы ты меня не завязал сейчас… Не смог бы. — Рих, ты слишком быстро бегаешь! Я уже задолбался за тобой гнаться! Давай лучше в шахматы поиграем. Теперь я вижу это. Реальность для нас — ненасытный монстр, питающийся нашим расставанием. Я задыхаюсь без тебя, Рихард. Ты — мой грязный и испорченный воздух. Мы ляжем в этот гроб вместе, будем мучить совесть друг друга, вышибая хрупкий череп. Я буду биться в твою стену, до конца, пока не сдохну, и даже после смерти буду болеть тобой. Я всегда чем-то обеспокоен, потому что тебя нет рядом. В школьные годы я мучился вопросом: Куда ты исчезаешь каждую ночь? — Рих, почему ты так странно себя ведёшь? Ты убивал уже тогда… Напихиваясь дешёвой наркотой до очередного передоза, ложась в постель с парнями из стрип-клуба, терроризируя при этом мои чувства… Рихард, ты оставался моим идолом. Светлой далёкой звездой, которую я не мог поймать, взять в руки, прижать к сердцу и никогда не отпускать… — Почему ты такой стеснительный, Пауль? Хватит краснеть, как девчонка. Я же просто обрабатываю твою рану… Твоя рука хватает меня. Ты с каждым разом всё грубее и грубее… Звери проснулись, ты не в силах их контролировать. Проявление светоносного существа, испытания и вопросы без слов… Рихард, мне уже больно, остановись… — Рихард, давай на выходных на футбол сгоняем.  — Прости, я не смогу. Гаснущая свеча мелькает, вот-вот обещая потухнуть. Потухла и надежда, что ты отпустишь меня. И я счастлив, но ты хочешь меня мёртвым. — Рих, Рих! Пойдём, поиграем!  — Нет, Пауль, не мешай своему брату делать уроки.  — Не беспокойся, пап, я уже их сделал. Пауль, сыграем в прятки? Только водишь ты!  — Хей, почему опять я?! Я тогда уже водил!   — Потому что я старше.  — Так нечестно! Морда волка появляется и маячит снова, скалясь. Приближается с этой своей животной злостью — силой, которая разрушает всё на своём пути, превращая клетки в хаос. Отвали от моего брата, дьявол… — Мой глупенький братик, зачем ты пришёл? — твой прокуренный голос превращается в ту самую колыбель. Жуткую и рыдающую. Тебе тоже больно, но чудовище сильнее. Кадры прошлого сводятся как мерцающие очертания. Я не глупый, Рихард, я не глупый… Я просто… — Рих, я… — всхлипываю, словно вечный ребёнок, когда ты стягиваешь с меня бельё. Твой голос — то громкий, то тихий, то приближающийся, то отдаляющийся — на минуту замолкает. В безумных глазах койота пронёсся твой здравый взгляд, полный вины. Но только на мгновение: — Ты презираешь меня? — неуловимое движение за спиной. Ты слегка возвышаешься. Нет. Я не презираю тебя, я… — Ответь, Рих: ты и есть тот маньяк-некрофил, которого боятся все в городе? — мой шёпот на пределе. Одно дело — нездоровое влечение к родному брату, другое — застукать его за убийствами. — Рихард, запомни: анархия — это не свобода…  — Но пап… Горячие руки начинают свои действия настойчивее. Рихард, ты ешь ангелов, питаешься их крыльями, и тебя рвёт. Тебя тошнит от перьев. На другом конце зеркала, монстр — это ты. — Глупыш, заткнись… — вжимаешь меня сильнее, и я проваливаюсь в бездну. Забираю тебя с собой, мы падаем вниз в пасть наших параллелей. Где никто нас не разлучит. Никто… — Рих, я не могу заснуть…    — Рассказать тебе сказку?    — Давай, а про кого?    — Про мальчика, который хотел разгадывать тайны… Я помню, как твой голос прерывался. Ты никогда не читал мне вслух истории. Ты придумывал их сам. Пел мне песни про далёкие и волшебные миры, где есть моря из шоколада. Но одна твоя колыбельная до сих пор звучит у меня в ушах. Моё сердце сжималось, когда ты пел её — томно, с придыханием… — Позволь мне увидеть, не закрывай глаз… — ты в упор смотришь на меня. Видишь моё смущение, мой страх… — Ты прекраснее, чем восходящее солнце… — Рихард, откуда эта кровь на полу?  — Это не кровь, мам… Это… Родители не любили тебя, как меня. Они наплевали на все надежды, касающиеся твоего будущего. Они считали тебя безумцем и постоянно водили по психологам. Мне было так досадно, что я не могу ничего для тебя сделать. Меня злила до сумасшествия моя беспомощность, я бил ногами ни в чём не повинную дверь от грёбаной безысходности. А сейчас… Ты кусаешь мои губы, лаская моё неподвижное, но горящее тело. Кнуты сжимают мои запястья до синяков. Я уже почти мёртв, но я, наконец-то, рядом с тобой. Свет с темнотой смешиваются, перерождаясь и превращаясь в многоликого тебя. Я вижу твоё лицо, но не могу разглядеть постороннее присутствие в тебе. Что-то чужое и иное наблюдает за мной через твои зелёные глаза. Я облизываю свои сухие губы, когда твои лёгкие пальцы проникают в меня. Орудуют, растягивая инородным присутствием. Я сжимаюсь, но подчиняюсь. Старший брат, я всегда был подвластен тебе… — Тик-так, слышишь, как растворяется твоё дыхание…? — поёшь ты медленно, почти на фальцете ту самую колыбельную. Жуткую до мурашек, но до боли в слезах знакомую ещё с детства. И я рождаюсь снова через клиническую смерть чёрных роз из нашего с тобой сада. Звук ширинки, твои вздохи учащаются. Что ты хочешь сделать? — Расслабься, Пауль, расслабься… — нежно шепчешь мне, но я не могу. Не могу тебе верить, твою мать! Ты всегда обещал, что не исчезнешь больше! Но ты испарялся! Оставлял меня одного! Постоянно! — Рихард… — надрывается мой потерянный вздох. Шишковидное тело принимает, видимо, непосредственное участие в визионерстве, шизофренической полифонии, в галлюцинаторных переживаниях наркоманов. Я выбрал тебя. Я выбираю тебя, Рихард. Всегда… Твоя возбуждённая плоть упирается, ты вносишь её в меня, соединяя нас в одно целое и неотделимое. Влажно, влажно и горячо… Прошедшие звуки становятся всё громче и громче, пока не превращаются в неудержимые рыдания, разразившиеся над нами, утопая в собственной музыке наших узлов. Братских узлов. — Маленький паршивец… Почему ты всегда такой непослушный? Тебе не стоило приходить… — томно прикрываешь свои демонические и страстные глаза. Видишь мою отчаянную решительность — терпеть. Терпеть всё то, что ты со мной сделаешь. Пей мою кровь, ешь мою плоть, подавись похотью со мной, но только не уходи! Звуки набирают невыносимую силу — это наша природа. Я слышу, слышу всё. Как ты напрягаешься, как ты шумно выдыхаешь, как ты ускоряешься во мне — и это правильно… — Фу, бля, инцест — это отвратительно…  — Точняк, Ян, мерзость! Хуже, чем гомосятина…  — А ты что думаешь об этом, Пауль? Источник опасности неясен; для индивидуума характерно параноидальное восприятие непосредственного окружения и всего. Рихард, ты был моим миром. Ты питал меня своим существованием всю мою жалкую жизнь. Ты так любил носить серебряные кольца, что каждый раз, проходя через витрину ювелирных магазинов, я видел их и вспоминал о тебе. Я страдал каждую ночь, лёжа в одной кровати с нелюбимым человеком, ждал тебя. Даже через столько лет, когда мне уже ближе к тридцати, ты — мой любимый детский герой. Ты — моя дикая сексуальная энергия. Карма просто дурит нас, самсара захватывает, но мне плевать! Я буду жить в иллюзиях, буду, чтобы видеть в них тебя! — Рихард, ты придёшь на мой выпускной?  — Если найду время… — Пауль… Ты стал ещё красивее… — двигаешься во мне, не отводишь своих глаз. — Почему ты оставил меня? — в моих словах детская и сильная обида. Слышишь? Ускоряешься, наполняя меня собой, рычишь, разрываешь мои крылья на части. Убиваешь мой контроль, лижешь влажным языком мою горячую шею, стонешь как грязная проститутка, но мне это нравится. Давай, убей меня этим. — Пауль… — зелёные глаза чернеют, наполняются страстной надеждой, горькой нежностью. — Ты так и остался тем маленьким мальчиком. Глупым мальчиком… — царапаешь мою кожу когтями грустного прошлого, лезвием языка режешь мои губы. Брат, ты меня просто с ума сводишь… Рывки, толчки ударяются об моё податливое тело, ты сейчас во мне. Всё ближе и ближе… Волк бесчувственен, койот омерзителен. Происходящее ставит нас в нужный тупик — это должно было случиться. Ты должен был меня целовать, ещё тогда… — Пауль, опять думаешь о своём брате? Может, ты уже вместо тёлок его выебешь? Он ведь псих — для него это нормально…  — Засунь свой поганый язык в задницу! Тебя это нихуя не должно касаться! Слишком много! Слишком! Тысячу пары глаз наблюдают за нами, с осуждением и презрением — хотят нас разлучить, но ты приближаешься: — Улыбнись, солнышко… Улыбнись, мне нужна твоя улыбка… — но я не могу, Рихард. Я плачу, словно дитя, потому что это слишком для меня. Слишком! Внутри у тебя что-то даёт знать, знать о его существовании… — Мам, почему я должен носить одежду после Рихарда? Я сотру и вырву из сломанной памяти их слова, сотру и брошу в наш с тобой огонь. Забуду, потому что я и ты — это правильно. — Пауль, правда — твой брат ненормальный. Смирись уже! Ты — нечто иное, как одна сплошная катастрофа! Но я готов терпеть крушения, готов! Готов, блять, вытерпеть всё это дерьмо, держаться за ниточку твоего образа, выжить и дождаться тебя! И я дождался. — Пауль, подожди меня здесь. Я скоро приду… Я увядаю, моё безумие растёт. Жар, невыносимый жар! Он окутывает нас двоих, соединяет, поёт адскую мелодию. Я берегу свои раны, нанесённые тобой. Сколько бы людей нас не окружало и не любило, мы останемся одинокими, если не будем вместе. Места в наших воспоминаниях — братские игры — это те пространства, которые ты называешь своими. — Пауль, ваш брат — психопат, и возможно, опасен. Наша обязанность — положить его в палату…  — Он не психопат, блять, не психопат! Сколько вам раз повторять!  — Ведите себя приличнее… Даже ваши родители подтверждают его невменяемость.   — Да вы ничего не понимаете! Его просто никто не понимает! Никто! Я ненавидел рамки и законы. Презирал общество за их тупорылость. Ты был лучшим в моей жизни, и наша связь — это не ошибка. Не ошибка! Пусть эти дрянные языки засунут своё ебаное мнение в одно место! Они никогда не поймут, что такое — я и ты. — Ты такой чистый, нетронутый… — страстно примыкаешь ко мне. Нависаешь своими демонами надо мной, вжимая в жёсткую кровать. Исследуешь меня, заново… Твой запах остался прежним, я всегда любил его. Любил вдыхать аромат воротников твоих рубашек, когда ты этого не видишь. Ты всегда любил смущать меня… Кусаешь мои ключицы губами, нежишься. Брат, я не выдержу… — Рихард, почему ты не отвечаешь на мои звонки? Ты мой законный хозяин, и ты берёшь меня, потому что так должно быть. Только ты мог взять меня по-настоящему. Моё тело все эти годы ждало лишь тебя. Ждало, чтобы ты прикоснулся к нему, разрушая границы между нами. Их не должно было быть! Я мычу от нарастающего предела удовольствия и боли. В сладости ожиданий, я получаю, чего мне так не хватало. Тебя. — Рих… Я так скучал… — Я тоже, братик… Я тоже… Я до сих пор завязан, до сих пор ты можешь убить меня в любую минуту. Но я уже получил все, что мне нужно — тебя. Твоё долгожданное внимание. — Рих, мама сказала, что эти конфеты нельзя есть.  — Хах, глупыш, это мои конфеты, не те, что купила мама. Будешь? Твоё лицо напряжённо. Ты перестаёшь себя сдерживать, но это не животный оргазм. Это то, что мы должны были сделать уже давно. Почему мы раньше этого не делали? Боялись? — Рихард, не слушай их! Они идиоты! Они не знают настоящего тебя!  — Ты прав, братишка, меня никто не знает. Даже ты… Скорость улавливает свою былую мощь. Это предел… Отсчёт уже пошёл. Ты хватко цепляешься за мои беспокойные руки. Пожираешь мою душу… Последние рывки, твои любимые губы останавливаются в последнем вздохе, закрывая свои прекрасные глаза. Ты прекрасен, Рихард… Ты просто охренителен… Пот течёт по твоей сильной груди, гладкой и соблазнительной. Душераздирающие звуки заглушают слух, переворачивая всё нахер. — Рих, спой мне что-нибудь.  — Например?  — Ту колыбельную… — Тик-так… Не разбивай мою вечную душу… — снова напеваешь ты мою любимую колыбельную. Странную и плачущую нашей кровью. Ты ложишься рядом — полностью обнажённый, как и я — смотришь на меня, внимательно. Как тогда, когда увидел в первый раз мои стихи, сочинённые тебе. Проводишь крепкой ладонью по моей горящей щеке, вытираешь бесконечные слёзы. Нежно целуешь мой лоб, словно перед сном. Наши пальцы скрещиваются, ты снял с меня эти дурацкие кнуты — понял, наконец, что я, блять, не убегу. Уже никогда. — Это мне?  — Ага.  — Спасибо, Пауль. Мне очень нравится.   — Сегодня твой день рождения. Сходим куда-нибудь?  — Нет, ненавижу этот день…  — А для меня — это самый лучший день в моей жизни, Рих. Старший брат, ты никогда не узнаешь, что твой младший брат любит тебя больше жизни. Ты не узнаешь об этом. Ты наслаждался этими трупами, в каждом из них представляя меня. Ты искал меня повсюду, убегая от моих взглядов. Какой был в этом весь смысл?! — Рихард, не ври мне. Я знаю, когда ты врёшь. Почему ты так на меня смотришь? Твой аромат возвращает меня назад, скользя по щекам, в те светлые мгновения нашего детства. Когда всё это и началось. Когда я стал ощущать изменения в тебе, и стал мутировать сознанием сам — так должно было быть. Я надрываюсь счастьем и горем одновременно — это ведь конец начала. — Рихард, ты ведь больше никогда не уйдёшь? Мне так страшно без тебя…  — Никогда, глупыш… — Рих, я так долго тебя искал… Всё, что разделяло нас — несправедливо. Не имело права, блять. Мы должны быть вместе. Должны. Перерастая, связь и узы боли межу нами — это конечная цель. И я буду драться за твою темноту. Я оборачиваюсь назад и вижу бездну несправедливости, лжи и дерьма, они украли нас друг у друга! Скрипка всхлипывает издалека, возвращая тебя ко мне. Небеса, отдайте мне тебя! Отдайте! Мне больше нахер ничего не нужно! Взамен нашего утраченного бессмертия организм обрёл индивидуальность. Смерть — вот цена, которую мы уплатили за нашу несчастную долю — жить без своей крови. Без сладких поцелуев твоих губ. Без биения братского сердца… Без твоей колыбельной — нахера тогда всё?! — Пауль, ты никогда не забудешь меня? — Прости меня, маленький глупыш, за всё… Я не хотел этого… — прижимаешься ко мне, в поисках защиты. Я провожу рукой по твоей голове, теребя чёрные волосы. Последние стуки твоей и моей жизни, последние ноты твоей колыбельной, последние взгляды твоих глаз, Рихард… Не оставляй меня… — Я бы никогда не смог забыть и отвернуться от тебя… — шепчу последним шёпотом, пока дыхание останавливается и замолкает. — Я бы ждал тебя вечность, чтобы послушать твою колыбельную ещё раз, — закрываю туманные глаза, обнимая тебя сильнее, вслушиваясь в твоё исчезающее вместе со мной дыхание. Наша с тобой кровь течёт, сливаясь и соединяясь вместе — она, наконец, дома. Томительные звуки погибают, замолкают, мы начинаем всё сначала. Они — всё грёбаное окружение и общество, законы и рамки — не смогут понять, что я потерян внутри тебя, и они не смогут отнять одно единственное и вечное — любовь к тебе. — Пауль, теперь я рядом… Я никуда не уйду от тебя… Больше никогда. — Пауль, почему ты такой неряшливый? Я же говорил, будь аккуратнее!   — Ну… Рих, не сердись, я упал, когда доставал твой мяч из соседнего двора за забором.   — Зачем?  — Просто, тебе было так грустно, что я захотел достать его, хоть я и боюсь того старого герра с усами, который там живёт.   — Э-эм… Пауль, спасибо… Правда, спасибо, но не стоило…   — Стоило! Ради тебя я готов на всё, ты только скажи…  — Глупыш, я ведь этим пользоваться буду. Хах, ну давай, идём. Завтра ведь у тебя день рождение, надо обсудить.   — Ага, мне исполняется целых шесть лет, и когда я вырасту, то буду выше, чем ты. Вот тогда и покажу им всем, что я не слабак.   — Покажешь-покажешь. Только сначала помоги мне очистить двор от снега.   — Хорошо, старший брат. Жизнь кажется абсолютно ничем, когда мы умираем вместе… Ничем.