[Боль — штука относительная. Она дает почувствовать себя живым].
— Как все прошло? — обеспокоенно спрашивает Бэкхен, едва Чанель зашел в дом и стянул с себя куртку, отряхиваясь от снежинок.
— Нормально, — бесцветно отвечает он. — Наверное, не стоило вообще ходить туда.
Чанель проходит на кухню Бэкхена, а тот семенит за ним.
— Тебе нехорошо? — осторожно спрашивает, подмечая красные от холода щеки Чанеля. На дворе декабрь, в конце концов.
— Да нет, все хорошо, — искренне говорит Чанель, разворачиваясь к Бэкхену, как можно лучше скрывая странное волнение. — У тебя есть горячий шоколад?
Бэкхен кивает и без суеты и лишних движений начинает готовить напиток для Чанеля.
Пак присаживается за стол и все же говорит:
— Имущество поделили по-честному, переписали дом на Юру. Мама хочет жить со своим парнем, поэтому я, наверное, останусь дома с сестрой.
— Ты ни с кем не стал разговаривать после заседания суда? — помешивая напиток, предельно непринужденно спрашивает.
— С Юрой. Предупредил, что пойду к тебе.
Чанель запретил Бэкхену ждать его возле здания суда, а Бэкхен в привычной манере не стал настаивать и послушался, хоть и нехотя, взяв с Чана обещание, что тот сразу же придет к нему и расскажет. Чанель в последнее время стал частым гостем в доме семьи Бен — мама Бэкхена забеременела во второй раз, и сейчас отлеживает последние недели своей беременности в больнице — для безопасности, а папа все так же неустанно работает либо проводит время с женой в больнице.
Чанелю намного легче находиться в доме Бэкхена, когда мама Бен не хихикает в его присутствии, а папа Бен не смеряет суровым взглядом.
— Я видел его женщину, — признается Чанель, когда Бэкхен ставит перед ним на стол кружку с горячим шоколадом. — Она толстая, но лицо у нее приятное.
Бэкхен понимающе улыбается. Все-таки, Чанелю не совсем легко это говорить. Бэкхен знал, что тому будет тяжеловато, поэтому пытался отговорить от присутствия на заседании, но Чанель был уперт.
— А как Юра?
— Сидела как истукан, но глаза у нее были опухшие.
Сестра Чана переносила развод родителей намного тяжелее.
— Вы с ней, оказывается, похожи.
— Мы не родные, — немного угрюмо добавляет Чанель.
— Но оба отлично справляетесь с эмоциями.
Бэкхен замечает, как после этих слов дергается кадык Чанеля.
— Я буду… скучать по ним, — выдавливает из себя Чанель, сиюминутно поджимая потрескавшиеся от холода губы.
Бэкхену всегда больно видеть Чанеля таким, поэтому он наклоняется через стол и обнимает Чанеля за шею, едва не опрокинув кружку с шоколадом.
— Конечно, будешь, — успокаивает он на ушко. — В этом же весь ты.
— Я думал, что не так уж и любил их, но все равно это как-то болезненно. Я даже не знаю, что со мной будет, если уйдешь
ты.
Сердцебиение Бэкхена учащается, он немного отстраняется и смотрит в большие грустные глаза Чанеля. На таком близком расстоянии с его лицом Бэкхену до сих пор непривычно и очень неловко находиться — кажется, он никогда не привыкнет к этому всему, все каждый раз смущаясь, как в первый.
Бэкхен всегда считал себя смелым и отважным малым, но, когда дело доходит до Чанеля, он становится слишком боязливым и осторожным — будто бы лишнее движение может разрушить все. Он целовал Пака первым лишь однажды — ох и изрядно же он потрепал себе нервишки! — когда Чанель заснул на июньской траве рядом с Бэкхеном, и последний не удержался. Сейчас он тоже хочет накрыть губы Чанеля своими, но в последний момент коротко целует в щеку, тут же неловко отстраняясь.
Мне до сих непривычно делать такие вещи.
Чанель на это смеется и говорит:
— Сделай так, как хотел сделать, — и игриво ухмыляется.
— Твой шоколад сейчас остынет, — отмахивается Бэкхен.
— Ну сдела-а-а-й, — как капризный ребенок, тянет Чанель и дергает Бэкхена за рукав домашней кофты.
Бэкхен сомневается, а потом быстро — насколько это вообще возможно — чмокает Чанеля в губы и встает из-за стола.
— А теперь давай фильм посмотрим, — тщательно пытаясь совладать с жаром, бросает Бэкхен.
— Ну кто так целует, Бэкхен? — Чанель остался недовольным.
Бэкхен игнорирует возмущения и про себя радуется, что смог отвлечь Чана.
Сказать честно, Бэкхен иногда чувствует, что просто
умирает от собственных чувств, как будто сгорает от них и захлебывается эмоциями. Все, что есть в нем, обращено к Чанелю, к заботе о нем, к вниманию, к любви. Бэкхен просто порой не верит своему счастью — весь Чанель, от кончиков непослушных волос и дрожащих ресниц до самого костного мозга — его, Бэкхена! Все это: детские глаза Чанеля, мягкие губы, пылающее сердце, так и норовящее выпрыгнуть из груди, пальцы, горькие слезы, улыбки — иногда грустные, а иногда светящиеся счастьем, секреты — все принадлежит Бэкхену, все
его.
Иногда у Бена случаются необъяснимые приступы ревности, что он хочет прокричать на весь белый свет:
«Мое, мое, мое и ничье больше!», спрятав Чанеля за спину и отгородив от всего мира.
Бэкхен даже в шутку никогда не позволяет себе назвать Чана «дурак» или «идиот», как бы глупо тот не шутил — Бэкхен не привык к таким словам, а еще он глубоко убежден, что такого как Чанель нужно беречь и никогда нельзя обижать, поэтому он часто чувствует укоры вины, вспоминая их первоначальные отношения.
Чанель ревнует много больше, чем Бэкхен — это заметно невооруженным взглядом. Бэкхен не находит чего-то странного в прикосновениях с противоположным полом, не лезет на стену, когда видит Чанеля болтающим с кем-то еще. У Пака все очень плохо, у него иногда бывают панические приступы, что вот Бэкхен нашел себе кого-то другого или разлюбил его.
Однажды Чанель подрался с Сехуном из-за этого: он очень не любил, что эти двое в таких хороших отношениях, а когда Сехун однажды выпил из той же бутылки, что и Бэкхен, Чанель весь начал сгорать от ярости и злобы, что не удержался и хорошенько поругался с другом.
Чанель тоже уверен, что с Бэкхена надо сдувать пылинки, следить, как бы все у него было замечательно.
Оба считают себя родителями, которые ухаживают за ребенком — друг за другом.
Но оба ведут себя, как дети.
Чанель развалился на диване Бэкхена и занимает две его трети, а Бэкхен сидит немного сконфужено и скромно. Нельзя с Чаном смотреть фильмы — он не сидит на месте и всегда отвлекает пустыми разговорами.
— П-с-с, Бэкхен, — шепчет на ухо, что Бен вздрагивает. — Почему ты никогда не целуешь меня первым?
— Смотри фильм, пожалуйста.
— Знаешь, я тут посчитал, и мы с тобой, оказывается, целовались только девять раз. И всегда по моей инициативе!
Бэкхен начинает смущаться.
— Ты мешаешь смотреть.
— Ну поцелуй меня по-нормальному, Бэкхен, — лениво тыкает Бэку в бок.
— Слушай, вот тебе было бы приятно, если бы я постоянно к тебе приставал? — не выдерживает Бэкхен, оборачиваясь на Чанеля, случайно оказываясь слишком близко к чужому лицу.
— Очень, — довольно отвечает Чан и широко, по-доброму, по-детски искренне улыбается.
Когда такая невозможная улыбка Чанеля находится в опасной близости от вашего лица, то вы с вероятностью 96% не сможете совладать с желанием поцеловать Чанеля.
Бэкхен входит в эти девяносто шесть.
Губы Чанеля отдают сладостью молочного шоколада, но Бэкхену нравится этот вкус, пусть и сладкий, если он с губ Чанеля.
Ощущать отдачу всегда приятно, а Чанель отдает в стократ больше, чем получает. Он по-хозяйски укладывает руки на спину Бэкхена и тянет на себя, а что же Бэкхен — ну разве он может противиться?
Вообще-то, Бен даже Чанелю порой запрещал прикасаться к нему. Любовь — это, конечно чувство прекрасное и все такое, однако Бэк ставил личное пространство превыше всего, поэтому не жадничал на смачные удары по загребущим рукам Чанеля. Бэкхен не набивал себе цену, а просто не любил лишние прикосновения.
Или любил, но стеснялся признаться себе в этом.
Чанель усаживает Бэкхена себе на бедра, а Бэкхен ерошит волосы Чанеля на затылке — может позволить себе такую роскошь.
Бэкхену становится жарко и тесно, он торопится непонятно куда и изнывает от нетерпения.
Проще говоря, он начинает возбуждаться. Он неосознанно ерзает на Чанеле, поэтому последний укладывает его на диван — так проще.
Бэкхену кажется, что сон воплощается в реальность.
Уже прошло достаточно времени с тех пор, как Чанель признался, но никогда они не были настолько близки: целовались, как уже было сказано, девять раз, на комплименты Бэкхен был скуп, Чанель же стеснялся, никому о своей связи не рассказывали, разве что позволяли себе объятия.
В принципе, все не так уж и сильно изменилось в их отношениях.
Но сейчас Бэкхен чувствует страсть, чувствует желание, которое почти невозможно контролировать, а каждое прикосновение только сильнее распаляет этот жар.
Бэкхен поддевает края футболки Чанеля, а тот, в свою очередь, оставляет мокрые поцелуи на шее Бэкхена.
Бэкхен от неожиданности чуть не ойкает, когда Чанель прижимается к его паху
особенно тесно, и уже тянется к чужому ремню, как слышит над ухом низкое:
— Стой… — у Чанёля сбилось дыхание, — у нас нет…
Бэкхен озадаченно смотрит в мутные от возбуждения глаза.
— … презервативов.
— Ты девственник, и я — в этом плане — тоже, — он хочет притянуть Чанеля ближе, чтобы не болтал, а занимался
делом, но тот упирается:
— И смаз-
— Можно без нее, — нетерпеливо выдыхает Бэкхен.
— Тебе будет больно, Бэкхен.
— Я потерплю.
Он хочет уже стянуть надоедливую одежду с Чанеля, но только после ответного молчания начинает беспокоиться.
В темных глазах Чанеля прячется страх.
Что я несу?
Кто, если не Чанель, знает, насколько это больно?
Бэк дает себе мысленную пощечину за такую самонадеянность и эгоизм, в ответ улыбаясь Чанелю:
— Да, пожалуй, ты прав, — и его пальцы соскальзывают с чужой футболки.
Чанелю будет тяжело.
Пак замечает в глазах Бэкхена разочарование и сразу же извиняется:
— Бэкхен, я… на самом деле, мне страшно. Прости.
Бен гладит того по волосам, все еще находясь под ним, и всеми фибрами души поддерживает Чанеля.
— Ты просто не готов. Я подожду, не волнуйся.
Бэкхен хочет подняться, но коленом случайно задевает чужой пах и чувствует бугор на джинсах.
Он улыбается и снова тянется к чужой ширинке, а Чанель удивляется:
— Бэкхен, что ты…
Он не успевает договорить, потому что пальцы Бэка проникают под резинку трусов, и вместо этого Чанель вымученно выдыхает.
Бэкхен знает и другие способы удовлетворения.
:
— Я тебя люблю, — как бы между делом говорит Бэкхен, и у Чанеля отвисает челюсть.
Они просто сидели в библиотеке. Молча занимались.
— Э-э, — немного отрешенно говорит Чанель, — и я тебя…
— Я знаю, — не отрывая глаз от учебника.
— Ты это к чему? — полушепотом говорит Чанель.
— Чтобы ты знал.
Бэкхен незаметно накрывает чужую ладонь своей, и Чанель выпадает в осадок, потому что Бен никогда не позволял себе таких проявлений чувств.
— Все в порядке? — осторожно спрашивает Чанель.
— Моя мама сегодня ночью родила дочку.
— Замечательно!
Бэкхен кивает. На самом деле, ему немного неспокойно.
После библиотеки он сразу же едет в больницу. Его беспокоит этот ребенок.
А если она тоже родилась больной?
Раз на раз, конечно, не приходится, но вполне возможно, что и она будет генетически предрасположенной к расстройствам или шизофрении.
Он не замечает, как уже оказывается у палаты. Ему страшно, отчего — непонятно. Бэкхен бесшумно проходит в палату и застает спящую маму с маленьким существом у груди — тоже спящим.
Уродец — что еще сказать? Совсем маленькая голова, красная кожа, на голове не волосы, а пух, и лицо — как будто неумело слепленный кусок пластилина с прорезями для глаз.
Бэкхен не любит детей. Этого ребенка, наверное, тоже.
Он долго смотрит на младенческое лицо и задает себе тысячу вопросов: что ждет этого человека? а как ее вообще зовут? что с ней будет в будущем?
Надеюсь, она не потеряет, как я, семнадцать лет жизни в глухой болезни.
Человек рожден ничему не наученным, в нем есть только задатки первобытности, инстинкты да чувства. Бэкхен родился без чувств, поэтому ему пришлось им учиться, но ему попался на редкость отличный учитель — Чанель.
Боль может быть глухой, физической; может быть едва осязаемой, которую не чувствуешь долгие годы, но она как опухоль живет внутри тебя, и в какой-то момент ты понимаешь, что последствия отвратительны; а может быть душевной — точно также съедающей изнутри, но куда более сильной и непереносимой.
Бэкхен, наверное, испытал все три типа на себе.
Но шрамы уже давно не болят. Их зашили умелыми и любящими руками, и швы, наверное, разойдутся только тогда, когда эти умелые руки перестанут обнимать Бэкхена; когда эти мозолистые горячие пальцы не будут переплетаться с его собственными; когда любовь пройдет.
Бэкхен болен. Не расстройством — он болен Пак Чанелем. Это, пожалуй, уже неизлечимо.
Даже если этот ребенок также будет страдать от болезни, в этом нет ничего страшного. В Бэкхене есть какая-то безнадежная уверенность, что эта девочка справится.
Я искренне желаю ей найти кого-нибудь в своей жизни, как… Чанель.
С каким-то осадком в душе Бэкхен выходит на мороз. Он в последний раз думает о своей сестренке, у которой еще нет имени, улыбаясь самому себе.
Достает из кармана телефон, набирает уже выученный наизусть номер и звонит. Отвечают почти сразу.
— Алло? — слышится ленивый голос Чанеля на том конце провода.
— Я тебя люблю, — на выдохе говорит Бэкхен.
— Тут ты столько времени молчал, а сегодня целых два раза за день! — присвистывает Пак. — А-а, я понял: ты что-то натворил, да?
Бэкхен улыбается.
— Нет, просто люблю.
— Конец —
